Матезиус В. Язык и стиль // Пражский лингвистический кружок: Сб. статей. М., 1967. С. 483–503

ПРЕДЛОЖЕНИЕ И ЕГО АКТУАЛЬНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ

На различие между языковой системой и смысловой струк­турой я обратил ваше внимание еще в самом начале своей статьи, а практически мы получили об этом ясное представле­ние, когда рассматривали вещественное содержание языкового наименования. Мы выяснили тогда, что различие между язы­ковой системой и смысловой структурой проявляется в разли­чии между общим представлением, обозначаемым языковым наименованием, стоящим обособленно и вне контекста, и инди­видуальным представлением, обозначаемым, как правило, языковым наименованием в конкретном высказывании. Вспомним лишь наше рассуждение о слове* «дом». Само по себе это слово обозначает дом вообще, но в конкретном высказывании — определенный дом, о котором мы как раз говорим. Перейдем теперь от языкового наименования ко второму основному эле­менту высказывания — к конструкции предложения. И здесь мы сразу же столкнемся с наглядным доказательством разли­чия между языковой системой и смысловой структурой. Речь идет о различии между грамматической структурой предложе­ния и его актуальным членением.

Грамматическая структура предложения опирается, как мы уже знаем, на подлежащее и сказуемое. При актуальном чле­нении предложения, напротив, выделяются две другие основные части предложения. Мы уже знаем, что с помощью предложе­ния говорящий выражает свое актуальное отношение к какому-либо явлению действительности. Это означает, что в предложе­нии о чем-либо что-то высказывается. Чтобы понять, что гово­рящий хочет выразить в своем предложении, мы должны ясно различать то, о чем он говорит, и то, что он об этом говорит. Тем самым определяются основные части предложения с точки зрения его смысловой структуры. Предложение как выражение актуального отношения к факту действительности является высказыванием, и потому мы называем то, о чем в предложении что-то говорится, основой высказывания, а то, что об этом гово­рится, ядром высказывания. Основа высказывания может сов­падать с грамматическим подлежащим, а ядро высказывания — с грамматическим сказуемым, но это не обязательно. Представим себе, например, что дети ждут отца. Когда раздадутся шаги и, выглянув, они обнаружат, что идущий действительно их отец, они выразят этот факт предложением: «Папа уже идет!». Однако ситуация может быть и иной: дети не ждут отца, и, когда послышатся чьи-то шаги, они с любопытством выгля­нут, чтобы увидеть, кто этот нежданный гость. Выяснится, что идет отец, и в итоге возникнет предложение: «Это идет папа!». В обоих только что приведенных пред­ложениях грамматическая структура в принципе одна и та же; в роли подлежащего в них выступает существительное «папа», в роли сказуемого — личный глагол «идет». Различ­ная же ситуационная связь приводит к тому, что смысловая структура предложения оказывается каждый раз иной. В пер­вом случае приход отца является чем-то предполагаемым, и предложение «Папа уже идет» показывает, что ожидаемый приход осуществился. Поэтому в данном предло­жении основой высказывания является существительное «папа», а ядром высказывания — глагольное выражение «уже идет». Грамматическая структура предложения здесь совпадает с его смысловой структурой. Грамматическое подлежащее является вместе с тем и основой высказывания, а грамматическое сказуемое — ядром высказывания. В другом случае, приведенном нами, приход отца не берется в расчет. Исходным фактом является приход неизвестного лица, услы­шанный детьми, которые приходят к выводу, что нежданный гость — их отец. Именно этим определена смысловая структу­ра предложения «Это идет папа!». Основой выска­зывания здесь является глагольное выражение «это идет», а ядром высказывания — существительное «папа». Как мы видим, смысловая структура предложения в этом случав не совпадает с его грамматической структурой. Грамматическое подлежащее здесь является не основой высказывания, как в пер­вом предложении, а ядром высказывания, а грамматическое сказуемое является здесь основой высказывания, а не его ядром.

Для характера высказывания, а тем самым также и для впе­чатления, преднамеренного или непреднамеренного, произво­димого высказыванием, крайне важен порядок следования друг за другом основы и ядра высказывания в предложении. Отдель­ные их члены, особенно маргинальные, иногда переплетаются, но, как правило, совершенно ясно, где находится центр тяже­сти основы высказывания или его ядра — в первой ли части предложения, в начале его, или во второй части предложения, в его конце. В соответствии с этим мы различаем два типа акту­ального членения предложения. Иногда на первом месте ока­зывается основа высказывания, а за нею уже следует его ядро, так что исходят из того, что уже известно или хотя бы понятно, и переходят к тому, что об этом говорится нового. Этот порядок естествен и дает возможность слушателю без затруднений по­нять произносимое высказывание. Поскольку при таком поряд­ке принимаются во внимание потребности слушателя, мы назы­ваем такой порядок объективным. Противоположным является порядок слов, при котором на первом месте мы находим ядро высказывания, следовательно, то, что говорится нового, а уже потом как бы для добавочного пояснения — его основу. Гово­рящий в таком случае не принимает во внимание, что слушающий еще не знает, о чем идет речь, он целиком увлечен тем, что ему самому кажется самым важным. Поэтому такой порядок мы называем субъективным. Пример объективного порядка слов наблюдается в обоих предложениях, подробно разобранных нами в предшествующем абзаце. Пример порядка субъективно­го мы можем получить, если изменим второе предложение таким образом, что неожиданный приход отца будет восприниматься в нем с удивлением, радостным или наоборот: «Папа идет!».

