Правда ли, что каждый человек подавляет в себе множество мыслей и эмоций, поскольку к этому его вынуждают общественные нормы, запрещающие ему делать то, что он хочет? 2 страница

На следующий день я решила ее подразнить. Бегая по нашей огромной гостиной, я кричала: «А Бога нет! Где он, этот Бог? Если он есть, покажи его мне!» Бабушка приняла мою игру: немного погонявшись за мной вокруг стола, она схватила меня, и крепко сжав своими морщинистыми руками, посмотрела прямо в глаза: «Бог живет внутри тебя. Он есть в каждом человеке. Бог есть в каждом животном, дереве и во всем, что ты видишь вокруг».

Я умолкла. Где-то в глубине душе я ощутила, что бабушка дала мне ответ, с которым было трудно поспорить. Я почувствовала уважение к ее мудрости — она сочла меня, маленькую девочку, достаточно зрелой для такого объяснения. С тех пор я больше никогда ее не дразнила и старалась как можно чаще бывать в ее обществе.

ххх

Когда мне было три года, родилась моя сестра. Мне она всегда нравилась, я любила с ней играть. Когда сестре исполнилось три, а мне шесть, родители наконец решили развестись — сколько я себя помню, они были несчастливы вместе. Отец спросил меня, с кем я хотела бы остаться. Мне хотелось жить с мамой, но на мое желание никто не обратил внимания — меня оставили с отцом, а сестру отдали маме. К нам переехала бабушка, чтобы за мной присматривать. Она воспитала девять собственных детей, трое умерли совсем маленькими. Три взрослых дочери уже были замужем, две жили в США, одна в Ливане. А с тремя сыновьями она переехала в Армению. Она жила со средним сыном этажом ниже в трехквартирном доме, который мой отец построил для себя и братьев.

Отец очень злился на мою мать за то, что она ушла от него к мужчине младше ее. Потому он не разрешал мне с ней видеться. А сам не желал видеть сестру, поскольку решил, что это не его ребенок.

Через год я достигла школьного возраста. Отец не мог решить, куда меня отдать, и спросил, где я хочу учиться — в армянской или русской школе. На этот раз он учел мое мнение, и я пошла в русскую. Отец считал, что слишком большая самостоятельность будет мне во вред и часто запрещал то, чего мне действительно хотелось. Он не пустил меня на балетный кружок и запретил играть в школьной баскетбольной команде, решив, что я должна заниматься фортепиано. Но уже тогда, в столь юном возрасте, я чувствовала, что папа действует из лучших побуждений и очень меня любит. Правда, он жалел, что я не родилась мальчиком. Он считал, что девочка — плохая опора в старости, и совершенно не занимался моим образованием. Я всегда училась сама.

ххх

Через несколько месяцев после того, как я пошла в школу, отец женился во второй раз, и у меня появилась мачеха. Как и в случае с моей матерью, этот брак устроили ее родители. Отец женился на женщине гораздо младше себя. Еще два года с нами жила бабушка, а потом родился мой младший брат. Бабушка не только присматривала за мной и защищала от нападок мачехи, женщины тяжелого нрава, но и делала почти всю домашнюю работу. Когда ей исполнилось 77 или 78 лет, она уже не могла заниматься домом и перебралась жить к моему женатому, но бездетному дяде.

Когда мне исполнилось девять, мачеха стала полностью контролировать мою жизнь. Она заставила меня выполнять всю домашнюю работу, которую прежде делала бабушка. Я превратилась в Золушку, которой приходилось заниматься всеми делами по дому: кроме приготовления еды я мыла посуду, убирала квартиру, стирала, присматривала за двумя младшими братьями.

С двенадцати лет мне приходилось ходить по магазинам и покупать продукты для всей семьи. Я очень уставала. Мне не разрешалось отдыхать, пока я не сделаю всю работу. Вдобавок ко всем этим обязанностям от меня требовали отличной успеваемости в школе, причем учиться мне никто не помогал.

