Сословно-социальная структура российского общества
При наличии в российской действительности обоих — революционного и эволюционного — путей решения стоящих перед страной задач общественного развития, преобладающим для страны в первой трети XX столетия стал революционный путь. В этой связи предстоит разобраться, почему при том, что самодержавная власть стремилась направить развитие России по реформистскому руслу, возобладали революционные способы исторического действия, выяснить, какие причины сделали возможным участие широких народных масс в трех революционных смутах. Была ли у царизма соответствующая социальная опора и почему он не выдержал урагана 1917 г., что порождало и накаляло социальные противоречия в российском обществе того времени? Разумеется, наряду с этими проблемами немаловажное значение имели объективные экономические, политические, военные и иные причины, но субъективный человеческий фактор сыграл, безусловно не меньшую роль в дальнейшей судьбе страны.
В России начала XX века продолжало сохраняться сословное деление общества. К высшим сословным категориям относились дворяне, которых с семьями насчитывалось 1800 тыс. (1,5%), священнослужители различных концессий — 600 тыс. (0,5%), почетные граждане и купцы первой и второй гильдий — 620 тыс. (0,5%). По численности самыми большими являлись сословия крестьян — 97 млн (77%) и мещан — 13,4 млн (10,6%). За ними следовали инородцы — 8,3 млн (6,6%), казаки — 2,9 млн (2,3%), иностранные подданные — 600 тыс. (0,5%).
Но успехи капиталистического развития страны пореформенной и последующей поры привели к тому, что реальное положение многих людей разных сословных категорий не соответствовало их сословной принадлежности. В частности, перепись 1897 г. зафиксировала в городах 7 млн крестьян, которые полностью порвали с сельским хозяйством или были связаны с ним сезонно. Возник рабочий класс, пополнявшийся в основном выходцами из крестьянского и мещанского сословий. Среди мещан, крестьян, инородцев и казаков сформировались группы бедных, средних и богатых по имущественному уровню людей.
Вот почему, отдавая должное различиям между сословиями нельзя игнорировать стратификацию социальных групп по классовому принципу. Как показал подсчет известного экономиста В. Немчинова, в России накануне октября 1917 г. Социальная структура населения включала в себя следующие группы: крестьянство и ремесленники — 66,7%, буржуазия и помещики — 16,3% (в том числе кулачество — 11,4%), рабочие - 14,8% и интеллигенция — 2,2%. В число рабочих ученый включал 3,5% деревенских батраков, что по существу совпадало с долей наемных сельскохозяйственных работников, зарегистрированных всероссийской переписью 1897 г. Близкую картину социальной стратификации российского общества давал и В. Ленин, хотя его наблюдения в данной области в большей степени, чем в других вопросах истории России, были, были как будет показано на примере с определением социального состава российского крестьянства, политически тенденциозными.
Дворянство
Ведущим классом-сословием и основной социальной опорой самодержавия исторически выступало дворянство, что было закреплено в отечественном законодательстве. К тому же по своему интеллектуальному потенциалу оно являлось наиболее образованным и культурным слоем - главным поставщиком кадров политической элиты государства. Дворянское сословие распадалось на две группы: из 1800 тыс. дворян две трети были потомственными, а остальные — личными. Среди потомственных дворян только половину составляли русские (вместе с украинцами и белорусами), около трети — поляки, за ними шли тюркско-татарские, грузинские, литовско-латышские, немецкие и др.
Экономической базой политического веса дворянства исстари являлось землевладение. В России за малым исключением отсутствовала система майората, и земля переходила в наследство, как правило, всем сыновьям, вследствие чего имело место дробление имений и их разорение. Статистика землевладения показывает, что вскоре после реформы 1861 г. дворянам принадлежало 87 млн дес. земли, в 1877 г. — 73 млн, в 1905 г. — 53, а в 1914 г. у них оставалось 40 млн дес. земли. Уменьшалось и число дворян-помещиков: в 1877 г. их насчитывалось 118 тыс., а в 1905 г. — 107 тыс.
