Основные черты общественно психологии мануфактурного периода.
В первую мануфактурною эпоху промышленного капитализма продолжается высвобождение личности из-под опеки различных авторитетов, уцелевших от феодальной системы отношений. Уничтожается крепостное право там, где оно ещё сохранилось; быстро уменьшаются общественная сила и влияние католической организации; окончательно теряют своё значение цехи; изменяются, соответственно общему ходу вещей, и политические формы. Всё это ведёт к одному: устраняются препятствия к развитию индивидуального хозяйства и отдельной личности. Быстрее, чем прежде, могут вырабатываться новые общественные формы жизни.
Но если человеческая личность в своём развитии всё меньше встречает препятствий со сторона внешних авторитетов, если разрушается формальные границы для расширения её деятельности, то сохраняются ещё границы материальные; в массе случаев возможность развития сильно ослабляется недостатком материальных его условий. В этом отношении для различных групп общества препятствия далеко неодинаковы.
Возрастающее накопление богатств в руках тех классов, которым принадлежит организаторская деятельность (производственная и особенно распределительная), само по себе даёт очень многим представителям этих классов полную возможность посвящать свои силы умственному труду. В то же время, общее развитие техники производства и техники сношений и возрастающая сложность организаторской деятельности в производстве порождают усиленный спрос на умственный труд: капиталу нужны инженеры, учёные техники, научно-образованные моряки, бухгалтеры, экономисты и т. д., государству нужны образованный чиновники, офицеры и т. п. В силу таких обстоятельств возникает многочисленная буржуазная интеллигенция. Её труд оплачивается хорошо, соответственно её высоким потребностям и привилегированному положению. Отдаваясь исключительно умственному труду, она имеет возможность высоко развить производительность труда в свое области. Таким образом, верхние слои общества, от землевладельцев до буржуазной интеллигенции включительно, почти не встречают материальных препятствий для своего развития.
В ином положении находятся те классы, которые играют в общей системе производства по преимуществу исполнительскую роль. Как было выяснено в отделе о заработной плате, продавец рабочей силы жил в изучаемую эпоху далеко не в благоприятных материальных условиях; низкая заработная плата, вполне соответствующая неразвитым потребностям, почти не оставляла возможности развития. На одном уровне с рабочими стоят в этом отношении и мелкие производители, организованные торговым капиталом по типу домашне-капиталистической промышленности.
Только представители сложного труда, получая сравнительно большую заработную плату, имели некоторую возможность жить умственной жизнью. Но они представляли лишь часть рабочего класса, и часть обособленную, их благоприятное положение почти не влияло на прогресс духовной жизни остальных рабочих. (Вообще, благодаря крайнему разнообразию материальных условий жизни, рабочие эпохи мануфактур не составляли ещё фактически единого класса; сознание солидарности было очень слабо развито в их среде).
Не мешает отметить, что мануфактурное разделение труда, стремящееся разложить каждую работу на простейшие операции, из которых каждая должна выполняться особым работником, само по себе представляет неблагоприятное условие для развития. Работнику отводится страшно узкая сфера деятельности; однообразная, чисто механическая работа при помощи одного и того же орудия над одним и тем же материалом способна умственно притуплять человека, превращать его в машину. Однако, не надо преувеличивать этого влияния: если труд умственно-бессодержателен, то в то же время существует избыток энергии для развития, то душевная жизнь получает возможность развернуться тем шире, поневоле не ограничиваясь рамками специальности.
В общем, приходится сказать, что характерное для эпохи мануфактур резкое отделение умственного труда от физического хотя и повышает производительность того и другого, но в то же время создаёт условия для очень неравномерного психического развития групп общества.
