Сказка о Василисе Прекрасной

У купца есть единственная дочь - Василиса Пре­красная. Когда девочке исполняется восемь лет, у нее умирает мать. Перед смертью купчиха отдает де­вочке куколку и говорит: "Береги ее, держи всегда при себе, никому не показывай, а когда приключится какое горе, дай ей поесть и спроси совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью".

После смерти жены купец повторно женится на вдове, имеющей двух собственных дочерей, возраста Василисы. Мачеха и сестры завидуют красоте Васи­лисы и загружают ее тяжелой работой. Куколка

тайно помогает девушке выполнять работу, давая ей советы и утешая в горе.

Василиса вырастает и превращается в невесту. Все женихи города сватаются к ней, не обращая на мачехиных дочерей никакого внимания. Мачеха злит­ся на это и отказывает женихам, говоря, что "не выдает меньшей прежде старших".

Как только купец уезжает надолго по торговым делам, по инициативе мачехи семья переезжает жить в другой дом, находящийся на окраине дремучего леса, в котором живет Баба-Яга. Она "никого к себе не подпускает и ест людей, как цыплят". Купчиха то и дело посылает Василису в лес, надеясь, что та попа­дет к Бабе-Яге, но куколка каждый раз спасает де­вушку, указывая ей верную дорогу.

Как-то осенним вечером, ложась спать, мачеха га­сит огонь во всем доме, оставляя гореть одну един­ственную свечу, пока все девушки работают. Одна из ее дочерей как бы случайно (на самом деле, выпол­няя указание матери) гасит эту свечу, снимая с нее нагар. Дом остается без огня. Сводные сестры вы­талкивают Василису за огнем к Бабе-Яге. Та от­правляется в лес, положив куколку в карман.

Спустя какое-то время Василиса находит жилище Бабы-Яги. "Забор вокруг избы из человечьих костей; на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей и ворот - ноги человечьи; вместо запоров - ру­ки; вместо замка - рот с открытыми зубами..."

Появляется Баба-Яга. Василиса подходит к ней со своей просьбой. Та обещает дать девушке огонь, если она поживет и поработает у нее. Если же она отка­жется, старуха ее просто съест. У Василисы нет выбора, она соглашается. Наутро она получает пер­вое задание: "...двор вычисти, избу вымети, обед со­стряпай да пойди в закорм, возьми четверть пшени­цы и очисти ее от чернушки. Если не сделаешь во­время, я тебя съем".

Девушка рассказывает куколке о своем горе и та помогает ей выполнить всю работу, оставляя Васи лисе лишь приготовить обед.

На следующий день Баба-Яга поручает Василисе сделать то же самое да еще очистить от земли мак в закромах. И вновь куколка помогает своей подопечной справиться с работой.

Пораженная Баба-Яга спрашивает Василису, как она успевает выполнить всю порученную работу. Та отвечает, что ей помогает материнское благословение. Раздраженная этим ответом, Баба-Яга прогоня­ет Василису, но выполняет свое обещание. Она сни­мает с забора один из черепов с горящими глазами и отдает его девушке со словами: "Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его, они ведь за этим тебя сюда и присылали".

Василиса отправляется в обратный путь. По дороге она хочет избавиться от черепа, но изнутри слышится глухой голос: "Не бросай меня, неси к ма­чехе!"

В доме темно, но девушку впервые встречают ласково и сообщают ей, что "с тех пор, как она уш­ла, в доме не было огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей - тот погасал, как только входили с ним в горницу".

Василиса вносит череп в дом, а его глаза глядят на мачеху и ее дочерей и жгут их взглядом. Те пытают­ся от него спрятаться, но безуспешно, и к утру сго­рают дотла. Целой и невредимой остается одна Ва­силиса.

Утром она зарывает череп в землю и устраивает­ся жить у одной безродной старушки, пока не вер­нется отец. От скуки она начинает искусно ткать очень тонкое полотно и шить из него рубашки. Они так нравятся царю, что он посылает за Василисой и женится на ней. Девушка берет с собой во дворец отца и добрую старушку. Став царицей, Василиса продолжает постоянно носить куколку у себя в кар­мане.

Теперь, имея под рукой "наш" сказочный материал, попробуем сопоставить с ним содержание сказ­ки, выбранной Джонсоном, чтобы проверить универсальность его интерпретаций. Если потребуется, мы попробуем найти собственное объяснение, но за от­правную точку все же возьмем концепцию автора.