Объективный порядок характерен для высказываний спокой­ных, слабо окрашенных чувством. Это типичный порядок для спокойной констатации фактов, для спокойного рассказа, для спокойного изложения, а тем самым нормальный порядок слов для повествовательного предложения. Субъективный порядок слов является для повествовательного предложения чем-то исключительным и придает ему взволнованный характер. Оба случая повествовательного предложения могут встретиться и в произведениях художественной литературы. Достаточно сопо­ставить развертывание повествования народной сказки, спокой­ное течение которой сплошь насыщено повествовательными пред­ложениями, имеющими объективный порядок слов, и поэтически взволнованное повествование современного писателя, состоя­щее из повествовательных предложений с порядком субъектив­ным. Вот отрывок из народной сказки: И через минуту каждый принес Иржику по сосуду из тыквы, полному воды: в одном сосуде была живая вода, в другом — мертвая. Иржик обрадовался, что ему так удивительно посчастливилось, и поспешил к замку. На опушке леса он увидел протянутую от ели к ели паутину, в центре паутины сидел большой паук, высасывал муху. Иржик взял сосуд с мертвой водой, плеснул на паука, и паук упал на землю, как перезрелая вишня, он был мертв. Потом он побрызгал муху из другого сосуда живой водой, и муха стала метаться, выкарабкалась из паутины и ж-ж... в воздух». Совершенно иначе выглядят следую­щие отрывки у современного чешского прозаика: «Закрылся храм за женщиной выходя­щей, закрылся перед мужчиной входящим. Смущенно стоял здесь Шимон Влк»; «Открыт до сих пор был дом, к которому она шла. Холодно издали уже чернелся вход, как будто отпугнуть хотел ангела-хранителя»; «Не должна все же с позором умереть Ева. Долго ждет бог, он не может допустить, чтобы, может быть, навсегда лишилась Ева своего сияния. И упорно сопротивлялся Дух».

Все эти отрывки взяты из середины повествования. Это имеет свои причины, ибо первое предложение занимает в повествова­нии исключительное место, поскольку речь идет об актуальном членении предложения. Если повествование не исходит по своему содержанию из того, что ему предшествовало, или если рас­сказчик ничего не говорит о себе, то в начале повествования нет, собственно, ничего известного и понятного. При строго объективном порядке слов такое повествование должно было бы, следовательно, начинаться так, как иногда начинаются сказки: «Жил-был один король, и был он так мудр, что понимал даже, о чем говорят все животные». Такое начало, однако, часто кажется рассказчику слишком растяну­тым и громоздким. Поэтому, как правило, он предпочитает прямо вторгнуться в повествование, чтобы принять за нечто известное или непосредственно личность героя, или какое-либо обстоятельство, с ним связанное, и сразу с него начать первое предложение. Это отступление от строго объективного поряд­ка слов является таким привычным в начале повествования, что мы наблюдаем его даже в сказках, для которых в других случаях объективный порядок в повествовательных пассажах вполне типичен. В качестве примера приведем два начальных предло­жения из сказок: «Либор был единственным сыном бедной вдовы»; «В одном городе жили муж и жена, и было у них три дочери». Если даже в сказках часто проявляется стремление начинать повествование без обиняков, то не следует удивляться, что в повествовании с намерением более осознан­ным это наблюдается сплошь да рядом. Приведем для иллю­страции начальные предложения из нескольких чешских совре­менных рассказов: «Край был подготовлен тишиной принять чудовище» («Вокзал на мгновение стал знаменитым»); «Джонни был подкидышем» («Мать подбросила его на третий день после рождения к дверям костела, чтобы с ним уже никогда не встретиться»); «Солнце уже стояло на небе, и гудки пароходов раздавались на Дунае, когда пьяница Ян проснулся» («Он вылез из-под перевернутой баржи, которая здесь, на песке, ожидала ремонта, и спустился вниз к воде умыться».)