Количество познавательного материала, который возникает из производственное жизни общества, чрезвычайно возрастает. Расширяется в пространстве сфера производственной деятельности культурных народов, захватывая всё новые и новые области земного шара; энергичнее эксплоатируются естественные богатства каждой данной области; то и другое непосредственно влечёт за собой прогресс наук технических. За ним в своём развитии следуют неразрывно связанные с ним науки естественные. XVI, XVII, XVIII века ознаменованы быстрым прогрессом математики, теоретической механики, физики, химии, а потом и более сложных наук – биологических. Развивающееся мореплавание оказало значительное влияние на прогресс всех, вообще, естественных наук, облегчая для европейцев дело изучения природы различных стран; но особенно сильный толчок получила астрономия – наука, имеющая громадное применение в морском деле. Прогресс астрономии был тесно связан с изобретением и улучшением оптических инструментов, которое, в свою очередь, значительно ускорило развитие всех наук о живой природе, и т. д.
Различными путями прогресс технический порождал необходимость и создал возможность прогресса познавательного, который реально неотделим от первого, представляет его непосредственное продолжение.
Прогресс познания в эпоху мануфактурного капитализма имеет громадное значение для дальнейшего развития самого капитализма. Только на известной стадии развития науки возможен переход от мануфактурного капитализма к машинному.
Развитие знаний шло не только в глубь, но и в ширь. Те же самые общественные потребности, которые в эпоху торгового капитала обусловливали возрастающее распространение знаний в народных массах, продолжают ещё с большей силой действовать в эпоху мануфактур. Однако, нельзя сказать, чтобы образование в изучаемую эпоху распространилось очень широко: как мануфактуры, так и капиталистическое земледелие предъявляют ещё сравнительно слабый спрос на грамотных, до известной степени образованных работников.
Развитие производства и познания, возрастание власти человека над природой, необходимо влечёт за собой всё больший упадок остатков натурального фетишизма. Но до окончательного их исчезновения ещё далеко: окончательную победу над природой человечество одерживает не в изучаемую эпоху, а позже.
Власть общественных отношений над людьми остаётся нисколько не поколебленной, скорее даже возрастает, благодаря общему развитию обмена и конкуренции. Непоколебленным остаётся и вытекающий из этой власти меновой фетишизм, извращённое понимание общественных процессов.
На экономических воззрениях изучаемого периода всего удобнее проследить, с одной стороны, фетишистическое понимание людьми общественной действительности, с другой – возникновение, на ряду с ним, правильного познания этой действительности, развивающегося всегда лишь постольку, поскольку позволяли фактические общественные отношения и неизбежно связанный с ними фетишизм.
Интересы и воззрения капитала торгово-промышленного, каким он является в домашне-капиталистической системе производства, а также только что нарождающегося капитала чисто промышленного, нашли себе выражение в работах экономистов меркантильной школы или школы «торгового баланса».
В изучаемую эпоху меновые сношения создали уже достаточно прочную, тесную связь в экономической жизни отдельных местностей почти каждой из тех обширных стран, на которые разделяется Европа. Связь эта, как было выяснено, нашла своё выражение в национальном государстве. Но и между отдельными странами завязываются всё более обширные меновые сношения, и капиталы различных стран начинают конкурировать на международном рынке, при чём их интересы нередко сталкиваются. Например, капиталисты Англии начала XVII века естественно должны были всего больше стараться о том, чтобы для них была обеспечена эксплотация внутреннего рынка их страны против посягательства со стороны более развитого голландского капитала, но затем также и о том, чтобы иметь свободный доступ к внутреннему рынку Франции. Аналогичные стремления проявляет, в свою очередь, капитал французский. Вообще, капитал каждой стороны желает не только вполне спокойно владычествовать над производством собственной страны, он мечтает уже о том, чтобы подчинить себе производство других стран.
Таковы практические интересы, составляющие основу школы торгового баланса. Что касается до основы теоретической, то она сводится к прежнему взгляду на деньги, как на единое богатство. Для меркантилиста деньги сами по себе имеют ценность, и только деньги; другие товары имеют ценность лишь постольку, поскольку их удаётся обменивать на деньги: количеством денег в стране измеряется её действительная экономическая сила, и возрастание количества денег есть возрастание этой силы. Чтобы понять, каким образом мог сохраниться подобный грубо-фетишистический взгляд в изучаемую эпоху, надо помнить, что количественно преобладал ещё в капитал торговый, а он имеет по преимуществу денежную форму; капитал же промышленный, выступающий, главным образом, в виде средств производства, только зарождался.
