Рейтинги политиков, или Почему у нас так плохо с прогнозами?
Изучение психологии электорального процесса предполагает анализ смены предпочтений, происходящих в массовом сознании избирателей. Объекты этих предпочтений — политики, особенно те, кто стремится занять место в законодательной ветви власти. Кандидаты в депутаты по-разному воспринимаются избирателями на разных этапах электорального процесса. В начале кампании многие из них (за исключением наиболее «раскрученных») едва узнаваемы — к концу кампании их образы входят в наше сознание столь же прочно, как, например, кофе «Чибо». Телевидение, визуальная и аудиальная реклама делают кандидатов если не популярными, то значительно более узнаваемыми к моменту, когда гражданам предстоит выбрать среди претендентов того, кто будет представлять их интересы.
Одной из наиболее распространенных процедур учета процессов, происходящих в общественном мнении, является измерение рейтингов политиков, или их места среди политических приоритетов в сознании избирателей. С точки зрения политика, замер его рейтинга на каждом этапе кампании — это некий инструмент, с которым он может сверять, нравятся ли избирателям его действия или нет. Для избирателя рейтинги также являются неким мерилом относительного успеха одного полтика по сравнению с другим. С точки зрения политического аналитика, эти рейтинги могут рассматриваться как один из инструментов прогноза. Однако с прогнозами, построенными на основании измерения рейтингов, дело обстоит весьма не просто.
Попробуем разобраться в том, почему высокий рейтинг политика в ходе избирательной кампании отнюдь не всегда гарантирует ему победу на выборах. Это вопрос важен и практически. Многим политическим консультантам приходится после выборов объясняться со своими клиентами, оказавшимися в числе проигравших, вопреки прогнозам, полученным в ходе опросов общественного мнения. Но важен этот вопрос и теоретически. До сих пор нет ясности, почему и когда установка на политика, его рейтинг среди других претендентов соответствуют или не соответствуют поведению избирателей в момент голосования.
В ходе политической социализации формируется весь набор установок, который становится для личности источником последующего поведения. Чем интенсивнее, стабильнее и информативнее установка, тем вероятнее, что личность будет действовать в соответствии с ней. Однако прогнозы, основанные на анализе установок (особенно мнений), далеко не всегда совпадают с реальным политическим поведением. Довольно точными получаются предсказания о простых и рутинных формах политического поведения, особенно в условиях стабильного политического процесса. Например, в Великобритании выборка из 1500 человек дает прогноз голосования на выборах с ошибкой, не превышающей 3%.
Однако объяснительная способность исследований такого рода также ограничена. Так, в США опрос общественного мнения в округе Нью-Гемпшир в 1966 г. показал, что рейтинг сенатора Юджина Маккартни опережает рейтинг Линдона Джонсона. Было известно, что Маккартни является главной фигурой оппозиции вьетнамской войне. Многие наблюдатели интерпретировали его первенство в глазах общественного мнения как торжество левых убеждений. Однако дальнейшие события показали, что большая часть сторонников Маккартни — это «ястребы», разочаровавшиеся в политике Л. Джонсона и ожидающие более энергичных военных действий*.
* Convers P., Mille W.,Rysk I., Wolf. F. Continuity and Change in American Politics. APSR. Vol. 63. № 4. P. 1083 - 1105.
В российской политике точность предсказаний электорального поведения, основанная на измерении политических установок в форме мнений, оказалась весьма низкой. Так, не оправдались прогнозы выборов 1993 г. Политологи жаловались, что замеры установок в день выборов не совпадали с данными голосования: в ходе опросов респонденты говорили, что им нравятся демократы — а голосовали за Жириновского.
Это явление объясняется рядом причин. Во-первых, с внутренним противоречием между разными компонентами установки: между эмоциональным и когнитивным, когнитивным и поведенческим. Так, опрошенные могли критически отозваться о том или ином политике и одновременно симпатизировать ему. Поведенческие реакции при этом оказались ближе к бессознательно-эмоциональным компонентам установки, чем к рационально-когнитивным.