Каковы же были причины их обезземеливания и разорения? Главная из них состояла в неумении, а порой и в нежелании представителей дворянского сословия приспосабливаться к условиям капиталистического хозяйствования: обзаводиться своими усовершенствованными машинами и прочим инвентарем, на практике постигать науку ведения рационального рыночного хозяйства, расточительный образ жизни и т.п. Все это ярко отражено в пьесе А. Чехова «Вишневый сад», одной из ранних повестей А. Толстого «Мишука Налымов» и других произведениях отечественной литературы конца XIX — начала XX вв. Следующая причина была в том, что правительственный протекционизм в отношении к промышленности, железнодорожному строительству ущемлял интересы сельского хозяйства в целом и помещичьего в частности. Недаром, анализируя процесс падения влияния дворянства, один из его идеологов Б. Чичерин, характеризовал таможенную политику царизма как своеобразную подать, налагаемую на земледельческий класс в пользу промышленного и при том в такое время, когда первый класс находится в критическом положении, а второй — богатеет. Начавшаяся в начале века индустриализация страны проводилась за счет российской деревни — прежде всего крестьянства и в определенной степени за счет помещиков. Здесь сказывались обстоятельства и внешнеполитического порядка. В ответ на подъем русских таможенных пошлин на промышленные товары, Германия, являвшаяся основным импортером русского хлеба, повысила пошлины на него, тем самым ударив по помещикам и зажиточным крестьянам. Подскочили цены на удобрения, сельскохозяйственные машины и орудия, ввозимые из-за рубежа.
К названным причинам следует добавить массовый погром помещечьх имений крестьянами в годы первой русской революции. По официальным сведениям, тогда было сожжено свыше 2 тыс. частновладельческих усадеб, а на основе данных, отраженных в местных архивах, советские историки насчитали их вдвое больше. Напуганные разгулом крестьянской Вандеи 1905 г., дворяне стали чаще прибегать к продаже земли: в среднем ежегодно с молотка сбывалось по миллиону и более десятин помещичьих земель. В итоге к 1917 г. число поместных дворян сократилось столь значительно, что они составляли лишь четвертую часть всех представителей господствующего сословия. Хотя государство и оказывало материальную помощь пострадавшим, весь ущерб оно возместить не могло.
Тем не менее поместное дворянство продолжало оставаться влдадельцем огромных состояний. Земля, которую они сохранили, так поднялась в цене, что их 40 млн дес. стоили втрое дороже, чем былые 87 млн в 1861 г.
Другим источником богатства дворян являлись ценные бумаги, вклады в банках, руководящие должности в правлении акционерных обществ. По данным переписи столицы в 1910 г. из 138 тыс. учтенных дворян 68 тыс. жили доходами с ценных бумаг. Кроме того, многие помещики обзавелись заводами и фабриками, построенными на их землях или купленными на доходы от поместий.
Немаловажным каналом дохода и политической силы дворянства была чиновничья и военная служба, обеспечивавшая безбедную, а при высоких постах и званиях даже респектабельную жизнь. Дворянская родословная создавала благоприятные возможности для ускоренного продвижения по табели о рангах. Правда, в октябре 1905 г. Николай II утвердил указ о приоритете образовательного ценза для занятий высоких вакансий, который обеспечивал более широкий доступ к государственной службе лицам разных сословий. В итоге за время между революциями 1905 и 1917 гг. тенденция к сокращению удельного веса потомственных дворян в госаппарате значительно усилилась. Если в начале века в гражданских ведомствах они составляли 72% чиновников высших рангов, а в армии — половину офицерского корпуса и в том числе 90 % генералитета и 73% всех полковников, то к 1917 г. их доля здесь заметно сократилась, причем особенно сильно это произошло в условиях Первой мировой войны. Что же касается чиновников и офицеров из недворянских сословий, то многие из них были далеки от того, чтобы служить надлежащей опорой самодержавия. Да и не все дворяне питали симпатии к режиму, который способствовал разорению десятков тысяч дворянских хозяйств. Дворяне считали, что царь мог сделать для их благополучия гораздо больше, а не ограничиваться словесными декларациями и полумерами. К тому же дворянскую среду разлагали идеи либерализма. Более того, в земском либеральном движении руководителями выступали представители дворянства. Они же не только участвовали в руководстве правых и либеральных партий, но и в политических организациях крайне левого толка (Г. Плеханов, В. Ленин, Г. Чичерин, А. Коллонтай, В. Чернов, Н. Авксентьев и др.). Все эти факты говорили о том, что царизм терял опору в дворянской массе, конечно, не всей и при том, что объектом ее недовольства был в основном бюрократический аппарат, возглавляемый правительством.