Но если из воззрений на деньги, как на единое богатство, мелкий буржуа и с ним школа денежного баланса делали тот вывод, что денег надо тратить как можно меньше, то капиталист и школа торгового баланса делают уже иной вывод: надо затрачивать деньги таким образом, чтобы получать как можно больше прибыли. Крупный буржуа стоит выше мелочной бережливости, – сама жизнь учит его этому. Он восстаёт против старых законов, запрещающих излишнюю роскошь: он находит, что роскошь полезна, ибо создаёт рынок для известных продуктов. Ещё больше – он восстаёт против прежних стеснительных законов, препятствовавших вывозу денег за границу: он понимает, что иногда выгодно сразу вывезти много денег, чтобы потом привезти ещё больше, как это бывает, например, при перепродаже чужих товаров.
К монополиям частных лиц и компаний представители новой школы относятся, по большей части, враждебно, что вполне понятно: будучи выгодна для ничтожного числа лиц, монополия неприятна остальным капиталистам страны, заставляя их дорого платить за продукты монопольного производства и, наконец, просто возбуждая их зависть высокой прибылью.
Желание оградить национальные капиталы от иностранной конкуренции побуждает меркантилистов требовать от государства установления высоких пошлин на ввозимые предметы потребления. Но в отличие от школы денежного баланса, новая школа стоит за понижение пошлин на привозимые сырые материал и орудия: для промышленного капитала желательно как можно дешевле поучать необходимые средства производства. Далее, стараясь уже не только об ограждении внутреннего рынка, но и о завоевании внешних, новая школа высказывается за уменьшение вывозных пошлин, за облегчение вывоза.
В общем, меркантильная школа стоит за широкое, разностороннее государственное вмешательство в экономическую жизнь, но только такое вмешательство, которое было бы полезно для развития капитала. По своей молодости капитализм отельной страны нуждается в государственном покровительстве и поддержке, иначе ему ещё слишком трудно справляться с конкуренцией иностранных капиталистов и даже самостоятельных мелких производителей. Поэтому, он постоянно взывает к государству, требуя, чтобы оно обеспечило ему национальную монополию и избавило от внешней конкуренции.
И государство деятельно проводило в жизнь требования меркантилизма. Оно не только создавало соответственную систему пошлин, но также иными путями покровительствовало капиталу.
Так, французское правительство во времена Кольбера (при Людовике XIV), не ограничиваясь запретительным обложением продуктов иностранных мануфактур, прилагало массу усилий к поднятию национальной техники. Оно выписывало и переманивало во Францию из-за границы опытных работников, путём подкупа разузнавало для своих капиталистов промышленные секреты чужих мануфактур. Оно сделало обязательными для мануфактур известные способы производства, считавшиеся тогда лучшими. Были созданы самые подробные регламенты, определявшие в точности, подобно цеховым статутам, качество товара и все частности производства. И такое мелочное вмешательство в технику промышленных предприятий оказывалось тогда в большинстве случаев полезным для развития производства, потому что правительство зорко следило за промышленным прогрессом. В иных случаях государство даже капиталами помогало мануфактуристам. В заботе об отыскании рынков оно не останавливалось перед войнами.
Приёмы, к которым правительства прибегали в своей «протекционной» политике, были, вообще, в высшей степени разнообразны, иногда очень оригинальны. В 1663 году Елизавета английская для поддержания рыболовства установила обязательный пост – два дня в неделю. В 1666 году там же был издан закон, который , под угрозой высокого штрафа, требовал, чтобы мёртвых хоронили непременно в шерстяных платьях.
В ряду различных способов государственного покровительства обрабатывающей промышленности очень важное историческое значение имела «колониальная политика». Сущность её заключается в том, что колонии не имели права заводить своих мануфактур, а вывозить сырые материал им позволялось только в метрополию. Такая эксплоатация колониальных рынков не мало ускорила развитие английского, напр., капитализма.