Вторая причина неэффективности прогнозов — так называемая спираль умолчания — термин, введенный известным исследователем общественного мнения Э. Ноэль-Наойанн*. В своих работах она доказывает, что если мнение респондента отличается от мнений людей его социального круга, то он старается не высказывать публично свои взгляды. Более того, когда дело дойдет до реального поведения, он вполне может поступить в соответствии не со своими установками, а в соответствии с мнением большинства, как он себе его представляет. Поэтому столь важно учитывать разницу между ожиданиями респондентов в отношении той или иной партии или лидера и их собственным намерением за них голосовать. Так, согласно опросам, проведенным перед выборами 1995 г., успеха коммунистической партии Российской Федерации ожидали 30%, что на 5% превышает числа избирателей, которые собирались голосовать за эту партию; 19% считают, что может победить партия Жириновского, что на 8% превышает число тех, кто собирается проголосовать за ЛДПР**.
* Noelle-Neumann E. The Spiral of Silence: Public Opinion — Our Social Skin. — Chicago, 1994.
** Shlapentokh. V. The 1993 Russian Election Polls // Public Opinion Quarterly, 1994. Vol. 58. P. 579-602.
Третья причина, объясняющая несоответствие установок и реальным поведением — сам тип политического поведения. Известно, что формы политического поведения, имеющие более сильную эмоциональную окраску (террористические, экстремистские, расовые, националистические выступления, бунты и т.п.), плохо поддаются прогнозированию с помощью исследования установок. По данным С. Макфейла в исследовании расовых беспорядков соответствие между установками и реальным поведением составляло всего 8 — 9% выборки*.
* McFail C.Civil Disorder Participation//American Sociological Review, 1971. № 36. P. 105.
Политологи и социологи постоянно ищут инструменты для более адекватного диагноза и прогноза политического поведения российских избирателей, особенно в момент предвыборной гонки. До сих пор измерение политических установок на партии, лидеров, политические события и т.п. давали результат, позволяющий весьма приблизительно предсказывать, как эти установки воплотятся в собственно поведение, т.е. выбор избирателя. Жесткие социологические методы замера мнений, предусматривающие прямые вопросы респондентам, как правило, дают хороший результат лишь в случае наличия достаточно устоявшегося мнения, рационального осознания респондентами своих политических интересов и устойчивого расклада политических сил, который позволяет гражданину идентифицировать себя с той или иной партией, движением, лидером.
Все эти условия не соблюдаются в нынешнем политическом процессе. Устойчивых предпочтений у избирателей пока практически нет — они только складываются и за последние несколько лет многократно менялись. Политической идентификации с партиями и движениями не возникает в силу неразвитости самих партий и их полной неспособности быть каналом выражения рациональных интересов граждан. Мелькание лидеров на национальной политической сцене также не позволяет говорить об устойчивости политического процесса. Исследования многих политологов последнего времени свидетельствуют о падении интереса к политике и росте негативных оценок всех политических деятелей. Правда и то, что компетентность наших граждан не всегда высока.
В этой ситуации следует прежде всего задаться вопросом: на основании чего избиратели делают свой политический выбор? В какой мере их решение является результатом скорее веры, а в какой — диктуется рациональным выбором? Каковы пределы доверчивости избирателей по отношению к политической рекламе, которую кандидаты используют как метод манипуляции избирателями во время выборов? Сохранилась ли та открытость российских граждан для политической манипуляции, которая досталась в наследство от старой политической системы в виде привычки верить радио- и телепередачам, газетам и высокопоставленным государственным деятелям?
Вопрос о том, соответствуют ли публикуемые рейтинги, полученные в результате опросов общественного мнения, действительному положению вещей, должен волновать не столько избирателей, сколько самих политиков. Это инструмент предназначен для контроля кандидатов и их штабов эффективности своей работы.
Правдивость рейтингов зачастую зависит от того, проводят ли их независимые исследовательские центры или «свои» специалисты, нередко зависящие от реакции «хозяина». Умышленный обман и подтасовка встречаются, о чем свидетельствует опыт предыдущих кампаний. Один из кандидатов в президенты, проигравший выборы и набравший ~ 1% недавно во всеуслышание заявлял, что согласно его данным, у него — 20% голосов. Неоднократно сомневался в достоверности опросов общественного мнения и М.С. Горабчев.