Мачеха никогда не показывала, как следует делать ту или иную работу. До всего я должна была доходить сама. Это было полезно, но и очень тяжело. Мне приходилось учиться думать самостоятельно и полагаться только на себя, но радостное, беззаботное детство, которое я наблюдала у братьев и друзей, проходило мимо меня. В двенадцать я должна была рассуждать и вести себя как взрослая.

Я не противилась домашним обязанностям, но, сколько бы я ни работала, мачеха была всегда недовольна. Она часто на меня злилась, оскорбляла и била, а однажды даже угрожала меня убить. Если я плакала, она распалялась еще больше, и й научилась скрывать слезы. Однажды я пожаловалась отцу, что мачеха меня избила. Он извинился, сказав: «Доченька, что я могу сделать? Такова твоя судьба и моя тоже». Мне было обидно, что он не может меня защитить, но и жаль его. Я жалела его за слабость и больше никогда с ним об этом не говорила. Я стеснялась рассказывать посторонним, что меня обижают, а отец не может меня защитить. Я никогда и никому об этом не говорила, даже близким друзьям.

В детстве я умела читать настоящие мысли и эмоции людей, скрытые за их словами и действиями. Я ощущала недовольство, страдание и ревность мачехи, видела, как тяжело приходится отцу с его женами и как его тяготит необходимость делить меня между ними. Я знала, что он любит меня, но не умеет этого показать, так как хочет угодить мачехе и уберечь свой брак. Много раз мне хотелось сбежать из дому, но я знала, что в одиночку не выживу.

Я молчала, чтобы выжить, и заковала себя в толстый панцирь холодного равнодушия, из-за которого казалась безразличной и неприступной. Но внутри я терзалась от одиночества и бессилия. Часто я закрывалась в своей комнате и плакала, вспоминая бабушку. Сколько раз воспоминания о ее безусловной любви удерживали меня от самоубийства! Но как бы тяжело мне ни приходилось, я никогда не испытывала ненависти к своей мачехе и часто ухаживала за ней во время болезней.

ххх

Когда мне исполнилось шестнадцать, противостояние с мачехой завершилось. Последней каплей стали события, развернувшиеся перед самым окончанием школы: она собралась выдать меня замуж за человека, который был вдвое старше меня. Мачеха могла управлять мной, когда я была ребенком, но теперь я достаточно окрепла, чтобы не позволить ей определять мое будущее. Я хотела продолжить образование в университете и не собиралась превращаться в послушную жену совершенно чужого мне человека. Я сказала «Нет», и она попыталась вновь меня избить. Однако на этот раз я была готова к отпору: я сказала, что если она до меня дотронется, то получит сдачи. Почувствовав, что я не шучу, она отступила. Вскоре я ушла из семьи отца и перебралась жить к матери — ее семья тоже жила в Ереване. Отец с мачехой пытались пристыдить меня, взывали к моим чувствам, но помешать мне не смогли.

Новая жизнь с мамой, отчимом и двумя сестрами (у матери в новом браке родилась еще одна дочь) резко отличалась от прежней. Впервые после развода родителей я получила полную свободу и могла делать все, что захочу: ходить на вечеринки, посещать школьные кружки, приглашать к себе друзей и даже встречаться с парнем.

Я больше не занималась домашней работой и не присматривала за младшими детьми. У меня было достаточно времени на учебу. Я наслаждалась свободой и чувствовала себя так, будто мир вдруг раскрыл мне свои объятья. Я с радостью раскрывалась ему навстречу.

Свобода, которую я получила в материнской семье, пробудила во мне огромную жажду знаний. Я любила математику и физику, и потому вначале собиралась стать кибернетиком. Но мама посоветовала мне выучить английский язык и стать учителем, как моя двоюродная сестра. Чтобы угодить маме, я согласилась. Через три года моя сестра поступила на архитектурный факультет. Мне так понравились ее занятия, что я решила получить второе образование и тоже стать архитектором. В итоге я проучилась в институте семь лет: четыре года в педагогическом и три — в архитектурном.