По «Навигационному акту» Кромвеля, всякие товары могли доставляться в колонии и вывозиться из них только на английских кораблях, а в саму Англию иностранцы имели право ввозить на своих кораблях только произведения собственной страны. Таким образом, и сама Англия, и её колонии являлись вполне обеспеченными рынками для английских капиталистов.
В колониальной политике немаловажную роль продолжала играть система монополии: с одной стороны, этого требовали интересы казны, с другой – частная предприимчивость не достигла ещё, может быть, такой высокой ступени развития, чтобы обходиться без особенного поощрения в сложных и рискованных колониальных предприятиях. Крупным компаниям капиталистов отдавалось на откуп ведение торговых дел в некоторых колониях, вместе с различными другими экономическими привилегиями. Самой замечательной из таких компаний была английская Ост-Индская; она своей ловкой и коварной политикой, а также войнами сумела приобрести громадные владения с десятками миллионов жителей.
Так в «протекционной» политике монархий осуществлялись практически те самые потребности развивающегося капиталистического производства, которые теоретически отражались в воззрениях школы торгового баланса.
В школе торгового баланса впервые возникла идея законосообразности экономических явлений. Это в высшей степени важная идея, без которой невозможно было само возникновение экономической науки, ибо науки не может быть там, где нет, по крайней мере, стремления выяснить законы явления. Впервые Томас Мён (начала XVII века) высказался в том смысле, что что экономическая жизнь подчиняется собственным законам. Произвольные меры со стороны государства могут, по его мнению, лишь на короткое время изменить ход событий, а затем восторжествуют собственные законы экономики, и всё снова пойдёт своим путём. Материал для такого воззрения дала, очевидно, неудача различных государственных мероприятий, шедших вразрез с потребностями времени, мероприятий, напр., в духе системы денежного баланса.
Если для капитализма зарождающегося, для капитализма ещё не окрепшего, покровительственная система в высшей степени полезна, а при известных условиях даже необходима, то это ещё не значит, чтобы таково же было её значение и на последующих стадиях капиталистического развития. Рано или поздно наступает момент, когда промышленный капитал начинает чувствовать в себе достаточно силы, чтобы обходиться без посторонней помощи. Тогда заботливая государственная опека становится неудобной для него.
Во-первых, по мере того, как внутри страны возрастает потребление мануфактурных товаров, всё более начинает восставать против протекционизма средний и мелкий буржуа, как потребители. В самом деле, что такое протекционизм с точки зрения потребителя?
Положим, в Англии производство шерстяных тканей весьма развито, производительность труда в данной области очень высока, и английские капиталисты могут вознаградить с достаточной прибылью все издержки производства и перевозки тканей во Францию при цене, напр. 2 франка за метр. Во Франции шерстяное дело только начинается, техника плоха, и дешевле 3 франков за метр французские капиталисты продавать свои ткани не могут. Очевидно, английские капиталисты должны побить французских на французском рынке, – и шерстяное дело во Франции должно придти в упадок. Государство устраняет эту опасность ввозной пошлиной в 1½ франка на метр. Английский товар приходится продавать не дешевле 3½ франков, – и французские капиталисты спасены от гибельной конкуренции. Но французские потребители, вместо того, чтобы получать хорошие английски ткани по 2 фр., принуждены покупать плохие французские по 3 фр. С течением времени они начинают протестовать против этой дани в пользу отечественных капиталов и протест их приобретает большое общественное значение, когда является возможность довести французскую технику до уровня английской.
Во-вторых, покровительство одним отраслям капитала невыгодно для других. Высокие ввозные пошлины на земледельческие орудия невыгодны для фермера, которому нужны эти орудия. Ввозная пошлина на железо нежелательна для производящего орудия. Пошлины на предметы потребления рабочих неприятны всем, вообще, предпринимателям, так как повышают цену рабочей силы и т. д. Вообще, монополия раздражает всех, кроме самого монополиста.