В центре сюжета волшебной сказки Апулея лежат отношения Эроса и Психеи, а точнее - Психеи и Аф­родиты, стоящей за спиной сына.

Если в первой сказке мы встретились с целым ан­самблем мужских персонажей, во второй наше внима­ние было сконцентрировано на взаимоотношениях главной героини и ее единственного возлюбленного, то в третьей сказке мужские фигуры практически отсут­ствуют. Отец, женившийся на злой мачехе, и царь - будущий муж не принимают участия в развитии ска­зочного сюжета (психодинамического процесса), они появляются лишь в начале и конце истории. Таким об­разом, развитие интриги отражается в изменении вза­имоотношений между женскими персонажами (т.е. во взаимодействии эго и "женских" комплексов).

Линия отношений купчиха - ее родные дочери - пад­черица, проанализирована достаточно подробно, по­этому обратим внимание на главного персонажа сказ­ки, концентрирующего в себе огромный энергетический заряд. Речь идет о Бабе-Яге.

Когда в доме погасла последняя свеча (о символике огня, горящего в доме, и женской роли, связанной с его поддержанием, очень подробно говорит Джонсон), мачеха и ее дочери отправляют Василису за огнем к Бабе-Яге.

Совершенно очевидна прямая ассоциативная связь между Бабой-Ягой и Персефоной. И та, и другая -волшебницы,, хозяйки подземного царства (бессознательного), в которое трудно войти и так же трудно выйти; и здесь, и там героиня находится в полной за­висимости от хозяйки; обе волшебницы в конце концов дают героине то, за чем она пришла, и т.д. Но между ними имеется существенная разница. Персефона (по крайней мере - в сказке Апулея) - фигура статическая, бездейственная. Интрига сказочного сюжета заключена в том, чтобы до нее добраться и от нее вернуться. Иное дело - Баба-Яга! Проблема заключается не столько в том, чтобы ее найти, сколько в том, чтобы угодить ей, ответить на ее вопросы, а самой не спро­сить лишнего. Вне всякого сомнения, Баба-Яга архетипический образ. По своей роли и энергетическому заряду она больше напоминает Афродиту, чем Персефону. Как и всякая архетипическая фигура, она менее дифференцирована, но более органична. (Это вообще касается многих персонажей русских народных ска­зок). В этой сказке как нигде очень ярко проявляется архетипическое содержание образа Бабы-Яги. Васили­са Прекрасная соприкасается с древней архетипической фемининностью, несущей в себе неимоверную энергию. Она стоит перед выбором: либо погибнуть в царстве Бабы-Яги (остаться в бессознательном), либо вернуться домой (к новому этапу осознания), почерп­нув энергии из архетипического источника. Какова си­ла этого источника, можно понять, узнав, как мачеха и ее дочери сгорают дотла от малой его толики. Совер­шенно очевидно, что с этим древним источником силы и мудрости невозможно пребывать в постоянном кон­такте, ибо длительное соприкосновение с архетипом грозит гибелью. Вот почему Василиса закапывает че­реп в землю (прерывает связь с архетипом) сразу пос­ле освобождения от гнета мачехи и ее дочерей (т.е. устранение мешавших ей рационализации и устано­вок).

Наступило время упомянуть о двух характерных моментах этой сказки. Первый связан с огнем, добытым Василисой у Бабы-Яги. По всем признакам (череп, глаза, громадная испепеляющая сила света) этот огонь несет в себе архетипическую энергию высо­чайшей интенсивности, ибо соединяет эго с древней ис­тиной и мудростью, постигаемыми на всех уровнях, в том числе - и на интеллектуальном.

Второй момент имеет отношение к куколке, до­ставшейся Василисе в наследство от умирающей мате­ри. В русской волшебной сказке куколка символизи­рует умершего, которого нужно кормить, и тогда по­койник, инкарнированный в этой куколке будет ока­зывать помощь⁵. Говоря о психологической символике куколки, имеет смысл вспомнить о русской матрешке, воплощающей в себе многомерную идентичность: с ма­терью, полом, семьей, родом т.д., которую следует по­стоянно подпитывать и сохранять, т.е. - кормить, что­бы пройти все необходимые этапы индивидуационного процесса.

