Глава 2. Медицинское очищение психики. Психиатрия

Как вы уже поняли, в тех морях Медицины, которыми заправляют Са­нитария и Гигиена, ничего подходящего для очищения не нашлось. Их воды не омывают, а только убивают, точно мертвая вода. Я честно прошел их насквозь, оставив в стороне лишь такой странный раздел, как Социальная гигиена, потому что он явно не имеет отношения к моему самопознанию.

Зато в моем сознании живет крепкое убеждение, что, когда мне станет плохо, когда я дойду до определенной черты, я найду помощь в той части Медицины, которая называется Психиатрией. Для меня Психиатрия — это наука об очищении психики. Как, впрочем, и Психотерапия и даже меди­цинская или клиническая Психология в какой-то мере. Конечно, это всего лишь представление, а не знание, но оно очень крепко. Моя культура, куль­тура человека современного общества, убеждена, что Психиатрия занимает­ся своего рода очищением, когда лечит психических больных. А что на са­мом деле?

Война Богов. Начну исследование с того, что сами Психиатрия и Психотерапия понятие «очищение» не используют совсем. Возможно, это связано с тем, что Пси-

Основное— Море психики— Слой 1

хиатрия принимает облик Науки еще в XVIII веке, когда очищение было живым понятием народного знахарства и целительства. Соответственно, перед Психиатрией как перед одной из Наук стояла задача отчетливо отличаться от той среды, из кото­рой она выделилась. А значит, не использовать ни под каким видом язык народного целительства и использовать лишь свои, узнаваемо научные понятия.

Естественно, что Психотерапия, появляющаяся на век позже, шла строго вслед за своей старшей сестрой и вообще зависела по языку от Психиатрии и Психологии.

Однако, все это — политические сложности Науки. Может быть, на уровне языка психиатры не используют народное слово «очищение», а в действительности делают именно очищение? Пользуются им как своим скры­тым инструментом? Нет, и это не так.

Лечащая психику Медицина не использует очищение даже тайно. Она исходит не из понятия загрязнения психики, а из понятия ее расстройства.

Это принципиально, потому что означает два совсем разных способа понимать, что такое сама эта психика, то есть чем является тот предмет, который изучают и лечат врачи. И это очень любопытное различие, потому что оно похоже на интригу детективного романа может быть предметом рас­следования.

Чтобы сделать это заявление очевидным, скажу такую вещь: современ­ные книги по психиатрии или психотерапии избегают вообще говорить о том, что такое психика. Конечно, я не могу утверждать это в отношении всех авторов, всех не прочитаешь. Но это точно в отношении тех книг, которые создают общественные представления. То есть в отношении самых популяр­ных книг, которые доступнее всего и вообще свободно стоят на книжных прилавках.

Поскольку я не психиатр, то в отборе источников я применил прием случайной выборки. Проще говоря, я не занимался созданием полноценной картины научной психиатрии, а взял несколько случайных книг из числа тех, что находятся на виду, а значит, чаще всего и попадают случайному читателю. Сделал я это очень просто — пошел в хороший книжный магазин, имеющий раздел книг по медицине, и купил все, что относилось к психи­атрии и психотерапии.

И вот, что мне попалось.

«Психотерапевтическая энциклопедия» под редакцией Б. Карвасарского. Много говорит о разнообразнейших психических явлениях, но первое поня­тие, начинающееся с «псих-», которое ей известно — это психическая про­работка, а за ним психоанализ. Психики в Энциклопедии психотерапии нет.

«Справочник по психологии и психиатрии» под редакцией С. Циркина. Сложно устроенное сочинение, но имеющее Предметный указатель. Поня­тию «психика» в нем не только не посвящено отдельной главы, но его нет даже в предметном указателе. Возможно, оно и не встречается на протяже­нии семи с половиной сотен страниц.

«Пограничные психические расстройства» Ю. Александровского. Пре­красное исследование, вырастающее из хорошего исторического очерка. Тем

Глава 2. Медицинское очищение психики. Психиатрия

страшнее становится, когда понимаешь, что автор, употребляя слово «пси­хическое», избегает говорить о психике не случайно, а потому что так, оче­видно, было принято его предшественниками.

Нет понятия «психика» и в учебнике «Психиатрия» под редакцией В. Само-хвалова. «Психиатрия» А. и Ан. Кирпиченко с понятием «психика» тоже не работает...