Промышленный предприниматель недоволен тем, что закон мешается в дела техники, устанавливает, напр., образцы, которым обязательно следовать в производстве, – причём всё более отстаёт от быстрого технического прогресса, так что образцы оказываются устарелыми.
Развившийся промышленный капитал начинает искать для себя внешних рынков, но они оказываются недоступными, благодаря всё тому же протекционизму. На высокие ввозные тарифы одного государства другие отвечают такими же тарифами. Происходит своеобразная война на тарифах, которая нередко приводит к настоящей войне.
Итак, покровительственная политика оказывается не в интересах капитала. Тогда изменяются экономические воззрения. Новые взгляды были выражены в научной форме раньше всего английскими экономистами.
В Англии для промышленного капитала из всех видов правительственного вмешательства наиболее стеснительным было покровительство земледелию, – «хлебные законы». Ввоз хлеба в Англию из-за границы допускается только в том случае, когда цены на хлеб достигли известной, очень высокой нормы. Высокие цены хлеба имеют последствием высокую заработную плату, т. е. сравнительно низкую прибыль капиталистов. Именно по поводу хлебных законов и раздался первый решительный протест против государственного покровительства земледелию (в большей части случаев, собственно, землевладению). С таким протестом выступил около середины XVII века Ралей.
Значительное развитие промышленного капитала по сравнению с капиталом торговым, возрастающее преобладание капитала, имеющего форму средств производства над капиталом в денежной форме, порождает изменение во взглядах на деньги. Чайльд находит, что деньги – один из товаров, хотя и лучший. Этим подрывается, пока ещё не вполне, теоретическая основа старой школы.
Так как торговый капитал сосредоточивает свою непосредственную деятельность на обмене, а от производства стоит сравнительно далеко, так как расчёты торговца в массе случаев основываются именно на изменениях и уклонениях цен от нормы, то очень понятно, что от идеологов торгового капитала ускользает основная законность обмена – зависимость меновых отношений от трудовой стоимости товаров. Промышленный капиталист находится в ином положении: он непосредственно организует труд, непосредственно следит за производством и ведёт свои дела больше в расчёте на устойчивость цен, чем на их колебания. Благодаря этому, идеолог промышленного капитала находится в сравнительно удобных условиях для выяснения связи между трудовой стоимостью производства товаров и их ценами. И действительно, в конце XVII века Вильям Петти уже устанавливает в общих чертах теорию трудовой стоимости, лежащую в основе современной экономической науки. Вместе с тем, наносится окончательный удар учению о деньгах, как исключительно, едином истинном богатстве; выясняется, что и деньги обладают ценностью лишь потому, что стоют труда.
Далее, с особенной решительностью, полнотой и ясностью выражает идеи свободной конкуренции, противоположные идеям старой школы, Дэллей Норт, которого принято считать первым последовательным фритредером – сторонником свободной торговли.
Учение Норта в общих чертах таково. Нация богатеет только благодаря промышленности и торговле. Их основою является труд, который и следует признать источником богатств. Деньги же – не более, как один из товаров. «В стране не мало и не много денег, а всегда столько, сколько требуется для оборота», но это только в том, по мнению Норта, случае, когда торговля деньгами не стеснена.
Торговля и промышленность должны быть свободны: если источник богатства – труд, то никакая регламентация не может содействовать обогащению нации, а может только препятствовать ей, стесняя развитие труда. «Ни один город не разбогател через государственные мероприятия; но только мир, трудолюбие и свобода создали промышленность и богатство». Норт восстаёт против всякого внешнего вмешательства в экономическую жизнь. Вред законов, ограничивающих роскошь, он доказывает тем соображением, что развитие потребностей является могущественным двигателем прогресса, побуждая людей энергичнее трудиться.
