Абстрактное понимание собственности
Разрыв между бытием и имением обозначался по мере развития денежной экономики. Деньги, выступая в качестве универсального выражения любой ценности, тем самым релятивизировали все ценности. Единство бытия и имения обусловливали существование качественно различных жизненных стилей или способов жизни, а также и качественно различных личностей, что на протяжении всей истории являлось предпосылкой всех жестких систем социальной иерархии - от кастовой до сословной. В этом смысле использование денег варварами в качестве кладов, о чем упоминалось выше, было глубоко консервативным актом. Деньги использовались здесь вопреки свойственной им релятивизирующей функции как способ консервации, сохранения личностной уникальности их владельцев. Парадоксальным образом для этого они должны быть изъяты из обращения, т.е. лишены их экономической роли.
Позднейшая 'абстрактная' собственность, которую консерваторы противопоставили 'настоящей' собственности, родилась именно из денег, ставших всеобщими посредниками. Деньги разорвали естественные связи между вещами так же, как и естественные, 'настоящие' связи между вещами и личностями. 'Владение' оторвалось от 'бытия'. Этот факт имел многообразные последствия, как социальные, так и этические. Разрушились казавшиеся прежде естественными социальные иерархии (хотя на их место пришли новые, они не выглядят уже естественными, коренящимися в самой природе вещей), возросла степень человеческой свободы (хотя это в значительной мере негативная свобода, понимаемая как свобода от вещей, от обязанностей и т.д.), изменилась природа морального долженствования. Отношения собственности утратили прежнюю конкретность и полноту эмоциональной связанности вещи и владельца и абстрагировались в форме юридических норм. Вещи обрели способность без труда менять владельцев, расставание вещи и владельца уже не означает ущерба для его, владельца личности, если потеря возмещена деньгами. Еще раз повторим: возникновение всеобщего эквивалента обезличило собственность.
Довольно неожиданным может показаться, что отношение марксизма к собственности в значительной мере воспроизводит консервативный подход. 'Коммунистический манифест', например, весь целиком представляет собой критику абстрактного характера межчеловеческих отношений при капитализме. Эта абстрактность в марксистской мысли представляется через понятие отчуждения. Отчуждение рабочего от продукта его труда есть, по существу, отчуждение вещи от владельца. Средневековый ремесленник вкладывал в вещь самого себя, и произведенная им вещь была, по сути дела, воплощением его личностных качеств, по Гегелю, проекцией его воли. В капиталистическом производстве эта зависимость исчезает. Виной тому, разумеется, не только 'собственность на средства производства': само массовое, фабричное производство, когда с конвейера сходят одинаковые вещи, а работники взаимозаменяемы, также становится одним из источников этого отчуждения. Другим источником является посредующая роль денег, выступающих для рабочего эквивалентом затраченных им сил и умений. Так или иначе, отчуждение налицо. Критика в марксизме отчуждения вещи и владения, выливающаяся в критику капиталистического общественного устройства вообще, делает эту критику консервативной.
Земля как собственность
Если же проанализировать новейшее развитие представлений о собственности, характерных для левых политических движений, в частности в России (особенно представлений о земельной собственности), можно отметить наличие в них глубоко консервативных мотивов. Во-первых, это представления об ограниченности собственности на землю и о связи этой собственности с массой обязанностей собственника. Во-вторых, это вообще ограничение права собственности на землю и практическое сведение роли собственника (posessor) к роли арендатора, держателя (tenant), когда действительным собственником является государство, выступающее в роли 'сеньора'. В-третьих, ограничение коммерческого оборота земельной собственности. В-четвертых, установление теснейшей связи между земельной собственностью и личностью собственника, воплощающееся в лозунге 'Землю тем, кто ее обрабатывает!'. Только тот, кто непосредственно работает на земле, т.е. вкладывает в нее, овеществляет в ней собственную личность, может быть владельцем этой земли. Владение должно в полном смысле слова стать 'амальгамой' человека и вещи - в данном случае земли.
Противоположный, либеральный проект предполагает полное снятие всех ограничений на право собственности на землю. Земля может неограниченно продаваться, покупаться, передаваться в аренду, подлежать любому употреблению вплоть до злоупотребления. Она становится таким же абстрактным товаром, как и любой другой товар. Все связанные с ней личностные, семейные, исторические и прочие символические ассоциации могут включаться в ее стоимость (т.е. получать то же самое абстрактное денежное выражение), а могут быть отброшены как нерелевантные. В любом случае земля становится отчужденным объектом.