Повествовательные предложения являются основным мате­риалом для построения рассказа или изложения, но это не един­ственный тип предложений, существующих в языке. Кроме них, есть в языке и другие типы предложений. Мы должны кратко упомянуть и о них, чтобы не умалить богатого разнообра­зия языка. Совершенно иначе по сравнению с повествовательны­ми предложениями ведут себя в плане актуального членения предложения, побудительные предложения. Этими предложени­ями мы побуждаем слушателя к какому-либо действию, или к ответу на наш вопрос (вопросительные предложения), или к тому, чтобы он поступил соответственно нашему приказанию или требованию (повелительные предложения). Из числа вопро­сительных предложений можно выделить дополнительные вопро­сы, посредством которых мы спрашиваем о каком-либо неизвест­ном факте, хотя в остальном ситуация нам ясна, и которые построены по принципу субъективного порядка слов. Они начинаются с вопросительного местоимения или наречия, функ­ционирующего в качестве ядра высказывания, тогда как осталь­ная часть предложения представляет собой основу высказыва­ния. Правильность этого положения подтверждается тем, что при ответе на такой вопрос ядро высказывания соответствует как раз тому вопросительному местоимению или наречию, с которого начинается вопрос. Так, на вопрос «Кто это идет?» можно ответить предложением «Это идет отец», а на вопрос «Куда пойдет отец?» — предложением «Отец сейчас пойдет на прогулку». Вопросы, поставленные с той целью, чтобы выяснить, соответствует ли истине то или иное предположение (которое мы считаем возможным), строятся, как правило, подоб­ным же образом. Они начинаются обычно личным глаголом, который является самой важной частью ответа, так как от его положительной или отрицательной формы зависит значение ответа. На вопрос «Пойдет сейчас отец на прогулку?» можно ответить или положительно: «Да, отец пойдет сейчас на прогулку», или отрицательно: «Нет, отец сейчас не пойдет на прогулку». Вопрос такого выяснительного характера мы можем поставить и так, что выде­ленной частью окажется не глагол, а другая часть предложе­ния. Тогда она будет стоять не в начале вопроса, а в конце его, а в отрицательном ответе — может отрицать или сам глагол, или, непосредственно либо косвенно, акцентируемую часть вопроса. Мы можем, например, спросить: «Это с вами пойдет Мила?»; отрицательный ответ может быть следующим: «Нет, Мила с нами не пойдет», или: «Нет, с нами пойдет Власта». Точно так же на вопрос «Отец сейчас пойдет на прогулку?» мы можем ответить отрицательно: Ке, «Нет, отец сейчас не пойдет на прогулку», или: «Нет, отец сейчас пойдет с визитом». Как видно, выяснительный вопрос строится в таких случаях по принципу объективного порядка.

Повелительные предложения по своему актуальному чле­нению напоминают выяснительные вопросы. Как правило, они начинаются энергичным словом, в котором сосредоточивается призыв: «Поди сюда!»; «Сюда поди!»; «Не ходи туда!»; «Найди мне эту книгу!». Их построение отвечает субъективному порядку. Воз­можны также повелительные предложения с объективным порядком слов. Это отклонение от правила всегда несет опре­деленную функцию. Простому приказу «Не ходи туда!» противопоставляется «Туда не ходи!» скорее как настоятельное предупреждение; в противоположность при­казу «Найди мне эту книгу!» предложение «Эту книгу мне найди!» звучит скорее как убедительное напоминание или просьба. Если при объективном порядке слов в том же самом смысле вместо повелительного мы употребим повествовательное предложение в будущем времени, то выразим тем самым приказание с оттенком угрозы: Тат перигее «Ты туда не пойдешь!»; «Эту книгу ты мне найдешь!»

Подобное функционально-смысловое разнообразие актуаль­ного членения, какое мы наблюдали в предложениях побудительных, мы находим и в предложениях экспрессивных, то есть в предложениях, посредством которых передается удивление по поводу того или иного явления действительности, воспринимае­мого одобрительно или неодобрительно (восклицательные пред­ложения), или высказывается пожелание, чтобы воображаемая действительность превратилась (или не превратилась) в реаль­ность (условные предложения). Условные предложения обычно начинаются союзом, например союзом «если бы» или «если бы, когда бы», а остальная часть таких предложений строится в соответствии с порядком объективным. Например: «Если бы ты мне по край­ней мере написал, что это случилось!»; «Если бы он из всего этого выбрался благополучно!» Восклицательные предложения делятся на повество­вательные и вопросительные. В первом случае к ним применимы при актуальном членении те же правила, что и для предложе­ний повествовательных. <…> Во втором случае возможен и тот и другой порядок, но смысловое различие между ними приглушено тем, что предло­жение всегда начинается вопросительным словом <…>. При бо­лее углубленном рассмотрении в экспрессивных предложениях удалось бы обнаружить много любопытного, но для нас доста­точно и того, что уже было изложено. Надеюсь, что мне уда­лось убедить внимательного читателя в том, как важны и инте­ресны языковые процессы, группируемые нами под названием актуального членения предложения.

АКТУАЛЬНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ И СТИЛЬ

Простой и ясный повествовательный стиль требует прежде всего соответствующего обозначения наших представлений и ясной и последовательной формулировки мыслей в предло­жении. О соответствующем выборе выражений, то есть о первом факторе, мы уже говорили при рассмотрении языковых наиме­нований. В главе об актуальном членении предложения мы коснулись и второго фактора. Последняя проблема весьма важ­на, и ей необходимо уделить особое внимание. При этом речь идет не об изолированном предложении, не о модели предло­жения, являющейся частью языковой системы, а о предложении в контексте ситуации и высказывания, о предложении как о части языкового выражения. Мерилом, с которым мы подой­дем к нему, будет не грамматическая правильность предложе­ния, а его удачная смысловая структура. И оно должно стре­миться стать, как мы уже сказали, предложением ясным и после­довательным. Порукой в том, что этого можно достичь, служит нам предложение, выработанное современной чешской прозой. Простое и ясное предложение, являющееся ее великим завоева­нием, все еще остается, однако, достоянием лишь художествен­ной литературы и утонченной журналистики и только в виде исключения проникает в специальный стиль. Тем упорнее нуж­но работать, чтобы оно стало достоянием хотя бы всех тех, кто претендует на горделивое звание людей образованных. Этому должны помочь школа и усилия отдельных лиц. Однако путь к конечной цели ведет через познание того, на чем же основано построение простого и понятного предложения и какие стили­стические дефекты стоят на его пути. Мы лучше усвоим все сказанное, если то, что было изложено в общем плане об акту­альном членении предложения в предшествующей главе, све­дем к конкретным положениям, касающимся стиля.

В предыдущей главе был сформулирован также основной принцип, из которого можно вывести все остальные требования. Там было сказано, что для правильного понимания предложе­ния необходимо ясно отличать то, о чем в нем говорится, от того, что об этом говорится. Первое специальное положение, выте­кающее из этого основного принципа, заключается в требова­нии, чтобы каждое самостоятельное предложение содержало только одну мысль, со всей основательностью выступающую как ядро высказывания. Чешский язык, по крайней мере чеш­ский язык на современном этапе стилистической обработки, едва ли допустит, чтобы в предложении одновременно выска­зывался целый ряд мыслей. Он требует, чтобы цепь мыслей постепенно распутывалась и делилась на отрезки, которые бла­годаря этому уже легче выразить. Требование наличия в кон­тексте одной основной мысли, единственного ядра высказывания, актуально не только для простых предложений, но и для любого сочетания главного предложения с распространяющими его придаточными предложениями. Можно сказать, что к четкому и ясному повествовательному стилю чешского языка мы придем прежде всего благодаря тому, что будем, насколько это возмож­но, употреблять простые в смысловом отношении предложения и такие сложные предложения, в которых придаточные предло­жения лишь развивают содержание главного предложения или дополняют его необходимыми пояснениями. Не следует в при­даточное предложение (и вообще в любое дополнительное опре­деление, не являющееся предложением) включать мысль, которая своей вескостью в контексте может возбудить подозре­ние, что здесь мы имеем дело с вторичным ядром высказывания одного и того же предложения. Если не обращать на это вни­мания, то возникают предложения, смысл которых читатель пли слушатель улавливает с трудом, хотя речь идет о явлении, которое само по себе вполне понятно. Речевые периоды, пере­груженные смыслом вплоть до того, что становятся неясными, конечно, не являются образцом хорошего повествовательного стиля, ибо мы никак не можем признать удачным любой повество­вательный стиль, если он представлен предложениями, которые становятся понятными только после неоднократного прочтения. При этом часто неясность предложения объясняется отнюдь не трудностями его смысла, а лишь неправильностью его стилистического оформления.

Примеров на предложения, содержащие вторичное ядро высказывания, можно найти в нашей специальной литературе сколько угодно. Приведем хотя бы один из таких примеров (я нашел этот пример в трактате одного признанного специали­ста, вышедшем во втором десятилетии после первой мировой войны):

«Важно, что после Липан центром стала не южная, таборитская Чехия, менее подходившая для этого своим ради­кализмом, который после поражения сухопутного войска был менее способен овладеть ситуацией в целом, чем прежде, в период гуситских войн, пока он был в своей полной силе, так и своей относительной разобщенностью, имеющая сильных соперников, территориально проникающих в ее владения, на юге в лице самого крупного чешского магната Олдржиха из Ружомберка, а на западе в лице крепко организованного плзенского ландфрида, а этим фундаментом новой, утраквист­ской Чехии была восточная Чехия, в религиозном отношении более компактная и более сконцентрированная. (Там сирот­ская партия...)». Есть ли смысл биться об заклад, чтобы дока­зать, что ни один читатель не сможет повторить на память содержание этого сложного периода сразу же после первого чтения. Причина ясна. Приведенный пример, помимо основ­ного высказывания («Важно, что после Липан центром стала не южная, таборитская Чехия, а то, что этим фундаментом новой, утраквистской Чехии стала восточная Чехия»), в своих дополнительных обстоятельствен­ных отрезках, образующих предложения и стоящих отдельно, содержит целый ряд вторичных высказываний, и все эти выска­зывания так взаимно переплетаются, что на разъяснение их взаимоотношений и правильного смысла требуется немало времени. Трудности в понимании приведенного периода свя­заны не с неясностью смысла, а с запутанностью стилистиче­ских формулировок. Это можно легко доказать, сопоставив первоначальный текст с текстом, переделанным так, чтобы каждое высказывание в соответствии с принципом, провозгла­шенным выше, было выражено, насколько это возможно, самостоятельным предложением. Текст, переработанный таким образом, будет выглядеть примерно так:

