Стихи: избранное из шести книг и новые стихи (1965–1966)

Решение опубликовать избранное еще при жизни созревало у Кленовского довольно долго. 30 сентября 1965 года он писал, отвечая на вопрос Панина о новом сборнике: «Мне на днях минуло 73 года, силы слабеют, память тоже - если не запишу мелькнувшую в мозгу строчку стихов - тотчас же забываю... Если песенка не спета, то во всяком случае она уже допевается . Недуги донимают все сильнее. Нет, дорогой, не будет следующей книги! Maximum, что может быть, - это книга избранных стихов из шести изданных в эмиграции сборников. Мои литературные друзья все уговаривают меня решиться на это, тем более что два моих первых сборника (“След жизни” и “Навстречу небу”) давно распроданы, а спрос на них есть, и в “Избранное” можно было бы включить наибольшее число стихов именно из этих книг. Но мне думается: не целесообразнее ли будет издать такое “Избранное” после моей смерти?» (Письма Кленовского Панину. №207. С.169–170).

Однако в переписке с друзьями продолжает обсуждать состав будущей книги и 3 ноября 1965 года пишет Панину: «Насчет того, что мое “Избранное” (если оно когда-нибудь будет издано) следует сопроводить дюжиной-полторы новых стихов - всецело с Вами согласен» (Там же. С.170). А еще тремя неделями позже, 23 ноября 1965 года, окончательно соглашается с его доводами: «Вы правы, что избранное не обязательно издавать после смерти, вполне уместно сделать это еще и при жизни, дать как некое “резюме” моей работы. Такая книга может быть кстати для тех, у кого нет охоты покупать все мои сборники, а хотелось бы познакомиться с моей поэзией. Можно было бы отобрать сотню стихотворений из 6 книг, уделив несколько больше места, чем другим, двум распроданным уже давно сборникам (“След жизни” и “Навстречу небу”). Я собираюсь на всякий случай сделать отбор стихов для такого сборника» (Там же. С.173).

Через год, в письме Шаховскому от 24 октября 1966 Кленовский сообщал: «У меня давно уже появился план издания моих избранных стихов после моей смерти - были и стихи отобраны, и весь макет книги составлен. За последнее время мои литературные друзья (в том числе Глеб Струве) стали уговаривать меня издать “Избранное” еще при жизни, самому за всем проследить, основывая свой совет в частности на том, что жена моя человек больной, беспомощный, и после смерти не управится с такой задачей, а кому ее можно поручить? К этим доводам прибавилось в последнее время то, что я чувствую себя все хуже, со зрением моим все неблагополучнее, да и у жены зрение, после неудачной операции (я Вам об этом писал) в самом печальном состоянии. Вот и пришел я к выводу, что книгу надо издать самому и теперь же » (Переписка с Кленовским. С.185).

Выпуск книги некоторое время задерживался по финансовым причинам. 11 декабря 1966 года Кленовский писал Шаховскому: «Моя книга уже полностью набрана и мною прокорректирована. Все идет гораздо быстрее, чем обещал Башкирцев, и это даже меня... пугает, так как денег для окончательного расчета с ним у меня не хватает; уплатить смог пока только две трети. Придется даже, по-видимому, попридержать башкирцевскую прыть, которой, при других обстоятельствах, я был бы очень рад! Всякая денежная поддержка издания для меня поэтому сейчас особенно важна, и я буду очень признателен Вам, дорогой Владыка, если Вы предварительной подпиской на некоторое количество экземпляров придете мне на помощь, рассчитавшись за них уже сейчас» (Переписка с Кленовским. С.186).

Часть расходов по изданию взяло на себя издательство «Международное литературное содружество», что позволило сдать рукопись в набор, однако нужны были еще деньги. 6 февраля 1967 года Кленовский сообщал Шаховскому: «Издание моих избранных стихов едва не зашло в финансовый тупик. Не было никаких средств для окончательного расчета с типографией, и я даже “заморозил”, в поисках их, дальнейшую ее работу над книгой. <…> Теперь все финансовые заботы и страхи отпали, книга вскоре пойдет в печать и к началу апреля, вероятно, выйдет в свет» (Переписка с Кленовским. С.192).

Половину необходимой для издания суммы неожиданно внесла одна из немецких знакомых Кленовского, и вскоре тираж книги был отпечатан, причем удвоенный, не 750 экземпляров, как предполагалось изначально, а целых 1500, для поэтической книги цифра солидная, а по эмигрантским меркам просто огромная. 6 марта 1967 года Кленовский писал И.С.Топорковой: «Издание сборника моих избранных стихов сейчас быстро двинулось вперед, т.к. удалось раздобыть недостающие еще деньги. Я получил из типографии первый готовый (но еще единственный) экземпляр книги, остальное начнет, вероятно, постепенно поступать, и тогда я, конечно, пошлю Вам экземпляр в подарок <…> В книге 218 страниц и фото. Оформлением я лично доволен. На этот раз для разнообразия обложка цветная. Формат мой обычный» (Письма Кленовского Топорковой. С.105).