Здесь речь не идет о сравнительных достоинствах того или иного проекта. Нам важно только подчеркнуть: а) специфику консервативного отношения к собственности как глубоко личностного отношения, предполагающего единство владения и владельца; б) консервативную природу подхода к проблеме собственности со стороны 'левых' партий и политических движений.
4.5. 'Вишневый сад'. Сопространственники и современники
Но земля в сознании консерватора играет еще одну, не менее значимую роль. 'Земля - это настоящий фундамент, на который опирается и на котором развивается государство, так что только земля может создать историю' [55, с. 609]. Не человеческие индивидуумы являются творцами истории, даже не народ как совокупность индивидуумов (народные массы в марксистском понимании), а земля как место событий, место истории. Впрочем, эти два смысла земли между собой тесно внутренне связаны.
Мангейм цитирует Й.Мозера, сказавшего, что '...история Германии приняла бы совсем другой оборот, если бы мы проследили все перемены судьбы имений как подлинных составных частей нации, признав их телом нации, а тех, кто в них жил, хорошими или плохими случайностями, которые могут приключиться с телом' [55, с. 609]. То же самое, наверное, можно сказать и об истории России.
Рассуждая о такой истории, можно было бы смело говорить, что пьеса Чехова 'Вишневый сад' - пьеса не столько о людях, сколько о вишневом саде - об имении, которому грозит уничтожение, не столько физическое уничтожение, сколько утрата личностной определенности, благодаря чему утрачивается и лицо исторического индивидуума - российской нации. Субкультура имения, дворянской усадьбы в течение почти века была одной из основных тем русской литературы. Лесков, Чехов, Набоков ('Другие берега') и другие внесли неоценимый вклад в эту 'земную' историю России - вклад, который не был усвоен и освоен историками-профессионалами, что и понятно, поскольку в классово-ориентированной марксистской истории не было места органическим целостностям, к каковым, несомненно, относится семья с ее имением.
Отношение консерватизма к земле расширяется до специфического отношения к пространству вообще. Как точно подмечает Мангейм, стремление к пространственному упорядочению событий в противоположность временному их упорядочению характерно для консервативного видения истории в противоположность демократическому либеральному видению. Немецкий консерватор-романтик А.Мюллер даже предложил ввести термин 'сопространственность' вместо термина 'современность', имевшего в то время ярко выраженную демократическую окраску.
Связь демократии и времени, показывает Мангейм, заложена в самой сути демократической процедуры. Общественное мнение, т.е. руссоистская 'общая воля', не существует вне момента ее проявления, будь то в голосовании, в аккламациях или в данных социологических опросов. Динамику его можно проследить, только добавляя друг к другу временные срезы. Время здесь атомизировано, так же, впрочем, как и социальная или национальная общность. И то и другое состоит из атомов - изолированных моментов и изолированных индивидуумов. Общественное мнение не имеет своей субстанции, так же, как и общность, мнением которой оно является. Оно может бесконечно меняться во времени, складываясь как сумма мнений составляющих общество изолированных индивидов.
С консервативной точки зрения, 'народный дух', менталитет нации субстанционален и сохраняет самотождественность во времени. Это означает, что время не является существенной детерминантой национальной истории. Но ею является земля, т.е. пространство, на котором реализует себя нация. Отсюда - противопоставление 'сопространственности' и 'современности'. Тот же Мюллер, отвечая на вопрос - 'что есть нация?', отказывался считать нацией совокупность человеческих индивидуумов, населяющих в данный момент часть земной территории, именуемую, скажем, Францией. Нация -нечто гораздо большее, это 'хрупкое сообщество, долгая череда прошедших, настоящих и будущих поколений, проявляющееся в общем языке, обычаях и законах, в переплетении разнообразных институтов использования земли..., в старых фамилиях, и, в конечном счете, в одной бессмертной семье... государя' [55, с. 604-605]. Таким образом, нация оказывается не временным и достаточно случайным сосредоточением индивидуумов на определенном пространстве. Народ и его земля - это две стороны глубокого фундаментального единства, разорвать которое нельзя, не уничтожив нацию как таковую.
Не последнее место в определении нации занимает семья. Семья понимается здесь, разумеется, не только как демографическая категория, но как социальная единица, связанная с землей, имением, усадьбой. Территория страны - это 'имение' семьи государя; отсюда идет консервативное понятие о суверенитете. Государь не просто символ государственного единства. Здесь более глубокая, не символическая, а поистине 'живая' связь.