«Важно, что после Липан центром стала не южная, таборитская Чехия, а то, что этим фундаментом новой, утраквистской Чехии явилась восточная Чехия. Несомненно, что южная Чехия к этой задаче была менее подготовлена, что обусловливалось двумя причинами. Ее радикализм мешал ей овладеть ситуа­цией в целом даже прежде, в период гуситских войн, когда он был в полной силе, еще менее она была способна к этому теперь, после поражения сухопутных войск. Помимо этого, южная Чехия была относительно разобщена, так как у нее были сильные противники, проникавшие на ее территорию; на юге ее соперником был самый крупный чешский магнат Олдржих из Ружомберка, а на западе — крепко организо­ванный плзенский ландфрид. Восточная Чехия была в рели­гиозном отношении более компактной и сконцентрированной. (Там сиротская партия...)»

Дальнейшие требования касаются уже деталей актуального членения предложения. Речь идет о трех факторах, которые, собственно, располагаются в разных плоскостях. Мы должны обращать внимание на то, чтобы основа высказывания в пред­ложении была отчетливо выражена и вытекала непосредственно из контекста ситуации и высказывания. То же необходимо соблюдать и по отношению к смысловому построению более обширного целого, например к абзацу. Мы должны далее заботиться о том, чтобы основа и ядро высказывания отделялись бы друг от друга в предложении с достаточной четкостью; чтобы части предложения, обозначающие основу и ядро выска­зывания, следовали друг за другом, если нет причин для пере­мены мест, как того иногда требует так называемый объектив­ный порядок слов. Последние два требования также касаются смысловой структуры самого предложения. На каждом из них следует остановиться особо.

Требование отчетливой и ясно вытекающей из ситуационной связи основы высказывания касается, как уже было сказано, смыслового построения абзаца; чтобы быть правильно пост­роенным, он должен иметь общую основную тему, заключен­ную в его границах или развивающуюся и развертывающуюся в нем. Эта основная тема абзаца, конечно, не должна выступать, в каждом его предложении в качестве актуальной основы выска­зывания. Абзац может включать предложения, основа выска­зывания которых отклоняется от его общей темы. Однако основа высказывания этих предложений должна быть связана с общей темой абзаца и исходить из него, и если эта связь на первый взгляд не вытекает из самого содержания, то она должна быть специально выражена. Кроме того, общая тема должна, как правило, совершенно четко проявиться вновь, лишь толька будет восстановлена связь с предложениями, отклонившимися от общей темы. Это требование совершенно естественно, ему без труда удовлетворяет и простой стиль наших сказок. Обратите внимание, например, на следующие предложе­ния :

«Дальше уже должен был идти Иржик пешком. Он шел долго-долго лесом, и когда, наконец, стал выходить из леса, то увидел перед собой далекое, безбрежное море. На берегу моря ссорились два рыбака. Они поймали сетью большую золотую рыбу, и каждый хотел взять ее себе. «Моя сеть, моя и рыба!» А другой на это: «Твоя сеть бы не помогла, если бы не моя лодка и не моя помощь».— «Если второй раз опять такую поймаем, то будет твоя».— «Нет, так не пойдет!.. Ты жди дру­гую, а эту мне дай».— «Я вас рассужу, — сказал Иржик. — Продайте мне эту рыбу, я хорошо вам за нее заплачу, а деньги поделите между собой пополам».

Общей основной темой всего отрывка является Иржик. Это основа высказываний первых двух предложений, причем в первом он указан совершенно определенно, а во втором под­разумевается. В третьем предложении наблюдается отклонение от этой общей темы, и основой высказывания следующих предло­жений становятся два рыбака вместе или поочередно один из них. Переход к новой основе высказывания проведен здесь сжато. Переход, передаваемый целиком, без сокращений, имел бы следующий вид: «На берегу моря было два рыбака, и они ссорились друг с другом». Как видно, новой основой высказывания здесь прежде всего становится сочетание «на берегу моря», которое вытекает из ядра высказывания предыдущего предложения, а к нему в качестве ядра высказывания присое­диняется: «два рыбака». Это сочетание в свою оче­редь тотчас же становится основой высказывания (в сокращен­ном тексте это сопровождается стилистическим опереже­нием), и довольно продолжительное время сохраняется имен­но эта основа высказывания. Затем мы снова возвращаемся к общей основной теме отрывка. А поскольку в связи с откло­нением от основной темы она строилась уже на другой основе высказывания, то старая основа должна быть опять указана вполне определенно («говорит Иржик»). Все это хорошо известно любому хорошему рассказчику, даже если он неопытен. Тем не менее у нас эту очевидную истину при написании статей и трактатов иногда забывают. Авторы бывают так захвачены своей основной темой, что им даже не приходит в голову повторять ее, когда это необходимо. Эта ошибка все же легко вскрывается, легко исправляется.

