Глава 2. «хазарстан»: химера, мечта, реальность
Пусть даже время рукой беспощадною
Мне указало, что было в вас ложного,
Все же лечу я к вам памятью жадною,
В прошлом ответа ищу невозможного,
Ночи безумные!
Слова из романса
ПРЕДСТАВИМ себе, что надежды евреев (и не только) сбылись и империя в том или ином виде под их руководством восстановлена. Какой она будет?
Представить это не столь сложно. Во-первых, потому, что Советская Россия и СССР в период 1917-1937 гг. – вполне доступный изучению образец (в пример поставлю хотя бы вышеупомянутую свежую книгу В.Кожинова). А во-вторых, потому, что метапроект такого государства (удачно названный Львом Гумилевым «химерой») тоже доступен изучению, поскольку он с удивительным постоянством стремится к воплощению в странах, где евреи поселяются в большом количестве: Польше, Испании, Германии, России, США… Не всегда и не везде этот проект успешно воплощается, ибо стоит правителям страны, принадлежащим к автохтонному населению, обнаружить, что власть как-то незаметно из их рук перетекла в руки кагала, и судьба евреев в этой стране может круто измениться. Все «химерические» проекты рано или поздно рушились (последний – Веймарская Германия – рухнул особенно страшно). Что ж, тогда евреи начинают в другой стране все сначала.
История знает только одну страну древности, в которой у евреев вообще ничего не получилось с «химеризацией», и только одну страну, в которой все получилось полностью.
Первая – «Мицраим», Египет, народ которого евреи сумели превратить в рабов фараона, но со временем и сами были обложены трудовой повинностью, а потому ушли оттуда. При чтении «Исхода» поражает животная немотивированная ненависть евреев к этой некогда приютившей и спасшей их от голодной смерти стране и к закабаленному ими народу египтян.
Страна, где еврейский метапроект воплотился полностью, хотя и не очень надолго – примерно на 250 лет – существовала в VIII-X вв. н.э. и называлась Хазарией. Сегодня это имя стало нарицательным. Внимание историков и публицистов приковано к явлению древней Хазарии; газета «Завтра» ввела даже нечто вроде рубрики – «Проект Хазария», ища аналогии в ельцинской России с этим средневековым государством.
У русского читателя, знакомого с Хазарией по книге Л.Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь» и по современной публицистике, взгляд на феномен государства-химеры может сложиться только отрицательный: правильный по сути, но односторонний. Поэтому представляется крайне важным познакомиться с противоположной – еврейской – точкой зрения, чтобы иметь все основания объективно противостоять ей. Такая возможность есть благодаря книге Б.Альтшулера «Последняя тайна России» (М., «Ной», 1996), вышедшей тиражом 999 экземпляров и посвященной истории хазар и идеологии «хазарства».
АЛЬТШУЛЕР, известный в прошлом как правозащитник, сателлит кровавого гуманиста Сахарова, - не столько историк, сколько компилятор, умеющий находить существенное в чужих трудах. Поэтому книга его, проигрывая по фактуре работам Гумилева, Артамонова, Кестлера и др., интересна именно концепцией, которую этот юдофил и русофоб, отчаянный апологет «хазарства» предлагает нам. Читая характерный труд Альтшулера, мы постигаем, чем же дорожат евреи в «хазарском метапроекте», почему вечно «летят к нему памятью жадною», мечтают о нем и стремятся воплотить.
Вообще, книга хрестоматийна: в ней собраны едва ли не все излюбленные еврейские мифы по русскому вопросу. (Цитируя, в скобках буду ставить номера страниц.)