х х х

В девятнадцать я начала встречаться с второкурсником архитектурного института. Очень скоро обнаружилось, что я беременна. Мы решили пожениться, хотя совершенно не представляли, во что ввязываемся. Поскольку встречались мы всего два месяца, нашим отношениям еще предстояло пройти проверку на прочность. Я отправилась к бабушке и сказала ей, что собираюсь замуж. Она была уже очень старой и с трудом узнавала окружающих, но меня она узнала сразу. Расспросила о маме и сестре, а потом с любовью благословила. Мы сидели рядом, держались за руки и пели.

Тогда я видела ее в последний раз. Через семь месяцев она умерла. Это случилось в тот день и час, когда родилась моя дочь. В течение трех дней после рождения у дочери были проблемы с пищеварением и стулом — такие же, как у бабушки перед смертью.

После рождения дочери на меня опять навалилось множество обязанностей. Мне приходилось убирать, стирать, мыть посуду, ходить за продуктами и готовиться к сессиям. Вдобавок ко всему, я должна была ухаживать за дочерью и выполнять обязанности жены. Муж помогал мне на кухне и с другой домашней работой, но он и сам был студентом.

К концу дня я просто валилась с ног и, добравшись до кровати, засыпала мертвым сном. Больше всего в браке меня тяготила необходимость выполнения супружеского долга в любое время, когда этого желал муж. Дочь и учеба были для меня тогда важнее всего, и я не испытывала никакого сексуального желания. Он не мог понять, что у меня нет ни сил, ни интереса. Из-за этого мы часто ссорились. Иногда мне было так плохо, что даже появлялись мысли о самоубийстве, но я быстро с ними справлялась, поскольку у меня просто не хватало времени на депрессию.

х х х

В тот год, когда муж окончил институт, я училась на четвертом курсе архитектурного. Дочери исполнилось четыре, а мне двадцать четыре. Мы решили уехать из Армении. У нас был выбор — иммигрировать в США или Канаду. Мы не слишком хорошо разбирались, чем отличаются эти страны, и я интуитивно выбрала Канаду, поскольку мне казалось, что за этой страной будущее. В октябре 1976 года мы приехали в Монреаль.

Культурный шок от переезда в чужую страну, где у нас не было ни работы, ни денег, поставил наш брак на грань распада. Через год мы развелись. Брак лишь отдалил меня от самой себя, и мне стало совершенно ясно, что семейная жизнь не для меня. Оказавшись матерью-одиночкой с дочерью на руках, я ощущала, что вновь получила свободу и теперь могу взять жизнь в свои руки. Меня очень выручило архитектурное образование: вскоре после развода я нашла работу дизайнера и смогла содержать нашу маленькую семью. Я старалась уделить дочери как можно больше времени и внимания и чувствовала себя виноватой, что не могу дать ей чуть больше.

И хотя мне было только двадцать пять, у меня стали появляться признаки хронической усталости, которая длилась много лет. Чтобы решить самые простые задачи, мне приходилось собирать все силы и полностью мобилизовываться. И хотя физически мне приходилось очень тяжело, эти испытания принесли мне много пользы, поскольку помогли ощутить иллюзорность этого мира и возродили во мне потребность познать себя.