Торговля внутренняя и внешняя, по Норту, одинаково необходимы и находятся во взаимной зависимости. Та и другая одинаково должны быть свободны. Все нации мира так же связаны между собой, так же нужны друг другу, как отдельные города одной страны. Ставить между нациями перегородки в виде таможенных пошлин, запрещений и т. д. Так же неразумно, как препятствовать торговым сношениям между соседними городами, наконец, между отдельными хозяйствами. Все нации идут к одной цели в своём развитии, их услуги взаимны. Человечество должно быть вполне солидарно в промышленной жизни. Всякий узкий национализм приносит только вред, уменьшая взаимные услуги наций и тем задерживая их экономическое развитие.
Полезная деятельность государства в экономической области сводится к охране собственности; всякое иное вмешательство может, по Норту, только вредить интересам промышленности. – взгляды Норта не получили широкого распространения в его время (конец XVII века). Даже в Англии только некоторые отрасли капиталистического производства были развиты в достаточной мере для того, чтобы жить вполне самостоятельной жизнью, не нуждаясь в опеке государства.
Полувеком позже школа свободной конкуренции возникла и на французской почве. Несколько своеобразные условия придали там новому учению особый отпечаток, но сущность была та же.
Когда протекционизм дал развивающейся французской промышленности почти всё, что он мог дать, то, как и в других странах, он стал всё в большей степени превращаться в задержку на пути развития. Это вызвало реакцию против него в настроении промышленно-торговой буржуазии. В результате явились теории физиократов.
Но не один протекционизм стеснял развитие капитала. Ещё более значительный вред в этом смысле приносили остатки феодальных, цеховых форм, несовместимые ни с свободой капитала, ни с свободой труда.
Физиократам приходилось, следовательно, бороться одновременно и с этими пережитками, и с протекционизмом. Наиболее удобным орудием борьбы оказались для новой школы интересы земледелия, что зависело от двух причин. Во-первых, Франция была тогда страной земледельческой по преимуществу, и во-вторых, земледелие в сильной степени страдало от тех же условий, которые препятствовали прогрессу капитала.
О том громадном вреде, который приносили развитию земледельческого производства остатки средневековья, здесь нет надобности говорить особо: это было выяснено в предыдущем. Что касается протекционизма, то он содействовал разорению земледельческого хозяйства более косвенными путями. Прежде всего, он чрезвычайно повышал цены на многие, необходимые для крестьянина, продукты; затем он вовлек Францию в целый ряд войн, крайне разорительных для страны и главной своей тяжестью падавших на земледельческий класс. Крестьянству приходилось платить наибольшую часть налогов на покрытие военных издержек и отдавать лучший цвет своих рабочих сил на такое непроизводительное занятие, как война, да ещё слишком часто неуспешная.
Интересы земледельческого класса были тем более близки сердцу идеологов капитала, что разорение крестьянства чрезвычайно суживало внутренний рынок для капиталистической промышленности. Старое течение экономической политике не замечало, что развитие обрабатывающей промышленности находится в сильной зависимости от экономики земледелия. Новая школа создала теорию, которая ставит земледелие краеугольным камнем экономической жизни.
По учению физиократов, природа есть источник всякого богатства. Только такой труд создаёт богатство, только такой труд производителен, который имеет дело непосредственно с природой – труд земледельческий и вообще добывающий. Одно земледелие даёт чистый доход, доставляет человеку больше продукта, чем затрачено на производство.
Труд ремесленный, мануфактурный, вообще обрабатывающий, по мнению физиократов, только изменяет форму добытого из земли богатства, а нового богатства не создаёт. Торговля тем более не создаёт новых ценностей, она лишь перемещает их из рук в руки. Вся нация живёт на счёт чистого дохода, создаваемого трудом земледельческого класса. Остальные промышленные и непромышленные классы находятся, так сказать, на жалованьи у земледельцев.
Отсюда делается такой вывод: совершенно естественно и разумно, чтобы все налоги падали на землю, как на единственный источник богатств; все подати должны быть заменены единым поземельным налогом. Промышленность обрабатывающая и торговая, как не создающая никаких богатств, должны быть свободны от всякого обложения. Вывод этот представляет протест против налоговых изъятий дворянства и духовенства; но в то же время он показывает, как нельзя яснее, что физиократы, несмотря на всю свою любовь к земледелию и постоянное его прославление, были представителями интересов именно промышленного и торгового капитала (сознательными или бессознательными – другой вопрос).