Само собой, Альтшулер – адепт давно развенчанной «норманской» теории происхождения русской государственности; вместе с тем для него «логично предположить, что славяне возникли не на основе каких-то мифических этносов, а из местной тюркской смеси народов» (193), русские в книге именуются «потомками варягов-тюрков» (320), выясняется, что «потомки хазар, ставшие казаками, составляли главную карательную силу российского царизма» (262) и даже «первая корона русского царя была копией головных уборов хазарских каганов» (265) – хотя первый царь на Руси появился спустя 500 лет после исчезновения каганата…
Зато европейские евреи (ашкенази) были, оказывается, - «несомненно, потомками хазар и славян» (326), «основная масса ашкеназим имеет не семитское, а степное и кавказское происхождение» (280), а русские и хазары – братья (276). В связи с этой логикой утверждается, что «российские евреи - ашкеназим – коренные жители этой страны» (330) и что «евреи России на протяжении десяти веков участвовали в создании Русского государства и являются его исконными жителями» (315). Больше того: «По былинам известен справедливый, мудрый царь Гидон или Гвидон, то есть иудео-хазарский Иуда, мудрый суверен славян до прихода агрессии варягов-русов» (293). Вот оно как…
Вполне понятно, в таком контексте, что в книге мы встречаем не только попытки выдать искаженный немецкий язык (идиш), на котором говорят ашкенази, за язык славяно-тюркско-немецкого происхождения, но и утверждение, что славянская («прежде всего русская») письменность была изобретена евреями Крыма (243), что «Киев, прежде чем стать «матерью городов русских», долгое время был еврейским городом» (186), что вся русская культура по сути - русско-еврейская (289), и, наконец, что «русский мир» наследовал другой, иудео-тюркский «хазарский мир» (137).
Разумеется, автор мимоходом напоминает, что «Октябрьская революция 1917 г. была осознанным выбором России, ибо она разрушила «тюрьму народов», из которой просто не было выхода» (309) и что «дело шестидесятников, дело советских диссидентов по просвещению Евразии и ее демократизации еще далеко не закончено» (289). Надо, стало быть, закончить.
МИФОТВОРЕЦ Альтшулер строит свою книгу как оппозицию исследованиям Гумилева по хазарскому вопросу, полагая, что в его лице «русский национализм… заново сформулировал свою старую доктрину славянофильства, - а это дорого может обойтись самим русским, их соседям и всему миру». Именно поэтому, якобы, «ныне особенно важно вскрыть иудейскую праисторию русского государства, а также тюркские и кавказские истоки европейского еврейства – ашкеназим; это обстоятельство переворачивает вверх дном всю расистскую и фашистскую аргументацию» (19). Выражая надежду, что его книга «внесет скромный вклад в обновление и демократизацию общества, в достижение взаимопонимания между народами», автор, проживающий в Саарбрюкене, намерен противостоять исследованиям, на которых «лежит коричневый налет», чтобы раскрыть «последнюю тайну Советов», разрушить «последнее табу русских» (20).
Сверхзадача, как видим, носит чисто идейно-политический характер.
Автор утверждает: «Смысл моей работы я вижу прежде всего в ответе на вопрос: что стало с Хазарским каганатом после его бессмысленного разгрома Святославом в 965 году?» Однако именно на этот вопрос убедительного ответа он не дает, что легко подтверждается текстом книги. Преследуя на деле чисто идеологическую, пропагандистскую задачу, автор так увлекся ею, что не заметил собственного сокрушительного противоречия. Назвав вначале разгром 965 года «бессмысленным», он обнаруживает в нем затем величайший смысл: «Набег варяжской дружины, практически разрушивший целую цивилизацию Степи на следующие восемь (?!) столетий, был хорошо продуманным актом устранения конкурента с его удивительной машиной экономического процветания – биржей в Итиле. Разгром Итиля и остатков Хазарского каганата был успешной попыткой устранения удачливого конкурента. После разгрома Итиля наступил звездный час второй большой биржи в Степи – Киева. То, что непосвященными воспринималось как иррациональный акт, оказалось прекрасно продуманной стратегической операцией, на столетия определившей лицо Великой Степи» (222-223).