Значительно труднее удовлетворить требованию четкого отделения основы высказывания от ядра высказывания. Поло­жение облегчается, если между обеими основными частями смысловой структуры предложения есть пробел, заполненный переходными элементами. Эти элементы, хотя и относятся уже к ядру высказывания, но находятся еще на его периферии, и благодаря им образуется переход от основы высказывания к его ядру. Там, где пробел между основой высказывания и собственно ядром высказывания отсутствует, прозрачность смысловой структуры легко затемняется. Об этом свидетель­ствует, например, сложное предложение, взятое из крити­ческого отчета: «Это относится к странностям нашего возврата к прошлому в области театрального искусства, когда многое рассудочное и отжившее было объявлено сохранившим цен­ность и в результате чего остался ни с чем один из немногих наших действительных творцов, девизом которых является кулак и удар».

Автор, очевидно, стремился к сжатому в выразительном отношении тексту и пожертвовал при этом ясностью и понят­ностью смысловой структуры. Он построил свое сложное пред­ложение так, что центром его являются два длинных и содер­жательных придаточных предложения, первое из которых относится к основе высказывания, а второе — к его ядру. Поэтому границы между основными частями смыслового целого стали нечеткими, и актуальное членение так затемнилось, что мало кто поймет предложение сразу при первом чтении. Правильность нашего диагноза подтверждает переработка пер­воначального текста с целью прояснения смысла предложения. Переработку этого предложения можно провести различными способами. Приведем три возможных варианта:

«Наш возврат к прошлому в области театрального искусства, при котором очень многое рассудоч­ное и отжившее объявлялось сохранившим ценность, отли­чается также той странностью, что из-за этого остался ни с чем один из немногих наших настоящих творцов, девизом которых является кулак и удар».

«Странностью нашего возврата к прошлому в области театрального искусства является то, что очень многое рассудочное и отжившее было объявлено сохранившим цен­ность, причем из-за этого остался ни с чем один из немногих наших настоящих творцов, девизом которых является кулак и удар».

«При нашем возврате к прошлому очень многое рассудочное и отжив­шее было объявлено сохранившим ценность, и причем, как это ни странно, из-за этого остался ни с чем один из немногих наших настоящих творцов, девизом которых является кулак и удар».

Из этих возможных вариантов пусть читатель выберет любой по своему собственному вкусу. Я надеюсь все же, что каждый из исправленных вариантов понятнее текста, из кото­рого мы исходили. Этого достаточно для нашего доказательства.

Третье, и в этой связи последнее наше требование, касается расчленения основы и ядра высказывания в соответствии с прин­ципом объективного порядка слов. Этот принцип, как мы знаем, предполагает, что основа высказывания представлена в пер­вой части предложения, тогда как ядро высказывания выра­жено второй его частью. Если не обращать на это внимания, то стиль изложения (и, конечно, разговорный стиль) получает взволнованную окраску. Это мы уже наблюдали, когда в пре­дыдущей главе сопоставляли отрывок из народной сказки с отрывком из современной чешской эпической прозы. Если мы требуем, чтобы в обычном изложении и в обычном рассказе порядок слов и предложений определялся принципом объек­тивного характера, то это не значит, конечно, что в изложении или рассказе недопустимо иногда употребление субъектив­ного порядка слов и тем самым более взволнованного стиля. Стиль взволнованный, равно как и стиль осложненный, явля­ется индивидуальной стилистической разновидностью, которая вырастает из индивидуальных потребностей или склонностей и поднимается выше среднего уровня, присущего обычному повествовательному стилю. Если оставаться в границах хоро­шего стиля, то даже эти стилистические разновидности не должны пренебрегать принципами, установленными нами для обычного стиля. От них всегда зависит ясность смысловой структуры, а это—качество, без которого нельзя представить себе хороший стиль.

ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ ПОРЯДКА СЛОВ

Порядок слов в чешском предложении является одним из наиболее тонких выразительных средств, которые имеются в чешском языке. Порядок слов в чешском языке не является свободным, и никто из желающих правильно говорить или писать по-чешски не должен расставлять слова в предложении произвольно, как придется. Порядок слов в чешском предложении очень чувствителен ко всем моментам, могущим иметь на него влияние, и потому очень пластичен. В этом отношении чешский язык значительно отличается от наиболее известных у нас культурных языков — немецкого, французского и анг­лийского: в указанных языках порядок слов преимущественно устойчивый и прочный, причем в немецком языке в меньшей степени, а в английском — в большей. Сравнение с этими язы­ками отчетливо показывает нам, какие моменты больше всего влияют на порядок слов в чешском языке и каковы, следова­тельно, его функции.

Беспристрастному наблюдателю, который пойдет по этому пути, совершенно ясно, что основная функция порядка слов в чешском языке — помочь актуальному членению предло­жения. Причем — и это второй основной момент, от которого зависит порядок слов в чешском языке,— в эмфатической [под­черкнутой] речи или вообще взволнованной речи порядок слов иной, чем в речи спокойной. В повествовательных предложениях (которых в речи всегда много больше остальных и где законо­мерности порядка слов наиболее ясны) при спокойной речи обычно используется объективный порядок слов, тогда как в подчеркнутой речи возможен порядок двоякий в зависимости от того, где стоит выделяемое слово — в конце или в начале предложения. Если оно стоит в конце предложения, то в пред­ложениях повествовательных при подчеркнутой речи остается в силе порядок объективный, если же оно находится в начале предложения, то следует, как правило, употребить субъектив­ный порядок.