Искажение реальной расстановки сил возможно как в результате недобросовестности или некомпетентности социологов, так и в результате своего рода самообмана и самих политиков, и работающих с ними специалистов. Поражает упорное нежелание многих политиков видеть очевидное. На парламентских выборах 1995 и 1999 гг. многие из них до последней минуты верили прогнозам своих штабов о том, что они перешагнут 5%-ный барьер.
Еще одна проблема — ангажированность социологов; некоторые из них путают две разные роли: независимых экспертов и членов той или иной команды. Мы уже слышали весьма тенденциозные комментарии рейтингов претендентов, данные их политическими консультантами. Это уже настоящая манипуляция общественным мнением. Надо сказать, что социологи также становятся жертвами собственной ангажированности. Так, во время выборов 1995 г. одна из наиболее авторитетных организаций, проводящая опросы потеряла в своей выборке избирателей, голосовавших за Анпилова, составлявших почти 5% электората. Произошло это не по технической небрежности, а в силу политической установки тех, кто проводил опрос: они были сторонниками демократов.
Думается, что общественность сейчас нуждается не столько в рейтингах, сколько в толковой просветительной работе, предусматривающей объяснение политических и правовых аспектов выборов.
Другой вопрос — что отражают рейтинги, как их «читать»? Действительно ли повышается рейтинг Б. Немцова или В. Путина и снижается рейтинг Г. Зюганова? Как будет изменяться рейтинг в оставшееся до следующих выборов время? И главное, означает ли это возможность того, что те люди, которые уверенно называют избранного ими кандидата, действительно проголосуют за него в день выборов?
Следует учитывать, что опросы фиксируют ситуацию на данный момент и не могут быть единственным инструментом прогноза. Они «цепляют» наиболее поверхностный слой установок электората. К тому же, решение человека о том, за кого он будет голосовать, основано на двух «китах»: на наших осознанных интересах и на чувствах. Надо сказать, что последнее — область не столько социологии, сколько политической психологии. Опросы — слишком грубый инструмент, чтобы определить подлинные мотивы голосования. Во всяком случае их явно недостаточно, чтобы получить объемное представление об общественном сознании.
Так, как показывают наши исследования, за последние годы вопреки всем разговорам о деполитизации, оценки наших избирателей стали более зрелыми и компетентными. Они очень квалифицированно судят о моральных и психологических качествах, политических взглядах и внешности кандидатов. В отличие от 1993 и 1995 - 1996 гг. их выбор в конце десятилетия имел более рациональную основу: избиратели склонны реагировать не столько на внешность, знакомое лицо или риторику претендента, на политический пост, а на его позицию и дела. Конечно, разрыв между осознанным интересом и бессознательными эмоциями сохраняется. Но острота «политического зрения» повысилось.
Профессия — выборы
История демократических выборов в современной России дает основание утверждать, что именно этот институт оказал решающее воздействие на трансформацию политической системы и формирование гражданского общества. Гарантия проведения законных выборов органов власти — политический фактор, от которого будет зависеть и стабильность, и само существование власти.
Практика проведения выборов, однако, показывает, что возможность граждан воздействовать на механизм избрания власти обусловливается не только формальными правом избирать и быть избранным в соответствии с законом, но и рядом других важных факторов, в частности уровнем профессионализма тех, кто в них участвует: самих политиков, аналитиков, консультантов, журналистов и, конечно, избирателей, способных сделать свой гражданский выбор осознанно и со знанием дела. Попробуем оценить уровень профессиональной зрелости всех участников избирательного процесса, достигнутой за последнее десятилетие.
Политиказа последнее десятилетие стала профессией для слоя людей, ставших, по существу, новым политическим классом. Среди них есть и новое поколение представителей исполнительной власти, научившихся действовать в новых политических условиях, и несколько поколений законодателей, получивших уже немалый опыт парламентской деятельности, прошедших сквозь выборы разного уровня. Последних можно условно разбить на два типа. Первый — это политики-одиночки, не связанные с партийной машиной или получающие от нее минимальную поддержку, действующие на свой страх и риск. Если на выборах 1993 — 1995 гг. они составляли большинство, так как были неразвиты партийные или групповые механизмы поддержки, то в последние годы их шансы становятся все меньше, хотя среди них есть весьма опытные люди, научившиеся весьма успешно использовать профессиональную помощь на выборах. Следует отметить и то, что за годы работы в Думе большинство из них приобрело профессиональный опыт, в частности опыт законотворчества и опыт публичных выступлений. Они научились разговаривать со своими избирателями.