Предположим, что это действительно так. Но в этом случае, поскольку Киев, по Альтшулеру, был не столько славянским или варяжским, сколько еврейским городом (автор не раз говорит даже о «Киевском каганате»), и «Киевской биржей» заправляли, разумеется, евреи, то получается, что разгром Хазарии – есть не более, чем эпизод торгово-финансовой войны одного клана еврейских предпринимателей – с другим. (Как, очевидно, и позднейший разгром Корсуни – «Корсунской биржи» - Владимиром Святым.) Причем эпизод, в котором княгиня Ольга, «державшая» еврейский Киев (а вернее сказать, «держимая» ставленница еврейского Киева), и князь-воитель Святослав – не более чем послушные инструменты в руках более дальновидного клана, сделавшего ставку не на убогих хазар, а на могучих варягов.
Подобные абсурдные моменты разбросаны по всей книге. Но в мою задачу не входит полемика по всему комплексу русско-хазарской проблематики. Мне важно другое: продемонстрировать ту интерпретацию Хазарского каганата, которая выношена в душе еврея, глубоко сознающего как метафизику русско-еврейских отношений, так и свою миссию идеолога. И – показать несостоятельность этой интерпретации.
ХАЗАРСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
ИТАК, какой же предстает Хазария в ретроспекции еврея, мечтающего о дальнейших «обновлении и демократизации» России? Ответ на этот вопрос поможет нам глубже понять, «чего они от нас хотят».
Прежде всего: это химерическое государство, недолгое время просуществовавшее на стыке исламской и христианской цивилизаций и практически бесследно растворившееся в них впоследствии, - оказывается, есть ценнейшее наследие России и всего человечества, в коем мы должны видеть пример на века.
«Русская проблема состоит в том, - знакомо определяет за нас Альтшулер, - что в качестве ведущей имперской нации Великой Степи они, русские, несли и несут ответственность и за национальные меньшинства. Судьба дала России драгоценный дар – создание грандиозного многонационального этноса и прекрасную культуру. От предгорий Урала до боснийского Казарача, от польских Карпат до казахских степей лежат еще и сегодня остатки «хазарского мира», оставленные иудаизированными тюрками, «светлой югрой» (329).
«Как спасти Великую Россию? Уже за московской кольцевой дорогой исчезает потихоньку мир православия и кириллицы. И чем дальше на восток, тем больше тюрков и «тюркского мира».
Да и так ли уже они различны, тюркский и славянский миры? Сегодняшние ученые России [кто же, кроме пресловутого Гефтера?] видят европейское население, состоящее из казачьего этноса, угро-финнов и поморов. Поморы – потомки варягов, а угро-финны и казаки, как мы знаем [?!], потомки хазар и тюрков…
Но есть чудесный медиум – русский язык, на котором говорят в Приморье, Чечне, Прибалтике. Этот медиум соединяет, а не разъединяет народы. И народы Степи хотят видеть свою жизнь полной смысла и счастья. Такой, какой ее видели рахдониты (еврейские средневековые купцы, базировавшиеся в Хазарии. – А.С.) и хазары. Они были капиталистами и хотели прибыли, но в переметных сумах их лошадей и верблюдов лежали священные книги – Тора и Талмуд, а с ними этика торговли, судопроизводства, общественных отношений. Важнейшая деталь – этика, которую, похоже, забыли при поспешной демократизации России и внедрении рыночной экономики [отнюдь! Мы уже по горло нахлебались еврейской капиталистической этики].
Конечно, спасут Россию не русофилы. Если они придут к власти, то еще больше разрушат Россию. Конфедерацию спасут люди, понимающие необходимость совместного развития Великой Степи с мозаикой ее причудливой истории и историй многих народов, с ее вожатым – русским языком и, обязательно, правдой о прошлом».
Кто же эти мудрые, все понимающие люди? Читатель еще не догадался? Альтшулер подсказывает.
