Утверждение либерально-рыночных экономических основ России.

Новейшая экономическая история не может не вторгаться в экономическую политику, интерпретируя ее подчас в соответствии с политической ангажированностью. Естественно поэтому, что современная, особенно российская, экономическая и политическая литература изобилует предположениями о том, так ли были необходимы начавшиеся в конце 1991 года рыночные реформы российской экономики, тот ли набор мер они включали, в правильной ли последовательности проводились. Существующие на этот счет точки зрения можно сгруппировать в несколько основных категорий.

Во-первых, те, которые вообще отрицают необходимость радикального рыночного преобразования российской экономики и исходят из необходимости сохранения основ прежней хозяйственной системы при некоторой ее модернизации и придании ей дополнительного динамизма. Такой подход утверждается к книгах российских политиков левого направления - Г. Зюганова, Н. Рыжкова, Е. Лигачева и др., в статьях экономистов социалистической ориентации А. Бузгалина, А. Колганова и др. Они утверждают, что вообще весь комплекс реформистских идей был ошибочен и неприменим в российских условиях. Приватизация, либерализация внешней и внутренней торговли, борьба за финансовую стабилизацию, конвертируемость национальной валюты - это, по их мнению, меры, разрушительные для национальной промышленности и ухудшающие социальную ситуацию. Вместо них надо было сосредоточить усилия на так называемом наведении порядка в экономике по образцу пресловутых андроповских реформ 1982 - 1983 годов с госприемкой, жестким контролем качества продукции, повышением ответственности директората за работу предприятий, борьбой с нетрудовыми доходами и т. п.

Вторую группу составляют экономисты и политики, объявляющие, что рыночные реформы были в принципе необходимы, но не такие резкие, не такие радикальные, с гораздо более высокой степенью государственного участия в экономике и государственной собственности, протекционистской защитой отечественных производителей. В целом они вписываются в концепцию “особого российского пути” в экономической модернизации. Такого рода воззрения пропагандируются в работах экономистов Л. Абалкина, С. Шаталина, Д. Львова, О. Богомолова, Ю.Яременко, Н. Шмелева, а также высказываются политиками так называемого государственнического толка С. Глазьевым, Ю. Скоковым, А. Вольским, С.Федоровым, Ю. Лужковым и др. По их мнению, не нужно было проводить массовую приватизацию, либерализацию внешней торговли и валютного обращения, либерализацию цен, а сделать акцент на создании мощных финансово-промышленных групп и государственной селективной поддержке промышленности, обеспечению дополнительного, прежде всего государственного, спроса на продукцию российских товаропроизводителей.

Так, с точки зрения Л. Абалкина денежный навес, существенный дисбаланс между денежным и товарным предложением не был существенной проблемой. По его же утверждению, переход к рыночной экономике должен занять несколько десятилетий71. Для Ю. Яременко либерализация цен на энергоносители является инструментом гиперинфляции Поэтому необходимо сохранять двухуровневый характер экономики, в которой многие цены были бы под административным контролем. А. Руцкой связывает самые глубокие опасения с либерализацией цен и развитием торгово-посреднических и финансовых структур. Он также поддерживает идею замедления рыночных преобразований, смягчения их.

Для всех экономистов и политиков этой группы характерно, как верно подмечает А. Ослунд, полное игнорирование макроэкономических проблем как проблем политико-экономических, проблем сущности системной трансформации экономики и общества в России. Добавим, что не менее характерно для этой группы авторов и стремление к снижению темпов преобразований, градуализму экономической политики75.

Наконец, в особую третью группу можно выделить тех политиков и экономистов, которые хотя и имеют устойчивую репутацию истинных реформаторов, пропагандируют разного рода реформаторские проекты, но к реальной реформе предъявляют жесткие претензии: она, по их мнению, развивалась неправильно, не в соответствии с теорией, неверен был выбор последовательности действий - сначала необходимо было осуществить приватизацию, демонополизацию, формирование рыночных структур, а лишь затем - меры по финансовой стабилизации и либерализации экономики, причем опасность экстремально высокой инфляции оценивалась как незначительная. Это прежде всего Г. Явлинский и его сторонники Н. Петраков, А. Мельников, А. Михайлов и др.