Второй тип политиков предпочитает групповую игру, когда вхождение в партийный список не требует особых личных качеств или заслуг, кроме умения договариваться с партийным руководством. Не случайно поэтому широкая публика не знает большинства депутатов Думы и не знакома с их деятельностью. Уровень профессионализма этих политиков, хотя и повысился, но для большинства из них политика оказалась лишь синекурой, а отнюдь не профессией. Для одних депутатов место в Думе является гарантией неприкосновенности, для других — доходным местом, для третьих — средством удовлетворения амбиций. Исключение составляют лишь руководители фракций и несколько наиболее ярких депутатов, которые еще раз демонстрируют, что они — исключение из правила.
Термином «аналитики»могут обозначаться совершенно различные профессиональные группы. Так, есть политические партии, движения и отдельные команды, где в аналитическую группу включаются спичрайтеры, на долю которых приходится составление речей и текстов для размещения в СМИ. В других командах работа аналитиков строится на данных социологов, которых, как правило, привлекают на этапе непосредственной подготовки к выборам. Реже в аналитическую группу входят политологи-теоретики, способные создать политическую программу и дать систематический анализ политического процесса. В некоторых политических командах в роли аналитиков выступают специалисты по связям с общественностью, которые занимаются креативной работой, связанной с разработкой «интриги» кампании, слоганов и других технологических средств. Нередко к числу аналитиков относят и психологов, обеспечивающих психологическое сопровождение политика в ходе кампании, и консультантов поимиджу. Тот факт, что в большинстве политических организаций все эти функции выполняют одни и те же люди, свидетельствует о низком уровне разделения труда.
Очевидно, что каждая из перечисленных профессиональных групп, необходима для обеспечения нормальной работы кандидата, но уровень эффективности этих специалистов зависит не только от их опыта и знаний, но и от степени их востребованности политиком, от умения менеджера кампании организовать их совместную работу. Как показывает опыт, за единичными исключениями, политики (не говоря об их спонсорах) не осознают важности каждой из выполняемых разными специалистами функций и их сочетания в ходе кампании, а нередко и просто не знают, что необходимо делать для привлечения внимания избирателей. Этим нередко пользуются недобросовестные консультанты, предлагая кампанию «под ключ», но реально обеспечивая лишь самый примитивный набор услуг.
Если говорить об аналитической работе в узком смысле слова как об анализе тенденций политического развития и прогнозе поведения различных участников политического (в том числе и избирательного) процесса, то за последнее десять лет прогресс здесь оказался не слишком значительным. Прежде всего каждая партия и движение, каждый крупный политик стремится обзавестись собственной аналитической службой. Собственные аналитические центры сегодня есть у крупных газет, государственных структур, финансовых магнатов и у крупных организаций (Сбербанк, Газпром и др.) Это связано с желанием иметь собственные (и желательно дешевые) источники информации.
Все ведомственные аналитические структуры страдают одним и тем же недугом: они стремятся угодить начальству и вольно или невольно искажают информацию. Известно, что, например, Б. Ельцину не докладывали неприятную информацию. К тому же нередко аналитические записки нужны не столько для того, чтобы лица, принимающие решения, действительно могли опереться на серьезные разработки исследователей, сколько для того, чтобы «оправдать» то или иное уже принятое решение. Независимая аналитическая экспертиза как была, так и остается в России чрезвычайно мало востребованной.
Возникшие в последние годы частные аналитические центры, будучи поначалу независимыми, очень скоро стали обслуживать те или иные крупные политические группы. Выступая в СМИ в роли независимых экспертов, сотрудники этих центров на самом деле возвращаются к старой советской практике пропаганды в ее самом примитивном виде, давая весьма пристрастные оценки политической ситуации и все больше подрывая доверие к профессии политолога.