Книга получила название: Кленовский Д. Стихи: Избранное из шести книг и новые стихи (1965–1966). Мюнхен: МЛС, 1967. Тексты печатаются по этому изданию, воспроизводится только раздел новых стихов, поскольку стихи из ранних книг вошли в избранное практически без изменений.

8 марта 1967 года Шаховской поздравлял Кленовского «с рождением дитяти, которое, как некий герой Рабле, даже в день своего рождения будет очень велик ростом и тяжел на вес (“томов премногих тяжелей”). Поднимаю мысленно кубок за здоровье дитяти такой же пропорции, как папаша. Вижу, что я не ошибся, когда еще лет 10 - или даже больше - тому назад подписался на… “7-ой том” Ваших сочинений» (Переписка с Кленовским. С.195).

Вскоре последовали первые отклики на книгу. 14 мая 1967 года Кленовский с приятным удивлением написал Шаховскому: «Получаете ли Вы “Русскую мысль”? Там в № от 6 мая появился необычайно доброжелательный отзыв Терапиано (на целый развернутый подвал) о моей новой книге, а тем самым - о моей поэзии вообще. В первый раз он меня таким хорошим суждением побаловал - глазам своим не поверил читая! Есть в статье такие небезынтересные для Вас строки!

“Такое ощущение человека (как у меня - Д.К.) уже не ортодоксально-христианское, а оккультное, антропософское. Но Кленовский с такой напряженностью порой говорит о нем, что его духовное волнение, душевная вибрация, заставляет даже некоторых представителей православной иерархии, интересующихся литературой, прощать ему ‘антропософию’ за его духовное горение”» (Переписка с Кленовским. С.197).

16 июля 1967 года Кленовский писал Шаховскому: «Сборник “Стихи” является завершением и итогом всего моего литературного пути. Не перестаю благодарить Бога за Его великую ко мне милость: выход этого сборника еще при жизни моей, осуществленный моими руками, от отбора стихов до выбора оформления включительно. Удалось и хорошие отзывы о нем услышать. По статьям и по личным письмам некоторых моих собратьев по перу (ниже приведу одно из них) я вижу, что собранные воедино, мои стихи произвели более цельное и верное впечатление, чем в отдельных сборниках (советую и Вам в будущем такой сборник избранных своих стихов издать!). Вот что пишет мне, например (очень по товарищески!), Моршен:

“Сборник получился на славу! То, что в отдельных сборниках выглядело (для меня) как некое подражание самому себе, оказалось, собранное в один фокус, редким по своей цельности и верным по тону голосом. По сути, Ваши сборники были лишь частями единой книги, и вот теперь она, наконец, вышла в свет целиком. Поздравляю, обнимаю от души рад за Вас!”

Такое же примерно впечатление, как это видно из его отзыва, произвела книга и на Терапиано, а также на Горбова (рецензия в “Возрождении”). Не помню, писал ли я Вам, что получил очень лестное письмо от Адамовича. Говорит, что читает мои стихи “с восхищением и... завистью” и добавляет, что сборник “очень правильно и удачно составлен - в том смысле, что тема его, то есть, Ваша главная тема, в нем постоянно развивается и растет, и стиль Ваш этой Вашей теме безошибочно и непогрешимо соответствует. Можно писать иначе, по-другому, но то, что говорите Вы, должно быть сказано именно по-Вашему, со сдержанной страстностью”» (Переписка с Кленовским. С.199).

Критическими откликами на «Избранные стихи» Кленовский остался в целом доволен.

О. Можайская в своей статье сочла, что «для всех друзей этого замечательного поэта такой сборник - ценный подарок! Хотя и в предыдущих книгах Кленовского образ поэта выделялся очень четко, но в этом сборнике он вырисовывается еще рельефнее.

Кажущаяся двойственность его духовного облика происходит от неизбежного “соседства” души и тела (тема которую он часто затрагивает в своих стихах). Однако мысли о тяжелой земной участи, о потерях, о смерти, нисколько не заглушают основного лейтмотива, а наоборот, выделяют его еще ярче. Хотя жизнь все чаще мерещится поэту “той скамейкой в конце аллеи”, где так недалеко “до калитки, до той, что вот уже полуоткрыта” и, хотя жаль расстаться с этой жизнью, с той, которую он “огорченно полюбил”, но все же чувство красоты, цельности, осмысленности мироздания не покидает его: ведь страдание это “прекрасное раненье - оттиск духа на остывшей коже”» (Можайская О. Поэзия Кленовского // Новое русское слово. 1967. 23 апреля).