Несколько слов об очень важной характерной осо­бенности русских волшебных сказок. Сказочные пер­сонажи в большинстве своем органичны и целостны: они либо амбивалентны (т.е. поддерживают внутрен­ний психодинамический баланс), либо относятся к разным полюсам одной и той же (или разных), но в целом очень сходных структур, и тогда наряду с каж­дым из героев действует его "тень", или альтер-эго (т.е. соблюдается внешний динамический баланс). Но в то же время практически невозможно выделить ка­кую-то одну линию, одну ветвь, один сюжет. Каждая сюжетная линия имеет свои истоки, свою динамику, свои изломы и свой финал. Переплетение этих линий причудливо и разнообразно. Замедление процесса индивидуации на одной из ветвей далеко не всегда пре­пятствует его развитию на другом пути. Мы выбрали три морфологически разные сказки, в которых так или иначе раскрываются некоторые этапы эволюции жен­ственности. В русском фольклоре таких сказок больше, но их не так много. В целом все они составляют основу богатой волшебной ткани национальной психо­логии, которую как в России, так и за ее пределами называют "загадочной русской душой".

С точки зрения аналитической психологии сказка о Василисе Прекрасной может рассматриваться в ка­честве этапа наиболее глубинной трансформации жен­ственности. Имя "Василиса" в переводе с греческого означает "царица". Важно отметить, что в сказке на­званы по имени лишь два персонажа: Василиса и Баба-Яга. Существуют веские основания полагать, что имя "Яга" родственно санскритскому ahi (змей) и эти­мологически связано с греческим Эхидна - именем змееподобного чудовища женского пола³. Слово "Баба" в разных древних языках означает "прародительница". Баба-Яга - изначально положительное божество славянского пантеона, хранительница рода и традиций. В период христианства всем языческим богам, в том чис­ле и берегиням (оберегавшим людей), придавались де­монические черты, уродливость внешнего вида и ха­рактера.

Таким образом, мы можем убедиться в том, что ин­трига начинается с первых строк сказки: "Царица" прекрасная не царствует, а подчиняется произволу ма­чехи и ее дочерей. Кроме того, царице нужен царь - не больше и не меньше. В сказке "Марфа крестьянская дочь" антиномия имени и социального статуса главной героини проявляется еще более резко. Здесь парадок­сально уже само название сказки (Марфа - производ­ное от арамейского имени Марта, т.е. "владычица"). Начало сказки намекает нам на финальное разрешение парадоксальной антиномии. Наша задача лишь в том, чтобы этот намек услышать.

Попробуем вообразить схему трансформации отно­шений главной героини с другими сказочными персо­нажами. Отношения начинают развиваться в тот самый момент, когда мачеха провоцирует Василису покинуть дом и отправиться за огнем к Бабе-Яге. Такой поворот сюжета может служить скрытым сообщением о том, что далее будут затронуты очень глубокие уровни бес­сознательного, связанные с отношениями служения и власти. Мы как бы опускаемся в глубину объективной психики на уровень архетипической власти дохристи­анской хтонической Праматери. Вспомним, что гово­рит Баба-Яга, выгоняя девушку, узнав о материнском благословении: "Убирайся от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных!" Интересно от­метить, что куколка, символизирующая материнское (христианское) благословение, скорее ассоциируется с языческим культом, чем с христианским. Здесь самое время вспомнить о Граале как высшем символе и сре­доточии вечной женственности, находящемся в глубине бессознательного каждой женщины. В этой сказке в качестве христианского символа женственности (Бого­матери) выступает материнское благословение в обли­чье детской куклы. Еще один важный момент: Васили­са не задает Бабе-Яге ни одного вопроса о том, что она увидела в избе. "Что же ты еще не спрашиваешь? - молвила Баба-Яга. - Будет с меня и этого, - отвечает Василиса. - Хорошо, - сказала Баба-Яга, - что ты спра­шиваешь только о том, что видела за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтобы у меня сор из избы выноси­ли, и слишком любопытных ем!"