Между тем в обществе существует настоятельная потребность не только в получении точной и достоверной информации о подготовке к выборам и расстановке политических сил, но и осознании значения и смысла происходящего. Эта потребность удовлетворяется не полностью, что ограничивает гражданскую активность и препятствует «профессионализации» еще одного участника избирательного процесса — собственно граждан.Правда, следует подчеркнуть, что участие в выборах на протяжении последнего десятилетия лишило наших избирателей политической «невинности» и укрепило рациональность их выбора. За последние годы они стали меньше поддаваться на маккиавелиевские приемы черного PR и точнее определять соответствие политических ярлыков предлагаемому «товару».
Одновременно с позитивными процессами гражданского созревания и более точного восприятия политической информации нарастают и негативные тенденции. «Непрозрачность» российской политики, отсутствие заинтересованности власти в реальном волеизъявлении народа, грязные выборные технологии, — все это резко снизило и политический интерес и гражданскую активность. Результатом непосредственного знакомства избирателей с политикой оказалось катастрофическое падение доверия к власти и ее представителям, разочарование в политиках всех цветов политического спектра, пассивность. «Мелькание» одной и той же небольшой группы лидеров (по нашим данным, в массовом сознании число политиков, известных избирателям, не превышает в последние годы 40 имен) вызывало психологическую усталость и ощущение отсутствия реального выбора. Отсюда потребность в новых именах и свежих политических идеях, которую известные политические деятели и партии пока удовлетворить не могут.
Если подвести итог развития политики как все более профессионализирующейся сферы деятельности, то следует отметить, что все три группы акторов избирательного процесса прошли за эти годы немалый путь развития. Политики,без сомнения, стали превращаться в особую страту, обретающую все черты профессии, хотя по-прежнему плохо осознающую общность своих групповых интересов. Политологи-аналитики, по крайней мере та их часть, которая занимается прикладными проблемами, быстро оформляются в профессиональный клан, в котором ценятся не столько профессиональные знания, сколько практический опыт участия в кампаниях и деловая хватка. По существу у нас на глазах происходит становление новой профессии — профессии политических технологов,спрос на услуги которых постоянно растет, так как в стране постоянно один раз в 4 года проводятся выборы в органы власти разного уровня, в которых участвуют, по разным оценкам, от 17 000 до 200 000 специалистов. По неофициальным данным объем рынка подобного рода услуг оценивается примерно 1 млрд долл. И, наконец, избирателибыстро освоили свою роль в новой политической системе, несмотря на известное разочарование в результатах участия в выборах. Как показывают опросы, российские избиратели не готовы полностью устраниться из этого процесса и предоставить решать свою судьбу «начальству». Выборы стали не формальной, а действительно существенной демократической процедурой, угроза отмены которой вызывает протест.
Вопросы для обсуждения
1. Опишите психологический контекст последних выборов в вашем регионе.
2. В какой степени в этих выборах был использован «черный PR»? Оказал ли он воздействие на избирателей?
3. Что такое политический рейтинг и как его измеряют?
4. Представители каких психологических специальностей участвуют в избирательной кампании?
Литература
1. Амелин В.Н., Левчик Д.А., Устименко С.В. Воюют надписи. Имидж кандидата и способы его актуализации. — М., 1995.
2. Базаров Т.Ю., Аксенова Е.А. Рекомендации по планированию избирательной кампании // Вестник Госслужбы, 1993, № 10. С. 20 — 33.
3. Бирюков Н.И. Возможно ли в современной России прогнозировать массовое электоральное поведение? / Проблемы консолидации российской политики (круглый стол) // Полис, 1997. № 1. С. 109 — 128.
4. Горяинов В.П. Динамика и прогнозирование рейтинга доверия к политическим лидерам России // Полис, 1997. № 4. С. 57 — 77.
5. Дилигенский Г. За что голосовала Россия? // Власть, 1996. № 2. С. 32 — 37.
6. Охотский Е.В. Столичные власти в восприятии служащих и населения // Социс, 1996. № 4.
7. Сатаров ГА. Политическая жизнь сквозь призму установок населения: структурные рейтинги // Российский монитор. Архив современной политики, 1992. Вып. 1. С. 149 — 166.