«Комментируя этот период развития Древней Руси, надо отметить две важные тенденции ее общественного развития. Одна из них заключалась в сознательном ограничении этнических контактов и подчеркивании расовых особенностей варягов-русов…
Другое политическое понятие единства Древней Руси, основанное на интернационализме всех народов, ее населявших, представляли евреи-ашкеназим, потомки хазар, а также часть аристократии и духовенства. Евреи, старейший этнос Степи, символизировали ее многонародность, многонациональность. Со времен Хазарского каганата, развития громадных степных бирж в Итиле, Киеве и Херсонесе-Корсуни они знали, что успешная экономическая деятельность возможна только в условиях религиозной и этнической терпимости.
В древнерусской нетерпимости, ксенофобии я вижу важную причину развала государственности Древней Руси. Это звучит очень современно, но государство, которое делит граждан на «своих» и «чужих», обречено» (257-258).
СУДЯ по книге Альтшулера, все как раз наоборот: обречено то, которое «не делит», – и Хазария тому яркий пример. Она просуществовала всего-то лет 200 с небольшим, а вот Древняя Русь, основным содержанием истории которой действительно стала вынужденная ксенофобия, именно благодаря ей сумела выстоять и создать, после татарского погрома, в ходе борьбы с агрессией многообразных инородцев, вначале – единое Московское царство (без всякой помощи евреев, заметим), а затем и Российскую Империю.
КОНВЕРСИЯ ПО-ХАЗАРСКИ
ЕСТЕСТВЕННО, что, проклиная ксенофобию (и не желая видеть ее органическую спасительную необходимость в мире, где от века не прекращается борьба этносов за выживание и господство), Альтшулер имеет своеобразный взгляд на такой важнейший общественный институт, как армия.
Если вначале хазары имели регулярную армию (до 100 тысяч человек), обеспечившую им власть в каганате, то со временем, когда произошла «химеризация» Хазарии и реальную власть среди иудаизированных тюрков захватили самые что ни на есть иудейские иудеи (попросту, природные евреи), армия стала наемной и сократилась до 12 тысяч человек плюс 7 тысяч личной гвардии кагана, обеспечивавшей его неприкосновенность и сохранность «химерического» строя. (Не правда ли, очень похоже на реформу российских вооруженных сил? Случайно ли это сходство?)
Альтшулер пишет об этих переменах с ласковостью записного пацифиста: «Хазария трансформировалась из милитаристского государства в торговую империю, промышлявшую не войнами и грабежами, а торговлей, земледелием и ремеслами» (228). Он почему-то не договаривает: именно эта «конверсия» и стала фактором разгрома хазар. Демилитаризация (проще говоря – разоружение) коренного этноса, проведенная под нажимом и руководством торгового еврейства, стремившегося свести непроизводительные расходы до минимума, обеспечивающего их безопасность в полицейском государстве, подготовила бесславный конец каганата.
В результате собственного преступного «пацифизма» (на деле – жадности и страха перед военно-этническим переворотом) евреи потеряли все, что имели, в том числе и сам каганат. Но Альтшулер, поклоняющийся идолу «международной торговой империи», этого противоречия как бы не замечает. Хотя на самом деле четко отслеживает причинно-следственную связь: «Каганат был первым транснациональным концерном рахдонитов. За бесперебойной работой этого грандиозного «предприятия» следили евреи. Эта религиозная община со своим судопроизводством, развитой религиозной этикой обеспечивала через «менеджеров» управление «фирмой». Хазарский каганат, пытаясь избежать вооруженных конфликтов в своем многонациональном царстве, демилитаризировал население. Такая политика, безусловно, снижала опасность военных конфликтов внутри страны, но делала каганат уязвимым от внешней агрессии» (206). Уточним: смертельно уязвимым.
Каким же непреодолимым, генетически обусловленным обаянием должен обладать для еврея идеал торговой империи, чтобы до такой степени не замечать его недостатков! И этот образец будет окончательно навязан России?