Теперь становится ясно, где лежат корни материн­ского запрета на вопросы - запрета, которому следует Парсифаль и нарушает стрелец Федот (в сказке "Пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что"). Они простираются далеко за пределы христи­анства, имея прямое отношение к древним таинствам инициации и архетипу Праматери. Сакральность ини­циации и связанные с ней запреты унаследована в сим­воле Священного Грааля и содержатся в архетипи­ческой фигуре Праматери. Хорошо известно, что на западе в течение многих столетий христианская мистика почти полностью вытеснила языческие культы. Это привело к тому, что многие древние дохристианские символы получили новую языческую трактовку, пол­ностью сохранив или несколько изменив внешнюю форму. Зато в русской сказке контрапункт языческого и христианского культа в высшей степени очевиден. Следуя запрету, Василиса не задает вопросов и остает­ся целой и невредимой. Стрелец Федот его нарушает, задает вопрос и тоже остается цел. И в том и в другом случае герои приобретают огромную силу (энергию архетипа). Но в женском варианте эта сила в большей степени разрушительна, тогда как в мужском - она преимущественно служит созиданию. Имеет смысл еще раз подчеркнуть радикальную разницу в отношении к запрету на право задать вопрос. Христианство не на­лагает запретов на вопросы. Христос общался с раз­ными людьми, задавая вопросы и отвечая на них. В христианском учении вопрос о смысле служения был и остается одним из главных. Материнский запрет доисторичен, т.е. принадлежит дохристианской истории, сохранившись неизменным или 'слегка измененным в высшем символе женственности, а его нарушение от­крывает мужчине путь к Богу. Этой темы мы коснемся более подробно, рассматривая глубинные аспекты мужской психологии.

Побывав у Бабы-Яги, Василиса возвращается домой и после гибели мачехи и ее дочерей уходит жить к доброй старушке, а затем выходит замуж за царя, взяв с собой во дворец отца и старушку. Интересно просле­дить за трансформацией числового символа, опреде­ляющего отношения главной героини с остальными персонажами сказки.

Василиса +

Мачеха и две её дочери баба-яга

Василиса +

Мачеха и две её дочери добрая старушка

Василиса +

Царь-муж. Отец и старушка

Представив эту схему в числовой форме, мы увидим трансформацию числового символа по мере развития сказочного сюжета: 4 -> 2 -> 4 -> 2 -> 4

По окончании трансформации психологическая си­стема сохранила свою полноту и приобрела целостность. Соединение с архетипической энергией придает женщине огромную силу, позволяющую эго освобо­диться от произвола теневой части материнского ком­плекса и взять власть "в свои руки". Брак с царем в конце сказки символизирует не только интеграцию с внутренней маскулинностью, неизбежно приводящую эго женщины к слиянию с достаточно "зрелым" и "полноправным" анимусом, но и добровольное разде­ление с ним власти, т.е. выход на новый, качественно иной уровень сознания, трансценденцию и синтез. Мы сталкиваемся с тем же весьма любопытным и отчасти парадоксальным обстоятельством: эволюция женствен­ности неизбежно затрагивает архетип матриархальной власти во всех его проявлениях, начиная с произвола теневого материнского комплекса и заканчивая все­властием архаической Праматери. В какой-то момент своего развития эволюционный процесс женственности начинает походить на процесс термоядерного синтеза, при котором легчайшим ядрам энергетически выгодно сливаться друг с другом с выделением ядерной энер­гии. Встречи Василисы с Бабой-Ягой и доброй ста­рушкой (числа 2 на приведенной выше схеме), симво­лизирующие соединение эго с архетипом, могут в ка­кой-то степени рассматриваться в качестве аналога та­кого процесса. В первом случае энергия затрачивается на преодоление невроза, связанного с негативными установками тени; во втором - избыток энергии на­правляется в творческое русло и способствует дости­жению интеграции.

С другой стороны, для наиболее тяжелых и не­устойчивых ядер выгоден процесс деления на осколки с выделением атомной энергии. Аналогичный психоди­намический процесс происходит в структурах, обозна­ченных двумя первыми четверками. В последнем слу­чае появление избыточной энергии сопутствует унич­тожению невротического паттерна и способствует обра­зованию новой структуры, освободившейся от покрова тени.

Следует отметить, что распад одной структуры да­леко не всегда приводит к образованию другой, при­ближающей всю систему к целостности и гармонии. Можно себе вообразить, что означал бы "печальный" конец сказки, когда по какой-то причине Василиса от Бабы-Яги не возвращается. Безнадежно потеряв с эго всякую связь, теневой материнский комплекс проеци­руется вовне; то же самое происходит с анимусом, и все это - при чрезвычайно мощном энергетическом на­кале.