Критическое положение самодержавия усугублялось тем, что оно противилось объединению дворянства в политически организованную силу. Поэтому только оппозиционная его часть сплотилась в широкий блок. Сторонники же режима, оставаясь законопослушными, сами политически не организовывались. Чиновники, служащие и офицеры были лишены права участвовать в политических партиях и обществах, а они могли составить весомую политическую силу, прежде всего дворянскую. Возникший в 1906 г. Совет объединенного дворянства был лишь инструментом идеологического порядка, не ведущим руководящей организационной работы.
Крестьянство
Самым многочисленным классом-сословием страны являлось крестьянство. В последние два десятилетия оно также претерпело крупные изменения двоякого свойства: во-первых, усиливалось «раскрестьянивание», которое влекло за собой сокращения сельскохозяйственного населения, а, во-вторых, ускоренными темпами шел процесс расслоения крестьянства на разные по социальному положению группы.
По данным переписи 1897 г. в сельской местности 50 губерний Европейской России было 81,4 млн жителей или 87% населения, но занимались сельским хозяйством лишь 69,4 млн, т.е. 74%. Основными занятиями остальных 12 млн была торгово-промышленная и иная деятельность, они перестали быть земледельцами. Согласно статистике землевладения 1905 г. таких людей стало уже 17 млн. Раскрестьянивание происходило и в процессе переселения крестьян в города и на малоосвоенные окраины страны.
Расслоение крестьянства на бедняков, середняков и зажиточных хозяев приобрело в эти годы новые черты. Наряду с количественным ростом как маломощных, так и на другом полюсе зажиточных дворов, имели место и качественные изменения, связанные с развитием товарно-денежных, рыночных отношений. У бедняков это проявлялось в расширении сфер приложения труда: они занимались домашними промыслами, наймом на временные работы, отходом на заработки и т.п. Зажиточным дворам было присуще использование наемного труда, приобретение купчей земли, усовершенствованных машин и орудий, минеральных удобрений, увеличение аренды. Иначе говоря, существование того и другого слоя было взаимосвязанным и взаимообусловленным. В противном случае бедняки бы вымерли от голода из-за постоянного дробления наделов, а крестьянские Колупаевы и Разуваевы, как и помещики, не имели бы рынка наемного труда.
Процесс размежевания разнился в зависимости от того, в какой степени крестьяне того или иного региона были обеспечены надельной землей. Разница в этом отношении между регионами была весьма значительной. Так, если в земледельческом центре много общин имели наделы по 3—6 дес. в среднем на двор, то в нечерноземной полосе по 7—10 десятин. В Поволжье по 12—15 дес, в Новороссии по 15—20.
В Сибири же существовала норма наделения крестьян землей в 15 дес. на мужскую душу, а в старожильческих селах Дальнего Востока — в 100 дес. Не меньшие различия существовали и в общероссийском масштабе между разными категориями крестьян: бывшие помещичьи имели в 1905 г. наделы по 6,7 дес. на двор, бывшие государственные — по 12,5, башкиры — 28,2, казаки — 52,7. Чем лучше крестьяне той или иной местности были обеспечены землей, тем выше был уровень их благосостояния, тем свободнее в их среде развивались капиталистические отношения, тем больший процент был там зажиточных, предпринимательских хозяйств.