Так, Н. Петраков считает, что осуществленная в начале 1992 года либерализация цен привела к потере контроля за экономическими процессами76. Он настаивает, что переход к рыночной экономике невозможен без сильного государственного регулирования и государственных программ создания рыночных инфраструктур. Г. Явлинский делал акцент на то, что ориентация на ликвидацию бюджетного дефицита и финансовую стабилизацию усиливает производственный спад77.

С течением времени, сталкиваясь с неумолимой логикой фактов, критики заметно смягчали свои позиции, тем не менее набор их претензий к реальным реформам оставался все тем же. Так, в обобщающей и носящей программный характер книге “Реформы для большинства” Г. Явлинский снова повторяет свои утверждения, что в ходе преобразований вовсе и не надо было ставить цели снижения инфляции ниже уровня 10 - 15 процентов в месяц, а следовало сосредоточиться на приватизации и создании рыночных инфраструктур, оставив решение стабилизационных задач до лучших времен.

3.5 Продвижение России к экономической самостоятельности

Возможность и необходимость осуществления именно этой программы (из многих имевшихся к тому времени) определило принципиально новое понимание закономерностей социально-экономического развития на постсоветском пространстве, сделавшее неизбежным самостоятельное проведение Россией экономических реформ вне увязки с позициями иных союзных республик. Зато в самой тесной увязке с политическими и институциональными реформами, означающими закрепление национально-государственного положения и статуса России и утверждение институтов капиталистического общественно-экономического строя.

В политическом смысле самым важным было то, что после августа 1991 года коренным образом изменилась ситуация в отношениях России с другими республиками бывшего СССР и союзным Центром. Вопреки существующей политической мифологии, придающей чрезмерное значение формальным политико-правовым актам, Советский Союз реально развалился 19-21 августа 1991 года и с этого времени существовал лишь номинально, а на самом деле не действовал ни как государственная машина, ни как орган проведения экономической и какой угодно другой политики. Вопрос был не в том, хороши или плохи принципы, на которых он был построен, а что делать в ситуации, в которой эти принципы не действуют. Республики по собственному усмотрению объявляли находящееся на их территории федеральное имущество своим, отказывались выполнять любые свои экономические обязательства перед Союзом. Фактически начался массовый неуправляемый процесс расхищения не только собственности, но и прав, обязательств, регламентов, управленческих процедур и т. п.

Реальностью оказалась ситуация, в которой Союза как политической и экономической реальности уже фактически не было, а спекуляций по поводу его сохранения было в избытке. Поэтому нужно было в кратчайшие сроки и в труднейших условиях найти способ выживания, а затем и развития страны, общества, народа в условиях скоропостижной смерти одного государства и явно эмбрионального состояния государства, идущего ему на смену.

Надо учесть, что до августа 1991 г. существовал некий промежуточный “союз” - союз республиканских коммунистических элит, которые боролись против Союзного центра, за собственные привилегии и бесконтрольное управление “своими” народами. Поэтому руководство России в противоборстве с тоталитарным Центром и в подготовке к реформам могло опираться на поддержку ряда лидеров союзных республик. Однако после августа, после фактического распада союзного государства фиктивность такой альтернативы стала очевидной: на передний план вышли объективные противоречия интересов России и других республик. Эти противоречия были связаны с разницей масштабов экономик, ресурсного потенциала, а также понимания перспектив исторического развития и, наконец, политического веса в глазах международного сообщества.

Для остальных бывших союзных республик сохранение сложившихся ресурсопотоков и финансово-экономических отношений (при том, что продолжалось обсуждение вопросов о едином экономическом пространстве и ценностях хозяйственной интеграции) в принципе открывало бы возможность реконструировать свои экономики за счет России. Для России же это означало серьезную дополнительную нагрузку на экономику, подрывающую возможности ее социально-экономического возрождения.

Россия не имела серьезных препятствий к установлению прямых связей с международным сообществом, в том числе международными политическими и финансово-экономическими организациями, к признанию ее полноправным субъектом международного права. Она была естественным правопреемником СССР в сфере международно-правовых отношений. Для других бывших союзных республик (кроме Прибалтики) это была серьезная проблема, им важно было форсированно обрести формальные атрибуты независимости, уйдя от сопутствующего решения комплекса сложных межреспубликанских проблем.