Если вспомнить, что все без исключения рассматри­ваемые психические структуры имеют отношение к "полюсу власти", вывод напрашивается сам собой: с большой степенью вероятности следует ожидать гипе­ринфляции эго с характерной симптоматикой мегало­мании. Применительно к женщине это выглядит особенно печально и ужасно. С одной стороны, ей везде мерещится материнский произвол, с другой - бесконеч­ные и бесплодные поиски "настоящего мужчины", ибо ни один мало-мальски достойный кандидат не может долго выдержать тяжкого бремени проекции ее "царского" анимуса. Каждое столкновение с реаль­ностью приводит женщину к глубочайшей депрессии, выходить из которой со временем становится все труд­нее. Самый печальный исход, который можно ожи­дать, - диссоциация и распад личности.

Краткий анализ содержания трех русских волшеб­ных сказок позволяет нам убедиться в том, что каждая из них символизирует определенный этап эволюции женственности. Каждая содержит в себе одно или несколько звеньев единого драматического процесса -процесса индивидуации. В каждой существует эпизод с мотивами, похожими или абсолютно тождественными мотивам "западного" мифа. Разумеется, в наличии та­кого сходства нет ничего удивительного. Вместе с тем, ни одну сказку нельзя назвать прямым или ближай­шим аналогом архаической сказке Апулея. Без особых затруднений морфология сказки об Эросе и Психее может быть реконструирована путем несложной ком­бинации нескольких эпизодов русских сказок. Отно­шения мачехи с падчерицей в сказке "Волшебное зер­кальце" до мелочей напоминают отношения Афродиты и Психеи, а символ "брака со смертью" гораздо более очевиден и практически не требует специальных ин­терпретаций. Мотив расставания и последующих ис­пытаний в сказке о Финисте ясном соколе напрямую ассоциируется с потерей рая и странствиями Психеи. И, наконец, сказка о Василисе Прекрасной - самый близкий аналог четвертому и последнему испытанию Психеи. Вместе с тем, в русских сказках существует ряд очень важных особенностей, отсутствующих в сказке Апулея. Можно предположить, что эти особен­ности в какой-то мере символизируют характерные мудрости - волшебной книгой (например, в сказке "Пойди туда - не знаю куда..."). Иногда о мудрости женщины (жены) прямо упоминается в тексте ("Мудрая жена"). Чаще всего на мудрость героини нам указывает не какой- то один из перечисленных выше признаков, а целая совокупность. Наряду с этим наше внимание привлекает другое, весьма интересное об­стоятельство: ни в одной из трех обсуждаемых сказок (сюда же можно отнести морфологически близкие сказки "Аленький цветочек" и "Марфа крестьянская дочь"), где сказочный сюжет эксплицирует определен­ный этап эволюции женственности, не встречается ни одного упоминания о женской мудрости. Все главные героини прекрасны (как минимум - "красные деви­цы"), но не мудры. В чем же кроется причина такого явного противопоставления женской красоты и жен­ской мудрости? Что это - просто случайность или все-таки в этом противопоставлении присутствует некий скрытый смысл?

Вчитавшись внимательнее в текст русской вол­шебной сказки, мы можем обнаружить одну важную деталь: по мере развития интриги мудрость героини проявляется не сама по себе, а служит главным ар­гументом в ее отношениях с мужскими персонажами, чаще всего - с главным героем. Она может прояв­ляться в помощи ("Пойди туда - не знаю куда...", "Морской царь и Василиса Премудрая") или в со­стязании - загадывании и разгадывании загадок ("Елена Премудрая", "Вещий сон"), - но всякий раз мы получаем представление о женской мудрости че­рез мужское восприятие. Этот момент является клю­чевым в психологической интерпретации символики фемининности в русской «сказке, ибо он позволяет увидеть различие в развитии женской эго-идентичности и анимы. (То же самое можно сказать в отно­шении мужской эго-идентичности и анимуса). Джон­сон говорит об абсолютной тождественности процессов эволюции эго-идентичности и комплементарной части эго-идентичности противоположного пола. Юнгианский анализ русской сказки приводит к иному выводу. Попробуем в этом убедиться.

