Глава 2 история и теория кодификации

История кодификации

Как известно, «самые ранние государственные формы стали складываться именно в древневосточных цивилизациях. Правление царя Хаммурапи ознаменовано созданием сборника законов. Первая кодификация, к сожалению, не сохранилась, и известнейший памятник права — Свод законов Хаммурапи относится к концу его царствования. Древний Восток стал первым регионом в мировой истории, где появились письменные источники права»[45]

Из истории мы можем понять, что древневосточное право по меньшей мере на своём первоначальном этапе отличалось следующими признаками:

I. Прежде всего, говоря о древневосточном праве как об одной из первых правовых систем, мы говорим не о праве в традиционном понимании. Древневосточное право, то есть право Египта, Месопотамии, Шумера и более поздней Персии мы с уверенностью назовём совокупностью обычаев, то есть установленных в обществе правил поведения, логика которых объясняется мифологически. Как известно, право отличает от обычая такой признак как привязанность к жизни, к её экономическим, социальным, политическим и иным условиям. Вряд ли можно назвать обычай диктуемой жизнью формой общественного регулирования. Однако при узкой трактовке права как совокупности общеобязательных правил поведения, мы с успехом обнаруживаем, что первые своды законов действительно можно назвать кодификацией права, так как за неисполнение предписанных правил поведения следовало наказание от государства. Римское право мы можем назвать правом с уверенностью, так как его динамичность позволяла следовать экономическим и социальным потребностям общества, а также его актуальность не объяснялась мифологически, а объяснялась жизненными потребностями, в отличии от древневосточного права как первого права;

II. Ведущая роль религии в праве. Законы Хаммурапи всего лишь закрепили обычаи, продиктованные религией. Роль жрецов в шумерском праве и обществе была выше, чем в каком-либо праве;

III. Как известно, государственный строй восточной цивилизации называют восточной деспотией;

IV. Тотальное рабство, закрепляемое первыми кодификациями права.

В законах Хаммурапи мы не обнаруживаем ни одной нормы, соответствующей нашим представлениям о социальном обеспечении. Пролог данной кодификации религиозно обосновывает необходимость царской власти, связывает царя с богами и устанавливает божественность Вавилона. Законы Хаммурапи закрепляют:

I. Процессуальное право;

II. Институт права собственности, при чём особо выделяется собственность царя и собственность, полученная от царя за службу;

III. Действия с недвижимыми вещами;

IV. Деликты в отношении вещного права;

V. Коммерческое право и правонарушения в данной отрасли;

VI. Семейное право;

VII. Преступления против личности;

VIII. Действия с движимыми вещами.

За любой деликт устанавливалась настолько жестокая санкция, что даже по меркам Древней Греции Законы Хаммурапи непрогрессивны и негуманны. Если Древний Рим времён децемвиров, отчасти перенесших в XII таблиц греческое право, знает свободный брак и относительное гендерное равенство, то в древневавилонском праве мы обнаруживаем, что причинение телесных повреждений женщине вообще не является преступлением.

Единственными нормами, которые мы с натяжкой можем назвать нормой права социального обеспечения, являлись нормы, согласно которым:I. «Если человек побил дочь человека и причинил ей выкидыш, то он должен отвесить 10 сиклей серебра за ее плод.

II. Если он побоями причинил выкидыш дочери мушкенума, то он должен отвесить 5 сиклей серебра.

III. Если он побил рабыню человека и причинил ей выкидыш,

то он должен отвесить 2 сикля серебра.»[46]

Однако нельзя сказать, что подобные санкции являются особыми. За убийства и телесные повреждения законы Хаммурапи устанавливают подобную имущественную ответственность. На той стадии развития древневосточной цивилизации имущественная ответственность за преступления против личности считалась, очевидно, единственно приемлемой и правильной.

Следующим и наиболее прогрессивным в истории кодексом явилась древнеримская кодификация Законы XII таблиц.