Кстати, это болезнь не только русской Психиатрии. За рубежом, как в Европе, так и в Америке, «психика» тоже не в почете. Вы не найдете ее в таком авторитетном издании, как «Клиническая психология» под редакци­ей М. Перре и У. Баумана, хотя там приводится богатейший очерк истории исследования психических болезней.

Точно так же не использует понятие «психика» и Карл Ясперс в своей огромной «Общей психопатологии». В предметном указателе есть «Психиат­рия», «Психическая жизнь» и «Психические болезни», но нет «психики». Так что же в таком случае болеет? И почему психиатры избегают «психики», даже когда говорят о «психическом»?

Война Богов. Вот это и есть детективная завязка, за которой, я подозреваю, скрывается какое-то преступление. Ну, по крайней мере, скелет в шкафу.

Думаю, дело в том, что если попытаться дать определение тому, что такое пси­хика, то падет сама основа всей Психиатрии — понятие «психического расстрой­ства». Именно оно, вместе с понятием «нормы» или «здоровья», и не позволяет Психиатрии говорить об очищении. Почему?

Вслушайтесь и всмотритесь в эти понятия: психика, очищение, психическое рас­стройство. Принимает ли ваше языковое чувство такие словосочетания: очищение психики, очищение сознания, очищение души? Поскольку «психика» — это всего лишь обрусевшее греческое слово «душевное», то очищение психики, по сути — это то же самое, что и очищение души. Это возможно. Но недопустимо!

Потому что тогда-то и начинается самое страшное — скелет благополучно умерщвленной Наукой души снова загуляет по миру. А с возвращением души начнутся сложности со всей той механической картиной мира, что утвердилась в Науке, бла­годаря Механике Ньютона.

Вселенная — это огромный механизм, где все винтики и шестеренки находятся в жесткой взаимосвязи и зависимости. И если ты понимаешь его устройство, пре­жние боги больше не нужны — ты сам Бог!

Ну а теперь вглядитесь сами в главное понятие Психиатрии — психическое расстройство, и вы увидите, что расстраиваться может только устройство, то есть машина, созданная по принципам все той же Механики. А психиатр — это наладчик машинных устройств — Бог для любого из роботов, обращающихся к нему. Ну, как впустить на этот праздник жизни непонятную и все портящую душу?!

Долгие годы работая прикладным психологом, я так или иначе посто­янно был вынужден сталкиваться со всеми теми медицинскими Науками, которые отреклись от души. А их четыре — Психиатрия, Психотерапия, Кли­ническая или Медицинская Психология и Неврология или Невропатология. Естественно, за эти годы я прочитал горы литературы по всем этим дисцип­линам, кроме Неврологии. Сейчас, работая над этой книгой, я вдруг обна-

Основное— Море психики— Слой 1

ружил такую странность: почему-то я считаю, что Неврология тоже отрек­лась от души, хотя она и не имеет ее в своем имени, и почему-то я ее не читаю. Я задумался, а потом взял и полистал книги по Неврологии.

Взял, так сказать, классику, по которой десятилетия работали все со­ветские невропатологи, — «Нервные болезни» Ходоса и «Нервные болезни» Сеппа, Цукера и Шмидта 1950 года издания и кое-что еще. И сразу все встало на свои места. Крайне политизированный учебник Сеппа, Цукера и Шмидта начинается с «Очерка истории отечественной невропатологии» та­кими словами:

«Основой советской невропатологии является материалистическое учение о мозге и высшей нервной деятельности, созданное великими русскими физиоло­гами Сеченовым и Павловым.

Гениальное учение И. П. Павлова, установившее обусловленность всех форм жизнедеятельности сложного организма, в том числе и психики, условиями су­ществования, является твердой естественно-научной основой для перестройки медицины, начинает новую высшую эпоху в развитии творческого естествозна­ния» (Сепп, Цукер и Шмидт, с. 5).

Как видите, довольно долгое время Неврология была убеждена, что занимается той «формой жизнедеятельности сложного организма», которая называется психикой. А идет это заблуждение от Сеченова, который жизнь положил, с одной стороны, на то, чтобы доказать, что психологию должны делать физиологи, а с другой — что души нет, а есть нервная система.

Как говорит про него учебник Сеппа на той же странице:

«Иван Михайлович Сеченов (1829—1905), сверстник и соратник великого революционного демократа Н. Г. Чернышевского, является всеми признанным отцом русской физиологии и основоположником материалистической психоло­гии. Своими исследованиями он открыл новый этап в мировой науке.

