Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 16 страница

Разрешается такой прием, как оттягивание возра­жения.

К нему прибегают в том случае, если возражение на тезис или аргумент не сразу приходит в голову. Обычно человек находит бо­лее четкие возражения только после спора (часто это называют поздним умом), в нужный же момент есть лишь «ощущение», что мог бы ответить на выпад, но мысли не выстраиваются в стройную логическую цепочку. В подобной ситуации можно начать задавать вопросы в связи с приведенным доводом, представляя это простым выяснением сущности сказанного или осведомлением вообще. Про­стительным будет обращение к затягиванию возражения и в том случае, если возникает необходимость более тщательно обдумать выдвигаемый тезис или аргумент с их кажущейся правильностью.

Недопустимымисчитаются следующие виды уловок: непра­вильный выход из спора, срывание спора, «довод к городовому», «палочные» доводы.

Выход из спора происходит в том случае, если один из участников спора не в состоянии поддерживать аргументативную деятельность в силу слабости собственной позиции в данном споре.

Срывание спора производится путем постоянного перебивания оппонента, демонстрации нежелания слушать его и т. п. К большому сожалению, к такой уловке прибегают даже при диало­ге по поводу общественно и социально значимых проблем на самом высоком уровне. В недавней истории печально знаменита в этом от­ношении реакция депутатов на выступление академика А. Д. Саха­рова на I съезде народных депутатов СССР в июне 1989 года.

«Довод к городовому» как прием подавления противника в споре активно применяется в условиях тоталитарных обществ. Обычно это происходит следующим образом: предлагае­мый противником тезис или аргумент объявляется опасным для общества или государства. В любом случае эти уловки направлены на прекращение невыгодного для одной из сторон диалога спора.

Если же целью спора является «убеждение» оппонента любой ценой, то прибегают к так называемым «палочным» дово­дам. Этот вид уловки можно определить как особую форму ин­теллектуального и психологического насилия. Суть его заключает­ся в том, что участник спора приводит такой довод, который оппо­нент должен принять из боязни чего-либо неприятного, опасного или на который он не может правильно ответить по той же причине и должен или молчать, или придумывать «обходные пути».

Разновидностью вышеуказанных уловок является такой при­ем, как «чтение в сердца х». При этом оппонент не заинтересован разобраться в том, что сказал противник, а пытается определить мотивы, по которым он это говорит или каким-то образом поступает. Пример такого способа ведения спора описан А. П. Чехо­вым в рассказе «Именины»:

«— Потрудитесь мне объяснить, что это значит? Я вас спра­шиваю!

— ...Надоело, Ольга! Честное слово, я утомлен, и мне теперь не до этого... Завтра будем браниться.

— Нет, я тебя отлично понимаю! — продолжала Ольга Михайловна. — Ты меня ненавидишь! Да, да! Ты меня ненавидишь за то, что я богаче тебя! Ты никогда не простишь мне этого и всегда будешь лгать мне!... Сейчас, я знаю, ты смеешься надо мной... Я даже уверена, что ты женился на мне только затем, чтобы иметь ценз и этих подлых лошадей...

Петр Дмитрич уронил газету и приподнялся. Неожиданное оскорбление ошеломило его. Он детски беспомощно улыбнулся, растерянно поглядел на жену и, точно защищая себя от ударов, протя­нул к ней руки и сказал умоляюще:

— Оля!»

К таким же разрядам уловок нужно отнести и инсинуа­цию. Если одному из участников спора необходимо подорвать доверие к своему противнику, а значит, и к его доводам, он пользу­ется для этой цели безответственными намеками. В этом случае прибегают к замечаниям вроде: «Никто не знает, что вы делали или говорили там...» или «Кто докажет, что вы не делали этого и не говорили этого?» и т. п.