В «Новом журнале» появилась обстоятельная статья Ю.Офросимова, очень понравившаяся самому Кленовскому: «Достаточно редкостно, что после первого, весьма “детского”, сборника, после последовавшего многолетнего творческого провала, Кленовский сразу же выступает со стихами, обнаруживающими зрелое мастерство и, мало того, заключающими в себе стройное миросозерцание и мироустремление. По шести ранее вышедшим сборникам, а теперь по сборнику “Стихи” (избранное с добавлением стихов последнего периода, бережно изданных “Международным литературным содружеством”) можно совершенно ясно увидеть, как пережитые катастрофы вылились в поэзии Кленовского стремлением объединить эстетику с религией: явление, встречающееся не часто и повергшее иных наших руководителей поэзии (если и поминавших имя Господа Бога, то только всуе) в состояние легкого шока, критического столбняка, от которого, правда, они с трудом постепенно отходят. Уже в самом призвании поэта Кленовскому видится нечто, дарованное ему Свыше и завет “Веленью Божию, о, Муза, будь послушна” сквозит (в смысле почти буквальном) во многих его строках <…>

В области формы Кленовский не “завоеватель” и не искатель. По натуре он - хороший хозяин, умело допускающий в добрую, старую форму, на которой крепко стоит его поэтическое хозяйство, все то новое, что подходит внутреннему ладу его поэзии. Чуждое какой-либо ортодоксальности творчество Кленовского в его “рифмованных догадках” лишено всякой претензии на пророчество и в соответствии с этим и весь тон его никак не “пламенный”, “без патетических сонат”, язык почти разговорный и как раз в этом трудно объяснимом "почти" заключено то, что возносит этот язык до поэтических высот.

Особенностью Кленовского является еще соединение очень широкого мистического чувства бесконечности с трезвой здоровой реальностью. Чтобы к бесконечности приобщиться, чтобы осознать, уразуметь ее, вовсе не требуется каких-то особых усилий: бесконечность тут, на земле, излита во всем, во всякой повседневности. <…>

Земля, ее дыхание любы Кленовскому во всех проявлениях. Крепко ощущается им и кровная связь с родиной. Но, отдав ей сыновнюю дань стихами строгого стиля о Царском Селе или прелестными стихами о “медленной” московской весне, он готов “кинуться на колени” и перед флорентийскими холмами и померанцевыми садами Мантеньи; следом за “раздольем Волги” он сейчас же вспоминает “Риальто на рассвете”, и Италия для него не только родина духовная, но и пра-родина, куда, может быть, ему по его убеждению суждено некогда вернуться. И связь с этой страной так глубока, что и тональность многих его стихотворений кажется пропитанной тем особым легко-прозрачным воздухом, который окутывает Италию <…>

Мучительно взывает Кленовский: - “Зачем пришел, куда иду - И почему Тебя не слышу!” Мрак прорезается - и не однажды! - мыслью о крайнем средстве и тогда недобрым холодом веет от стихов, в которых поэт просит, чтобы в тот час, “которого не будет строже”, у него была отнята память о “всех сокровищах неба и земли” - “Чтобы ничего я не запомнил, - Чем мгновенья были высоки: - Ни одной моей подруги дольней, - Ни одной тосканской колокольни, - Ни одной онегинской строки”. И тогда - “уже совсем легко мне будет - Оттолкнуть скамью и умереть”.

Но духовное смятение отдельных стихов тенью на всю поэзию Кленовского никак не ложится; определяюще для нее совершенно ясно высказанное утверждение: - “Знаю я: на мне печать Господня, - Мне довольно этого сознанья!” “Темные строки”, чуждые существу Кленовского, в ней лишь наваждение и, недобро мелькнув то там, то здесь никак не разладом, а внутренним диалогом , не в силах отравить или хотя бы замутить все творчество, лишенное всякого болезненного “ущерба”, здорового, цельного и согласованного прежде всего своим религиозным устремлением и помыслом. Пусть понятие Бога широко охватывает и начала пантеистической философии и штейнеровского учения, но черты Бога Библии и, конечно, благоговейное преклонение перед Христом, как воплощением Добра, в этой поэзии наличествует. Ангелы хранители, своим почти реальным присутствием раздражая некоторых современников, в образе “неуловимых спутников” чувствуют себя, как дома, в поэзии Кленовского» (Офросимов Ю. Рифмованные догадки. О поэзии Д.Кленовского // Новый журнал. 1967. №88. С.114–122).