Природа, по воззрениям физиократов, не только единственный источник богатств, – она в то же время и единственная истинная руководительница в жизни народов. Общественный строй разумен и нормален только в том случае, если он соответствует законам природы, только тогда он приводит к благосостоянию всех членов общества. Поскольку же в действительности общественный порядок уклоняется от природы, постольку он неразумен и вреден.
Наиболее естественный, а стало быть и наиболее разумный порядок – это, по мнению физиократов, такой, который наименьше стесняет проявления человеческой природы. Предоставленная самой себе, она наиболее способна стать в деятельности на истинный путь. Руководимый голосом своей природы, каждый будет сознательно и разумно стремиться к своему личному счастью, – таким путём будет достигнуто счастье для всех. Надо освободить человеческую жизнь от тяготеющих над нею стеснений (очевидно – феодальных, цеховых, протекционных и пр.). Свобода необходима во всем, а особенно в экономической жизни. Здесь можно смело положиться на деятельность личных интересов, потому что каждый, заботясь об увеличении своего собственного богатства, тем самым помогает увеличению национального богатства. Итак, государство не должно вмешиваться в экономическую жизнь. Его дело – охранять личность, охранять собственность, ничего больше от него не требуется.
Стремления новой школы в самой яркой, энергичной форме выражены знаменитой фразой физиократа Гурнэ, обращённой к государству: “Laissez faire, laissez aller”. («не мешайтесь, предоставьте жизни идти своим путём»). Эта фраза стала главной заповедью всего либерального экономического учения.
Физиократы представляли сплочённый кружок, во главе которого стоял Кенэ, врач Людовика XV. К их школе принадлежал знаменитый политический деятель Тюрго. Он величина впервые ясно выразил основной закон заработной платы: величина платы определяется ценностью необходимых для работника средств к жизни. Такая значительная ясность в понимании фактических отношений промышленного капитала есть, опять-таки, указание на то, что физиократы были действительно идеологами промышленного капитала.
Практическая программа физиократов была в значительной степени проведена в жизнь французской революцией. Она была, следовательно, верным выражением потребностей времени.
Дальнейшее развитие школы свободной конкуренции вновь переносит нас в Англию, к эпохе деятельности Адама Смита.
Англия второй половины XVIII века была довольно развитой мануфактурно-капиталистической страной. Общественные отношения крупно-буржуазного строя выступали уже достаточно определённо и ярко и играли в жизни господствующую роль.
Таким образом, стало возможно довольно полное и точное, вообще – научное изображение самых основ капиталистической системы. Оно было выполнено Адамом Смитом, которого обыкновенно и называют отцом экономической науки. Это, в сущность, неправильно, и законнее было бы считать основателем экономической науки хотя бы Вильяма Петти, который дал ей прочную теоретическую основу, ясно высказавши, в общих чертах, учение о трудовой стоимости. Но обычное мнение вполне объясняется тем громадным влиянием, которое имели труды А. Смита на развитие экономической науки.
А. Смит является в значительной степени учеником физиократов: он был знаком с этим кружком, усвоил его идеи и направление. Но благоприятные общественные условия помогли Смиту отделаться от многих односторонностей учения физиократов. Теоретические промахи этой школы были навеяны экономической жизнью Франции; Смит же изучал английское общественное хозяйство, которое в своём развитии сильно опередило французское и вообще значительно от него отличалось.
Приёмы экономического исследования у Адама Смита по преимуществу дедуктивные. Он понимает, что в своей хозяйственной деятельности человек подчиняется только чувству личного интереса, а личный интерес для данной области жизни состоит в стремлении к возможно большему богатству. Исходя из этой мысли, он старается объяснить всю экономическую деятельность человека и общества.