Не случайно поэтому антифеодальные революции, как французская, так и русская, знаменовались уничтожением королевской (соответственно царской) семьи. Демократическое истолкование этого факта гласит, что, например, большевики стремились уничтожить 'символ', 'знамя', под которым могли бы собираться контрреволюционные силы. На самом деле для людей, чувствующих и мыслящих консервативно, уничтожение царской семьи не символизировало гибель режима, а было равносильно уничтожению государства как такового. Именно после уничтожения государя начался стремительный распад империи, которая затем, уже под Советами, восстанавливалась как федеративное государство (мы оставляем в стороне вопрос об истинности этого федерализма). То же самое происходило и во Франции: федерализация стала как бы непосредственной реакцией на уничтожение королевской семьи, а восстановление унитарного государства стало прямым следствием Реставрации. Консерватор Э.Берк в своих 'Размышлениях о революции во Франции' ожесточенно протестовал против федерализации Франции, т.е. предоставления самостоятельности французским провинциям. Гитлер - в определенном смысле образец консервативно чувствующего деятеля, для которого земля и кровь (раса) играли первостепенную роль,- в последние месяцы своей жизни ощущал потерю германских территорий, захватываемых союзниками, как утрату членов собственного тела.
Либеральное мировоззрение и мировосприятие начисто утрачивает эту коренную для консерватизма интуицию связи земли и семьи, земли и народа, или, можно сказать так, интуицию телесности нации. Земля, становящаяся предметом коммерческого договора, равнодушна по отношению к своему обладателю, как, впрочем, и к своему обитателю; также и для обладателя и обитателя она представляет собой абстракцию: это либо голое средство для достижения лежащих вне ее целей (хозяйственных, рекреационных), либо абстрактная среда обитания, характеризующаяся большими или меньшими удобствами. В экологическом движении, для которого сохранение природной среды становится самоцелью, очень сильны консервативные мотивы.
Структура идеологий
Консервативная и либерально-прогрессистская идеологии - это не только теоретические системы, но и лежащие в основе этих систем своеобразные, как говорил Мангейм, способы мышления. Либерально-прогрессистский способ мышления зиждется на идее 'естественности' определенного социального и индивидуального существования. Наиболее ярким ее выражением была концепция естественного права.
Мангейм следующим образом классифицирует главные характеристики мыслей, связанных с идеей естественного права [55, с. 614-615].
А. Содержание концепций, основанных на идее естественного права:
• доктрина естественного состояния;
• доктрина общественного договора;
• доктрина суверенитета народа;
• доктрина неотъемлемых прав человека (жизнь, свобода, собственность, право сопротивления тиранам и т.п.).
Б. Методологические черты мысли, основанной на идее естественного права:
• рационализм как метод решения проблем;
• дедуктивное следование от общего принципа к конкретным случаям;
• постулат всеобщей правомочности по отношению к каждому индивидууму;
• постулат универсальной применимости всех законов для всех исторических и социальных общностей;
• атомизм и механицизм (сложные целостности - государство, право и другие - конструируются из изолированных индивидуумов или факторов);
• статическое мышление (правильное понимание общих принципов считается самодостаточным и независимым от влияния исторических изменений).
Мангейм формулировал эти принципы применительно к идеям Просвещения, реакцией на которые стал немецкий консерватизм XIX века. Марксизм и родственные ему разновидности левой идеологии составили в XIX - начале XX века новый вариант прогрессистского мировоззрения, хотя и связанный генетически с философией Просвещения, но стоящий на существенно иных теоретических позициях. Сам Мангейм, весьма и весьма зависимый от марксизма, не делал марксистский 'прогрессизм' предметом систематического анализа, хотя именно марксизм, сохранив идею прогресса, существенно изменил, можно даже сказать, перевернул теоретические принципы естественно-правового подхода. Применительно к марксизму мангеймовская классификация будет выглядеть совсем иначе.
Содержание концепций, связанных с марксистским видением общества:
• доктрина естественного состояния фактически отвергнута; однако точнее будет сказать, что она выведена 'за скобки' исторического процесса: естественное состояние - это состояние 'до' истории (некий первобытный коммунизм) и 'после' истории (будущее коммунистическое состояние общества - свободная ассоциация индивидуумов), историческое же состояние общества есть структура насилия одного класса над другим;
• доктрина общественного договора отрицается, по крайней мере, применительно к историческому состоянию общества: место 'общей воли' занимает воля класса, а место договора - антагонизм и непримиримая борьба;
• доктрина суверенитета народа также отвергнута, ее место занимает доктрина суверенитета класса, занимающего господствующее положение на том или ином этапе развития общества;
• доктрина неотъемлемых прав человека (жизнь, свобода, собственность, право сопротивления тиранам и т.п.) не признается, ее место занимает доктрина неотъемлемых прав класса на реализацию своей исторической миссии, несмотря на и вопреки мнениям, желаниям и правам отдельного индивидуума.