В несколько запоздавшей рецензии на книгу откликнулся Олег Ильинский: «Однотомник стихов Кленовского дает возможность обозреть и оценить творческий путь поэта за последние 20 лет. Это издание - результат взыскательного авторского отбора и поэтому имеет совершенно особое значение, как для русской поэзии в целом, так и для самого автора. В связи с этой книгой я хотел бы высказать ряд соображений о художественной проблематике Кленовского и его месте в русской поэзии.

Основным приемом Кленовского является закрепление ярко пережитой и скульптурно оформленной художественной детали в рамках религиозно-идеалистического миросозерцания. Поэт постоянно ощущает себя на грани или у порога того бытия, которое именуется вечностью. Одновременно в творчестве Кленовского ярко звучит любовь к жизни, своеобразная упоенность жизнью. При отборе художественных впечатлений огромную роль для поэта играет память, не память в смысле простого припоминания, а память в смысле творческой преображающей стихии. Память поэта как бы сама творит образы и осмысливает их в плане крупного эстетико-философского синтеза. При анализе художественного творчества Кленовского именно творческую функцию памяти следует выдвинуть на первый план. Одним из основных качеств Кленовского является способность ярко пережить и с предельным мастерством закрепить пережитое в образе. Кленовский - великолепный мастер стиха. Раз увиденное и пережитое под его пером сохраняет всю непосредственность и свежесть художественного впечатления и, кроме того, приобретает черты вневременности, черты классичности в самом истинном смысле этого слова. Характерная для Кленовского акмеистическая манера сближает его именно с классицизмом (вплоть до античности), а связь с гумилевско-ахматовской традицией, хоть она и налицо, играет для оценки творчества Кленовского значительно меньшую роль. При всех преемственных связях с акмеизмом очень большую роль играет, конечно, то, что Кленовский живет совсем в иную эпоху, чем акмеисты.

Одна из художественных заслуг акмеизма - классическая преемственность этой школы. Классическая преемственность организует, оформляет, оскульптуривает художественное мышление поэта-акмеиста. Но поэт-акмеист кроме того прошел школу романтизма, с ее утонченным психологизмом, с ее философичностью, с ее религиозной проблематикой. Поэзию Кленовского следует рассматривать не столько на фоне акмеизма, сколько вместе с акмеизмом на пересечении классицизма и романтизма. Таким образом Кленовский окажется в русле пушкинско-гетеанской традиции, обогащенной опытом 20-го века.

Во французской поэзии Кленовского можно сопоставить с Андрэ Шенье, творчество которого в общем определяется теми же координатами, конечно, с поправкой на время и индивидуальную тематику. <…>

Соединение тончайшего лиризма с предельной ясностью и классичностью формы является характернейшим признаком поэтического почерка Кленовского. В однотомник включены избранные стихи из шести книг. Каждый сборник Кленовского представляет собой законченное целое. Во всех звучит сквозная религиозная тема, а также тема художественно-символического осмысления космоса:

В каждой капле, камешке, листе

Шумный космос дремлет изначален.

Оттолкнулся - и глядишь, причален

К самой невозможной высоте.

В этих стихах - художественно-философское обобщение поэзии Кленовского. В них ключ ко всему его поэтическому миросозерцанию. Однотомник Кленовского - след жизни крупного поэта, жизни вдумчивой, глубокой и плодотворной» (Новый журнал. 1970. №98. С.289–291).

302. Новый журнал. 1966. №85. С.80.

303. Мосты. 1966. №12. С.11.

304. Новый журнал. 1966. №85. С.80.

305. Мосты. 1966. №12. С.10.

306. Новый журнал. 1967. №86. С.62.

307. Новый журнал. 1966. №85. С.81. Позже этим стихотворением торонтский журнал «Современник» открыл памятную подборку стихов Кленовского, получив известие о его смерти: Современник. 1977. №33/34. С.9.

308. Возрождение. 1966. №175. С.48.

309. Возрождение. 1966. №175. С.49.

310. Мосты. 1966. №12. С.13.

311. Новый журнал. 1966. №85. С.81.

312. Возрождение. 1966. №175. С.48.

315-316. Новый журнал. 1967. №86. С.61–62.

317. Новый журнал. 1967. №86. С.62. C заглавной строкой «Вчера его срубили. Что осталось...».

Певучая ноша (1969)

Тираж новой книги Кленовского был отпечатан в мюнхенской типографии Башкирцева в феврале 1969 года.

Кленовский пишет Шаховскому 10 апреля 1969 года: «Хотя я начал рассылать мою новую книгу еще 22 февраля 1969 г., она еще ни до кого в США не дошла. В Европе, конечно, дело другое, и я получил уже много прекрасных откликов; притом не из вежливости или жалости к угасающему поэту, а вполне искренние - это ведь сразу можно различить. Особенно хорошо откликнулись на книгу Б. Зайцев, Г.Кузнецова, М.Цингер, сестра Пастернака Лидия, живущая в Англии, Прегель» (Переписка с Кленовским. С.238).