У человека, ориентированного на победу в споре любой ценой, довольно большой арсенал психологических уловок, к которым от­носятся такие, как выведение противника «из равновесия», расчет на медленность мышления и доверчивость противника, отвлечение внимания и наведение на ложный след, ставка на ложный стыд, «подмазывание» аргумента, внушение, «двойная бухгалтерия». В первом случае противник употребляет заявления, которые выводят оппонента из себя, возмущают, например, пускаются в ход грубые выходки, оскорбления «личности», издевательства и т. д. Во втором — видя, что противник думает медленно, но основательно, говорит очень быстро, выражает мысли неясно, в трудно понимаемой форме, сменяет одну мысль другой. Желая одер­жать победу над противником, явно слабым в какой-то области зна­ний или вообще более слабым в интеллектуальном плане, обраща­ются к нему со словами: «Вам, конечно, не может быть не известно, что...», «Всем известно, что...», «Только глупый и необразованный человек не знает, что...» и т. д. В такой ситуации человек теряется и начинает делать вид, что ему, конечно, известно... Дальше сильный противник может говорить что угодно, у оппонента не остается дру­гого выхода, кроме как соглашаться со всем остальным.

К «подмазыванию аргумента» склоняются, если довод сам по себе недоказателен и противник может опротестовать его. Тогда выражают этот довод в туманной, запутанной форме, сопровождая таким, например, комплиментом противнику: «Конечно, это довод, который приведешь не во всяком споре, человек недо­статочно образованный его не поймет и не оценит» или «Вы, как человек умный, не станете отрицать, что...» и т. д.

Одна из сильнейших уловок в споре — это внушение. Особенно велика его роль в устном споре. Если человек обладает громким, внушительным голосом, говорит спокойно, отчетливо, уве­ренно, авторитетно, имеет представительную внешность и манеры, он обладает при прочих равных условиях огромным преимущест­вом в споре. Если человек глубоко убежден в том, о чем спорит, и умеет выразить эту непоколебимую твердость убежденным тоном, манерой говорить и выражением лица, он обладает большей вну­шающей силой и тоже «действует» на противника, особенно такого, у которого этой убежденности нет. Убедительный тон и манера час­то убедительнее самого основательного довода.

«Двойная бухгалтерия» основана на двойственности оценок человеком окружающего мира и самого себя (если нечто вы­годно мне — это хорошо, если нечто выгодно другому — плохо). В области аргументации это выглядит следующим образом: один и тот же довод оказывается верным, когда для нас это выгодно, и ошибоч­ным, когда невыгодно. К разновидности «двойной бухгалтерии» сле­дует отнести сознательную подмену одного определения другим с целью создания благоприятной и удобной оценки ситуации, соверша­емых поступков, действий. Достаточно наглядно этот случай описан А. П. Чеховым: «Мой Васька всю свою жизнь был у меня работни­ком; у него не уродило, он голоден и болен. Если я даю ему теперь по 15 коп. в день, то этим я хочу вернуть его в прежнее положение работ­ника, то есть охраняю прежде всего свои интересы, а между тем эти 15 коп. я почему-то называю помощью, пособием, добрым делом... Ло­гики в нашей жизни нет, вот что! Логики!» (Чехов А. П. Жена).

К числу обычных и распространенных уловок принадлежат так называемые софизмы, или намеренные ошибки в дока­зательстве. Софизм и ошибка различаются не по существу, не логи­чески, а только психологически: ошибка — не намеренна, софизм — намерен. Возможны софизмы как отступления от задач спора, в области аргументации, а также так называемые софизмы непосле­довательности.