О «ВЕРОТЕРПИМОСТИ» ИУДЕЕВ
ДРУГИМ, едва ли не более мощным, чем демилитаризация, фактором крушения Хазарии явилось то, что она была, по тем временам, наиболее «открытым обществом» из всех. Настоящим вавилонским смешением племен (до тридцати), рас, вер, наполнявших каганат, не считая данников (до 25 формально суверенных государств). Автор, не навязывая аналогий, не случайно напоминает ветхозаветное предание о захвате евреями «земли обетованной», где «пестрая смесь народов в Ханаане способствовала переходу власти к израильтянам» (53).
Альтшулер многозначительно подчеркивает, что «хазарское иго было довольно формальным» и что ежегодную дань, наложенную хазарами, «каждый двор мог выполнить без особых усилий» (27).
«Мы – добрые хозяева! Мудрые, справедливые Гвидоны. Наше бремя – легко. Наше иго – благо.» Вот тезис, который, «обкатав» на примере Хазарии, легко экстраполировать затем и на «демократическую Россию», и на «Великую Россию», и даже на «Империю».
Альтшулер постоянно говорит о «гибкости», «мудрости», «толерантности» и «добродушии» евреев – хозяев Хазарии. Он даже, явно модернизируя, указывает, что «речь идет о развивающемся быстрыми темпами законодательстве правового государства, которое еще и сегодня может служить образцом для некоторых наций. Атмосфера терпимости к иным верованиям и культурам в каганате была более благоприятная, чем где бы то ни было. Это обстоятельство во многом объясняет расцвет Хазарии и ее экономики» (40). Позднее Альтшулер с той же теплотой вспомнит доперестроечную Москву – “прежде уютную столицу коммунистического интернационала” (311).
«Хазары жили отнюдь не изолированно, их общество и культура были терпимыми и космополитичными, особенно в сравнении с северными соседями. Хотя каганат ревностно оберегал свою независимость, он был открыт практически для всех культур и религий. А.Кестлер считал, что именно такая позиция подготовила почву для “поразительного эффекта” – принятия хазарами иудаизма в качестве государственной религии” (46).
Это принятие иудаизма не было, впрочем, ни полным (настоящие евреи бывали в ужасе от знакомства с иудаизмом “а-ля хазары”, упрощенным и сведенным к обрезанию и празднованию субботы), ни тотальным (одновременно и параллельно сохранялись и христианство, и ислам, и язычество), ни прочным (арабский воитель Мерван, разгромив в 737 году хазар, даровал им мир в обмен на принятие ислама – и те согласились). В дальнейшем в столице Хазарии – Итиле – “суд вершили 2 еврейских, 2 мусульманских, 2 христианских и 1 языческий судья, то есть каждого судили по закону его веры. Такой смешанный “Верховный суд” отражал этническое многообразие каганата, где хазары-евреи были лишь “первыми среди равных” (132).
К чему привело такое положение? Такая древнейшая практика “самоливанизации”?
Альтшулер, хотя и превозносит по каждому поводу веротерпимость Хазарии, но тут же честно пишет: “Трения между тремя религиями сыграли огромную роль в крушении Хазарской державы”. Это признание важно и характерно. Во-первых, оно вынужденно содержит верную оценку, сделанную вопреки собственным установкам автора, а во-вторых, мы, таким образом, вновь видим автора в плену – вопреки всякой логике! - у своего излюбленного идеала. Ну не может он перешагнуть через генетическую память поколений: люба ему модель интернациональной торговой империи – и все тут!
(Я же осмелюсь порекомендовать читателю присмотреться: кто сегодня больше всего ратует за религиозный плюрализм и насаждает веротерпимость в России? Не те же ли, кто рекомендует сокращать армию и переводить ее на контрактную основу?)
Итак, несмотря на то, что “даже современного исследователя поражает веротерпимость хазар, терпимость к чужестранцам, свобода передвижения – необходимые условия торговли, которая стала экономической основой каганата”, приходится признать, что все эти и некоторые другие милые свойства, которые Альтшулер мечтал бы привить к России, не только не спасли каганат, но и стали основной причиной его недолговечности.
Логичен скорбный вывод автора: “Слишком открытой стране не оставалось места на этих просторах” (217). Смею полагать, нет ей места и посейчас.