Большую статью посвятил книге В.Перелешин: «Если бы мы спросили Дм.Кленовского о его взгляде на поэтическое творчество, он, вероятно, согласился бы с нами в том, что стихи - не для жизни в любом разрезе, а стихи - сама жизнь. Они не могут не писаться. И только у таких стихов, которые не могли не написаться, есть и напряженность, и доходчивость, и очарование, и вескость благородного металла, и внутренняя свобода. <…> Кленовский - поэт, требовательный к себе, сосредоточенный, немногословный, обладающий вкусом и чувством меры <…>

Дм.Кленовский консервативен, и это видно, прежде всего, из того, что чаще всего он пишет ямбом - почти вдвое чаще, чем хореем. Разностопных стихов (логаэдов) у него в десять раз меньше, чем ямбических. Трехсложными стопами он в “Певучей ноше” не пользуется совершенно.

<…> Воспоминания поэта, его умудренные раздумья причастны вечному идеалу красоты. И потому они обжигают» (Перелешин В. Залетная душа // Грани. 1970. №78. С.241–247).

Ю.Крузенштерн-Петерец в рецензии отметила, что в новой книге «Кленовский сильнее, чем когда-либо, подчеркивает свою неразрывную связь с Гумилевым. <…> Кленовский - акмеист, акмеизм же по природе не революционен. Его “акмэ” - острие, зовет и уводит вверх к бесконечной красоте. Не пытаясь служить “массам” и ничего от них не беря, он тем самым защищен и от соприкосновения с прикладным, плакатным псевдоискусством, подручным моды или социального заказа, у которого может быть громокипящее настоящее, но никакого будущего.

Но путь “акмэ” требует жестокой дисциплины, необычайной строгости поэта к форме стиха, максимальной выразительности. Он требует и чувства меры и вкуса. И в этом отношении Кленовский безупречен.

В сборнике “Певучая ноша” преобладает ямб - излюбленный размер классиков. Из сорока одного стихотворения - две трети - ямбы, почти все остальные - хореи. <…> при ограниченном выборе размеров, не прибегая ни к каким вычурным приемам, не пользуясь особенно эффективными рифмами, поэт создает насыщенные чувством и ювелирно отделанные стихи.

Образы его скромны, но полны значимости. “Мелкий ослик с грустными глазами”, “Сквозь путаницу веток”, Цветы “в нехитрых платьицах апреля”.

Все сказано как бы вполголоса. А сказано так много. Перед читателем развертывается целая жизнь.

Вспоминая о своих погибших друзьях гимназистах:

И всегда испытываю стыд,

Что друзья убиты вражьей пулей,

Я же почему-то не убит.

Эту тему боли о том, что как будто не все отдано родине, Кленовский пытается объяснить:

Неужели ангел мой когда-то

Потому меня и уберег,

Чтоб не выполненный долг солдата

Искупить я нынче песней мог?

Кленовскому не за что корить себя. Свой невыполненный солдатский долг он вполне искупил песней. За 19 лет, начиная с 1950 года, он подарил нам семь книг. А теперь - восьмую» (Крузенштерн-Петерец?Ю. О «Певучей ноше» Кленовского // Новое русское слово. 1969. 10 августа).

Ю.Терапиано в критическом обзоре очень высоко отозвался о сборнике: «“Певучая ноша” - большая удача Дм.Кленовского, это, вероятно, одна из его лучших книг» (Терапиано Ю. Новые книги // Русская мысль. 1969. 17 апреля. №2734). Хороший отзыв бывшего недоброжелателя обрадовал Кленовского, и он не преминул похвастаться им в письмах своим знакомым: Топорковой 25 мая 1969 г. (Письма Кленовского Топорковой. С.111) и Шаховскому 3 июня 1969 г. (Переписка с Кленовским. С.238). Позже Терапиано опубликовал также рецензию на книгу Кленовского в австралийской газете «Единение», с которой в то время сотрудничал.

3 июня 1969 г. Кленовский написал Шаховскому: «Были отзывы и в разных других изданиях, весьма хвалебные, порою восторженные, но по качеству очень посредственные. Критиками эмиграция не богата! Получил много хороших откликов от друзей, знакомых, собратьев по перу, а порой и от незнакомых, случайно набредших на мою книгу - эти отклики особенно приятны. Очень хорошо отозвались на книгу Адамович, Седых, Моршен, Лидия Пастернак (Англия), Ильинский, Прегель, Одоевцева и др. Многие считают эту книгу моей лучшей, с чем я сам, однако, не согласен. Она, по-моему, менее для меня характерна, поскольку в ней скупее затронута “моя” эзотерическая тема; но, может быть, именно это сделало ее для некоторых более приемлемой и приятной» (Переписка с Кленовским. С.238).