В 50—60-х годах (XIX века — АШ) вопросы естествознания и, в частно­сти, физиологии привлекали к себе внимание передовой русской интеллигенции. В развитии передовой общественной мысли того времени пропаганда достиже­ний естественных наук и трудов естествоиспытателей играли большую роль.

Сеченов был самым выдающимся представителем воинствующего естество­знания этого периода» (Там же, с. 5—6).

Вот и разгадана одна загадка воинствующего естествознания.Это не Не­врология отреклась от души. Это первые неврологи, то есть физиологи, отре­кались от души ради Науки. Отрекались громко и разрушительно, как это было принято у прогрессивной интеллигенции конца девятнадцатого—на­чала двадцатого века. И это отречение проклятием все еще висит над Невро­логией.

Но остается вторая загадка: почему прикладной психолог не читает ли­тературу по неврологии? А это за редкими исключениями верно для всех прикладников. Причем, задумавшись об этом, я с удивлением обнаруживаю в себе такое явление: мне никогда по-настоящему и не требовалось никаких

Глава 2. Медицинское очищение психики. Психиатрия

дополнительных знаний по неврологии, кроме общего представления, ко­торое имеет любой психолог.

Если попытаться выразить мое внутреннее состояние словами, то про­звучит оно примерно так: а зачем мне что-то дополнительно знать по невро­логии? Невропатологию у пациента я узнаю и так. А что дальше делать — ясно: есть специалисты, к ним и надо направлять больного. Вот и все хитро­сти с Неврологией, в отличие от Психиатрии и Психотерапии, где ничего не ясно и все время приходится фильтровать сквозь себя кубометры бумаж­ного планктона. Любопытно.

Но в чем же фокус? Вот я беру учебник «Нервных болезней» X. Ходоса 1965 года издания, открываю и обнаруживаю именно то, что ожидал в стро­гом и даже, хочется сказать, классическом исполнении. Книга начинается с рассказа об устройстве и развитии нервной системы. Никакой политики, и даже про Павлова сказано так, что он сам остался бы доволен. Я не могу удержаться и приведу начало книги. Пусть оно позволит Неврологии очис­титься от притязаний на психологию и душевную жизнь. Неврология — это наука о нарушениях в работе нервной системы, иными словами, медицин­ская пато-физиология нервной системы.

«Биологическое значение нервной системы состоит в том, что она регули­рует взаимоотношения между организмом и внешней средой, а также взаимо­действие органов внутри организма. Нервная система обеспечивает целост­ность животного организма и единство его с окружающей средой. Основным механизмом деятельности нервной системы является механизм рефлекса.

Анатомо-физиологической базой всякого рефлекса служит рефлекторная дуга, состоящая по меньшей мере из трех частей: 1) приводящего, центростре­мительного колена— нервного прибора, воспринимающего раздражение и дово­дящего чувствительный импульс до центра рефлекторной дуги, 2) центра реф­лекторной дуги и 3) центробежного, отводящего колена, передающего нервный импульс от центра дуги рабочему органу. Рефлекторные дуги сложных рефлек­сов имеют еще и четвертую часть — вставочную — между афферентным пу­тем и центром дуги. Эта часть может состоять из одного или нескольких нейронов.

Рефлексы, как известно, делятся на безусловные и условные. Те и другие могут быть простыми, сложными и очень сложными. Понятно, что чем более высоко организовано животное, тем более сложные и разнообразные рефлексы способна осуществлять его нервная система. Безусловные рефлексы являются врожденными, видовыми рефлексами. Они возникли и закрепились в процессе фор­мирования определенного вида животного и приспособления его к условиям су­ществования. Все животные данного вида имеют одинаковое число стереотип­ных безусловных рефлексов. Условные рефлексы, впервые открытые и система­тически изученные И. П. Павловым, являются индивидуальными, приобретенными в процессе онтогенетического развития данной животной особи. Они дают возможность животному наилучшим образом приспосабливаться к меняющим­ся условиям жизни, наиболее точно и тонко реагировать на многочисленные раздражения, действующие на него из окружающей обстановки.

Основное— Море психики— Слой 1

Индивидуальное приспособление, в основе которого лежит условная времен­ная связь, представляет собой высшую и наиболее совершенную форму нервной деятельности. Индивидуальные приспособительные реакции, условные рефлексы, свойственны, по И. Л. Павлову, всем представителям животного мира. Они получают максимальное развитие, становятся особенно тонкими и многообраз­ными у высших животных, обладающих хорошо развитой корой головного мозга, способной осуществлять наиболее совершенный анализ и синтез.