Поиск

Зимой мы с дочерью часто ездили на озеро Бивер у подножия горы Ройял, где она каталась на коньках. Однажды я и сама решила покататься, но, едва ступив на лед, поскользнулась и упала на копчик. Нестерпимая боль вспышкой молнии пронзила все мое тело. Боль была настолько сильной, что мне показалось: останься я в теле еще секунду, и я сойду с ума. Я потеряла сознание. Следующее, что я помню, — я лечу по тоннелю. Он темный, но в нем очень спокойно. Я лечу в сероватой массе, которая меня обволакивает и поддерживает. Я знаю, что, хоть у меня и нет тела, я все еще существую. Это ощущение дарило мне восторг и блаженство. Внезапно я почувствовала, что меня втягивает обратно в тело. Открыв глаза, я увидела женщину, которая сильно била меня по щекам. Вокруг собралось множество людей. Они смотрели на мое неподвижное, распростертое на льду тело. Я закрыла глаза и, чувствуя себя так, словно зависла между двумя мирами, попыталась удержать то восторженное, блаженное состояние, которое только что пережила. Возвращаться мне не хотелось, но вдруг я вспомнила о дочери — ведь она останется совсем одна. Эта мысль остановила меня, и я не стала возвращаться в мягкий свет. В них я находила подтверждение тому, что где-то глубоко уже знала, но не могла выразить. В своих выступлениях, зафиксированных в семи тысячах часов аудио- и видеозаписей, изданных в 350 книгах и переведенных на более чем пятьдесят языков мира, он мастерски и с невероятной глубиной возрождает суть учений мастеров прошлого.

Когда я слушала беседы, посвященные «Дхаммападе» Будды и Алмазной сутре, мне казалось, что я вновь сижу рядом с Буддой. Когда Ошо комментировал высказывания Лао-цзы, Чжуан-цзы, Иисуса, Пифагора, Сократа и других мастеров, я ощущала, что их дух витает рядом со мной — полный жизни и света. Беседы, посвященные Упанишадам и индийским мистикам, суфиям и хасидам, «Йога-сутрам» Патанджали, мастерам тантры и 112 техникам медитации Шивы, освещали мое сознание новым светом. Выступления, посвященные грому и молнии Бодхидхармы, а также мастерам дзэн, я бы сравнила с открытием неземного источника кристально чистой воды.

Ошо с любовью и глубиной говорил о западных и восточных достижениях человеческого сознания, и это поражало меня до глубины души и поднимало мое сознание на такие высоты, которых я никогда не смогла бы достичь самостоятельно. Ошо научил меня тому, чего бы я нигде больше не узнала. Его глубинное видение помогло мне лучше понять духовность, религию, мир и себя — ни одна религия или институт не смогли бы мне этого дать. Я была абсолютно убеждена в том, что Ошо — не только выдающийся мыслитель нашего времени, но и великий Мастер, наделенный огромной силой и состраданием. С присущими ему жаждой знаний, блеском и гениальностью он собрал жемчужины учений величайших духовных учителей и умов, являвшихся в этот мир, а затем с любовью принес их в дар будущим поколениям и рождающемуся на земле новому человеку.

Рассказывая о духовных традициях и мастерах, Ошо подчеркивал необходимость соединения двух путей — любви (внешней преданности) и медитации (внутренней дисциплины). Он учил, что один из этих путей приведет к другому — и в конце концов к самореализации, но объединение этих путей значительно обогатит жизнь человека. Он учил, что жизнь, полная преданности, но лишенная осознанности и дисциплины медитаций становится пустой. А жизнь медитирующего, в которой нет сердца и преданности, — эгоистична. Кроме того, он говорил, что новый путь приведет к рождению Нового Человека, которого он называл «Зорба-Будда». «Зорба» — так звали главного героя романа Никоса Казандзакиса «Грек Зорба». Это человек, который открытым сердцем принимает жизнь со всеми ее радостями и тревогами. Будда — это человек, живущий осознанно, ему присущи внутренняя мудрость, бдительность и сострадание. То есть Ошо призывал нас жить наполненной и осознанной жизнью, без подавления, предрассудков, ложных убеждений и суждений и навязанных идеологических установок.

Я сочла его учение рациональным, революционным и новаторским. Я поняла, что никогда не смогу достичь единства и целостности, отрицая какую-то часть себя.

