Баланс насилия со стороны режима и диссидентов

Наиболее распространенное для теоретических работ предположение в отношении политического насилия состоит в том, что его величина обратно пропорциональна коерсивным способностям режима³. Обыч­но это относится к абсолютной коерсивной способности режима, одна­ко менее распространенное и более точное предположение признает, что эффективность коерсивных сил режима и его ресурсов является функцией их размеров относительно того, чем располагают его оппо­ненты. Тимашев полагает, что «революция, как правило, разражается тогда, когда обе партии обладают, или им кажется, что обладают, пре­красным шансом на победу», имея в виду, что эта связь применима как к беспорядкам, так и к революции. Например, в случае мятежей, вдох­новляемых диссидентскими лидерами, целью может быть не завоева­ние, но «удержание политического подавления в терпимых пределах». Другими словами, инициаторы убеждены, что они имеют «неплохой шанс, по меньшей мере, на частичный успех»⁴. Янош формулирует ги­потезу явно с точки зрения баланса возможностей оппонентов: «Харак­тер, интенсивность и продолжительность насилия являются, помимо прочего, функцией относительной силы вовлеченных в него партий... По мере того как возможности противников приближаются к равнове­сию, интенсивность и продолжительность конфликта возрастают, при­обретая все более и более традиционный характер военных действий между двумя нациями...»⁵.

Аргументация Яноша применима и к величине, и к форме полити­ческого насилия. Первая связь формулируется здесь, другие — ниже.

Гипотеза V.6. Величина политического насилия сильно и прямо изменяется с величиной отношения коерсивного контроля диссидентов к величине коерсивного контроля режима до точки равновесия, а за пределами ее - обратно.

Диссиденты обладают коерсивным контролем в той степени, в какой они могут получать последовательные уступки (не мелкие) своим тре­бованиям с помощью использования негативных санкций или угрозы их применения. Самое непосредственное проявление таких санкций — это сама сила; в более общем виде негативная санкция — это любой цен- ностно-депривирующий акт, применяемый в ожидании, что он изменит чье-то поведение. «Санкция могла бы заключать в себе манипуляцию символами (похвала или порицание), перераспределение благ и услуг, или... вознаграждение, или наказание путем лишения какой бы то ни было ценности»⁶. Следующее ниже обсуждение детерминант коерсив­ного контроля будет в первую очередь касаться эффектов силы, т. е. угрозы и применения насильственных санкций; в любом случае нена­сильственные санкции часто опираются на насильственные.

Необходимы два уточнения базовой гипотезы. Во-первых, ко­ерсивный контроль изменяется и по масштабу, и по степени. Режим может осуществлять коерсивный контроль над большинством своих номинальных граждан (высокий уровень масштаба), но быть способ­ным контролировать лишь малый сегмент их деятельности (низкая сте­пень). Таким образом, степень его коерсивного контроля может быть не больше, чем у диссидентов, чей масштаб контроля очень мал, но кото­рые могут получить почти абсолютное согласие контролируемых ими людей практически с каждой их директивой. Во-вторых, чтобы предотвратить неправильное понимание, — понятие «коерсивный кон­троль диссидентов» относится к способности любой группы политиче­ски недовольных лидеров оказывать давление на кого бы то ни было — будь то революционные кадры, лидеры оппозиционных партий и тред- юнионов или нелояльные своему режиму официальные лица. В конеч­ном счете, режимы и диссидентские организации применяют силу по-разному и, следовательно, получают различные эффекты. Режимы обычно используют «внутренние» возможности, осуществляемые их силами безопасности, судебной и пенитенциарной системами, против своих собственных «избирателей». Другими словами, силы режима вы­полняют изначально внутреннюю политическую функцию. Диссиден­ты также часто используют силу, чтобы обеспечить согласие своих по­следователей, но ее основное использование направлено против оппонен­тов вне своей группы. Таким образом, главный удар режима приходится на своих собственных граждан с риском последующего их отчуждения, если это давление применяется непоследовательно или грубо. Сила диссидентов, будучи направленной в основном на прямых противни­ков, оценивается менее амбивалентно.

Приведенная выше цитата из Яноша предполагает, что форма поли­тического насилия, равно как и величина его, испытывает воздействие баланса коерсивного контроля. Если режим и диссиденты обладают приблизительно равной силой, внутренняя война становится более ве­роятной, нежели другие формы политического насилия.

Гипотеза 1.1. Вероятность внутренней войны возрастает по мере того, как соотношение коерсивных контролей диссидентов и режима приближается к равенству.