Предпосылкой для деятельности нервной системы является раздражимость нервных элементов — нервных клеток и волокон. Раздражимость — способность приходить в деятельное состояние под влиянием различного рода внешних воз­действий— широко распространена в природе. Она свойственна и простейшим одноклеточным животным, лишенным нервной системы (например, амебе), и ра­стениям, также не имеющим нервной системы. Нервная система— аппарат, специально приспособившийся к тому, чтобы осуществлять двигательную реак­цию в ответ на раздражение» (Там же, с. 7—8).

О чем говорит это мое недоразумение с неврологией? О том, что у неврологии есть свой предмет, который определен предельно точно. И в рамках этого предмета она почти совершенна. А если отбросить память о политических перегибах, в которые занесло некоторых ранних нейрофизио­логов, опьяненных успехами естествознания, то неврология — наука, кото­рую можно знать. Причем, наука сродни именно классической механике, если рассматривать их не как сообщества, а как отрасли знания. То есть с маленькой буквы.

Вглядитесь в описание Ходосом рефлекторной дуги, и вы заметите, что описывается прибор, своего рода электрическая машина, обслуживающая тело. То, что она электрическая, заметил еще Сеченов, от чего, очевидно, и одурел, — превратить человека в электромеханическую машину — это дей­ствительно сила! Это такое подтверждение механической картины мира, что физиолог встает прямо за физиком. Встает у трона своей повелительницы Науки, конечно. Вот за что клались жизни.

Но как бы мое видение человека ни сопротивлялось такому механичес­кому его пониманию, я не могу не признать, что наше тело — это действи­тельно своего рода био-электрическая машина. А значит, может быть описа­но и изучено в этом отношении. И даже если понятия «рефлекса» и «рефлекторной дуги» неточны или даже затемняют действительное устрой­ство этой «машины», в целом, неврология — это точная наука. А лучший для прикладного психолога способ взаимодействия с ней — доверять работаю­щим в ней профессионалам-наладчикам. Не дело душеведа ковыряться в цепях и переключателях.

В чем же отличие Неврологии от Психо-наук? Получается, что в нали­чии собственного предмета. Неврология и нейрофизиология имеют вполне определенный и хорошо изученный предмет. И даже если их знания этого предмета еще не совершенны, лучше их это дело все равно никто не знает. И поэтому им можно доверять.

Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики

Науки же, взявшие в основу своего имени греческое слово Психе, тем самым обозначили и свой предмет, и то, что мы вправе от них ожидать. Но тут они и нас и себя обманули и Психе из своего исследования исключили. А тем самым они стали науками не о том! Это и фокус и пустышка сразу. Как им вообще удалось выжить?

Еще одним фокусом. Отказавшись от души как от предмета и от поня­тия, они начали искать нечто, способное ее заменить, и попытались при­вить себя к стволу успешно развивавшейся Неврологии. Но уже полтора века назад невролог Сеченов спрашивал: зачем нужна такая психология, которая хочет подменить физиологию? Все, что доступно физиологам, мы объясним и сами!

Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики

И все-таки, есть ли у Психиатрии свой предмет? Признать ее предметом нервную систему и ее деятельность я не могу не только потому, что это предмет Неврологии, но и потому, что сами психиатры постоянно бормочут что-то невнятное о душе. Отказать ей в наличии своего предмета у меня тоже не получается, потому что я отчетливо ощущаю право Психиатрии на суще­ствование. Иными словами, когда я сталкиваюсь с какими-то болезнями психического плана, я сразу вижу, что мне как психологу тут делать нечего, случай надо передавать врачам. И к тому же я четко отличаю неврологичес­кие болезни от психиатрических или психотерапевтических.

Это значит, что понятие «психической болезни» существует в действи­тельности. При всей моей недоверчивости, я тоже не могу от него отказаться. Общество же не только имело отчетливое понятие о психических болезнях, но еще и так сильно боялось их, что до середины шестидесятых годов про­шлого века платило психиатрам надбавку к зарплате в размере 25% за вред­ность. Позже, правда, снизило ее до 15%. Отпуск, кстати, у психиатров тоже всегда был длиннее, чем у других врачей. За вредность.