Упрощенно говоря, интересам других республик соответствовала схема “экономический союз при немедленной политической независимости”, по сути означавшая обобществление российских финансово-экономических ресурсов при приватизации союзного политико-правового наследства. Интересам России соответствовала схема “скорейшее достижение экономической независимости при сохранении на переходный период политического союза”.

По нашему мнению, принятие позиции экономический союз при немедленной политической независимости объективно толкало бы к обострению экономических и социально-политических конфликтов (раздел бюджетного пирога, поиск ответственных за недофинансирование той или иной сферы, латентный протекционизм, воспроизводство хозяйственного двоевластия союзных и республиканских органов), к постоянным колебаниям финансово-кредитной политики, формирующейся в ходе межреспубликанских компромиссов, углублению инфляционного кризиса и т. п., а поэтому и к хронической политической нестабильности, социальной напряженности, свертыванию демократии на территории бывшего СССР.

С точки зрения межреспубликанских отношений форсированное обретение независимости при неурегулированности взаимных претензий ведет к созданию крупных зон политической напряженности, использованию русского национального меньшинства в республиках как фактора политических конфликтов и политико-экономического шантажа России, стимулирует сепаратизм в российских автономиях,

В военно-политической области это означало бы образование новых ядерных государств с неустоявшимися межгосударственными отношениями и границами, появление на рубежах России новых крупных наступательных потенциалов, вступление России в международное сообщество не в качестве великой державы - правопреемника бывшего Советского Союза, а в качестве нового, молодого субъекта международного права со всеми вытекающими отсюда проблемами.

В этой ситуации единственно ответственной политической позицией явилось немедленное начало реализации стратегии обретения Россией полноценной экономической независимости, самостоятельное проведение реформ, к которым могут присоединиться (а точнее, не могут не присоединиться) другие республики.

Сама политико-экономическая логика данного этапа исторического развития делала Россию лидером реформирования хозяйства на территории бывшего СССР. Россия владеет подавляющей частью экспортного потенциала бывшего СССР, а значит лишь она может взять на себя ответственность по обязательствам по внешнему долгу, что позволяло ей соответственно претендовать на золото-валютные авуары, собственность за границей и долги иностранных государств Советскому Союзу. Россия становилась естественным ведущим партнером западных государств и международных финансовых организаций. Россия обладает весьма емким внутренним рынком, потенциалом экспортных базовых ресурсов, легко переориентируемых на развитые страны. Это привязывает к ней внешнеэкономическую политику остальных республик, по большей части не имеющих такой возможности. Наконец, Россия контролирует основные компоненты межреспубликанской производственной инфраструктуры, обладая материальной и кадровой базой управления транспортной, коммуникационной и энергетической системами.

Исходя из этого, реалистичным представляется курс на отказ от долгосрочных всеобъемлющих экономических союзов, от создания постоянно действующих надреспубликанских органов общеэкономического управления. На уровне политико-экономической конкретики это означало четкое ограничение полномочий и сроков действия созданного к тому времени Комитета по оперативному управлению народным хозяйством (председатель - И. Силаев, заместители председателя - Г. Явлинский, Ю. Лужков, А. Вольский), исключение его попыток проводить самостоятельную экономическую политику.

С этим связано и отстаивание идеи об обязательном признании всей государственной собственности на территории России российской собственностью, а также о необходимости российского государственного контроля над всей инфраструктурой эмиссионного хозяйства и банковских расчетов в рублевой зоне до тех пор, пока она сохраняется. Альтернативой этому могло быть лишь создание механизмов проведения эффективной и жесткой денежной политики (и в этом - и только в этом - случае - сохранение единства денежной и банковской систем на территории бывшего СССР). Как показала, однако, политическая практика последующих лет, создание таких механизмов оказалось делом практически нереализуемым даже для гораздо более простого случая - попытки создания денежного союза двух государств (Россия и Белоруссия).

Подтвердился и прогноз разработчиков программы российских экономических реформ о формировании в первые годы реформ значительного отрицательного сальдо платежного баланса республик в расчетах с Россией, делающего позиции России в финансово-экономических переговорах и взаимодействиях с республиками заведомо более сильной.