Общепринятым является мнение, согласно которому римское право явилось наиболее развитым, прогрессивным и универсальным для применения. Можно выделить несколько причин такому высокому уровню в юриспруденции Рима:

I. Прежде всего, необходимо отметить то, что римское общество, как и эллинская цивилизация в целом, стремились к рациональности и объективности, нередко пренебрегая обычаями, и воспринимая религию не столь буквально как шумерская цивилизация;

II. Прогрессивность римского права связана прежде всего с тем, что несовершенство закона восполнялось преторским правотворением и более свободным, чем на Востоке судейским усмотрением;

III. Римское право всегда опиралось на жизненные потребности общества: на экономические, на социальные, на политические.

Часто говорят о том, что римское право явилось универсальным фундаментом для романо-германской правовой системы и не только именно из-за своей рациональности и объективности. Не пренебрегая национальными особенностями, нация, государство опирается на вечные и универсальные правовые категории, разработанные римскими юристами. Рациональность и объективность присуща каждому народу, хотя и в разной степени. Не будь данных категорий, право не просуществовало бы долго. Не зря сейчас мы пользуемся римским правом, а не древневавилонским, насквозь пропитанным обычаями, объясняемыми древней казуистичной религией.

Первой кодификацией Древнего Рима, стали законы XII таблиц. «Тит Ливий говорит, что законы XII таблиц являются источником всего публичного и частного права.»[47]Законы XII таблиц были созданы в 451-450 годах до нашей эры десятью децемвирами с консульской властью для написания законов. Как известно, децемвиры были направлены в Грецию для изучения греческого права.[48]

Можно выделить несколько причин необходимости кодификации права в Римской республике:

I. Противоречия между сословием плебеев и сословием патрициев;

II. Казуистичность применявшегося обычного права.

В конце позапрошлого века традиционная история возникновения XII таблиц подвергнулась сомнениям. «Пайс, сравнивая предание о возникновении XII таблиц с преданием об обнародовании legis actiones Кн. Флавием, находит в обоих много подозрительно сходного (и там, и здесь играет роль Аппий Клавдий) и приходит к заключению, что компиляция, известная под названием законов XII таблиц, есть не что иное, как частный юридический сборник, составленный в начале III в. до Р. Х. некоторым Кн. Флавием».[49]

«Еще дальше пошел в этом направлении французский ученый Ламбер. По его мнению, XII таблиц как особый законодательный памятник так же малодостоверны, как Jus Papirianum или как две доски заповедей Моисеевых. В действительности, говорит Ламбер, то, что называется законами XII таблиц, есть не законодательный кодекс, а простое собрание старинных юридических обычаев, появившееся еще позже, чем думал Пайс, - именно в начале II в. до Р. Х., и составленное известным юристом того времени - Секстом Элием Петом.»[50]

«Эти попытки опровергнуть даже самое существование законов XII таблиц встретили, однако, весьма серьезный и вполне убедительный отпор со стороны всех наиболее видных представителей современной науки. Так, например, Жирар среди многих других соображений усматривает невозможность позднего появления XII таблиц уже ввиду самого характера содержащихся в них положений: положения эти предполагают общество мелких земледельцев, архаический процесс, небольшую территорию (venditio trans Tiberim было бы бессмыслицей не только в начале II в. до Р. Х., но и значительно ранее) и т.д. Затем, с гипотезой Пайса или Ламбера совершенно не вязались бы многочисленные довольно ранние законы, отменяющие или дополняющие правила XII таблиц (например, lex Aquilia, lex Furia de legatis и т.д.).»[51]

Невозможно отделить римское право от древнегреческого права, с которым децемвиры, судя по классической истории возникновения XII таблиц, ознакомились перед написанием первых десяти таблиц. Такое разделение было бы столь же нелепо, как и отделение самого Рима от эллинской и тем более европейской цивилизации.