Отступление от задач спора, отступление от тезиса возникает, если в самом начале спора или в его середине отбрасывается преж­ний тезис и его место занимает другой или же спор из-за тезиса подменяется спором из-за доказательства. В последнем случае про­исходит следующее: вместо того, чтобы опровергать тезис, против­ник разбивает доказательство и, если ему это удается, объявляет, что тезис противника опровергнут. На самом же деле отсюда выте­кает один правильный вывод: тезис противником не доказан. К это­му же виду софизмов относится перевод спора на противоречия. Необходимо указывать на то, что противник противоречит сам себе, но это абсолютно не важно для доказательства ложности его тези­са. Такие указания имеют, например, огромное значение при кри­тике какой-либо системы мыслей, нередко с их помощью можно разбить или ослабить доказательство противника, но опровергнуть его тезис одним указанием на противоречивость мышления оппо­нента нельзя. Сюда же следует отнести перевод спора на противо­речия между словом и делом, между взглядами противника и его поступками, его жизнью и т. д. Это один из способов «зажимания рта». Как прием обличения он, может быть, и необходим, но обли­чение и честный спор за истину как борьба мысли с мыслью — две несовместимые вещи.

Если в качестве доказательства тезиса приводится не один довод, а несколько, то софист прибегает нередко к «неполному оп­ровержению». Он старается опровергнуть один-два наиболее сла­бых или легче всего опровержимых, часто оставляя самое существенное и единственно важное без внимания. При этом он делает вид, что опроверг все доказательства.

К числу частых отступлений от задач спора относится подме­на пункта разногласия в сложной спорной мысли, так называемое опровержение не по существу. Особенно характерно оно для споров в печати и происходит в расчете на то, что читатель мог не видеть или не запомнить исходный тезис. Софист не опровергает сущнос­ти сложной спорной мысли, а берет только неважные частности и опровергает их, делая вид, что опровергает тезис.

Контрольные вопросы

1. Что называется уловкой в споре?

2. Опишите сущность допустимых уловок в споре, приведите примеры подобного рода уловок.

3. Какие уловки считаются недопустимыми при проведении дискуссии или спора?

4. Определите сущность софизмов как разновидности уловок.

Резюме

В научной литературе о правилах идеальной аргументации сформулированы кодекс аргументатора и кодекс оппонента, имею­щие целью помочь тем участникам спора, которые стремятся в ар­гументации не только к успеху, но и к тому, чтобы их утверждения соответствовали действительности и были эффективными. Приве­дем эти кодексы.

Кодекс аргументатора

1.1. Аргументатор стремится к достижению или распространению истины, углублению понимания предмета.

2.Аргументатор рассматривает себя и оппонента как людей, имеющих равные права свободного познания.

На основании этого:

П. 1. Аргументатор имеет целью достичь принятия оппонентом тезиса в той модальности, в какой его принимает сам аргументатор.

2. Аргументатор не может вводить в заблуждение оппонента, используя заведомо неверные посылки или заведомо неверные способы рассуждения. Все, что утверждается аргументатором, утверждается в той модальности, в которой принимается им самим.

3. Аргументатор учитывает поле аргументации. Это означает, что:

а) аргументатор формирует аргументационную конструкцию таким образом, чтобы она была понятна оппоненту;

б) аргументатор формирует аргументационную конструкцию таким образом, чтобы взгляды и склонности оппонента, информация, которой он располагает, и его интеллектуальные возможности позволили ему ее принять.

4.Аргументатор избегает использования argumentum ad hominem, и особенно тех его случаев, где ставится под сомнение способность оппонента к объективному и адекватному суждению по рассматриваемому вопросу.

5.Приверженность аргументатора этико-гносеологической установке, сформулированной в части I, поддерживает его эмоциональное равновесие в случае неудачи аргументации и способствует сохранению самокритичности и стремлению к совершенствованию в случае успеха аргументации.

Кодекс оппонента

1. 1. Оппонент осознает себя свободным во внутренней оценке аргументации.

2. Оппонент стремится к достижению истины, углублению понимания предмета, распространению истины.

3. При внутренней оценке аргументации и внешнем ее выражении оппонент придерживается общих этических норм.

Исходя из этого:

П. 1. Оппонент стремится дать адекватную логико-гносеологи­ческую оценку аргументационной конструкции, а также адекват­ные прагматическую, этическую и эмоциональные оценки.