Анализ русской народной сказки, эксплицирующей индивидуационный процесс женщины, позволяет утверждать следующее: женщина изначально прекрас­на, но она приобретает зрелость, а значит и "муд­рость", только пройдя через многочисленные испыта­ния (этапы индивидуационного процесса). Анима (душа) изначально мудра (софийна), но чтобы войти с ней в контакт, мужскому эго требуется приложить не­малые усилия, совершив свою собственную эволюцию⁴. Хороший и надежный контакт с анимой "молодого" и незрелого мужского эго как непреложная данность возникает крайне редко, являясь скорее исключением, чем правилом. Вершина гармоничного слияния муж­ского и женского начала в русской сказке воплощается в образе "дурака", "юродивого", "божьего человека", у которого душа находится ближе к духу, чем к рассуд­ку, а душевная мудрость представляет собой одно из проявлений Софии - Премудрости Божией⁸. Именно такой глубинный смысл заключен в антиномическом единстве "дурости" и "мудрости". К сожалению, под­робное обсуждение этого вопроса выходит за рамки этой статьи.

Заканчивая анализ феноменов женской красоты (идентичности) и мудрости (души, анимы), необходи­мо подчеркнуть, что векторы, определяющие направ­ления их эволюционных процессов, прямо противопо­ложны (подобно векторам эволюции женской и муж­ской эго-идентичностей). Один из них направлен "вниз" - к архетипу хтонической Праматери. Туда же направлен и вектор анимуса ("Перышко Финиста ясна сокола", "Марфа крестьянская дочь"). Другой - вверх, к архетипу Абсолютного Божества. В том же направ­лении стремится анима ("Пойди туда - не знаю куда...")- Соприкоснувшись с архетипами, векторы из­меняют свое направление на противоположное, и толь­ко тогда возникает реальная возможность гармонично­го слияния мужского и женского начала, которое яв­ляется одним из самых важных этапов интеграции личности на пути к достижению целостности и полно­ты.

"Верх" и "низ" в этой схеме, с одной стороны, свя­заны с древней архаичной символикой Неба-Отца и Матери-Земли, а с другой стороны, - в достаточной степени условны. Последнее обстоятельство может стать решающим, если вспомнить цитируемую Юнгом "вечную истину" Лаоцзы: "Высокое стоит на глубоком

Мне хочется завершить это послесловие примером из собственной практики. Ниже я приведу три сна моло­дой женщины, не так давно перешагнувшей 20-летний рубеж. У нее есть родители и младший брат, работа, отношения с друзьями и мужчинами, т.е. все, чем жи­вет обыкновенный человек. Эти сны, приведенные с незначительными сокращениями, не требуют подроб­ного комментария. Единственная вещь, которую я себе позволил, - дать возможную расшифровку некоторых символов, имеющих неоднозначные или личные конно­тации.

Сон 1

Мне кажется, что я на работе, но ощущение сов­сем иное, и помещение очень просторное и высокое. Кругом снуют незнакомые мне люди, за исключением одного сотрудника, которого я знаю. Приходит посе­титель, мужчина. Он в плаще и шляпе. Его привели сюда так, чтобы не видел начальник. Я вхожу в ма­ленький, плохо освещенный закуток, где на столе ле­жит газета, на которой я очень быстро пишу свой домашний адрес, чтобы этим задобрить сотрудника, который видел незнакомца. Когда я пишу, то чувствую, что за спиной стоят женщины, и боюсь, что они все поймут. Сотрудник очень рад, что полу­чил мой адрес, и прыгает, как ребенок. От здания ощущение, как от незамкнутого пространства, как будто оно в нескольких местах перетекает в улицу. Я по воздуху выплываю из него наружу.

Я иду по холмистой местности, покрытой травой, и веду лошадь. Рядом идут другие люди, мои спутни­ки, но я чувствую себя в одиночестве. У лошади с задней ноги спадает подкова (она целиковая и отли­та из серого металла). Я поднимаю ее и одеваю на поднятое копыто лошади. Мы идем дальше, подкова спадает снова еще раза два. На третий раз я глажу лошадь, а она пытается меня лягнуть, но не достаem. На четвертый раз я вижу на земле три подковы, я беру их в руку и веду лошадь в поисках кузницы, где ее можно было бы подковать.