В условиях общинного уравнительного землепользования, преобладавшего в большинстве регионов страны, надельная земля распределялась пропорционально числу мужских душ и благосостояние крестьянского двора зависело от числа семейных работников, а для хозяйств предпринимательского типа — прежде всего от размеров арендованной и купчей земли, за исключением регионов первичного хозяйственного освоения с наличием массивов свободной земли и с широко развитой системой захватного пользования надельной землей (Восточная Сибирь, Дальний Восток и др.). Как показывают данные земских подворных обследований, к аренде надельной, частновладельческой и казенной земли, а также к покупке ее в основном прибегали самые состоятельные хозяева, сосредотачивающие в своих руках подавляющую часть этой земли и обрабатывающие ее чаще всего не только семейными, но и наемными (как правило сроковыми или поденными) работниками. Если разница в обеспеченности надельной землей внутри общины между бедняками (посевы до 3 дес.) и зажиточными (с посевом более 10 дес.) достигала максимума 2—3 раз, то арендованной землей — 5—10, а купчей — 50 и более раз.
(В советской историко-аграрнои литературе вслед за Лениным утвердилось мнение, будто в российской предреволюционной деревне слой бедноты (сельских пролетариев и полупролетариев — батраков с наделом) составлял большинство (до 2/3 дворов). Такую версию разделяли даже исследователи, которые писали об этом применительно к районам (Но-вороссия, Сибирь, Дальний Восток), где крестьяне не знали ни гнета помещичьего землевладения, ни малоземелья, и где капиталистические отношения в крестьянском хозяйстве развивались не только и не столько вглубь, сколько вширь, посредством ускоренного роста неполярных социальных групп — бедняков и зажиточных, предпринимательских, а средних и мелких хозяев, т.е. роста мелкого товарного производства, подготавливающего почву для дальнейшего развития капитализма вглубь. Делалось это с целью убедить, будто рабочие России имели могущественного союзника в лице деревенской бедноты.)
Объективный же анализ данных земской статистики показывает, что в оскудевающем центре бедноты было от 30 до 50% , в Поволжье, на Украине, Северном Кавказе, Сибири и особенно на Дальнем Востоке (в среде старожилов-стодесятинников) значительно меньше. Если же исходить из сведений бюджетных обследований, учитывающих заработки и доходы крестьян от промыслов и торгового животноводства, можно считать бедняцкими, т.е. едва сводящими концы с концами даже в урожайные годы, примерно от четверти до трети дворов в центре и 15—20% — в районах без земельного утеснения. В центральных губерниях земельный голод испытывало большинство крестьян: 3/5 дворов получали основные доходы от промыслов и заработков.
Вот почему в деревне имела место острая социальная напряженность — миллионы крестьян испытывали недовольство своим положением и жили надеждой если не получить от власти, то силой захватить помещичьи земли.
Крупная буржуазия
Быстрое развитие промышленного производства обусловило возникновение и не менее быстрый рост в составе российского общества крупной буржуазии в качестве не только особого социального слоя, но и самостоятельной экономической и политической силы. Если к этой категории отнести предпринимателей с доходом более 10 тыс. руб. в год, то их численность поднялась с 25 тыс. человек в начале века до 40 тыс. в 1914 г., а с семьями примерно до 250—300 тыс. человек.
Основной средой, обеспечивающей пополнение рядов крупной буржуазии являлись купечество и потомственные почетные граждане. По данным на 1913 г. в составе петербургских предпринимателей к этим сословиям принадлежали более 50% их общей численности, а среди московских — 40,9%. Хотя их доля со временем постепенно уменьшалась, среди членов правлений и советов крупнейших коммерческих банков и компаний продолжали доминировать представители известных купеческих фамилий: Гучковы, Рябушинские, Прохоровы, Елисеевы и др. Удельный вес дворянства среди этих двух ведущих отрядов российской буржуазии едва превышал 2,5% и имел тенденцию к понижению из-за растущего притока энергичных дельцов из низших сословий (крестьян, мещан, инородцев преимущественно еврейской национальности, иностранцев).