Децемвиры были отправлены в Грецию для ознакомления с греческим правом, и в частности, с законами Солона, о которых чрезвычайно важно сказать несколько слов для понимания норм права, прямо или косвенно инкорпорированных в первую европейскую кодификацию – Законы XII таблиц.

«Известно, что в Афинах с интервалом в тридцать лет было издано два свода законов: законы Дракона и законы Солона.»[52]

«Сильный удар по родовым учреждениям был нанесен записью действующих в Афинах правовых норм, проведенной архонтом Драконтом в 621 г. до н. э. Драконт не только записал действующее право, восходящее к древним временам, но и включил в законодательство ряд новых законов, которые отражали социально-экономическую ситуацию того времени. Так, по законам Драконта отменялось древнее право кровной мести, вводились новые правила судопроизводства, причем устанавливалось различие между предумышленным и непредумышленным убийством. Законы оформляли право частной собственности, причем вводилась высшая мера наказания — смерть за посягательство на права собственника, будь то кража овощей с огорода или присвоение земельного участка. Суровая, даже жестокая охрана рождающейся частной собственности должна была защитить этот новый институт от коллективистских обычаев родового строя.

Законодательство Драконта было крупной победой тех социальных сил, которые представляли новые общественные отношения, были заинтересованы в создании государственного порядка и, прежде всего, рядовых граждан — объекта жестокой эксплуатации эвпатридов.

Однако положение основной массы афинян продолжало оставаться тяжелым — ведь основа общественного богатства — земля, решающие рычаги экономической жизни находились в руках эвпатридов. Это вызывало острое недовольство афинского гражданства.»[53]

Из этого мы можем сделать вывод о том, что Законы Драконта фактически укрепили положение эксплуататорской власти, закрепили бесправие рядовых граждан путём чёткой социальной стратификации и ввели новый институт – институт права собственности, яростно защищая собственника от посягательства на его собственность третьих лиц путём убийства за посягательство на объекты права собственности.

«Свод законов, введенный Драконтом, был так суров, что возникло крылатое выражение «драконовские меры», относящиеся к чрезвычайно строгим наказаниям. Их диктовала неумолимая религия, которая видела в каждом проступке преступление против бога.

Законодательство Драконта было всего лишь воспроизведением древнего права. В нем чувствовалась суровость и непреклонность древнего неписаного закона. Легко предположить, что оно установило более четкую границу между классами, поскольку низший класс всегда относился к нему с ненавистью и спустя тридцать лет потребовал разработать новое законодательство.»[54]

Этим новым законодательством стали Законы Солона. Данные законы кардинально отличались от законодательства Драконта прежде всего несколькими моментами:

I. Законы Солона в отличии от законов Драконта не делали классовых различий. Ни в одной статье Законов Солона даже не упоминается разграничение эллинов на сословия, классы и касты;

II. Ярче ощущаемый отход Законов Солона от формализма древнего религиозного и обычного права. Фактически с Законов Солона начался прогресс в праве, продолженный Законами XII таблиц и последующими римскими и европейскими кодификациями;

III. Привязанность правовых норм Законов Солона к экономическим потребностям общества;

IV. Конец изоляции Афин.

Для подтверждения наличия чёткой демаркационной границы между Законами Драконта и Законами Солона необходимо сравнить хотя бы несколько статей вышеуказанных кодификаций.

Первый же закон Драконта гласит, что «Людям надлежит почитать богов и героев страны и приносить им ежегодно жертвы, не отклоняясь от обрядов предков». В законах Солона же мы не обнаруживаем ничего похожего.

Согласно законам Драконта, всю наследственную массу умершего наследовал лишь старший сын наследодателя. Согласно же Законам Солона наследство делилось между братьями.