Таким образом, теоретическое содержание идеи естественного права в его буржуазно-демократическом варианте было отвергнуто целиком и полностью. На место права была поставлена классовая воля, но не как коллективный произвол, а как воля, имеющая свое объективное, т.е. в определенном смысле тоже естественное, основание в необходимом 'естественно-историческом' процессе развития. В результате место абстрактного индивидуума как основы дедукции в марксисткой версии теории общества и общественного прогресса занял социальный класс - явление столь же универсальное, как и руссоистский естественный человек. И не удивительно поэтому, что, несмотря на коренное изменение теоретического содержания идеи прогресса, методологические принципы мышления прогресса, свойственные естественно-правовому подходу, как они описаны Мангеймом, были целиком восприняты марксизмом (за исключением разве что пятого принципа, где на место 'индивидуума' должен быть поставлен 'класс').
Консерватизм сражается с прогрессизмом на обоих фронтах.
1. В теории совокупности доктрин как естественно-правового, так и марксистского подхода, противопоставляется идея 'исторического индивидуума', который развивается на собственном исключительном основании, а потому не подлежит абстрактному рассмотрению с точки зрения всеобщих норм и принципов. Идее исторического индивидуума соответствуют самые разнообразные концепции историко-культурной и даже социальной 'самобытности', 'народного духа', 'национального менталитета' и т.д. Именно эта самобытность и индивидуальность каждого общества, каждой цивилизации или какого-либо иного 'исторического индивидуума' должна свидетельствовать о невозможности механического перенесения на одно общество норм и закономерностей, характерных для другого общества.
Первоначально, на этапе возникновения консерватизма эта констатация самобытности имела свое прагматическое обоснование: она должна была предотвратить заражение европейских обществ идеями французской революции. Но с тех пор она подчеркивается повсюду там, где делается попытка 'пересадки' социальных, экономических культурных образцов, сформировавшихся в одном обществе,- в другое, находящееся в процессе изменения.
Так что доктрина естественного состояния противна консервативному мышлению. Консерватор может согласиться с идеей 'естественного состояния' только в том случае, если это естественное состояние - не некая внеисторическая абстракция, обладающая нормативным содержанием, а исторически сложившаяся действительность жизни конкретного общества. Для естественно-правового мышления естественное состояние -разумное состояние, т.е. состояние, отвечающее требованиям разума. Для консерватора разумна действительность. 'Все действительное разумно',- консервативное мышление принимает этот гегелевский афоризм.
2. Точно так же доктрина общественного договора не соответствует консервативному мышлению. Общественное устройство для консерваторов - не продукт договора изначально свободных, т.е. свободных от общественных связей, конкретных биографий и обстоятельств индивидуумов, а результат развития общественного организма. Поэтому считать общество результатом договора так же бессмысленно, как считать организм результатом договоренности складывающих его равноправных и одинаковых клеток. Клетки различны по своей природе, составляющие общество индивидуумы тоже различны по своей природе - таков вывод из концепции общественного организма.
С этим связана идея изначального неравенства людей. Дело, конечно, не в том, что люди неравны по своим физическим данным, по биографиям, жизненному опыту, обстоятельствам рождения. С такого рода неравенством безусловно соглашаются и либеральные сторонники естественно-правовых взглядов. Люди неравны и по своим социальным качествам; основой этого неравенства служит традиция, распределяющая людей по кастам, сословиям, классам и сглаживающая все другие, случайные неравенства. В данном смысле консервативное мировоззрение - это идеология социальной стабильности, предписывающее индивидуумам определенную идентификацию и не поощряет к ее смене. В принципе идеалом консерватора является сословное общество с его устойчивыми идентичностями и относительно низким уровнем социальной мобильности. Оно же - органичное общество, выстроенное не по разуму, а по истории.
3. Идея суверенитета народа также чужда консервативному способу мышления. Первоначально суверенитет (от франц. souverain - властитель, господин) как право независимой и высшей власти, не подлежащей никаким ограничениям кроме тех, что он налагает на себя сам, считался принадлежащим исключительно властителю - королю, царю, императору. Затем естественно-правовое мышление сформулировало представление о суверенитете народа, который редуцируется к высшей власти общей воли. С конца XIX века носителем суверенитета считается государство.