Ошо не только предложил новый путь развития, но и разработал новые техники медитации, которые помогают ищущим самим постичь Высшую истину. Активнее всего я практиковала три медитации: Динамическую, Кундалини и Надабрахма — они оказали на меня самое глубокое воздействие. Практикуя эти медитации, я веко- ре ощутила, как вырос уровень энергии в моем теле, и почувствовала, что мне все лучше удается наблюдать за умом и эмоциями.

Чем больше я медитировала, чем глубже погружалась в себя, тем больше понимала, что ничего не знаю. Мне казалось, что Ошо, как никакой другой современный учитель, мог бы помочь отыскать истину такому крайне взыскательному и капризному старому ищущему, как я. Мне хотелось отправиться в Индию и встретиться с ним лично, но у меня не было на это средств. И все же я не теряла надежды, поскольку где-то в глубине души чувствовала, что однажды он приедет в Северную Америку. И я не ошиблась. Через три года, в 1981 году, он приехал в Соединенные Штаты.

В марте 1982 года я написала Ошо письмо с просьбой дать мне новое имя в знак моей приверженности духовному пути. Он дал мне новое имя — Дживан Мада, которое характеризовало потенциал моей души в этой жизни. На санскрите Дживан означает жизнь, а Мада — экстаз, восторг, блаженство. Вскоре я стала готовиться к личной встрече с Ошо, собираясь полностью посвятить себя медитациям в его обществе. Самостоятельные медитации — дело хорошее, но когда ты живешь обычной жизнью, крайне сложно сосредоточиться исключительно на духовном развитии, ибо такой образ жизни не слишком вписывается в общепринятые нормы. В июле 1982 года я прибыла на ранчо Биг Мадди в Орегоне — пустынный участок земли площадью в 65 тысяч акров, где Ошо вместе с пятью тысячами учеников строил небольшое поселение для общины ищущих.

ххх

Все вновь прибывшие должны были выставить свой багаж, чтобы специально обученные собаки проверили его на наличие наркотиков и оружия. Наркотики в коммуне были запрещены, а поскольку Ошо несколько раз угрожали убить, охрана была усилена. Но, несмотря на эти формальности, атмосфера была теплой и дружеской, а обитатели коммуны сделали все, чтобы их гости чувствовали себя комфортно. Когда досмотр был окончен, нас провели к новому месту обитания — большим палаткам, установленным на деревянные платформы. На наших спальных мешках лежали записки с приветственными словами.

По территории ранчо были разбросаны одно- и двухкомнатные хижины в форме буквы А, встроенные в горный ландшафт, несколько капитальных строений, где жили постоянные обитатели ранчо, небольшая гостиница, магазин с ресторанами, книжная лавка и киоск, где продавали мороженое, — весьма популярное место в жаркие летние месяцы.

Я ощутила теплый прием не только со стороны людей — казалось, что сама природа приветствует меня: пустынные пейзажи Орегона напоминали мне о родной Армении. В течение дня температура здесь достигала 45°С, а ночью резко холодало до 10°С. Земля была сухая и неплодородная, и все же под кронами кипарисов кипела своя невидимая жизнь. В воздухе, свежем и кристально чистом, стоял пьянящий аромат сухой травы. Небо ночами казалось таким близким, что мне хотелось коснуться ближайшей звезды. По ночам и в предрассветные часы частыми гостями ранчо были олени и койоты; олени заходили сюда в поисках зелени, а койоты охотились на мышей и водяных крыс, в изобилии водившихся в этих местах. На небольших живописных прудах, созданных стараниями обитателей ранчо и разбросанных вдоль протекающих по территории ручьев, во время перелетов на юг останавливались на отдых стаи канадских гусей. Несмотря на то что на ранчо постоянно находилось около двадцати тысяч человек, я чувствовала глубокий покой этих мест и тишину, окутывающую холмы.