Возвращаясь к Законам XII таблиц, необходимо проанализировать структуру данной кодификации:

I. Первая же таблица регулирует процессуальные правоотношения. По большей части, данная таблица регулирует подготовку к процессу, иск, институт поручительства и мирового соглашения;

II. Вторая таблица регулирует институт залога, судебной пошлины, свидетельских показаний и процессуальное право в целом;

III. Третья таблица показывает нам, что XII таблиц до конца не ушли от жестокости и формализма древнего права. Так, в шестом пункте читаем: «В тре­тий базар­ный день пусть раз­ру­бят долж­ни­ка на части»[55]. Такого рода норму мы можем отнести к гражданскому праву, так как речь в норме идёт о правоотношениях между должником и кредитором, однако в современном российском гражданском праве запрещается такой метод защиты права, как убийство должника. Это ясно из двенадцатой статьи ГК, в которой мы не обнаруживаем столь жестоких способов защиты нарушенного права. Также данная таблица регулирует институт исполнительного производства;

IV. Социальная политика времён XII таблиц была такова, что младенцев, отличавшихся исключительным уродством, лишали жизни, о чём мы читаем в первом же пункте данной таблицы. Данная таблица включает в себя, помимо указанного, семейное право с инкорпорацией в него вещного права;

V. Пятая таблица включает в себя наследственное и семейное право, институт опекунства над женщинами и сумасшедшими;

VI. Шестая таблица включает в себя ныне несоответствующий принципам гуманности, включённым в международное право, институт самозаклада, вводит понятие штрафа, отчуждения вещи путём сделки, а также регулирует правоотношения между собственником и владельцем, о чём в конце XIX-начале XX веков разгорелся спор между такими выдающимися цивилистами как Петражицкий, Шершеневич и Чилларжом с небезызвестной теорией интерполяций;

VII. Первый же пункт Седьмой таблицы является императивной нормой, которую сейчас бы мы отнесли к земельному и градостроительному праву. Второй пункт данной таблицы показывает нам пиетет римлян перед границами. Четвёртый пункт запрещает приобретение в собственность межи шириной в 5 футов по давности. Также седьмая таблица продолжает регулировать наследственные правоотношения, включает в себя нормы водного, экологического и градостроительного права;

VIII. Первый же пункт восьмой таблицы вводит наказание за брань в публичном месте, что мы бесспорно отнесли бы сейчас к административному или к уголовному праву.

«XII таб­лиц уста­но­ви­ли смерт­ную казнь за небольшое чис­ло пре­ступ­ных дея­ний, и в том чис­ле счи­та­ли необ­хо­ди­мым при­ме­не­ние ее в том слу­чае, когда кто-нибудь сло­жит или будет рас­пе­вать пес­ню, кото­рая содер­жит в себе кле­ве­ту или опо­зо­ре­ние дру­го­го.»[56]

Из этого понятно, что данная кодификация весьма серьёзно относилась к защите личности, её личных неимущественных прав, не связанных с имущественными. Впрочем, вряд ли даже в то время можно было себе представить, что существуют неимущественные права, не связанные с имущественными. Так, распространение порочащих слухов о гражданине может повлечь за собой вынужденный переезд человека на иное место жительства или же падение его деловой репутации, и, как следствие, нарушение его имущественных прав.

Восьмая таблица так же включает в себя нормы вещного права. Девятый пункт данной таблицы смягчает наказание несовершеннолетнему, уничтожившему урожай. Для совершеннолетнего же данный пункт предусматривал санкцию за данное преступление в виде смертной казни. Способами уничтожения урожая по данной норме было потравление и сжатие.[57]

Двадцать пятый же пункт является по современным нормам правовой нормой медицинского и информационного права, ибо предписывает предоставляющему информацию о ядах, предоставлять информацию о пользе или вреде такового, так как «и лекарства являются ядом»[58]

IX. Первый же пункт девятой таблицы запрещает вынесение смертной казни римскому гражданину иначе, чем в центуриатных комициях, что является нормой уголовно-процессуального права, затрагивая уголовно-исполнительное;

