Стихи, опубликованные под псевдонимом «елена инсарова»

МОЛОДОСТЬ (1921 ГОД)

Под стук немолчной колотушки

Квартал наш мирно засыпал.

Мы, две девчонки-хохотушки, —

Два сторожа на весь квартал.

«Совдепский долг исполним свято

И в караул пойдем вдвоем!»

Мы смехом молодым богаты

И ночь нескучно проведем.

И вот с одиннадцати ночи

Пошли… А тьма кругом молчит.

А мы? Пока одна хохочет,

Другая яростно стучит.

Двенадцать. Встретили военных.

«Товарищи, пора домой!

Позвольте пропуск!» — «Непременно?

Какая строгость! Ой, ой-ой!»

Нас — две. А военкомов трое,

Но молодых нас стало пять.

Мы вору не дадим покоя,

И мог квартал спокойно спать.

В ту ночку были сторожами

Начдив, комбат и комполка.

И молодо смеялась с нами

Ночными всплесками река.

С невыразимою тоскою

Нам декламировал начдив

Все что-то грустное такое:

«Любовь… измена и надрыв…»

Мы над стихами хохотали:

«Печаль сегодня далека!»

И полосой холодной стали

Темнела синяя река.

Все было просто и красиво.

«Вы нам напомнили наяд!»

И — просьба робкая начдива:

«Когда же встречусь с Вами я?»

А я в ответ, с невольной лаской,

И умоляя, и грозя:

«Пусть эта ночь казалась сказкой,

Но сказку повторить нельзя»…

Рубеж 1930, № 11(112)

НЕ УБЕЖАТЬ

Пора устать от этой чепухи,

От этого надуманного вздора.

Вам — пересчитывать мои грехи,

А мне — скучать от ваших разговоров.

Друзья мои, знакомые мои

Все мечутся без толку и без цели.

Я часто повторяю в эти дни:

«Ах, как вы мне безумно надоели!»

И наконец,… встряхнуло их чуть-чуть.

Забыта я. Друзья — в огне событий!

Я рада. Хорошо бы отдохнуть,

Уехать… все равно, куда хотите.

И жить в тиши, и не читать газет,

Не слышать злых однообразных споров

О том, чего и не было, и нет,

О чем не может быть и разговора.

Замучила меня белиберда!

Кто прав, кто виноват — неразбериха!

Бежать, бежать от всех и навсегда,

Чтоб жить светло и радостно, и тихо.

Но ужас в том, что нет дорог иных,

И люди одинаковы повсюду!

И даже… если я уйду от них,

То все равно счастливою не буду…

Рубеж, 1932 № 15 (220)

СЛОВА

Есть слова — горьковатый их вкус.

Долго чувствуем после во рту мы.

Не змеиный ли смертный укус

Породил ядовитые думы?

Их тлетворный, но медленный яд

Неуклонно струится по жилам.

Ничему ты на свете не рад,

И ничто в этой жизни не мило.

А душа? Если только жива

(Если в молодости не убита),

Помнит жесткие чьи-то слова

И проклятья угрозные чьи-то.

За смешное слово «жалость»,

За нелепое — «люблю», —

Не отдам свою усталость,

Горечь давнюю мою.

Ты придумал для чего-то

(Кто ты, собственно, такой?)

Слово грузное «забота»,

Слово чуждое «покой».

Злят меня слова такие!..

Не болела б голова, —

Я придумала б другие,

Тоже странные слова.

Что ж смотри, любезный, в оба,

В душу темную мою…

Вот одно словечко: «злоба»…

Вот еще одно: «убью»…

Я твоих забот не стою.

Строй, — рассыплю кирпичи!

Больше всех люблю простое

Слово мрачное: «молчи!»

Разговор людской — тягучий…

Я люблю, когда в грозу

Разговаривают тучи:

«Рразгрромлю!» и «Рразгррызу!»

Хорошо, когда громады

Вдруг столкнутся в небесах,

И начнется канонада

Громовая «Тра-ра-рах!»

«Рубеж», 1932, № 28(233)

НОЧНАЯ ПОГОНЯ

Весла скрипят в уключинах.

Молится Богу камыш…

Кем это ты измучена?

Не говоришь?.. Молчишь?..

Жизнь никому не вверена.

Взрежу волну веслом.

Сердце мое прострелено,

Брови — больной излом…

Омут! Метнулась в сторону!..

В лодке, на дне, — вода.

Не ворон летел за вороном,

А черные шли года.

Крикнула: будьте прокляты!

Злоба, ударь веслом!