На следующий день я впервые увидела Ошо. Это случилось во время одного из его знаменитых приветствий новичкам. Меня переполняли ожидания: мне казалось, что сейчас случится нечто необычайное, и в предвкушении я закрыла глаза. Услышав, что его машина приблизилась ко мне, я открыла глаза и поняла, что он меня уже поприветствовал и теперь обращается к следующему человеку. Я очень огорчилась, что мне не удалось встретиться с ним взглядом, и, ощущая себя совершенно разбитой, легла на траву. Когда я закрыла глаза, то увидела шар яркого света и его улыбающееся лицо. Он посмотрел на меня и сказал: «Почему ты такая серьезная? Радуйся, празднуй!» Я тут же осознала, насколько серьезно отнеслась к происходящему, и откуда-то из глубин моего существа, снизу живота, вырвался неконтролируемый смех. Я все смеялась и не могла остановиться, а мое тело заполнило глубокое ощущение света и радости.

На следующее утро я вновь увидела Ошо — в самом большом здании ранчо, которое называлось «Будда- холл», собрались сотни ищущих. Во время праздников, проводившихся четыре раза в год, здесь помещалось до двадцати тысяч человек. В предвкушении утренней медитации я проснулась в пять утра и увидела, что перед входом в Будда-холл уже выстраиваются люди. Ошо появился в восемь. Когда мы сидели в медитации, он посмотрел на меня (я сидела достаточно близко, чтобы видеть его глаза), и я без всякой на то причины стала плакать. Я проплакала все два часа, пока он сидел с нами в медитации. Я почувствовала, как его безусловная любовь и приятие смывают тысячелетние залежи боли и страданий, накопленных мной за многие жизни на Земле. Через слезы ко мне пришло глубинное знание — я поняла, что знала его раньше. Казалось, это он призвал меня вернуться на путь.

После утренней медитации на ранчо можно было найти себе множество занятий. Несколько раз я вызвалась поработать на огромной ферме, где выращивались самые разнообразные овощи и зелень, которые затем попадали на стол обитателей и гостей ранчо, помогала в теплице, где все было очень аккуратно и безупречно чисто. Практика переработки отходов в те годы была мало распространена в Северной Америке. Однако на ранчо почти все шло в переработку, в том числе и пищевые отходы, которые уходили на корм для коров и кур, производивших молоко и яйца — источник протеина, который дополнял вегетарианскую диету общины. В свободное время я любила плавать в искусственном водоеме под названием озеро Кришнамурти — популярном месте отдыха в летнее время, где можно было искупаться и поплавать на лодке. Мое первое посещение ранчо длилось месяц. Это было волшебное время дружбы, танцев и праздника. Никогда прежде я не встречала столько умных, любящих и счастливых людей.

ххх

Я вернулась в Монреаль, обошла свою чудесную квартиру в Форест-Хилле и поняла, что эта жизнь не для меня — она пуста и бессмысленна по сравнению с тем, что я пережила на ранчо. Я очень скучала по ощущению полноты жизни, которое я переживала в присутствии Ошо в Будда-холле, где собирались ищущие со всего света. Мне хотелось только одного: вернуться на ранчо и жить там постоянно, но дочь была еще слишком мала и училась в школе. Я продолжала читать книги Ошо, слушала записи его выступлений и медитировала.

Однажды во время медитации Кундалини я с удивлением заметила, что тело движется отдельно от меня без всяких усилий с моей стороны. Движения продолжались, и я увидела, что мое тело, мысли и эмоции в буквальном смысле слова исчезают в небытие. Вместо тела была только пустота и осознание пустоты. Я по-прежнему танцевала, двигала телом, руками, ногами, но все движения происходили в пустоте и без моего участия. У меня не было никаких физических ощущений, я не чувствовала движения. Ощущение было только одно — я чувствовала «есть-ность» в пустоте. Я вдруг впервые по-настоящему поняла, что имел в виду Будда, когда говорил, что наша сущность — это пустота. Ощущая пустоту, я осознала, что такая же пустота присутствует во всем, что существует в этом мире и во всей Вселенной.