Значит, работать психиатром труднее, опаснее и почетнее, чем невро­логом или психологом. А почему? Вот и пошел детектив. Психиатрия называ­ет себя наукой, а я думаю, что науки о том, как лечить психические болез­ни, в действительности как не было, так и нет, а опасные люди — «психи», которых не уймешь никаким законом, — все плодятся. И психиатр работает не врачом, а бойцом на передовой, который как герой должен своим телом закрывать общество от его разрушителей. Нас обманули, психиатр — это не ученый и даже не врач. Он очиститель общества.

И действительно, рабочий стол психиатра, ведущего прием, должен быть снабжен кнопкой экстренного вызова, по которому должны прибегать дюжие санитары и, как полагается жрецам Санитарии, очищать мир от сквер­ны и осквернителей.

Основное— Море психики— Слой 1

Если бы Наука Психиатрия появилась и стала действенна, она создала бы определенные способы излечения психических заболеваний, значение героизма в жизни и труде психиатра тут же упало бы. А за ними упали бы и зарплаты. Но Психиатрия не может и не хочет становиться Наукой, хотя и называет себя так уже пару веков. Во «Введении в Самопознание» я подроб­но говорил о том, что Психиатрия лишь внешне выглядит Наукой и род­ственницей Психологии. На самом деле она — родственница Юриспруден­ции, потому что ее задача в обществе не искать истину, а обеспечивать общественный порядок в тех случаях, когда юристы бессильны.

Психиатрия — это дополнительная карательная система любого обще­ства. И поэтому ее учение построено не так, чтобы обеспечивать психиатру возможность думать и исследовать, добывая истину. Она построена по образцу так называемого «прецедентного права», которое, к примеру, привилось в Америке. Психиатр в сложных случаях не обращается к своей науке так, как делает ученый, рассуждая: если исходные основания нашей науки таковы, то все, что относится к ней, должно подчиняться ее законам. Следовательно, в данном случае, мы должны спокойно применить научный метод, и решение будет найдено. Нет, психиатр в сложном случае бросается листать многочис­ленные тома предшественников и листает их, пока не находит схожий слу­чай. Тогда он говорит: вот в таком-то году такой-то врач применил в этом случае такое-то лечение. Оно, правда, помогло лишь относительно, но мы его все-таки применим. А вдруг поможет!.. Да и ответственность, опять же...

Война Богов. Конечно, есть и психиатры, пытающиеся думать и искать, но не забывайте, я все-таки говорю как психолог, а не историк. У меня нет задачи описать все, что водится в Психиатрии, поскольку я исследую лишь то, что является типи­ческим для психиатров. Это во-первых. А во-вторых, я исследую Психиатрию как некий дух сообщества, Богиню, если хотите, а она насаждает определенные способы поведения своим почитателям. И то, что кто-то из психиатров не ведет себя, как полагается, это его личная человеческая заслуга. Пример силы человеческого духа, способного противостоять даже Богам.

Так вот, истинный психиатр — это не врач и не ученый, это работник органов внутренних дел, тюремщик с правами карать, обязанностью рас­следовать и мечтой о научности или душевности. И эта карательная состав­ляющая — властная и жестокая — временами вылезает из любого психиатра, даже беленького и пушистенького, как говорится в анекдоте.

Второй типический слой в сознании психиатров — это искренняя вера в то, что они врачи. И таких сумасшедших, я думаю, большинство. Они, конечно, при случае, с удовольствием выпускают наружу своего тюремщи­ка, но в целом они убеждены, что Психиатрия — это Медицина, лишь с большими правами и властью.

И лишь крайне малая часть психиатров являются исследователями и считают Психиатрию наукой. Допускаю, что они тоже не все действительно хотят найти истину и сделать свою науку действенной. Ведь большая часть ученых работает не на истину, а на место в научном сообществе. И в Психи­атрии написано множество книг, про которые сами психиатры знают, что

Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики

они писались лишь ради защиты диссертации и получения степени. Тем не менее, я думаю, для настоящих ученых и для искренне верующих, что они врачи, мое исследование будет полезно.

Итак, если возвратиться к детективу, как бы ни пыталась Психиатрия заявить, что ее предметом является та же деятельность нервной системы, что и у неврологии, это не проходит. Я продолжаю ощущать, что предметы не совпадают. В них есть какое-то существенное отличие.