В бюджетной и налоговой политике Программа-91 предлагала курс на консолидацию российского и союзного бюджетов при финансировании и контроле армии и внешнеполитической деятельности и соответствующих учреждений, осуществляемом Россией. В области ценообразования была зафиксирована необходимость постепенного переходного режима к системе межреспубликанских расчетов по мировым ценам.

И с точки зрения ретроспективной, и с точки зрения перспективной важно вычленить содержательные различия названных выше двух основных концепций реформирования экономики, доставшейся в наследство от социализма: концепции Гайдара и Явлинского.

Явлинский по существу предлагал сохранение крупномасштабного перераспределения финансовых и материальных ресурсов из России в другие республики при постоянных колебаниях денежно-финансовой политики в ходе межреспубликанских согласований и нерегулируемых возможностях экспансии денежной массы из остальных республик в Россию.

Гайдар же предлагал ограничить перераспределение ресурсов из России исключительно прямым финансированием армии, МИДа и других важнейших союзных структур, ввести российский контроль за денежным обращением при переходе к конвертируемости рубля, выдвигалось требование его поддержки, как российской национальнойвалюты.

Курс, предлагаемый Явлинским, по существу, означал сдерживание экономической реформы в России вследствие ориентации на совместное ее осуществление в республиках-членах экономического союза, что делало ее явно неадекватной драматизму сложившейся политико-экономической ситуации.

Курс Гайдара означал, напротив, ориентацию на максимально быстрое осуществление экономической реформы в России, не сдерживаемое возможными реакциями других республик, позволял срочно запустить рыночные механизмы обеспечения жизнедеятельности общества и, следовательно, обеспечить некатастрофический сценарий системной трансформации в России.

3.6 Сущность социально-экономических преобразований переходного периода в России

Можно выделить еще несколько моментов, отличавших Программу-91 не только от программы Явлинского, но и от других довольно известных в ту пору и конкурировавших с ней программ Сабурова, Шаталина, Абалкина и др.

Во-первых, Программа-91 исходила из полного отрицания возможностей “особого пути” развития российской экономики и, подобно большинству опробованных в мировой практике стабилизационных программ, сосредоточивалась прежде всего на вопросах реформирования и оздоровления денежного сектора.

Во-вторых, Программа-91 была не только программой экономических реформ, но и (может быть, в первую очередь) программой формирования национальной государственности в России (прежде всего суверенности российского хозяйственного законодательства, национальной денежной программы, национальной валютной системы, собственной налоговой, бюджетной и внешнеэкономической политики, государственной собственности и инструментов государственного регулирования экономики).

По существу, философия и идеология преобразований задается в двух документах из указанного выше программного пакета - “Стратегия России в переходный период” и “Ближайшие экономические перспективы России”. Все остальные документы - а их несколько десятков - это скорее технологические карты, определяющие, что нужно делать и какие нормативные акты для этого потребуются.

В целом программный документ “Стратегия России в переходный период” определил принципиальный курс на экономическую независимость при “мягком” политическом союзе, который был принят президентом Ельциным и затем реализовывался на практике правительствами Гайдара и Черномырдина. Сутью его было не только проведение жизненно необходимых экономических реформ на основе маркетизации, либерализации, приватизации и финансовой стабилизации, но и создание российского национального государства со всеми его необходимыми атрибутами, прежде всего устойчивой и конвертируемой национальной валютой, налоговой системой, бюджетом, пограничными и таможенными службами, эффективной денежной системой, национальным банком.

Второй из важнейших документов, разработанных группой Гайдара, “Ближайшие экономические перспективы России”, определял философию стабилизационной и реформистской политики в условиях формирования институтов национальной государственности в России. Впервые в нем был сделан вывод, который затем неоднократно варьировался в последующих программных документах российских реформ, о том, что экономическую политику ближайшей перспективы определяет не идеальный замысел реформаторов, а сочетание трех кризисов, оставленных России в наследство рухнувшей экономикой Советского Союза:

- инфляционного кризиса (крупные макроэкономические диспропорции проявляются в ускоряющейся открытой инфляции и остром дефиците на всех товарных рынках),

- платежного кризиса (острый дефицит золотовалютных ресурсов и подрыв кредитоспособности страны ведут к вынужденному резкому падению импорта) и, наконец,

- системного кризиса (утрата органами государственной власти на всех уровнях способности регулировать ресурсопотоки).