И хотя воспоминания об этом переживании со временем поблекли, осознание, которого я достигла, уже никогда меня не оставляло. Я не думала, что это конец моего поиска или что я стала просветленной. Напротив, я поняла, что настоящий поиск только начался.

Я продолжала медитировать и заниматься духовными поисками, одновременно работая и воспитывая дочь. Через два с половиной года Вселенная предоставила мне еще одну возможность вернуться на ранчо и продолжить свой духовный путь в присутствии Ошо.

Дочери исполнилось двенадцать с половиной, и она решила перебраться к отцу. Я знала, как ей плохо без отца и как ей недостает того внимания, которого я дать ей не могла. И хотя мне было очень тяжело ее отпускать, следовало уважать ее желания. Я бросила квартиру, все свои пожитки и вернулась на ранчо.

ххх

Я приехала туда в марте 1985 года. Примерно в это же время Ошо прервал трехлетнее молчание и возобновил ежедневные беседы в своей резиденции. Эти беседы записывались на видеопленку, затем их показывали в Будда-холле. Я всегда с нетерпением ожидала его выступления, ведь каждый раз он мог открыть мне что-то новое. Слушая его, я погружалась в медитацию. Большую часть времени я даже не вслушивалась в его слова, а просто ощущала их глубинный смысл. И хотя Ошо не работал со мной индивидуально, просто реализуя цель своей жизни, он тем самым помогал мне найти мою собственную цель. Я знала, что единственный способ найти себя — это делать свою работу.

Чтобы лучше понять себя, я записалась на трехмесячный психологический курс «Де-гипнотерапии», который проводил один американский психолог. Наши занятия проходили ежедневно с десяти утра до четырех часов дня с перерывом на обед и проезд Ошо в два часа пополудни. На них мы исследовали свое раннее детство, избавлялись от детских травм и установок. Кроме того, мы изучали, какое влияние оказывают на нас убеждения и паттерны прошлых жизней, и осваивали методы работы с ними. Помимо этих занятий я каждый день практиковала Динамическую медитацию и медитацию Кундалини. Мой день начинался Динамической медитацией в шесть утра и завершался после выступления Ошо в девять-десять вечера.

По завершении курса я решила записаться на трехмесячную волонтерскую программу. Чтобы попасть в группу участников программы, мы должны были ежемесячно оплачивать жилье и питание, при этом работая по восемь часов в день семь дней в неделю. Атмосфера в группе была очень праздничная и непринужденная, она мало напоминала «работу». Два раза в день у нас были перерывы на чай с вкусными булочками и фруктами, за эти полчаса мы могли пообщаться и лучше узнать друг друга. После обеда мы выстраивались для ежедневного проезда Ошо. В ожидании его появления люди играли на музыкальных инструментах, пели и танцевали. Все уличали в насаждении собственного культа личности, а также в том, что он культивирует среди последователей «аморальное» сексуальное поведение и поощряет употребление наркотиков, все это было очень далеко от реальности. Я, как и многие обитатели коммуны, любила и уважала этого мудрого человека, однако мы не обожествляли его и не считали его своим «Спасителем». Ошо никогда не требовал поклонения и не поощрял обожествления своей персоны, как это принято в большинстве религий. На самом деле, все было наоборот. Он предупреждал нас, что мы можем к нему привязаться и упустить истину, на которую он указывает. Как Будда, он часто повторял: если мы заметим, что он мешает нашему развитию, мы должны тут же «снести ему голову», то есть нам следует избавиться от привязанности к нему и отправиться на поиски собственной истины.