Вечно — о том, что отнято…

Вечно я — об одном.

Дыму-то сколько, дыму-то!

Значит, — где-то огонь…

Душу мне кто-то вымотал

В злобе ночных погонь!

Звонко браслеты тенькали,

В беге взметнулся плащ!

Господи! Не в застенке ли

Судорожный мой плач?..

Люди тот крик не слышали

Под проливным дождем.

Между чужими крышами

Мой затерялся дом.

Жизнь, это — злая мачеха,

А не родная мать.

Скачут слова как мячики…

В песне грешно солгать.

Не убежать от гибели…

Тени за мной спешат.

Господи! Не на дыбе ли

Вывихнута душа?

Пусть не увижу зорьки я,

Но горький последний вздох

И песенку эту горькую,

Наверно, услышит Бог…

Ему одному пожалуюсь,

Беду расскажу мою:

Не видел Ты, как бежала я,

Послушай, как я пою!

Бежала, как ветер, быстрая!

Любимый, прощай-прости!

Боялась вдогонку выстрела…

Мечтала и тут спастись.

Я долго обиду прятала,

Скрывала, пока могла…

Обидчика распроклятого

Убью я из-за угла!..

Не персы ковер тот выткали…

Следы — не цветы, а кровь…

Не зверство ли и не пытка ли

Больная твоя любовь?

Погоней ночной измаяна…

О, хищный влюбленный зверь,

В крови я… тобою ранена…

Доволен ли ты теперь?

НЕ ПРОСТЯТ…

Эти дни судьбою перечеркнуты…

Не продам я их и за золото!

Я боюсь тебя, — уж не черт ли ты?

Как орех, душа вдруг расколота…

Не простят потом душу грешную?

Что ж, пускай за ночь, ночь бессонную,

Я пойду потом в тьму кромешную —

За любовь, огнем озаренную!

А что искренно, то не свято ли?

Не сдержать потом слез непрошенных,

Не людей считай виноватыми,

А себя вини, если брошена…

Плачут многие, что непоняты,

Что нигде, никем не замечены…

Я спрошу тебя: уж не сон ли ты?

Уж не счастье ли мною встречено?

За любовный бред в ночь угарную —

Ах, пускай вся жизнь будет сгублена!

Буду век тебе благодарна я,

Мой король, мой друг, мой возлюбленный!

Я к земле клонюсь желтым колосом…

То не ветра взлет, — страсть ответная.

На весь мир пою звонким голосом,

Что люблю тебя беззаветно я!

«Рубеж», 1929, № 33

ВСТРЕЧА

Какое небо-то, а звезды-то!

А, главное, и ты со мной…

И опьяневшая от воздуха

Иду я медленно домой.

Как часто в людях что-то ищем мы,

Потом вздохнем и… отойдем.

Чем одарю тебя я, нищая,

Когда войдешь в мой бедный дом?

Войди ко мне, и зори алые

Пусть твой приход благословят!

И все мои богатства малые

Вот здесь, на столике, лежат…

Ах, не алмазы, не рубины ли?

Я подхожу к ним, не дыша.

Поэты души свои вынули,

И в каждой книге есть душа…

Все аккуратно в ряд разложены

И в каждой — сотни стрел и шпаг.

Вот эта — в переплете кожаном,

А остальные — просто так…

Вот это — грустная Ахматова,

Ее любовь — тоска и гнет…

Недаром же его, «проклятого»,

Она мечтательно зовет!

Вот — просветленный горем Росимов.

Что потеряешь, то и жаль…

С ним вместе каждый вечер просим мы

У Бога светлую печаль.

Вот — Пиотровский… Милый, сладостный…

«Полынь и звезды». Это знак,

Что горькое — всегда нерадостно,

Недосягаемое — враг!

Простите, я забыла… Что еще?

Ведь, мысль всегда быстрее слов.

Да… вот там лучшее сокровище:

Мой несравненный Гумилев!

А если вспомнить бы хотели мы,

Как холоден наш путь земной,

Вот — Блок, овеянный метелями,

Морозный, снежный, ледяной…

Смотри, я маленькая, слабая…

Но верь мне, друг мой и жених,

Что жить и верить не смогла бы я

Без этих песен золотых!

«Рубеж», 1929, № 4

НЕРВЫ

Я сегодня вообразила,

Будто тот, кто мне дорог, —

Умер…

Ах, откуда такая сила

В полуночной горестной

Думе?

Не могла я лежать в постели,

Все равно, уснуть

Не могла я.