2. При этом оппонент осуществляет тот вид оценки, который
требуется или уместен в наличествующих обстоятельствах для данной аргументационной конструкции.

3. Оппонент не смешивает различные виды оценок, не подменяет один вид оценки другим.

4. Если позволяют условия и этические нормы, оппонент дает внешнюю оценку аргументации, совпадающую с внутренней. Оппонент избегает давать внешнюю оценку аргументации, противоречащую внутренней.

Литература

1. Алексеев А. П. Аргументация. Познание. Общение. М., 1991.

2. Андреев В. И. Конфликтология: искусство спора, ведения переговоров, разрешения конфликтов. Казань, 1992.

3. Диалектика и диалог. М., 1992.

4. Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988.

5. Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3.

6. Шопенгауэр А. Эристика, или искусство побеждать в спорах. СПб., 1900.

Глава IV Культура научной и профессиональной речи

В общем пространстве полифункционального и полиструктур­ного литературного языка вычленяется — и это уже признано мно­гими специалистами — особая функциональная разновидность, об­служивающая профессиональную сферу общения. Данную разно­видность кодифицированного литературного языка разные иссле­дователи называют по-разному: язык науки, специальный язык, язык для специальных целей, профессиональный язык и т. д.

§ 20. История вопроса

В первой трети XVIII в., когда научные знания в России начи­нают приобретать четко очерченные контуры и все необходимые атрибуты профессиональных знаний, в русском языке выделяется Особая разновидность общелитературного национального языка — язык научного общения.

На этом этапе развития русской культуры «наука подошла к познанию таких пластов реальности, которые могут быть отобра­жены лишь с помощью особого, противостоящего обыденному язы­ку «языка науки» [2, 51]. Появление такого «особого» языка дикто­валось следующими обстоятельствами, характерными для данного периода развития науки: обособленностью и специализацией поня­тийного аппарата, появлением ученых-профессионалов и в связи с этим усилением роли субъективного фактора, необходимостью по­рождения и передачи новых знаний, преобразованием «обыденного опыта» в «научный опыт» и др.

Формирование языка научного общения совпало с процессом формирования национального русского языка, что в полной мере отразило их взаимосвязь и взаимообусловленность.

Л. Л. Кутина, первый глубокий исследователь оформляющего­ся на русской языковой основе языка науки [15, 16], достаточно полно показала, как формированию национального (русского) лите­ратурного языка сопутствовало «возникновение и оформление раз­личных функциональных разновидностей его, связанных с опреде­ленными направлениями и потребностями общественной практики. Одной из таких разновидностей является язык науки с разнообраз­ными системами научных терминологий» [16, 3]. Однако научное общение — лишь одна из сфер профессионального общения, его вершина — не исчерпывает всех областей трудовой деятельности на разных уровнях и направлениях. Вероятно, под влиянием этого обстоятельства в англоязычной, германоязычной и славяноязычной лингвистике почти одновременно возникает необходимость обра­щения к языку профессиональной сферы общения как к феномену.

Как следствие этого рождаются соответствующие номинации: lan­guages for special purposes (LSP) — в англо-американской литера­туре, Fachsprachen — в германоязычной литературе. В отечествен­ной лингвистике некоторыми исследователями был принят термин английского происхождения, представляющий собой кальку, кото­рый звучит так: «язык для специальных целей» (в аббревиатурном виде — LSP и ЯСЦ). Однако широкого распространения этот тер­мин не получил, так как в русской лингвистической науке уже су­ществовала номинация «специальный язык», «специальная речь». Следует обратить внимание на тот факт, что интерес к специально­му языку (языку общения профессионалов) в наше время родился не в среде филологов. Впервые идея.о языке для специальных це­лей появилась в работах чешского исследователя Любомира Дроз­да, который назвал этот язык функциональным я з ы -к.о м (или языком в специальной функции), представляющим собой подъязык «данного "национального литера­турного языка» [11, 120].