Кроме того, он никогда не предлагал никакой целостной системы верований. Напротив, он часто шокировал слушателей, подрывая их старые убеждения и подчеркивая важность индивидуальности и личной ответственности за свой путь. Он не навязывал никаких заповедей, а подчеркивал важность медитации и внутреннего наблюдения. Никто и никогда не оставался на ранчо против своей воли. Любой человек мог свободно приехать и уехать, когда пожелает.

К сожалению, когда в начале семидесятых Ошо выступал против сексуальных запретов, принятых в обществе, многие его поняли неверно. Именно тогда он стал известен как «сексуальный гуру», что восстановило против него многих индийцев. Его обвинили в потворстве сексуальным извращениям. Но все это совершенно не соответствовало действительности. Своими яркими и пламенными речами против сексуального подавления он, в сущности, помогал людям освободиться от подавленной сексуальной энергии, которая в противном случае привела бы к сексуальным извращениям. Для проведения терапевтических тантрических семинаров в коммуну приглашали профессиональных психотерапевтов, которые помогали людям избавиться от сексуальных блоков. Узнав об этом, западные СМИ вспомнили прозвище «сексуальный гуру», когда-то изобретенное индийскими газетчиками. Сенсационные сообщения, одно противоречивее другого, заполнили страницы газет и телевизионный эфир: мир узнал, что на ранчо проходят дикие сексуальные оргии.

Но как репортеры ни раздували тему секса, я, обитая в коммуне, наблюдала совершенно иную картину. Помню, однажды во время обеда сидевший рядом со мной гость ранчо сказал своему соседу: «Я столько слышал об этом месте... И вот наконец приехал, чтобы вволю натрахаться. А тут, похоже, никому это не нужно. Придется уезжать: здесь мне секса не видать». В то время, когда в мире разрасталась глобальная эпидемия СПИДа, о которой газеты предпочитали умалчивать, всех обитателей ранчо проверяли на вирус ВИЧ и поощряли к безопасному сексу. Ошо стал ратовать за моногамию или безбрачие, если человек был к этому готов.

Что касается наркотиков, лично я на ранчо ни разу их не видела. Ошо говорил, что через наркотики можно достичь лишь мимолетного состояния не-ума, а в конечном счете они только понижают уровень сознания. Как я уже писала, на ранчо наркотики были под запретом: всех приезжающих обнюхивали специально натренированные собаки.

В адрес Ошо часто звучало еще одно обвинение, что он якобы финансово эксплуатирует своих последователей, ведет роскошную жизнь и склонен к мирским радостям. Это обвинение в основном опиралось на тот факт, что в его гараже стояло девяносто три «роллс-ройса», он собрал целую коллекцию дорогих часов и окружил себя вооруженными до зубов охранниками. Нужны ли были ему все эти часы и «роллс-ройсы»? Наверное, нет. Но мне очень нравилось смотреть, как он каждый день выезжает на новой машине, расписанной настолько ярко и красочно, что это вызывало восторг и восхищение у всех присутствующих. На одной из машин был изображен павлин, другая будто была охвачена пламенем, а третья расписана летящими лебедями и пушистыми белыми облаками. Если Ошо нравилось на них кататься, то мне нравилось на них смотреть.

По моему мнению, все эти лимузины с юмором и вкусом указывали нам на наши суждения, привязанности и нереализованные желания. Казалось, Ошо нет до них никакого дела. Точно так же они совершенно не заботили людей богатых и тех, кто умел радоваться собственной жизни. На глубинном уровне я видела, что Ошо жил в полном согласии со своим учением: он наслаждался всеми внутренними и внешними богатствами этого мира. «Земле нужен новый человек. Человек, который принимает все. Он и ученый, и мистик, его всецело занимает материальное, и он полностью отдает себя духовному. Лишь тогда мы сможем создать человечество, богатое во всех смыслах этого слова. Я учу вас богатству: богатству тела, богатству души, богатству этого мира и мира духа. Для меня это и есть подлинная религиозность» (Ошо. Дикие гуси и вода).