318. Новый журнал. 1968. №92. С.90.

319. Новый журнал. 1967. №89. С.33.

320. Новый журнал. 1967. №89. С.36.

321. Новый журнал. 1968. №93. С.145.

322. Новый журнал. 1968. №93. С.145.

325. Новый журнал. 1968. №90. С.26.

326. Новый журнал. 1969. №94. С.102. «Фонтан любви, фонтан живой! Я в дар принес тебе две розы…» - из стихотворения А.С.Пушкина «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824). У Пушкина: «Принес я в дар тебе две розы».

327. Новый журнал. 1968. №93. С.146.

328. Новый журнал. 1967. №89. С.35.

329. Новый журнал. 1967. №89. С.34.

330. Новый журнал. 1968. №91. С.75. Офросимов Юрий Викторович (1894–1967) - литератор, участник Белого движения, с 1920 в эмиграции в Берлине, участник политической группы В.Б.Станкевича «Мир и труд», член редколлегии белградской газеты «Россия» (1926–1927), с 1933 жил в Белграде, после Второй мировой войны - в Швейцарии. После войны переписывался с Кленовским, опубликовал несколько отзывов о его книгах.

332. Новый журнал. 1968. №92. С.92.

335. Новый журнал. 1968. №90. С.27.

338. Новый журнал. 1968. №91. С.76.

339. Новый журнал. 1968. №92. С.91.

340. Новый журнал. 1967. №89. С.37.

341. Новый журнал. 1968. №91. С.77.

342. Новый журнал. 1968. №90. С.28.

343. Мосты. 1968. №13–14. С.23.

345. Мосты. 1968. №13–14. С.22.

346. Новый журнал. 1968. №92. С.90.

348. Новый журнал. 1969. №94. С.101.

349. Новый журнал. 1968. №90. С.27.

350. Новый журнал. 1968. №92. С.90. 17 июня 1968 года Кленовский писал Топорковой: «Вы так хорошо рассказали мне в письме о комаре, птичке и цветах в вазе, что я взял Ваш рассказ как тему для стихотворения. Посылаю его Вам» (Письма Кленовского Топорковой. С.107). А год спустя, 25 мая 1969 г., вновь вернулся к той же теме: «Вам будет, вероятно, приятно узнать, что стихотворение о комаре, птице и розе, на которое “вдохновило” меня Ваше письмо, не только отмечено в получаемых мною письмах, но приведено целиком в большой и очень хвалебной статье лучшего эмигрантского критика Юр.Терапиано в лучшей русской эмигрантской газете “Русская мысль”, выходящей в Париже» (Там же. С.111).

351. Мосты. 1968. №13–14. С.25.

353. Новый журнал. 1968. №91. С.75.

355. Новый журнал. 1969. №94. С.101.

356. Мосты. 1968. №13–14. С.24.

Почерком поэта (1971)

26 октября 1970 года Кленовский писал Топорковой: «Новых стихов, у меня, между прочим, накопилось уже на новый сборник в 70 страниц. Но издать его, по-видимому, не удастся. Я справлялся в типографии в Мюнхене, где печатались все мои сборники, и оказалось, что цены опять сильно скакнули. Сейчас издать сборник втрое дороже, чем десять лет тому назад» (Письма Кленовского Топорковой. С.117). Однако мысли выпустить сборник Кленовский не оставил и 21 ноября 1970 года писал Шаховскому: «Представьте себе, что я, впервые в жизни, пошел на большой и, может быть, даже чреватый несчастьями материальный риск, кинулся очертя голову в самостоятельное издание нового сборника моих стихов!» (Переписка с Кленовским. С.259). В письме Топорковой от 24 ноября 1970 года Кленовский описал финансовую сторону издания боле подробно: «Первый раз в жизни кинулся я, очертя голову, в издательскую авантюру, чреватую всякими трудностями, а м.б., и неприятностями. <…> А издать необходимо, т.к. книга эта явно моя последняя, а чувствую я себя все хуже и хуже. Кто позаботится о ней, когда меня не станет? Вот и решился я на такое: занял у знакомого (немца) сумму, достаточную для первого взноса в типографию, с таким расчетом, что смогу вернуть долг после рождества, когда друзья обычно посылают мне в подарок доллары. Затем сумею, вероятно, повторить заем, чтобы рассчитаться после Пасхи, когда обычно тоже бывают такие подарки (я в этом отношении вроде почтальонов, трубочистов и дворников в былое время)! Дело, как видите, очень рискованное, но другого выхода нет. Придется жестоко на всем вообще экономить. Раньше у меня были друзья-меценаты, помогавшие мне издавать мои сборники, но они все поумирали. Я уже послал в типографию и рукопись, и первый взнос. Если даже мои надежды не оправдаются - буду всячески оттягивать выход книги из типографии, пока не наберутся деньги. В книге будут 54 стихотворения на 72 страницы - это будет самый объемистый из всех моих сборников, исключая “Стихи”. Надеюсь, что Бог мне поможет, и книга будет издана» (Письма Кленовского Топорковой. С.117).