Если поглядеть на историю Психиатрии, то она со всей очевидностью делится на два этапа: ранняя Психиатрия лечила душу и так это и заявляла. Но по мере развития естественнонаучного подхода понятие «души» в Науке становилось все более запретным. За связь с душой могли подвергнуть и из­гнанию или травле. Поэтому осторожные психиатры, не желая выпадать из братства врачей, предпочли от лечения душиперейти к лечению душевных болезней.

Уже сам такой переход должен был бы насторожить думающих людей, потому что он свидетельствует о подмене и предмета и понятия: лечить душу, лечить человека, лечить болезнь. Предметом психиатрии стали сами психичес­кие болезни, будто бы они и есть те, кого можно вылечить, сделав здоровы­ми болезнями. Как возможна такая подмена?

Думаю, она легко объясняется, если вспомнить все те же заявления Сеченова и других физиологов, что душой человека является его нервная система. Нервная система — это предмет неврологии, а мы будем лечить ее болезни. Они-то и будут нашим предметом.

Не думайте, что я тут что-то передергиваю или подтаскиваю ради крас­ного словца. То, что предметом психиатрии являются сами психические бо­лезни — это общее место всех книг по психиатрии. Они все именно так и построены, что сразу от начала и до самого конца перечисляют, какие су­ществуют психические болезни и методы их лечения. Книги же, претендую­щие на обобщающий характер, как учебники психиатрии, начинаются при­мерно с такого определения:

«Психиатрия (от греч. psyche — душа, iatreia — лечение) представляет со­бой самостоятельную науку, изучающую этиологию (развитие — АШ), патоге­нез (происхождение — АШ), клинику (протекание — АШ), лечение и профилак­тику психических заболеваний» (Кирпиченко, с. 17).

Иными словами, предмет Психиатрии — болезнь. И к тому же — не болезнь психики, а психическая болезнь. И никогда не психика, и даже без психики! Уж если отказываться от души, так планомерно и по всем фрон­там. Никаких намеков на связи с врагами Родины или Науки! Никто не должен заподозрить Психиатрию в ненаучности, поэтому мысль о психичес­ких болезнях как болезнях людей, но не психики, поддерживалась даже на уровне самых популярных, массовых изданий.

И уж если искать те книги, которые, с точки зрения психолога, оказа­ли наибольшее воздействие на распространение в обществе «правильных»

Основное— Море психики— Слой 1

представлений о Медицине и Психиатрии, так первой будет «Популярная медицинская энциклопедия».Даже если сами психиатры уже не согласны с ее определениями, простые люди знают, что такое психиатрия именно из ста­тьи в Популярной энциклопедии.

А это значит, что для них «Психиатрия — это раздел медицины, изучаю­щий психические болезни, их причины, проявления, сущность, предупреждение и лечение».

Как видите, мысль, что Психиатрия занимается психическими болез­нями, а не болезнями психики, насаждалась с той же мощью и теми же методами, что и коммунистическая пропаганда.

Может прийти сомнение, а не одно ли и то же психические болезни и болезни психики? Как бы не так! О Психике или душе «Медицинская эн­циклопедия» ничего не знает, так что словосочетание «психические болез­ни» — это вовсе не простая перестановка слов по сравнению с «болезнями психики». Это принципиально иные болезни, имеющие отношение не к пси­хике, а совсем к иному носителю расстройств. К какому?

Чуть ниже это объясняется:

«В развитии психиатрии, тесно связанном с развитием естествознания и материалистического мировоззрения, стало ясно, что психические болезни являются болезнями головного мозга».

Думаю, что теперь вы не будете путаться и, читая где-нибудь в меди­цинском сочинении «психическая болезнь», не посчитаете, что это болезнь душевная. Кстати, за эти полвека во взглядах психиатров на предмет своей науки изменилось, пожалуй, только то, что они не смогли привязать все психические заболевания к мозгу и расширили носитель своих расстройств до всей ЦНС — центральной нервной системы.

С тех пор, как психическое без психики стало символом веры новой научной Психиатрии, о психике психиатры говорить избегают, доходя до анекдотов в своей изворотливости. Пример.

Перре и Бауман, «Клиническую психологию»которых я уже упоминал, начинают с однозначного заявления:

«Клиническая психология есть частная психологическая дисциплина, пред­мет которой— психические расстройства (нарушения) и психические аспекты соматических расстройств/болезней» (Клиническая психология, с. 30).