Актуальное членение предложения и различие между высказыванием спокойным и эмфатическим не являются, разумеется, единственными факторами, определяющими поря­док слов в чешском языке, хотя они и оказывают на него наи­большее влияние. Порядок слов в чешском языке является результатом гармонии и соперничества целого ряда факторов, которые, разумеется, отличаются друг от друга степенью своего воздействия и важности. Эта количественная сторона отдель­ных факторов является таким же важным основанием своеоб­разия порядка слов в чешском языке, как и сторона качест­венная, то есть способ проявления этого воздействия. На­глядно это проявляется в роли момента грамматического, кото­рый заключается в том, что место члена предложения опреде­ляется его грамматической функцией в предложении. Этот момент в английском языке, например, является самым важным

фактором порядка слов, тогда как в чешском ему принадлежит по сравнению с главными факторами лишь второстепенная роль. Грамматический момент приводит, с одной стороны, к фиксированному порядку слов, а с другой — к нормальному порядку слов, который мы можем назвать также нейтральным порядком слов. Фиксированный порядок слов означает, что член предложения, о котором идет речь, в соответствии со своей грамматической функцией занимает в предложении всегда одно и то же место. Так, например, аппозиция, или приложе­ние, всегда следует за словом, которое оно определяет: «Иржи, король чешский, и Матиаш, король венгерский, встретились у Вилимова для того, чтобы лично заключить мир». Нормальный, или нейтральный, порядок слов проявляется в том, что член предложения, о котором идет речь, занимает в предложении в соответствии со своей грам­матической функцией всегда определенное место до тех пор, пока какой-либо другой фактор порядка слов не вызовет изменения его позиции. Такое привычное место в предло­жении занимает, например, составное сказуемое. Оно, как было уже сказано выше, стоит, как правило, перед существи­тельным, которое и определяет, но может случиться так, что в целях, например, выразительности требуется поместить его после существительного.

С моментом грамматическим тесно связан момент принад­лежности слова к тому или иному члену предложения. Сте­пенью связанности членов предложения друг с другом опре­деляется возможность или невозможность включения между ними других членов предложения. Выше мы уже видели, что подлежащее и сказуемое в чешском языке могут отделяться друг от друга целым рядом других членов предложения, так что в длинном предложении подлежащее может стоять в самом начале, а сказуемое в самом конце предложения или наоборот, что абсолютно невозможно в некоторых других языках. Несо-гласуемое же определение в родительном падеже в чешском языке так тесно связано с существительным, которое оно определяет, что между ними невозможно (как это бывает в некоторых других языках) вставить другое определение. <…>

Очень своеобразно влияет на порядок следования слов в чеш­ском предложении третий из второстепенных факторов — момент ритмический. Его функционирование проявляется в том, что слова безударные, особенно энклитики <…>, следуют, как правило, сразу же после первого ударного члена предложе­ния, даже в тех случаях, когда благодаря этому они значи­тельно удаляются от слов, к которым относятся по значению. <…> Ритмический момент, в сущности, касается произношения, и поэтому нас не должно удивлять, что его влияние проявляется обычно в повседневной разговорной речи. В письменной речи, в осо­бенности при передаче сложной мысли, при расстановке слов моменту ритмическому противодействует момент принадлеж­ности слов к тем или иным частям речи. Поэтому на письме иногда появляется стремление не отрывать возвратные местоимения от глаголов, к которым они относятся, а ставить их непосредственно за глаголами. Сейчас, разумеется, в связи с требованием хорошего стиля необходимо учитывать влияние ритмического момента на построение предложений. Поэтому хорошие стилисты при выборе между фактором ритмическим и фактором принадлежности слов к определенным членам пред­ложения почти всегда предпочитают момент ритмический. Прежде это бывало не всегда, и у таких замечательных писа­телей, как Палацкий и Эрбен, упомянутое противоречие реша­лось в пользу фактора принадлежности слов к определенным членам предложения. Об этом свидетельствует следующее предложение из Палацкого:

«Все движется, крик и шум усили­ваются со всех сторон, тревога охватила толпы, телеги выры­ваются из рядов и разъезжаются, кавалеристы группами рас­сеиваются и обгоняют друг друга, но все движется не вперед, а назад».

В переложении на современный стиль это монуметальное предложение звучало бы приблизительно так: «Все движется, вокруг растет крик и шум, тревога охватила толпы, телеги вырываются из рядов и разъезжаются, кавалеристы группами рассеиваются и обгоняют друг друга, но все движется не вперед, а назад».