Такой интерес исследователей разных специальностей к функ­циональным разновидностям современных литературных языков возникает как реакция на практические потребности профессио­нальной коммуникации, когда остро встает проблема гармонизации межязыковых средств, когда появляется необходимость в стандар­тизации определенных пластов лексики (дабы они были одинаково понятны специалистам, говорящим на разных языках, в процессе профессионального общения).

Интерес к языку профессиональных сфер общения начинался с определения фундаментальных постулатов и методов работы с терминологией как с «неким инструментом, которым надо пользо­ваться наиболее рациональным способом, с тем чтобы он мог наибо­лее эффективно служить цели, для которой создан: устранению затруднений в научно-технических связях» [30, 15]. Возникающее при этом совмещение понятий «специальный язык» и «терминоло­гия» в чем-то весьма обоснованно, так как именно термины явля­ются носителями специальной информации.

Термин — это слово или словосочетание, обозначающее по­нятие специальной области знания или деятельности.Термин входит в общую лексическую систему языка лишь через посредст­во конкретной терминологической системы (терминологии). К спе­цифическим особенностям термина относятся: 1) системность; 2) на­личие дефиниции; 3) тенденция к однозначности в пределах своего терминологического поля; 4) стилистическая нейтральность; 5) от­сутствие экспрессии. Все эти свойства термин реализует только внутри терминологического поля, за пределами которого теряются его дефинитивные и системные характеристики.

Терминология в целом относится к числу интегрирующих фак­торов, которые позволяют создавать единое информационное (эко­номическое, научно-техническое и т. п.) пространство, поскольку именно терминология обеспечивает информационное взаимопони­мание на национальном и межнациональном уровнях, совместимость законодательных, правовых и нормативных документов и т. п. Од­нако нельзя не учитывать и того факта, что для передачи профес­сиональной информации совершенно необходимы и нейтральные в стилистическом отношении пласты лексики, имеющие свою функ­циональную специфику в рамках языка для профессионального об­щения. Эта лексика не просто «упаковка» для терминов, но и необ­ходимый атрибут, завершающий акт оформления специальной речи (текста).

В настоящее время в изучении специального (профессиональ­ного) языка наступил такой период, когда требуется по возможнос­ти полная, всесторонняя его аттестация как своеобразной семиотической системы, действующей при всех своих особенностях в опре­деленных рамках существующих средств коммуникации, естест­венно модифицированных и приспособленных.

Контрольные вопросы

1. Дайте определение понятию «язык для специальных целей».

2. Что такое термин? Назовите его специфические особенности.

3. Что такое терминология? К числу каких факторов она относится?

4. Какими обстоятельствами диктуется появление языка для специальных целей?

5. Что сопутствовало формированию терминологических сфер национального русского литературного языка?

§ 21. Аттестация понятия «специальный язык»

Аттестация понятия «специальный язык» требует некоторых предварительных пояснений и прежде всего ответа на вопрос о том, какие конкретно ситуации актуализируют использование функци­онального языка. Главная из них, безусловно, — ситуация общения в пределах специальной сферы (наука, техника, производство, уп­равление, сельское хозяйство, транспорт, связь, медицина, дипло­матия и др.). Специальная тематика, специальные цели беседы по­буждают специалистов переходить на профессиональный язык, который в меньшей степени связан с национальной принадлежнос­тью его носителей и не должен зависеть от общественно-экономи­ческой формации, идеологии и мировоззрения.

Требует выяснения и вопрос о том, кто является носителями (потребителями) специального языка и каковы их неотъемлемые качества? Самая общая черта коммуникации на данном языке сво­дится к тому, что общение осуществляется по системе человек — человек (хотя не исключена и система человек — машина — чело­век). Но это не просто человек — это человек, профессионально работающий в конкретной области знания (науки, техники, производства, управления и т. п.). Иными словами, основным необходи­мым качеством носителя (потребителя) данного языка становится профессионализм, который требует владения понятийно-категори­альным аппаратом определенной сферы деятельности и соответст­вующей ему системой терминов. Именно поэтому наряду с номина­цией «специальный язык» существует как равноценная номинация «профессиональный язык», «язык профессий».