Заявив, что предметом некой науки является болезнь, ты должен дать определение своего предмета. Болезнь ведь есть всего лишь определенный вид разрушения «предмета», например, какого-то человеческого органа. Или души. Сделать предметом беспредметность очень, очень сложно. Тут надо обладать талантом. И вот начинается литературная эквилибристика. Читая дальше, не забывайте, что перед авторами стоит сейчас задача не просто дать определение болезни, а дать ее определение как предмета Психиатрии, или клинической Психологии, как они ее называют, и дать это определение

Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики

так, чтобы обойти это неудобное существительное «психика», сохранив при этом прилагательное «психическое».

«Понятие "болезнь"подразумевает отчасти, что существует некое един­ство, обладающее специфическим набором симптомов и характером течения, которые обусловлены соответствующими биологическими процессами. Это оп­ределение до известной степени подходит к соматическим нарушениям. Припсихических же нарушениях подобные соответствия бывают спорны, поэтому представляется целесообразным применять более открытое понятие— психи­ческое расстройство» (Там же, с. 31).

Может, вы думаете, что, давая определение «психических расстройств», авторы скажут и что расстраивается? Ну, вы наивные люди! Но это еще не весь анекдот, и не все искусство психиатрического словоблудия показано. Прямо вслед за определением предмета психиатрии как болезни или рас­стройства идут такие странные слова:

«Разделяя "психическое"и "соматическое", мы тем самым подходим к воп­росу об основных категориях понимания феномена человека — разных плоско­стях рассмотрения (смотри главу 7) (Посмотрел: Глава 7 — это «Клинико-психологическая диагностика». Ничего об основных категориях понимания феномена человека тем нет! — АШ).

Чаще всего выделяют следующие плоскости: биологическую (соматичес­кую), психическую, социальную и экологическую. Наличие таких понятий как психофизиология, психосоматика и т. д. говорит о том, что разные плоскости пересекаются друг с другом. Используя понятия "психическое" и "соматичес­кое", нельзя не коснуться проблемы души и тела, для решения которой в фило­софии предлагаются различные онтологические и эпистемиологические подхо­ды. Упомянем здесь только две позиции, которые являются особо значимыми для клинической психологии, а именно концепцию комплементарности Фаренберга и эмерджентную концепцию Бунге (см. прим. 1.1.)».

И вот это примечание:

«К проблеме души и тела.

Концепция Комплементарности исходит из того, что обе плоскости дан­ных (соматическая и психическая), основываясь на разных системах отношений, взаимно дополняют друг друга и могут быть использованы для описания жиз­ненных процессов более высокого уровня. Обе плоскости рекуррируют к своим собственным категориальным системам и системам теоретических и методо­логических обоснований. Их комплементарность существует во внутренне-внеш­ней перспективе. Феномены переживания можно упорядочить в обеих системах отношений, представив первые как два подкласса атрибутов единого класса психофизических состояний ЦНС. Такая интерпретация претендует на онто­логический иэпистемиологический нейтралитет.

В концепции эмерджентного психонейронального монизма Бунге также постулируется,что психические феномены и ментальные процессы— это некие категориальные состояния, присущие организму, которые, однако, не смогли бы существовать без нейробиологических основ. Бунге рассматривает психические

Основное— Море психики— Слой 1

феномены как "эмерджентные свойства ". Они являются продуктом нейронных процессов ЦНС и несводимы к целлюлярным компонентам головного мозга. Со своей стороны эмерджентные состояния могут влиять на физические состоя­ния. Таким образом, при этом системном подходе отбрасывается онтологичес­кий редукционизм и постулируется — как в концепции комплементарности — независимая роль отдельных плоскостей данных» (Там же, с. 32).

Все! Уф! Поняли? Нет? Не поняли? Повторяю для непонятливых кратко: Используя понятия «психическое» и «соматическое», нельзя не коснуться проблемы души и тела. Раз нельзя не коснуться, значит, коснемся! Всё, коснулись! Достаточно? Нет? Можете отправляться к Бунге и Фаренбергу, а мы займемся клинической психологией. И далее 1300 (!) — тысяча триста! — страниц разговоров о психических расстройствах без психики и души... Наверное, у меня плохо с чувством юмора. Простите.

И все же. Для исследователей и врачей. Так может, потому и не лечит Психиатрия, что ее предмет — психическая болезнь, а не болезнь психики?

И что такое психика? Может быть, это знали хотя бы отцы и столпы современной Психиатрии? К примеру, великий и всеми почитаемый психи­атр Кречмер?