Ритм, с помощью которого в чешском предложении осу­ществляется расстановка безударных слов и энклитик, осно­ван на ударении, следовательно, он является ритмом ударе­ния (или акцентуации). Наряду с ритмом акцентуации для порядка слов в чешском языке существенным является и ритм равновесия, влияние которого состоит в том, что он опреде­ляет позицию членов предложения или их частей. Позиция же слов и словосочетаний в предложении зависит от того, являются ли они длинными, сложными, трудными для произ­ношения или краткими, простыми, легкими. Известно, скажем, что по правилам хорошего стиля в чешском языке слишком сложное согласованное определение не может занимать при­вычного места перед определяемым существительным, а должно стоять после него или распределяться между двумя позици­ями. Такое определение мы находим, например, в предло­жении: «Как я отмстил в своей с полным названием уже выше указан­ной статье, речь идет здесь не о случайных явлениях, а о цепи причин и следствий». Это предложение звучит гораздо лучше и понятнее в такой переделке: «Как я отметил в своей статье, указанной с полным названием уже выше, речь идет здесь не о случайных явлениях, а о цепи причин и следствий». На то, что здесь действительно влияет ритм равновесия, указывает то обстоятельство, что исправление порядка слов становится здесь излишним или даже нежелательным, если сложное сог­ласованное определение, стоящее перед существительным, урав­новешивается сложным несогласованным определением, стоя­щим после существительного, как, например, в следующем тексте: «Как я указал в своей с полным названием уже выше указанной статье о реша­ющих моментах в экономическом развитии, речь идет здесь не о случайных явлениях, а о цепи причин и следствий». Наобо­рот, хорошему стилю не свойственно, когда в конце предло­жения стоит слишком краткий член, отделенный от всего предложения предшествующим подчиненным предложением или распространенным оборотом, не имеющим характера пред­ложения. При исправлении здесь следует руководство­ваться или приемлемой перестройкой порядка слов, в результате которой это слишком краткое выражение утратит свою конечную позицию, или таким изменением порядка слов, кото­рых! устранит его изолированность и сохранит его на своем месте, или, наконец, превращением слишком краткого выра­жения в более обширное выражение путем присоединения к этому краткому выражению новых слов. Приведем примеры: «Давайте просмотрим, как такой анализ, который должен научить мастерству крити­ческого подхода и оценки, выглядит». Это предложение с исправ­ленным порядком слов выглядит так: «Давайте посмотрим, как выглядит такой анализ, который должен научить мастерству критического подхода и оценки». Мы можем здесь, конечно, обойтись и без перестановки поряд­ка слов и удовлетвориться одним лишь распространением конечного члена предложения. Тогда мы получим предложе­ние: «Давайте по­смотрим, как такой анализ, который должен научить мастерству критического подхода и оценки, выглядит в действительности». Как показывает первое из двух исправлений, формально ясная и удовлетворяющая требованиям ритма равновесия структура предложений с успехом достигается мелкими и не искажающими смысл отклонениями в порядке слов, вызываемыми актуальным членением. Приведенные примеры, думается мне, не только проиллюстрировали способ воздействия ритма равновесия на порядок слов в чешском языке, но и показали также, что ритм равновесия оказывает в чешском языке меньшее влияние на порядок слов, чем ритм акцентуационный. Место энклитик, как уже мы отмечали, в современной разговорной и письмен­ной речи, за исключением преднамеренных отклонений, всегда определяется ритмом акцентуации. Воздействие ритма равно­весия зависит, однако, от стилистической чуткости писателя. Следовательно, ритм равновесия влияет на порядок слов в чеш­ском предложении не всегда, а лишь в некоторых случаях. Таких окказиональных факторов, воздействующих на поря­док слов в чешском языке, как и в любом культурном языке, имеется несколько, и в тщательном стиле их необходимо всегда учитывать. К ним относится хотя бы принцип стилистической ясности, требующий и в деталях такой расстановки слов, чтобы не возникало неопределенности в понимании их взаимо­отношений и смысла. <…> Момент стилистической ясности является очень важным фактором в письменной речи уже потому, что в ней мы не можем подчеркивать ударением, паузами, понижением и окраской голоса смысл слов и предложений. Соотношение речи письменной и разговорной, однако, следует иметь в виду. Ведь плох стиль того произведения, которое некрасиво звучит при чтении вслух. Поэтому и в письменной речи мы должны сле­дить за выразительностью и благозвучностью. Эти моменты так­же влияют на порядок слов. Известно, например, что не следует ставить друг за другом слова, от соседства которых возникает цепь неприятно звучащих или трудно произносимых звуков. Устранить это может или подбор других слов, или иная их рас­становка. Окказиональным фактором порядка слов является также мелодия речи, наиболее значительной составной частью которой является интонация, колебание звукового тона. Здесь речь идет, конечно, не об интонации в ее функциональном смыслоразличительном плане, которой отличается, например, вопрос от утверждения и утверждение спокойное от утвержде­ния взволнованного и которая имеет место в определенное время в пределах конкретного диалекта вообще, а об интонации в плане чисто личном и эстетически самодовлеющем. Мы знаем, что один говорит грубо, а другой мягко, знаем, что что-то читается плавно, а что-то отрывисто, с резкими паузами. Эти различия зависят не только от подбора слов, но и от их рас­становки.