X. Очевидно запрет на сожжение трупа в городе касается экологического права и градостроительного. Десятая таблица полностью посвящена погребению;

XI. Одиннадцатая таблица, добавленная децемвирами второго призыва, запретила брак между патрициями и плебеями, что свидетельствует о том, что даже семейное право, сегодня причисляемое к частному, может быть и публичным, а критерием разделения права на частное и публичное сегодня является не критерий интереса государства и гражданина по Ульпиану, а скорее критерий централизации и децентрализации по Льву Иосифовичу Петражицкому и Иосифу Алексеевичу Покровскому. «Если публичное право есть система юридической централизации отношений, то гражданское право, наоборот, есть система юридической децентрализации: оно по самому своему существу предполагает для своего бытия наличность множества самоопределяющихся центров. Если публичное право есть система субординации, то гражданское право есть система координации; если первое есть область власти и подчинения, то второе есть область свободы и частной инициативы»[59];

XII. Последняя таблица включает в себя вещное право, процессуальное и уголовное.

Законы XII таблиц послужили основой для позднейших кодификаций Рима и всей Европы в целом. Среди важнейших кодификаций следует отметить Кодекс Феодосия, Кодекс Юстиниана. В дальнейшем, как германское право, так и французское опирались на кодификации времён Римской Республики и Византийской Империи. Знаменитый БГБ (Германское Гражданское Уложение) основывался на пандектной системе, основанной дигестами Юстиниана. Дореволюционные разработки различных кодификаций опирались на римское право, пандектную систему, оформленную в БГБ. Cod Civil Наполеона же напротив, основывался на институционной системе, основанной римским юристом Гаем в своём одноимённом учебнике. Вышеуказанные европейские кодексы повлияли на кодификационную работу во многих странах не только в сфере гражданского и частного права, но кодификации в целом как категории.

Российские кодификации также опирались на римское право и на европейское право с его рецепцией римского права. Кодификационная работа в дореволюционной России велась недостаточно активно, о чём говорят многие современные российские учёные, в частности, профессор Александр Львович Маковский, заключивший это в передаче «Правовой чердак», рассказывая однако об истории советской кодификационной работы. В советском союзе, как мы знаем, активно велась работа над кодификацией гражданского законодательства. За время существования СССР существовало два Гражданских Кодекса – ГК 1922 и ГК 1964 годов, регулировавшие гражданские правоотношения лишь в РСФСР, оставляя за республиками полномочия регулирования гражданских правоотношений на своей территории в соответствии с особенностями развития региона. Кодекса, объединявшего в себе правовые нормы социального обеспечения, в СССР не было, как и не было в отдельно взятых республиках.

Теория кодификации

«Существуют виды и способы систематизации российского законодательства, выведенные учеными. Первый вид — инкорпорация — это объединение действующих актов в единый сборник без изменения их. Объединение происходит по хронологическому, тематическому, основанию, по органу, издавшему акты. Но, при таком способе идет только внешняя обработка законодательного акта. Для того чтобы акт действовал продолжительное количество времени, следует выбирать более тщательную классификацию данных. Второй вид — консолидация — это способ систематизации, состоящий из объединения разных, но тематически единых законодательных актов в один акт. Третий вид — кодификация это способ систематизации, при котором имеет место как внутренняя, так и внешняя переработка действующего законодательства путем подготовки и принятия нового кодификационного акта[60]»[61].

Для выбора такого способа систематизации российского законодательства о социальном обеспечении как кодификация, необходимо ответить на вопрос, каковы недостатки иных способов.