Лошадь пропадает, и теперь я нахожусь в группе молодежи (среди них есть мои знакомые). Мы куда-то идем по тем же холмам. Наконец, мы входим в го­род и оказываемся перед зданием. Я понимаю, что это - гостиница. Я первой вхожу в комнату, где сто­ят свободные кровати, и сажусь на одну из них, стоящую у стены. Со мной рядом на ту же кровать садятся моя подруга и еще одна девушка. Я понимаю, что эта кровать да и все другие, уже заняты, и мне не хватило места и я опять опоздала. Вдруг я оказы­ваюсь перед пустой освещенной кроватью, она стоит особняком от других. Слева кровать, на которой ле­жит девушка, справа - пустое пространство. В ком­нате сумеречно. У меня ощущение, что моя кровать "выдвинута", и на нее падает свет. Все кровати за­стелены. В комнате люди, но среди них нет ни одного близкого мне человека. Мне одиноко.

Сон 2 (на следующую ночь)

Я нахожусь в комнате на работе, но по моему ощущению - это или другая работа, или другое по­мещение. Есть ощущение новизны и чего-то нереаль­ного. В комнате сумрачно, даже темно. Я различаю длинный стол, за которым с одного конца нахожусь я и мои коллеги. Похоже, что отмечается какое-то со­бытие.

Я еду на работу на автобусе. Он пропадает, по­является ощущение езды на одном колесе. Улицы очень узкие и темные. Возникает мысль, что я опаз­дываю на работу из-за трамвая, который не ходит в результате поломки, которая произошла где-то на линии. Ощущение, что сейчас весна с ее неопределен­ностью и маятой. К остановке подходит троллейбус, но не с той стороны, откуда я его жду. Нет никаких знаков, что остановка находится именно здесь, но троллейбус все же останавливается. Улица очень широкая. Я не вижу ни домов, ни линии горизонта, ни машин на проезжей части. Чувство тоски и одино­чества.

Я поднимаюсь по лестнице из подвала школы. Очень темно. Я иду впереди, за мной - еще какие-то люди. Я вижу их очень смутно. Вдруг я с ужасом вспоминаю, что забыла свою сумочку, и начинаю спускаться обратно. Я подхожу к своим спутникам и прошу их пойти со мной, ибо мне очень страшно. Но они только смеются мне в ответ. Я иду одна. Я ви­жу каменный коридор. Камни выступающие, шерша­вые, необработанные. В подземелье естественное освещение. В конце коридора у стены (я понимаю, что там есть вход в подземелье) стоит пожилой крупный мужчина с усами и бородой. Я знаю, что он - мой благодетель, который мне поможет. Он подхо­дит ко мне, что-то говорит и куда-то меня ведет. Я оказываюсь повернутой на 180 градусов. Он стоит слева от меня.

Я выплываю по воздуху из подземелья, вижу яркий дневной свет, зелень, лето. Я вхожу в дачный дом. В нем много комнат, и здесь я в гостях у родственников или друзей. Мне здесь весело и приятно.

Я плыву по воздуху вдоль аллеи зеленых деревьев к подземелью. Около меня по земле идет незнакомый юноша. Я подплываю к стоящему у меня на пути ве­дущему популярной телепередачи. И я, и юноша останавливаемся. Я зависаю в воздухе. Ведущий на­чинает отчитывать парня. Я с умилением на них смотрю, потом плыву дальше.

Вдруг я понимаю, что забыла ключи от подзе­мелья. Тогда я приплываю к нему с другой стороны и вижу наземную часть здания средневековой архи­тектуры. Я упираюсь в решетку, преграждающую мне путь. Рядом стоит стол, за которым в тесноте сидят люди. В голове мелькает мысль, что они сда­ют экзамены или проходят собеседование, чтобы оказаться за решеткой. Я не отношу себя к ним, мне нужен только ключ, но я не знаю, где его взять. Од­нако, меня это не огорчает, в душе нет тревоги, только спокойствие.

Я возвращаюсь на дачу. Там все переменилось. В доме сумрачно. Череда комнат. Мы с братом уби­раемся в доме. Я мою часть пола, не занятую веща­ми. Потом я переставляю горшки с цветами. Они большие, цветы маленькие, увядающие и чахлые. Один из горшков я хочу убрать, так как цветок сов­сем завял. Рядом стоит брат. Он выглядит моложе своего реального возраста. Мы с ним смеемся, нам вместе хорошо. Где-то в доме ходит моя бывшая приятельница. Она кричит и ругается, возможно - на меня. За окном ночь.