Если коерсивиый контроль диссидентов существенно ниже коерсив­ного контроля режима — как по масштабу, так и по степени, — малове­роятно, чтобы диссиденты оказались способны организовать и поддер­жать внутреннюю войну. Если их решения главным образом утилитарны, они могут прибегнуть к утилитарному насилию — беспорядкам — в на­дежде оказать тем самым какое-либо влияние на политику правитель­ства. Даже при отсутствии утилитарных мотивов и перед лицом зна­чительно превосходящей силы интенсивно недовольные диссиденты иногда инициируют насильственные столкновения или буйно реаги­руют на репрессивные меры. Таким образом, беспорядки с большей ве­роятностью происходят тогда, когда диссиденты слабее режима. Соро­кин придерживается схожей позиции. Если социальные группы, кото­рые защищают существующий порядок, сильны, пишет он, результатом «подавленных инстинктов» — абсолютной депривации — будет «лишь серия спонтанных подавляемых бунтов. Но когда группы, отстаивающие порядок, не способны осуществить такое сдерживающее влияние, рево­люция неизбежна»⁷. Беспорядки часто случаются и тогда, когда режим ослабевает, но при этом недостаточность или неэффективность режи­ма наводит диссидентов на мысль, что они обладают равным или более сильным контролем. В этом случае бунты, локальные восстания и всеоб­щие забастовки имеют тенденцию к быстрой трансформации в революци­онные движения, как это было во Франции в 1789, в Мексике — в 1912 и в Венгрии — в 1956 г.; или же они создают основу для успешного го­сударственного переворота, как в России — в1917ив Египте — в 1953 г. Поэтому хронические беспорядки наиболее вероятны в тех случаях, когда коерсивный баланс заметно благоприятнее для режима.

Гипотеза Т.1. Вероятность беспорядков возрастает по мере того, как отношение коер­сивного контроля диссидентов к коерсивному контролю режима приближается к нулю.

Заговоры — интриги, терроризм, перевороты — также систематиче­ским образом связаны с балансом коерсивного контроля. Если дисси­денты очень слабы по сравнению с режимом, они могут решить, что в ожидании увеличения своих коерсивных способностей и народной под­держки через длительный промежуток времени или, что менее вероят­но, в предвосхищении захвата власти через длительный промежуток времени, наилучшей возможностью для достижения успеха будет со­здание тайных организаций. Наиболее вероятно, что они прибегнут к секретным операциям, если режим предпримет в большей степени ре­прессивный, нежели компромиссный ответ на требования, предъявля­емые по обычным каналам или через публичный протест. Негибкие, репрессивные ответы интенсифицируют враждебность диссидентов и снижают их надежды на получение реформ иным путем, кроме как че­рез революционные преобразования. С другой стороны, если диссиден­ты обладают (или думают, что обладают) высоким уровнем коерсивно­го контроля по сравнению с режимом, также вероятно, что они прибег­нут к заговору: нет нужды организовывать внутреннюю войну, если власть можно захватить, нанеся ослабленному режиму точный удар. Это классический паттерн успешного переворота: его лидеры правиль­но оценивают, что инкамбенты не могут привлечь ни военной, ни на­родной поддержки и просят или заставляют их уйти в отставку, часто лишь с минимальным использованием силы. Таким образом, вероят­ность конспиративной деятельности возникает в тех случаях, когда ко­ерсивный баланс сильно благоприятствует или режиму, или диссиден­там, но не в том случае, когда коерсивный баланс приближается к рав­новесию.

Гипотеза С.1. Вероятность возникновения заговора изменяется со степенью расхожде­ния между коерсивным контролем диссидентов и коерсивным контролем режима.

Эта связь линейная: чем больше расхождение — будь то в пользу диссидентов, или в пользу режима, — тем вероятнее заговор. Связи, определяемые в четырех приведенных выше гипотезах, схематически иллюстрирует приведенная на рис. 8 кривая, представляющая величи­ны политического насилия.

Рис. 8. Эффекты изменения отношений коерсивного контроля диссидентов к коерсивному контролю режима по величине и характерным формам политического насилия

Существуют и другие детерминанты вероятности трех форм полити­ческого насилия, включая распределение и типы RD в коллективности, исторический опыт конкретных типов политического насилия и баланс институциональной поддержки между режимом и диссидентами. Неко­торые из них взаимодействуют с балансом коерсивного контроля, а неко­торые независимы. Институциональные факторы идентифицируются в следующей главе, другие детерминирующие переменные — в главе 10.