Для начала необходимо выделить недостатки инкорпорации. Они следующие:

I. Количество источников права социального обеспечения столь огромно, что вряд ли будет разумно составлять столь многостраничный акт, который своим объёмом только испугает правоприменителей (судей, юрисконсультов, преподавателей, рядовых граждан – субъектов права социального обеспечения) и, что самое важное, не решит главной проблемы, существующей на сегодняшний день в российском праве социального обеспечения – неудобства применения законодательства в данной сфере, вызванного непомерно огромным объёмом нормативно-правовых актов, порождающим юридическую безграмотность населения;

II. При инкорпорации правовые нормы не изменяются даже в минимальном объёме, таком объёме, который необходим для правильного сосуществования одних норм с другими. Не секрет, что нормы одного федерального закона могут дублироваться нормами другого федерального закона впрямую или косвенно. Отсутствие изменений в нормах помимо увеличения объёма порождает разобщённость статей, так как одна регулирует одни отношения, применяя одни термины, другая же может регулировать те же самые отношения, но использовать иные термины или же регулировать конкретные категории в тех же самых правоотношениях. Вряд ли нам нужна оторванность норм друг от друга. Инкорпорация лишь увеличит разрыв норм права социального обеспечения и реальных жизненных потребностей граждан и органов, предоставляющих социальное обеспечение;

III. Основания объединения не учитывают реальные потребности. Актуальность объединения по хронологическим основаниям начисто отсутствует, так как более новый акт может быть менее прогрессивен, чем более старый акт. Мало того, включение в сборник старых актов без пересмотра их актуальности, порождает мёртвые нормы, которые не применяются либо применяются столь редко и с такими оговорками, что такие нормы только запутывают вместо того, чтобы вносить ясность в законодательство в конкретной сфере правоотношений;

IV. Инкорпорация всего лишь объединяет существующую нормативную базу, не уменьшая её объёма. Конечно, некоторым людям психологически возможно и легче применять один многотысячестраничный акт, чем десятки стостраничных, однако вряд ли право должно ориентироваться лишь на психологические особенности отдельных граждан, напрочь пренебрегая удобством остальных граждан и исполнительной ветви власти;

Инкорпорация явно не подходит для систематизации законодательства о социальном обеспечении.

Следующим видом систематизации российского законодательства является консолидация. Недостатком консолидации является тот факт, что систематизируются акты, объединённые лишь одной тематикой. Игнорируются иные нормативно-правовые акты, оставаясь несистематизированными.

Наиболее подходящей систематизацией законодательства о социальном обеспечении является кодификация по ряду причин:

I. При работе над кодификацией уменьшается объём нормативного материала, так как происходит как внешняя, так и внутренняя систематизация законодательства;

II. При кодификации удаляются дублирующие нормы, существующие до систематизации законодательства в нескольких актах одновременно;

III. При кодификации также учитывается тот факт, что некоторые нормы права в некоторых законах могут не соответствовать современным реалиям, и поэтому данные нормы либо подвергаются серьёзным изменениям либо вовсе отменяются и не включаются в кодекс;

IV. При кодификационной работе на отрасль права обращено наиболее серьёзное внимание, гораздо большее, чем это происходит при работе над отдельно взятым федеральным законом или того хуже подзаконным нормативно-правовым актом, так как кодекс затрагивает все категории, используемые в праве социального обеспечения, а не только отдельно взятый институт страхования в его отдельных проявлениях, как это делает, к примеру, Федеральный Закон «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»;

V. При кодификационной работе происходит значительное изучение, освоение и переработка зарубежного и российского опыта кодификаций. Перед кодификационной комиссией, на мой взгляд, должен стоять вопрос применимо к данному пункту «Будет ли работать данная норма зарубежного кодекса в Российской Федерации в современных социальных и экономических условиях?»

VI. Мало того, при работе над кодификацией происходит дискуссия между многими учёными-специалистами в области права социального обеспечения и иными юристами, привлечёнными к кодификационной работе. При работе над монографией , освещающей конкретный вопрос конкретного института или даже при работе над учебником, отдельно взятый специалист не может задавать уточняющие и иные вопросу иному специалисту, с чьими научными мнениями он не согласен. При работе над кодексом устраняются недопонимания, откровенная вражда научных школ, посредством данной работы достигается компромисс и в немалой степени унифицируется теория права социального обеспечения. Для научного сообщества процесс участия в работе над кодификацией права социального обеспечения крайне важен, важен не меньше, чем для судей, разбирающих споры о праве социального обеспечения.