Но для дедукции мало одного положения, что в хозяйственной сфере человек повинуется побуждениям экономического эгоизма. Надо ещё знать условия, при которых приходится человеку осуществлять свои эгоистические стремления. Для исследования А. Смит берёт в общих чертах те социально-экономические условия, которые в это время существовали в Англии, и рассматривает, как идёт, именно в таких условиях, экономическая деятельность человека.
Однако, А. Смит имеет в виду выяснить не частные законы жизни капиталистического общества на той ступени его развития, какую пережила Англия; он считает свои выводы выражением общих законов экономики, пишет общую политическую экономию («Богатство народов», 1776 год). Дело в том, что капиталистические отношения он считает единственно нормальными; об иных отношениях он либо вовсе не рассуждает, либо видит в них уклонения от нормы, результат незаконченного, несовершенного развития.
Богатство страны, по Смиту, это вся масса товаров страны. Такое понятие о богатстве применимо, очевидно, только к стране с товарным, меновым хозяйством; для натурально- хозяйственного общества, где продукты не бывают товарами, оно совершенно не подходит.
Единственный источник ценности и богатства, по учению Смита, есть труд, вообще всякий производительный труд. Впрочем, для Смита производительным является только труд, создающие материальные блага. Во всяком случае, Смит не впадает в узость физиократов, признававших производительным только земледельческий труд; во времена Смита в Англии промышленность обрабатывающая играла не менее важную роль в создании национального богатства, чем добывающая.
Капитал, по определению Смита, та часть накопленного труда, которая назначается для получения доходов. Людям и в будущем, очевидно, всегда придётся для получения доходов применять в производстве сбережённый труд; следовательно, капитал, с точки зрения Смита, всегда должен существовать. При таком представлении о вечности капитала уму легко навязывается идея о неизменности капиталистических отношений.
Первоначальное накопление капиталов Смит объясняет сбережением: мелкие производители потребляли не всё, что производили, и накопление излишков составило капиталы.
Учение Смита о ценности, в общих чертах, таково. Её первоначальным источником он признаёт труд. Прямым выводом из этого должна явиться теория трудовой стоимости: меновая ценность товаров определяется количеством воплощённой в них общественно-трудовой энергии. От этого вывода Смит уклоняется. По его мнению, цена товара в современном обществе слагается из ценности труда, прибыли на капитал и земельной ренты. Совпадение средней цены с трудовой стоимостью он признаёт только для того периода, когда орудия труда принадлежали производителю. Когда же, с развитием культуры, труд и капитал оказались разделёнными, тогда в состав цены должна была войти ещё прибыль на капитал, как вознаграждение за возможность им пользоваться для производства. С захватом земли в частную собственность в состав цены вошла и рента.
В действительности, цены товаров, как было выяснено, определяются в конечном счёте их стоимостью; стоимость же товара разлагается на стоимость постоянного капитала (который Смит совсем оставляет в стороне), стоимость переменного капитала и прибавочную стоимость. Во взглядах Смита скрадывается то особенно важно обстоятельство, что с увеличением заработной платы уменьшается прибыль, так как они представляют две части одной неизменной суммы – вновь произведённой ценности. С точки зрения Смита, если увеличивается заработная плата, то возрастают только цены продуктов, тогда как по теории трудовой стоимости, возрастание доли рабочего класса означает не возрастание цен, а уменьшение доли других классов.
Научную заслугу Смита составляет, между прочим, его учение о конкуренции, о том, каким образом она уравнивает прибыль, а также заработную плату в различных предприятиях и в различных отраслях производства.
В учении о заработной плате Смит выясняет, что её изменения происходят от изменений цен на предметы потребления рабочих.
В учении о прибыли Смит высказывает мнение, что процент прибыли уменьшается с возрастанием национального богатства. Причина, по его учению, та, что при этом усиливается конкуренция между капиталистами: капиталов так много, что они с трудом находят себе приложение. Явление было подмечено правильно, но его объяснение, как будет показано в дальнейшем, совершенно неверно.
Ещё менее удачно Смит исследовал земельную ренту. Он объясняет её, как плату за пользование землей, когда спрос на землю превышает предложение.
Деньги для Смита – такой же