31 января 1971 года Кленовский писал Топорковой: «Получил Ваше письмо с милой помощью изданию книги, за что сердечно благодарю! Вы очень трогательно позаботились о моей книге, как редко кто из моих друзей, и я ценю это чрезвычайно! Книга вот-вот выйдет из печати. С типографией я уже почти окончательно расплатился - иначе она не печатала бы книгу. Теперь остается погасить тот долг, который я для этого сделал <…> Скажу Вам по секрету, что моя книга помогла мне разобраться в том, кто настоящий друг мой и моей поэзии» (Письма Кленовского Топорковой. С.118).

Шаховской, долго не откликавшийся на присланный сборник стихов, 21 мая 1971 г. написал Кленовскому: «Простите, что замешкался ответить прозой на Вашу книгу “Почерком Поэта”. Но я ведь ответил Вам тоже почерком поэта . Неужели Вы не получили новой моей книги “Избрание Тишины”. Она даже есть двойной ответ - и сутью своей и заглавием на Ваше недоумение… Я сделал даже больше того: надеюсь, 13-го июня в воскресенье поутру русские люди по “Г<олосу> А<мерики>” услышат мою беседу, посвященную последней этой Вашей книге. Так что слишком уж пенять на меня не нужно и вряд ли справедливо…» (Переписка с Кленовским. С.262). Действительно, 13 июня 1971 года радиостанция «Голос Америки» дала в эфир очередную «беседу» архиепископа Иоанна, целиком посвященную книге Кленовского. Текст опубликован в газете «Новое русское слово» (1971. 4 июля).

Олег Ильинский в рецензии писал: «В книге “Почерком поэта” перед глазами читателя происходит процесс поэтического осмысления, поэтического преображения опыта жизни автора. Переживание и художественное преображение для Кленовского, как и для всякого поэта, есть единый акт, акт творчества. Художественно-философское осмысление явлений для Кленовского естественно, как дыхание. Стихи сборника можно условно разделить на две группы - религиозно-философскую, где поэт как бы оглядывается на прошлую жизнь с высоты религиозного постижения, единой религиозной интуиции; эта интуиция уничтожает для него грань между жизнью земной и вечной, так что сама земная жизнь уже предвосхищает то состояние духа, когда времени больше не будет, и то, в основе чего лежит память земной жизни, во всей ее красочной яркости. Эти две темы в творчестве Кленовского гармонично переплетены, художественный образ, сложно одухотворенный религиозным мироощущением поэта, будучи средствами искусства изъят из времени, приобретает черты вечности, вечность же входит в художественное сознание поэта неотъемлемой частью, вечность является предметом постоянного художественного переживания, по отношению к чему располагаются все остальные ценности. Поэт как бы наделен двойным зрением, это двойное зрение помогает ему одновременно воспринимать явления по обе стороны границы, отделяющей время от вечности. Ангел для него столь же (если не более) реален, чем васильки в ржаном поле. И человек (поэт) и ангел одинаково скорбят о том, что из мира уходит красота:

И может быть, иной прохожий

Из ангельских дозорных сил

Вздохнет и пожалеет тоже,

Что ты, колосья преумножа,

Меж ними маки погасил.

В этой концовке одного из наиболее значительных стихотворений сборника образно закреплена основная интуиция поэта - о непосредственном соседстве двух миров. Та же тема с большой художественной убедительностью закреплена в стихотворении “Песнь моя часовней будет длиться”, эта тема вообще - занимает центральное место в книге. <…>

Умение соединить в образе прелесть художественной детали с глубиной и цельностью миросозерцания, - это основная черта мастерства поэзии. Последняя книга стихов Кленовского - великолепный образец творческого постижения и образного раскрытия мира во всей его прелести, трудности, сложности и одухотворенности» (Новый журнал. 1971. №103. С.291–293).

О двоемирии у Кленовского написала в рецензии и О.Можайская: «В своем 9-м сборнике стихов <…> Кленовский дает как бы ключ к тайне своей поэзии. В стихотворении, начинающемся словами “Чем дольше я старею”, он признается, что хотя владеет песней, “но песня не моя”. Она пришла к нему издалека “дорогой ангелов”. Поэту кажется, что он только портит “нездешние слова”. Но трудна дорога “в край земной” для ангельской песни» (Можайская О. Не здесь рожденная, но здесь пропетая // Новое русское слово. 1971. 7 марта. С.6).