На огне тоски закипели

Слезы горькие — немочь

Злая…

Издевались ночные черти…

Нет от них никогда

Отбою.

Умираешь, мол, раньше смерти?

Что ж, поплачь над своей

Судьбою.

И сказал мне черт: «Я не с первой

Говорю вот с такой

Растяпой.

Истрепала, голубка, нервы?

Попадешь ты к нам скоро

В лапы!»

Закружились ночные черти,

Закивали черные

Рожки.

«Мы недаром хвостами вертим,

Мы расчистим тебе

Дорожку!»

В этом чертовом хороводе

Я кружусь в тоскливой

Истоме…

Уж недолго быть на свободе, —

Ждут меня в сумасшедшем

Доме.

«Рубеж», 1930, № 50

НЕПОКОРНАЯ

Если придет за моей душой дьявол,

Я выйду встретить его на крыльцо

И спрошу: «а какое Вы имеете право?»

И дерзко засмеюсь ему в лицо.

А потом скажу: «я еще не готова,

Потрудитесь подождать пару минут!

В таких случаях и кредиторы ни слова,

В таких случаях и кредиторы ждут!»

Голос мой будет насмешливо-строгий,

Приглашу дьявола в комнату и скажу ему так:

«Милостивый государь, вытрите ноги,

И прошу не выражаться, здесь не кабак!

Вы говорите, что я адова невеста

И, что все черти в аду — мои женихи?

Вы хам! Шутить не время и не место.

Помолчите, пока я дописываю стихи!»

А потом… «Фи, от вас пахнет дымом и серой.

Неужели одеколон не заглушит эту гарь?

Лучше бы меня забрала холера,

Только бы не вы, милостивый государь!»

А потом… а потом мне будет очень плохо…

Но предсмертный план мой ясен и прост:

Я буду бороться до последнего вздоха,

И, может быть, успею оторвать ему хвост!

«Рубеж», 1929, № 11

ПЕРЕЗВОНЫ СЕРДЦА

«Христос Воскресе из мертвых!»

Пасхальный звон не затих, —

Открытки в цветных конвертах

От незнакомых и от родных…

Беру наугад, читаю:

Ах, кто это пишет мне?

— Живем мы с Вами в Китае,

А тоскуем о другой стране;

На свете народов много,

По-разному все живут,

По-своему верят в Бога,

По-своему чуда ждут…

Что завтра будет, не знаю,

Вчерашний день не забыт…

Шкатулка моя резная

Мои чудеса хранит.

В ней письма в конвертах серых,

А в письмах — мой яркий сон:

Любовь и тоска и вера —

Сердечный мой перезвон!

Не знаю, я небо люблю ли?

Но дорог праздник земли…

Судьба и жизнь меня гнули,

Да только согнуть не могли!

Вчера, в Страстную субботу,

Молитва… тоска… и вздох…

Над моей великой заботой

Сегодня сжалился Бог.

Я снова пламенно верю

В себя, в людей и весну.

Кому-то открою двери

И чью-то любовь верну…

Привет посылаю дальним,

А близкому — жизнь отдам!

И сердце звоном хрустальным

Вторит колоколам!

Письмо в знакомом конверте:

Надежда и радость вновь…

«Христос Воскресе из мертвых,

Воскресла жизнь и любовь!»

«Рубеж», 1929, № 19

ОГОНЬ ОБИДЫ

Встречаем Новый Год вдвоем

С лохматой собачонкой.

Мы не танцуем, не поем

И не смеемся звонко.

Забытый и остывший чай

К себе придвину ближе.

Ты слез моих не замечай,

А я твоих не вижу…

Что принесет нам этот год?

О прошлом песня спета…

А, может быть, и он пройдет

Без перемен, как этот?

Блеснут ли в этом мне году

Лиловые миражи?

А вдруг я нового найду

Богатыря на страже?

Он разлюбил? Ну, что же, пусть.

Со мной моя усталость.

Мечта и творческая грусть —

Вот все, что мне осталось…

Пускай молчит моя тоска

В неузнанных сонетах…

Обида и в душе горька

И в песнях недопетых.

Обида — боль… Обида — сталь!

А комнаты пустынны:

Похитил кто-то мой хрусталь

И сжег мои картины…

А в сердце, как струна звенит

С такой безумной силой:

— Больней и горше всех обид,

Когда обидит милый!

Нет на моем столе вина,

Ни фруктов, ни пирожных.

Ведь, Новый Год (когда одна)

И чаем встретить можно.

Но, все же, свежие цветы

Перед твоим портретом…

Далекий ты, любимый ты,

Дороже тебя нету!