Сон 3 (2 месяца спустя)

Я нахожусь в темной комнате с какой-то своей родственницей. На мне нет одежды. Я намыливаю тело, потом смываю мыло водой. Оставаясь обна­женной, я стою около двери и встречаю отца и мать. Они входят, о чем-то беседуя.

Я стою в море, неподалеку от берега; прямо пере­до мной лежит на боку перевернутая карета. Слева от нее стоит мужчина, напротив меня - девушка, а слева - мой брат. Они рассуждают между собой о том, что в карете кто-то есть. Мужчина считает, что внутри остался воздух, поэтому люди, которые находятся в карете, могут дышать и должны остаться живы. Оказалось, что девушка прежде бы­ла в карете и теперь хочет под нее поднырнуть. На поверхности воды, рядом с каретой, плавает груда цветов или куча водорослей. Все стоят по колено в воде, а ^карета почти полностью выступает над мор­ской поверхностью. Вдруг я оказываюсь в карете. Внутри она довольно просторна. Я стою у стенки; передо мной на столе или каком-то возвышении стоит гроб. В нем находится девушка в хлопчатобумажном голубом платье в цветочек. Несколько секунд она лежит неподвижно, как мертвая, потом начина­ет шевелить руками и пытается приподняться. Ме­ня пугает такое оживление, ибо я считала ее мертвой..

Я нахожусь на работе, стою в пустой комнате у окна и смотрю на улицу. Вдалеке, на открытой пло­щадке, с высоты четырехэтажного дома я вижу клу­бы черного дыма. Приближаясь, они растут в объеме. Мне кажется, что-то подожгли. Я иду по этой пло­щадке по направлению от здания, делая полукруг. Начиная возвращаться, я поворачиваю голову налево и вижу стоящую полулегковую машину, на которой висит фотография очень красивой девушки. Рядом с машиной стоит пожилая женщина. Мне кажется, что она - мать девушки, изображенной на фотогра­фии, и понимаю, что на этом месте произошла авто­катастрофа. Вернувшись обратно, я встретила по­другу и сотрудниц по работе.

Вот такие сны. Все, что мне осталось сделать, - дать пояснения относительно некоторых символов. Во-первых, известна мифологическая связь между обра­зами коня и птицы. "В языке происходит наименова­ние коня птицей. То же самое происходит в фольклоре: конь облекается в птичий образ..."⁵. Во-вторых, сумочка во втором сне символизирует эго- идентич­ность ее владелицы, а ее потеря - временную потерю связи с эго. Такая расшифровка символа достаточно хорошо известна. Известный ведущий популярных те­лепередач - скрытый образ аналитика (который до этого появлялся более десятка раз под личиной из­вестных актеров и ведущих).

Ключ, который женщина видела во сне, ассоцииру­ется у нее с вполне конкретным ключом, по форме на­поминающим "ключ Венеры". На следующий день пос­ле рассказа этого сна аналитику у нее дома захлопнулась дверь, и она была вынуждена "лететь" домой с работы, чтобы открыть дверь и предотвратить пожар, ибо из всех членов семьи только у нее оставался ключ. Кровать имеет прямую ассоциацию с личным, своим местом в жизни.

Вот, пожалуй, и все. Связь этих снов как с книгой Джонсона, так и с приведенным выше материалом лично мне кажется очевидной. Возможно, кому-то она покажется спорной, а кто-то вообще не заметит ника­кой связи. Как бы то ни было, эта книга ставит перед нами много вопросов, и практически ни на один из них нет единственного и однозначного ответа. Вся прелесть заключается в самом поиске.

Литература

1. Мифы народов мира. Энциклопедия, т.2. Сказки и мифы. М., Советская энциклопедия, 1991

2. R.Johnson. We. Harper Collins. 1983.

3. А.Голан. Миф и символ. Русслит, 1992.

4. R.Johnson. He. Harper & Raw Publishers, 1986.

5. В.Я.Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

6. Marie-Louise von Franz. Individuation in Fairy Tales. Shambhala, 1990.

7. Е.М.Мелетинский. Поэтика мифа. М., «наука», 1976.

8. В.С. Соловьев. Чтения о Богочеловечестве, М., «Правда», 1989, т.2.

9. К.Г.Юнг. Конфликты детской души. М., «Канон», 1995.

10. А.Кайсаров. «Славянская и российская мифология» в сборнике «Мифы древних славян», Саратов, «Надежда», 1993.