Вновь с похвалой отозвался о книге Ю. Терапиано: «Новая книга стихотворений Дм.Кленовского “Почерком поэта” радует какой-то особой, неувядаемой свежестью переживаний, в наше время столь редко встречающейся даже у очень молодых поэтов <…> новый подарок <…> всем любителям настоящей поэзии» (Терапиано Ю. Новые книги // Русская мысль. 1971. 25 марта. №2835).

Восхищенной была и рецензия Ноны Белавиной: «Просто удивительно, как бесконечно много тем у этого поэта. <…> Поэту доступно высокое умение стоять над обыденными человеческими неудачами, умение чувствовать суть и глубину жизни и быть за все благодарным» (Современник. 1971. №22–23. С.166).

Спустя некоторое время Л.Ржевский написал большую статью о Кленовском, в которой вел речь, среди прочего, и о последней его книге: «Для меня главная сторона поэтики Кленовского - это ее принадлежность к так называемому Серебряному веку русской поэзии, именно - к поэтическим заветам и традициям акмеизма. <…> “Последний акмеист”?– Дмитрий Кленовский - через многие годы и мимо многих влияний пронес совершенную ясность поэтического слова. Это не значит, конечно, что в его поэтике нет элементов символики, но это у него символ-образ, не сиимвол-ребус; примером высокой ясности оказывается почти каждая его строфа.

В жанре небольшого лирического стихотворения - главном жанре Кленовского - лирический герой почти всегда сам автор, который делится с нами своими представлениями и переживаниями. Тема “жизнь”? – главная внутренняя тема лирики Кленовского, и это делает многие его стихотворения своего рода философскими медитациями. <…> А взгляд на жизнь - светлый и благодарный. <…> Гармоническое ощущение мира, как оно пролито на поэтические строки, у Кленовского полней и совершеннее, чем у Гумилева. <…>

Повседневность - тоже тема в лирике Кленовского, - то есть то обычное, немудреное, что предстоит взору, течет и мелькает мимо, но что может стать поэтическим отбором, деталью, творчески превращенной в нечто значительное и глубокое» (Ржевский Л. Последний акмеист: О творчестве Дмитрия Кленовского // Новое русское слово. 1974. 7 апреля).

359. Новый журнал. 1970. №99. С.30.

361. Возрождение. 1969. №213. С.52.

362. Новый журнал. 1970. №98. С.110.

363. Новый журнал. 1970. №99. С.30.

364. Новый журнал. 1970. №101. С.95.

367. Новый журнал. 1970. №99. С.29.

371. Возрождение. 1971. №228. С.43.

373. Мосты. 1970. №15. С.46.

376. Новый журнал. 1970. №101. С.95.

378. Новый журнал. 1970. №98. С.111.

384. Мосты. 1970. №15. С.47.

385. Возрождение. 1971. №228. С.42.

388. Новый журнал. 1970. №100. С.60.

392. Новый журнал. 1970. №100. С.61.

398. Новый журнал. 1970. №99. С.29.

402. Новый журнал. 1970. №98. С.110.

Теплый вечер

28 мая 1974 года Кленовский написал Шаховскому: «У меня уже готов новый (десятый) сборник стихов; но я намерен сделать его “посмертным”, не издавать при жизни» (Переписка с Кленовским. С.298).

Решение свое он, однако, вскоре переменил и 18 августа 1974 года писал Топорковой: «У меня есть большая, очень важная для меня новость. Несколько моих литературных друзей уговорили меня, материально поддержав мое предложение, не откладывая издать новый (и несомненно уже последний!) сборник моих стихов. Предложение, конечно, очень разумное, т.к. чувствую я себя все хуже и хуже, и всякое может со мной случиться. Очень важно поэтому издать сборник уже сейчас, а не надеяться на всегда сомнительное его посмертное издание. Рукопись я уже послал в типографию вместе с первым денежным взносом. Мне обещано, что сборник будет издан быстро. Очень важно, если я смогу сам за всем присмотреть. Перед сдачей в печать пришлось еще внимательно проверить текст и внести в него порой немаловажные изменения. Называться будет сборник “Теплый вечер”, будет в нем 70 страниц, и войдут в него стихи, написанные в 1971–74 гг., т.е. после моего сборника “Почерком поэта”» (Письма Кленовского Топорковой. С.126). Месяц спустя, 18 сентября 1974 года, Кленовский жаловался на типографию: «Как и следовало ожидать, выход моей книги по вине типографии задерживается. Обещали сделать все быстро, даже “вне очереди”, а я еще даже корректуры не получил, хотя рукопись уже семь недель, как в типографии. Нервничаю, конечно, т.к. непременно нужно прокорректировать текст самому, а чувствую себя все хуже и хуже» (Письма Кленовского к