Владение языком для специальных целей — явление вторично­го характера, поскольку его носители изначально должны быть но­сителями национального литературного языка. Именно это обстоя­тельство, видимо, позволило исследователям профессиональной речи говорить о явлении полиглоссии [5, 29]. Однако их утверждение мало соответствует действительности. Никакого «многоязычия» в данном случае не наблюдается, так как речь идет об одном национальном литературном языке, представленном в его практическом использо­вании несколькими функциональными разновидностями.

Что происходит, когда профессионал начинает общение на профессиональном языке? Этот переход образно можно охаракте­ризовать как некую смену языкового регистра[8]. В целом язык (ин­струмент) остается тем же национальным литературным языком, но в конкретных (профессиональных) условиях он содержательно редуцируется, становится в зависимости от области знания и пред­мета общения монотематичным (хотя и не всегда), насыщается спе­циальными словами и выражениями, использование которых пред­полагает тот же необходимый профессионализм, т. е. компетент­ность. Все это возможно лишь при переходе субъектов общения на профессиональный уровень сознания.

У профессионалов в конкретной области знания подобная «смена регистров» осуществляется достаточно естественно и автоматично. Однако в общении специалистов разных сфер деятельности меха­низм включения языка для специальных целей не срабатывает авто­матически (особенно если сферы профессиональных интересов до­статочно далеки друг от друга).

Важным компонентом профессионального речевого акта в рам­ках того же субъективного фактора является адресат, партнер по ком­муникации. Психологические и социальные особенности статуса отправителя речи и адресата позволили исследователям выделить в качестве самостоятельных интерпрофессиональную и интрапрофессиональную коммуникации [5, 32]. «Интерпрофессиональная комму­никация представляет собой речевые акты, в которых профессио­нальные роли коммуникантов не совпадают»[5, 32]. Характерным примером в этом случае является общение типа врач—пациент. «Интрапрофессиональная коммуникация осуществляется внутри опре­деленной социально-профессиональной общности»[там же, 34].

Кроме коммуникации по модели специалист-специалист, кото­рая, как уже отмечалось, сама по себе неоднородна, поскольку вклю­чает и однодисциплинарные и разнодисциплинарные ветви, столь же актуальна и модель общения специалист-неспециалист. Послед­няя реализуется в достаточно широко представленном наборе та­ких «жанров», как научно-популярные произведения, словари, ори­ентированные на дилетантов, а также многочисленные инструкции по эксплуатации различных приборов и устройств, руководства по сборке предметов быта, брошюры с рекомендациями для людей, страдающих наиболее распространенными болезнями, научно-по­пулярные передачи по радио и телевидению и т. п. При данной модели язык общения «рассматривается уже не как сугубо специ­альные терминологические системы, а как неоднородные комплек­сы, расслоение которых на горизонтальные пласты определяется такими параметрами, как коммуникативная ситуация, партнер ком­муникации и коммуникативные условия» [23, 323—328]. Все ска­занное подтверждает мысль о неоднородности языка для специ­альных целей.

При этом имеется в виду не только его дисциплинарное, но и структурно-функциональное многообразие.

Существенна и еще одна характеристика специального языка. Исследователи считают, что язык профессиональной сферы обще­ния, и прежде всего язык науки, по сути своей представляет «про­явление групповой речевой деятельности», в отличие от художест­венной речи, которую можно охарактеризовать как «проявление индивидуального речевого акта» [27, 38; 28, 56][9].