Сегодня буду письма жечь

С твоим портретом вместе.

Смотри, какой тяжелый меч

У совести и чести!

Все прошлогоднее сгорит…

Ах, гордость это… Сила!

Запомню: всех больней обид,

Когда обидит милый…

И в даль, в грядущее, во тьму

Протягиваю руки:

Ах, Новый Год, скажи ему,

Что я умру от муки!

«Рубеж», 1929, № 1

ИНКВИЗИТОР

Я не знаю, зачем

Пьяным ветром окошко разбито?

Алый знак на плече —

Отпечаток ночного визита…

Не в двенадцать часов, —

Пред зорькой пришел посетитель.

Мало сказано слов,

Резко брошено слово: — пустите!

Я молчала в ответ,

Я закрылась плотней одеялом.

— Ах, скорей бы рассвет! —

Боязливо и глухо стонала…

Он не в двери вошел…

Пьяным ветром окошко разбито!

— Мне с тобой хорошо! —

Прошептал мой ночной инквизитор.

Клубом белого льна

Покатилась к порогу собака,

Испугалась она

Черных глаз, алых губ вурдалака.

Усмехнулся чуть-чуть,

И махнул безнадежно рукою:

— Не умею уснуть

И нигде не найду я покою.

А потом… а потом…

И грозил и молил черноглазый:

— Расскажи мне о том…

Я люблю твои слушать рассказы…

Не шептал, а кричал:

— Угадала ты, как я несчастен!

Для меня по ночам

Разрывай свое сердце на части!

Расскажи, расскажи

Мне о том, что от глаз моих скрыто.

Как сверкают ножи,

И убийца бывает убитым.

Ах, об этом молчат

Золоченные в небе созвездья…

Я ищу палача,

За грехи мои жажду возмездья!..

В покаянный свой час

Вурдалак содрогался и плакал…

Не сводя с него глаз,

Мелкой дрожью дрожала собака.

Горькой мыслью пойму,

Почему его сердце жестоко…

Расскажу я ему

Как мы ищем вождя и пророка.

Верю я — он идет,

Виден облик его сквозь туманы.

И начнется исход

Человечества в новые страны.

Загорится звезда,

Но не та, и не та, и не эта!

Все мы будем тогда

Музыканты, певцы и поэты…

Слушай, слушай меня

Кровопийца, упырь, инквизитор!

Ведь, до этого дня

Все убийцы будут убиты.

Сгинуть вам бы пришлось,

Никого бы из вас не осталось,

Чтобы легче жилось,

Чтобы легче на свете дышалось!

— Напряженно молчал

И рассказы внимательно слушал.

Сладко взмахом меча

Усмирять кровожадную душу!

Есть такая черта,

Уничтожить которую нечем…

Ах, в углах его рта

Неостывшая кровь человечья!

Знаю я, что потом,

Наклонившись, рванет одеяло!

Чтоб под пламенным ртом

Проклинала! Рвалась! И рыдала…

А, в ответ на мой стон,

Его губы все ярче алеют.

Да, такие, как он,

Никогда, никого не жалеют!..

Рвется голос, звеня:

— За великую жалость — расплата,

Выпьет жизнь из меня

Вурдалак, кровопийца проклятый! —

Пропоют петухи,

И уйдет он из этого мира,

Напишу я стихи

О кровавых объятьях вампира.

В наступающий день

Только другу я правду открою:

Он не дух и не тень,

И у многих слывет он героем…

……………………………. Я не знаю, зачем

И во имя чего это надо?

Алый знак на плече —

Огневой поцелуй Торквемады…

«Рубеж», 1929, № 17

ВОЕНКОМ

Где вы теперь,

Песенка не Вертинского

Мой мальчик черноглазый,

Влюбленный паж,

Капризный мой жених?

Вы помните,

Как падали алмазы

Из ваших глаз

И… из моих…

Любовь в сердцах

Была подобна шторму!

Нас даль звала

И нас манила высь!

Но… из-за «политической

Платформы»

Вы, все-таки,

Со мною разошлись.

Любили вы…

И я любила тоже!

Нас разлучить

Не должен был никто.

Но наши души

Были непохожи:

Вы — коммунист.

А я… совсем не то…

Где вы теперь,

Мой мальчик несуразный,

Упрямый мой,

Сердитый военком?

Быть может вас

В селе глухом и грязном

Повстанец

Заколол штыком?

Быть может, вы

Сейчас с отрядом Чона

Сожгли мое

Родимое село?