Не повторение стандартных стабилизационных программ, а эти российские политико-экономические реалии заставили группу Гайдара определить финансово-денежную сферу как первичное звено стабилизационных и реформаторских усилий.

Дело в том, что в отличие от приватизации, демонополизации, формирования рыночных структур финансовая стабилизация может быть достижима даже в краткосрочной перспективе, для чего нужны лишь политическая воля властей и профессионализм исполнителей (практика последующих лет показала, что как раз политической воли реформаторской власти часто бывало недостаточно для преодоления политической воли ее оппонентов в условиях фактического двоевластия, вследствие чего макроэкономическая стабилизация оказалась отложенной, затянулась на целых четыре года - впрочем, это тема последующих глав книги).

Без достижения финансовой стабилизации невозможно в условиях паралича нерыночных механизмов организации ресурсопотоков сформировать соответствующие рыночные механизмы и таким образом избежать более чем реальной угрозы жизнеобеспечению населения, как невозможно и переключение предпринимательской активности из спекулятивной в производственную сферу, привлечение в нее как отечественных, так и зарубежных инвестиций.

Программа реформ в ее первоначальном варианте связывала успех макроэкономической стабилизации с одновременным введением российской национальной валюты. Имелось в виду на первом этапе осуществить не либерализацию в полном смысле этого слова, а упорядочение, реструктуризацию и существенное повышение общего уровня цен (примерно как это сделало последнее коммунистическое правительство Раковского в Польше). При этом в течение некоторого времени, ориентировочно полгода, должна была сохраняться ситуация подавленно-открытой инфляции. А уже затем предполагалось осуществить полномасштабную либерализацию цен с одновременным включением мощного механизма макроэкономической стабилизации, основным элементом которого и стало бы введение российской национальной валюты, отсекающее внероссийские источники предложения денег.

Однако уже в конце ноября 1991 года от этой идеи пришлось отказаться, поскольку практика работы в правительстве, открывшаяся дополнительная информация о реальном социально-экономическом положении страны показали, что еще полгода ситуации подавленно-открытой инфляции, быстрого роста цен и сохранения товарных дефицитов страна просто не выдержит, и кредит доверия правительству к моменту “настоящих” реформ, “настоящей либерализации” окажется исчерпанным. Поэтому пришлось пойти на вариант немедленной либерализации цен, хотя и с риском дестабилизирующего давления рублевой денежной массы из бывших союзных республик.

Это было проявлением политического реализма, так как на практике разделение денежных систем потребовало более значительного времени, чем предполагалось первоначально, эта работа осуществлялась со значительными трудностями и в несколько этапов. Во многом это было связано с мощным лоббизмом в пользу сохранения рублевой зоны, который осуществляли промышленники России и других республик бывшего СССР, правительства этих республик, широкий спектр российских политических сил от Руцкого до Явлинского. К сожалению, в числе адвокатов рублевой зоны на начальном этапе оказались и такие авторитетные организации как Международный валютный фонд и Комиссия европейского сообщества.

В этих условиях быстрое введение новой валюты оказалось невозможным. Не только по указанным политическим причинам, но и по причинам технологическим - требовалось значительное время для разделения счетов банков бывших союзных республик. Соответственно, пришлось расстаться с надеждой сократить за счет отсечения денежной массы, генерируемой в других республиках бывшего СССР, денежный навес и денежные потоки. Это крайне затруднило достижение финансовой стабилизации. Первый реальный шаг к ликвидации рублевой зоны и утверждению российской национальной денежной и валютной системы - разделение безналично-денежного оборота посредством введения корреспондентских счетов центральных банков бывших союзных республик в ЦБ России - удалось осуществить в июле 1992 года, но остальные меры вводились еще долго. Только в апреле 1993 года удалось прекратить практику предоставления странам СНГ так называемых технических кредитов для торговли с Россией.

67) Социальные преобразования на рубеже XX–XXI вв., новые отношения государства, общества и человека