Наполеон смотрел на газеты, как на такое зло, без которого вовсе обойтись уже, к сожалению, невозможно.

E.В. Тарле

ПЕЧАТЬ ВО ФРАНЦИИ ПРИ НАПОЛЕОНЕ I

При Наполеоне никаких внутренних бурь и непогод (особенно с 1803 г.) уже не было, однако печать пережила ту же ревнивую подозрительность, и все те явления, которые переживала во времена войн 1793–1794 гг.

Область «интересов», касаться которых возможно было в печати в наполеоновское время можно сравнить лишь с бесплодной пустыней.

ГЛАВА I

ВОЗЗРЕНИЯ НАПОЛЕОНА НА ПЕЧАТЬ

Все книги и статьи, имевшие какое-либо идейное отношение к литературе философской и философско-религиозной XVIII столетия, сплошь и рядом запрещались, уничтожались новые издания, конфисковывались старые.Была жуткая придирчивость.

Так он действовал на протяжении всего царствования.

Кроме этой постоянной тенденции, у Наполеона, в зависимости от потребностей и текущих задач политики, появлялись симпатии и антипатии, с которыми обязаны были считаться не только живые авторы, но и произведения минувших веков.Нельзя было писать о революции, о последних Бурбонах, с 1809 г. нельзя было писать с хвалой о римской курии, вообще рекомендовалось поменьше писать о папах; до 1807 г. можно было писать о России, но по возможности бранное, после 1807 г. тоже можно, но непременно похвальное, с 1811 г. опять можно, но больше бранное, нежели похвальное. Никто из издателей и авторов не мог предугадать что именно в предстоящем месяце окажется неподходящим.

Наполеон понимал, что с книгами, имеющими несколько отвлеченный характер, бороться труднее, нежели с газетами. В таких случаях император либо вообще запрещал касаться того или иного предмета, либо приказывал написать и издать два, три примерных, так сказать, труда, по которым должна была бы равняться вся пресса.

После разгрома Австрии, в 1809 г. Наполеон спешит заказать два «исторических» труда, которые бы подготовили оправдание всех мероприятий французского императора. («История конкордата Льва X» (в XVI столетии), «История войн, которые папы вели против держав, имевших преобладание в Италии, и особенно против Франции».)

Иногда, вместо издания таких примерных трудов, император просто запрещал касаться данной темы. В особо трудных случаях оба способа комбинировались.

Когда Наполеон понимал, что какой-либо его поступок настолько громко говорит за себя, что никакими газетными статьями его не оправдаешь, тогда он призывал министра полиции хранить глубокое молчание.

На фоне этого полного молчания заказанные Наполеоном труды должны были остаться единственным голосом науки и общественного мнения о римском первосвященнике и об истории папской власти вообще.

«церковью можно заниматься только в проповедях», но отнюдь не в газетах.

Нельзя писать ни книг, ни статей о политике, нельзя касаться ничего связанного с церковными вопросами и темами, рекомендуется поменьше писать даже об отвлеченных вопросах философии и не трогать политико-экономических сюжетов, дабы не заговорить даже нечаянно о «вредной секте» физиократов.

Наполеон смотрел на газеты, как на такое зло, без которого вовсе обойтись уже, к сожалению, невозможно.

У Наполеона антипатия к периодической печати всегда смешивалась с презрением. Он этой печати как будто не боялся и вместе с тем зорко, с болезненной подозрительностью следил за ней. И даже жалкие листки казались всемогущему властелину ненужными и неприятными, и вечно он возвращался к мысли, нельзя ли из многих газет сделать немногие, а из немногих одну.

Ежедневно трепеща за свою участь, редакторы уцелевших газет изо всех сил старались внушить правительству самое твердое убеждение в их беспредельной преданности императору. Например, ни с того, ни с сего, вставляли в самых неподходящих случаях, раболепные панегирики Наполеону, превозносили новую династию в ущерб Бурбонам, обличали друг друга в недостаточном рвении и усердии. Но Наполеону все это тоже не нравилось: в газетной поддержке он вовсе не нуждался, а доносы, по крайней мере печатные, представлялись ему излишними.

Он намеревался даже закрыть «Courrier Français» за то, что он смеет вообще говорить о новой династии, пусть даже восхваляя ее, и о Бурбонах, пусть и пороча их..

смертный час для почти всех газет пробил в 1811 г. Едва только пронесся слух о предстоящем закрытии почти всех газет, некоторые издатели бросились с самыми униженными мольбами в министерство полиции, другие обнародовали торжественные манифесты с изъявлением своих чувств к правительству.

Вообще на Наполеона никакие унижения со стороны представителей прессы нисколько не действовали. Общий тон насмешливой грубости и нескрываемого презрения к печати никогда у него как то заметно не менялся.

Излишек усердия ему вообще не нравился ни в прессе, ни в академии.

Но закрыть академию он не хотел, а закрыть газеты император всегда был готов.

1 апреля 1811 г. Была закрыта «Gazette de France», отличавшаяся необычайным низкопоклонством и льстивым тоном. Наполеон не любил этого.

Вообще отсутствие всякой меры в лести и низкопоклонстве очень часто раздражало Наполеона. Подобные случаи каждый год отмечались в полицейских делах.

Но рвение более ловких авторов восторженных стихов на разные случаи не оставалось без награды, хотя далеко не все ею пользовались.

Особенно раздражало Наполеона то обстоятельство, что газеты, желая льстить, иногда вредят делу. Например, в последние недели царствования, когда шли битвы за битвами между наступающими союзниками и изнемогавшим уже Наполеоном, парижские газеты, превознося одну победу императора, писали с восторгом, что эта победа тем славнее, что на каждого француза приходилось три неприятеля. Наполеон приходил в бешенство, ведь он всюду говорил, что у него 300 тыс. человек и неприятель этому верил. «Одно из первых правил войны заключается в том, чтобы преувеличивать, а не уменьшать свои силы».

газеты обязаны не только молчать, о чем прикажут молчать, но и говорить, о чем прикажут, и главное, как прикажут говорить. Любопытно, что Наполеон требует, чтобы все газеты точно так же мыслили, как он в данный момент мыслит: со всеми иногда весьма сложными деталями, с теми самыми оговорками и пояснениями, которые делал сам император.

Курьезно, что однажды случилось ему пожалеть испанского государственного деятеля, известного дона Годоя, и он сейчас же распорядился приказать, чтобы и газеты безотлагательно этого человека пожалели. Дело было в 1808 г., а как раз тогда император готовился низвергнуть испанских Бурбонов и передать Испанию Иосифу Бонапарту.