И, может быть,

Под пулями, без стона

Моих друзей немало полегло?..

О, если так,

То почему сама я

Не приколола вас

Тогда… штыком?!

О, если так,

То я для вас — чужая,

Мой маленький…

Проклятый военком!

А, может быть,

Сжимая ствол зубами,

Вы тронули курок…

Огонь и дым!..

И черный браунинг

Упавший рядом с вами…

И кровь… И смерть —

Покровом голубым…

Не надо так!

Ах, если вы устали,

Все поняли

И в сторону ушли, —

Идите к тем,

Кто выкован из стали, —

К заступникам

Родной нашей земли.

А наше прошлое…

Как это было просто…

Любовь, как жизнь, —

Печально хороша.

У военкома

Маленького роста

Была большая,

Чуткая душа!

«Рубеж», 1929, № 35, с. 12

ВСЮДУ С ТОБОЙ

Ах, не люблю я осени унылой

И ветра, ноющего за окном,

Уж сколько раз тебе я говорила:

Уйдем от осени куда-нибудь… уйдем!

Ведь, где-то есть под тропиками остров…

Там летний день в цветении сердец,

Там вечер тих, и звезды волнам сестры,

Там зверству человечьему конец.

Там моря смех и паруса, как птицы,

Легко дышать, и можно гордым быть!

Под солнцем петь и плакать, и молиться,

Любовно верить, и доверчиво любить.

Здесь истеричный шепот листопада.

Чужая ненависть звериных тусклых глаз…

Ни денег нам, ни почестей не надо,

Им тоже нечего отнять у нас сейчас.

Уйдем скорей от этой жизни лютой,

От волчьей злобы, скуки и тоски,

Забыть года и не считать минуты,

Не выпускать из рук родной руки…

Ты говоришь, — нельзя уйти отсюда?

Мы будем здесь, где горе и борьба?

Не покорюсь я! Не хочу! Не буду!

Под тропиками ждет меня судьба.

Да, я уйду от осени и горя,

От ветра и от злобы… от всего!

Уйду туда, где тишина и море…

Но… как тебя оставить одного?

О, сокол мой, надменный и угрюмый,

Единственный и нерасстамный друг!

Прости меня… как смела я подумать,

Чтоб ты один?! Чтоб никого вокруг?

Зачем мне остров без тебя? Не надо.

Зачем мне солнце, если нет тебя?

В осенний мрак пойду с тобою рядом,

Оберегая и любя!

«Рубеж». 1930. № 46

ПОЗДНО!

Этого больше не будет со мной никогда,

Этого больше со мной никогда не случится…

Встреча с одним человеком в былые года

В будущем не повторится…

Имя того человека… Не надо! Молчу…

Именем этим другие других называют.

Неповторимое произносить не хочу, —

Губы оно обжигает.

Встреча возможна всегда, если я и другой

Будем живыми на нашей веселой планете.

Версты, разлуку, вражду одолеет живой,

Все забываю на свете…

Все забывая на свете, чтоб видеть его!..

Можно рвануться — и все опрокинуть преграды!

Поздно уж… Умер он… больше теперь ничего

Думать и делать не надо.

Раньше могла я послать телеграмму ему,

Или приехать внезапно в тот город далекий.

Умер он… И хлопотать и писать ни к чему, —

Все уж пропущены сроки.

Этого больше не будет со мной никогда,

Этого больше со мной никогда не случится…

Встреча с одним человеком в былые года

В будущем не повторится…

«Рубеж». 1935. № 23. с. 4

НЕ УБЕЖАТЬ…

Пора устать от этой чепухи,

От этого надуманного вздора:

Вам — пересчитывать мои грехи,

А мне — скучать от ваших разговоров!

Друзья мои, знакомые мои

Все мечутся без толку и без цели.

Я часто повторяю в эти дни:

«Ах, как вы мне безумно надоели!»

И, наконец,… тряхнуло их чуть-чуть.

Забыта я. Друзья — в огне событий!

Я рада. Хорошо бы отдохнуть,

Уехать… все равно, куда хотите.

И жить в тиши, и не читать газет.

Не слышать злых однообразных споров

О том, чего и не было, и нет,

О чем не может быть и разговора.

Замучила меня белиберда!

Кто прав, кто виноват — неразбериха!

Бежать, бежать от всех и навсегда,

Чтоб жить светло и радостно, и тихо.

Но ужас в том, что нет дорог иных,

И люди одинаковы повсюду!

И даже… если я уйду от них,

То, все равно, счастливою не буду…

«Рубеж». 1938. № 15. с. 1