В нынешнее время спор консервативного и либерально-прогрессистского мышления по проблеме суверенитета можно свести к спору о пределах власти государства. Если государство - продукт общественного договора, то свободные индивидуумы, договорившись между собой, отчуждают в пользу государства какую-то равную для всех долю изначально принадлежащей им свободы. В этом случае суверенитет государства изначально ограничен и не является суверенитетом в собственном смысле слова. Наоборот, государство исполняет здесь роль слуги, прислужника, домоправителя в общественном 'доме'. Если же государство рассматривается как органическое единство, его суверенитет безграничен, и свобода, которой обладают индивидуумы, получена ими от государства. Разумеется, это две полярно противоположные позиции. В практической же политической жизни спор либералов и консерваторов о суверенитете - это не спор о том, кому принадлежит суверенитет, а спор о месте и роли государства в жизни общества. 'Государственнической' позиции, т.е. позиции первостепенной значимости государства, придерживаются в основном, мыслители и политики консервативной ориентации; задачу увеличения свободы индивидуумов за счет ослабления роли государства ставят перед собой, как правило, либералы.
4. Что касается неотъемлемых прав человека, то здесь последовательно консервативная позиция будет заключаться в отрицании таких прав. Это вовсе не значит, что консерватор хочет 'бесправия' людей и их беззащитности перед произволом 'начальства'. Просто права эти, если подойти к делу теоретически, не принадлежат людям изначально, а получены ими от государства как носителя высшего суверенитета и источника гражданских благ, таких как свобода, собственность и т.д.
Кроме того, права человека носят не абстрактный всеобщий, а конкретный характер и определяются теми критериями и нормами, которые существуют в данном конкретном обществе, сложились в нем 'органически' как традиции уклада народной жизни. Такая позиция консерватора может показаться 'реакционной' и 'ретроградной', но лишь в том случае, если рассматривать традицию исключительно как мыслительный конструкт для оправдания status quo и не принимать во внимание живое 'тело' традиции, в которой живут люди и в рамках которой воспринимают все существующее, в том числе и свои 'права', которые в таком случае будут выглядеть естественными и неотъемлемыми ровно в той мере, в какой они практикуются в реальной действительности.
5. Если перейти к анализу методологических подходов, свойственных консервативному стилю мышления, то окажется, что они так же принципиально противоположны либерально-прогрессистскому стилю мышления, как и соответствующие теоретические принципы.
Во-первых, на место рационализма как универсального метода в данном случае ставится иррациональный прием следования традиции. Во-вторых, здесь нет места дедуцированию правильной стратегии мышления и действия из некоего общего принципа, потому что нет самого этого принципа. Традиция всегда конкретна, поэтому следование традиции предполагает разработку индивидуальной стратегии для каждого конкретного случая решения проблем. В-третьих, должен практиковаться индивидуальный подход к каждому конкретному индивиду независимо от того, идет ли речь о человеке или о 'историческом индивиде' (социальной или культурной общности). В-четвертых, не может идти речь об универсальных закономерностях, действующих во всех без исключения обществах; это означает, что каждое общество должно решать свои проблемы, скажем, реформироваться, восстанавливаться и т.д., на своих собственных основаниях. В-пятых, как уже говорилось, атомизму и механицизму в видении общества, свойственным либерализму, в консерватизме противостоит органицизм; применительно к стилю мышления и действования это означает предписание особой осторожности во всякого рода реформаторских и прочих воздействиях. Фигурально говоря, это различие между вмешательством (перестройка, починка и т.д.) в техническую конструкцию и в живой организм. В-шестых, консервативное мышление динамично (в противоположность статичному естественно-правовому подходу) -динамично в том смысле, что должно в каждом конкретном случае искать новые содержательные основания для решения проблемы.
В общем и целом консервативная методология на место разума, ratio, характерного для либеральной и демократической мысли, ставит жизнь, историю, традицию, нацию, которые и становятся конкретными (в противоположность всеобщим рациональным) основаниями каждого суждения и действования.
Разумеется, описанные теоретические и методологические принципы представляют собой чистую логику консерватизма. Само собой ясно, что в практической политике и в реальном мышлении сторонники консервативного стиля используют и формальные приемы мышления, и обобщения, и универсальные закономерности так же, как либеральные политики и мыслители ссылаются и на традиции, и на национальное своеобразие, и на живую жизнь народа. Но противоположность этих мыслительных стилей заключается последних предпосылках их мышления, которые - бывает и так - иногда не осознаются полностью самими мыслящими и действующими.