Специальный язык предельно диалогизирован во всех своих внешних формах, будь то письменная речь или устная, поскольку профессиональная сфера всегда предполагает обсуждение пробле­мы, конкретного вопроса или факта. Исследователи вкладывают глубокий смысл в понятие «научный диалог», видя в нем «вид рече­вой деятельности, в котором реализуется не только процесс науч­ного общения, но и процесс коллективного научного творчества в его динамике. Для ученого диалог нередко становится не только формой речи, но и формой мысли» [34, 258—261]. Может быть, имен­но эти обстоятельства способствовали тому, что «свойственные лю­дям (вовлеченным в науку) индивидуальные особенности языково­го употребления слабо предохраняют их научную речевую деятель­ность от нивелирующего коллективизма» [27, 38].

Контрольные вопросы

1.Какие ситуации актуализируют использование функционального языка?

2.Кто является носителями (потребителями) языка для специальных целей?

3. В каких ситуациях общения происходит смена языкового регистра? Укажите специфические особенности этого процесса.

4. Назовите основные модели профессионального речевого общения.

5. Почему считается, что язык науки представляет собой проявление групповой речевой деятельности?

6. Назовите причины диалогизирования специального языка. Найдите в текстах хрестоматии примеры, доказывающие диалогизированность специального языка.

§ 22. Основные лингвистические черты специального языка

1.Специальный язык — это естественный язык с элементами языков искусственных, точнее специализированных искусственных языков или символических языков науки (языки математики, логики, лингвистики, химии и др.), а также языков человеко-машинного общения (алгоритмические, или языки про­раммирования, языки определенных систем и т. п.) [31, 202].

2.Продолжением первой характеристики является следующая: специальный язык — вербальный язык, но с достаточно развитой тенденцией к привлечению в его состав авербальных средств, использующихся и в функции номинации специального понятия и в функции его дефиниции (как дополнительный материал в виде рисунков, чертежей, схем и т. п.). Имеются в виду экземплификация, пиктография и др.

Использование невербальных средств (цифровых, буквенных, графических) в профессиональных языках прежде всего относится к сфере терминообразования. И здесь их предназначение достаточно разнообразно. Они могут быть: терминоэлементами (L-лучи, В-излучение, n-й член) в простом термине; терминоэлементами в состав­ном термине в функции его атрибутивной части (константа К, кри­вая L2); самостоятельным термином (Н2О, H2SO4), являющимся фор­мульным аналогом вербального термина [31, 98][10].

Существует мнение о том, что «представление информации с помощью нелингвистических средств в таблицах, графиках и рисунках<...> высокоэкономно, но понятно только специалисту, кото­рый знает символы и может использовать намерение данного сооб­щения» [32, 227]. Думается, это свойство невербальных средств вы­ражения специальной информации не лишает последние прав на существование, поскольку указанная информация изначально рас­считана на профессионалов.

3. Специальный язык — это национальный в своей основе язык с постоянной, традиционной тенденцией к его интернационализации. Тенденция эта — неизбежное следствие того факта, что профессиональные знания (и прежде всего наука) не имеют государственных, национальных, идеологических и иных границ.

Интернационализация языков для специальных целей предпо­лагает прежде всего гармонизацию их на понятийном уровне, на уровне содержания и объема основных понятий. Иными словами, термины биржа, банк, брокер, рынок, налог, права человека, инвес­тиция, спекуляция, предпринимательство, бизнес и т. п. на всех языках должны обозначать одно и то же. Только в этом случае воз­можны содружество, торговля, совместные предприятия и другие формы международной деятельности и профессионального общения.

Применительно к научным дисциплинам правильнее говорить не об основных понятиях, а о «парадигмах» (системах постулатов, правил, форм завершенного продукта), поскольку, как отмечают ученые, научные дисциплины вырабатывают единое для дисцип­линарной общности, т. е. для живущего поколения ученых, пред­ставление о членениях предмета, что обеспечивает взаимопонима­ние ученых и возможность дисциплинарного признания результа­тов их исследования [24, 56].