Наконец, необходимо поставить точку в вопросе об определении круга лиц, участвующих в процессе работы над кодификацией права социального обеспечения, и дать исчерпывающий перечень данных лиц:

I. В работе над кодификацией, прежде всего, должны участвовать юристы-теоретики, защитившие кандидатские, докторские диссертации, освещающие вопросы кодификации права социального обеспечения. Таких юристов, к сожалению, немного. Очевидно, сказывается разрозненность нормативно-правовой базы. Одним из таких учёных является, в частности, Васильева Юлия Валерьевна, защитившая на эту тему докторскую диссертацию, также писавшая на эту тему до соискательства;

II. Весьма неразумно бы было не попытаться привлечь опытных кодификаторов, принимавших и принимающих участие в работе над кодификацией гражданского законодательства в Российской Федерации, знакомых с системой кодексов различных стран, юридической техникой и регламентом проведения кодификационной работы;

III. Столь же неразумно было бы пренебрегать авторами учебников по праву социального обеспечения. Данных специалистов необходимо привлекать к работе над кодексом, так как ими изучена огромная теоретическая и практическая база. Среди таких известных специалистов стоит отметить В. П. Галаганова, М. О. Буянова, Е. Е. Мачульскую, К. Н. Гусова, М. Л. Захарова и Э. Г. Тучкову. Также следует отметить авторов учебников по международному праву, теории права и частному праву;

IV. К работе над кодификацией просто необходимо привлекать судей, так как именно им придётся разрешать споры о праве социального обеспечения по данному кодексу. Разумно привлечь судей верховных судебных инстанций: Конституционного и Верховного суда, а также судей ныне упразднённого Высшего Арбитражного Суда, которые, как известно, отличаются чрезвычайно высоким знанием зарубежного права, и не только гражданского и корпоративного, но и самой теории права, а так же законодательной техникой;

V. Логично привлечение к работе над Социальным Кодексом сотрудников различных Федеральных Фондов, исполняющих законодательство о социальном обеспечении. Таких фондов в Российской Федерации на данный момент три: Федеральный Фонд Обязательного Медицинского Страхования (ФФОМС), Фонд Социального Страхования (ФСС), а также Пенсионный Фонд России (ПФР)

VI. Столь же верным мне представляется привлечение к работе над Кодексом представителей Генеральной Прокуратуры, являющейся высший инстанцией прокуратуры – органа надзора за исполнением законодательства. Актуальность привлечения органа надзора объясняется тем, что прокуратура заинтересована в том, чтобы Социальный Кодекс не создавал лазеек органам государственной власти и гражданам для обхода норм права;

VII. Необходимо привлечь также работников Федеральной Налоговой Службы, так как их участие также необходимо в работе над кодификацией, ведь из первой главы данной работы понятно, что Налоговый Кодекс является источником права социального обеспечения;

VIII. Не стоит пренебрегать самими гражданами-субъектами права социального обеспечения. Конституция даёт право гражданам участвовать в управлении государством непосредственно или через своих представителей. Поэтому участие самих граждан в работе над кодификацией не должно возбраняться, так как законы пишутся в интересах людей: российских граждан, апатридов и бипатридов.

Работа над кодексом должна проводиться в сжатые сроки, так как нормы права социального обеспечения затрагивают права и интересы более шестидесяти миллионов граждан Российской Федерации. По этой же причине процесс работы над кодификацией должен быть открытым для российской и зарубежной общественности: должен освещаться Средствами Массовой Информации в достаточном объёме и с объективных рациональных позиций.