Тем не менее место и роль потомственного дворянства, благодаря его богатствам и родовым связям с высшим чиновничеством, оставались весьма значительными: представители 123 аристократических фамилий к середине 1914 г. занимали директорские и иные руководящие посты в 250 акционерных обществах. Среди последних выделялись князья Долгорукие, Голицыны, Оболенские, Тенишев, графы Мусины-Пушкины и др.
К началу Первой мировой войны крупная буржуазия в экономическом и особенно в финансовом отношении являлась самой могущественной силой российского общества. Ее рейтинг увеличивался влиянием на средние слои буржуазии, насчитывающей в своих рядах (судя по числу лиц с годовым доходом от 1 до 10 тыс. руб.) в 1909—1910 гг. свыше 450 тыс. чел. или с семьями 2,7—3,2 млн чел. Кроме дворянства, она была тесно связана с чиновничеством, которое стремилась «подкармливать». Мощным орудием в ее руках являлся Совет съездов представителей промышленности и торговли и подчиненные ему отраслевые союзы торгово-промышленников и финансистов. В годы первой русской революции выявилось известное единство взглядов промышленников и купечества в публичных выступлениях их представителей, а также в принимаемых их собраниями и съездами резолюциях и петициях.
В условиях нараставших революционных потрясений крупная буржуазия, обязанная самодержавию большими заказами по льготным ценам, щедрыми субсидиями и кредитами Госбанка, протекционизмом в таможенной политике и т.п., не поддержала его. Подавляющее большинство ее представителей сторонилось монархических партий и организаций, а тяготевшие к ней октябристы и прогрессисты, после короткого сотрудничества с властями, добивались от них политических уступок, не сознавая того, что утрата российской государственности обернется их собственной кончиной. Чувствуя себя хозяином жизни, буржуазия, в лице своих политических лидеров, фрондировала, посягая на прерогативы центральной и местной власти. В данном отношении весьма знаменательным является разговор, состоявшийся между британским журналистом Д. Уоллесом и лидером кадетов (фамилию которого британец почему-то не указывает, но им мог быть сам П. Милюков) вскоре после роспуска I Думы. Уоллес в учтивой форме высказал тогда своему русскому другу сожаления по поводу «стратегической ошибки», допущенной кадетами своими обструкционистскими действиями в Думе. «При всем уважении, я осмелился продолжать, — вспоминал журналист, — что вместо сохранения систематической и бескомпромиссной враждебности кабинету министров, партия могла бы сотрудничать с правительством и таким образом создать что-то вроде английской парламентарной системы, которой они открыто восхищаются; возможно через 8 или 10 лет этот желанный результат мог бы быть достигнут». Однако, услышав эти последние слова, русский политик нетерпеливо прервал собеседника, воскликнув: «Восемь или десять лет? Мы не можем ждать так долго!» «Хорошо, — отвечал Уоллес, — Вам должно быть виднее, но в Англии, которую конституционалисты всех стран часто берут за образец, нам пришлось ждать несколько столетий...»
Нетерпеливость, с которой вожди кадетов стремились свалить царизм, не только погубила их самих, но и принесла великие беды России. Нет особой необходимости доказывать, что лидеры октябристов и прогрессистов (А. Гучков, М. Род-зянко, А. Коновалов и др.) в этом отношении ненамного отставали от партии «народной свободы».
Рабочие
Вместе с успехами капиталистического развития страны рос и формировался другой новый класс — рабочий. Только за период с 1900 по 1913 гг. в его численности по подсчетам историков произошли перемены (см. табл.).
В рамках указанного периода рост численности рабочих по темпам опережал рост населения страны.При этом наряду с другими отрядами одинаково быстро росло основное ядро, которое составляли рабочие крупной промышленности и транспорта. Именно в их среде формировались высокопрофессиональные и потомственные кадры пролетариата. В отраслевом отношении численно преобладающими являлись отряды текстильщиков, пищевиков и металлистов, удельный вес которых составлял соответственно 41, 19 и 15% всех фабрично-заводских рабочих. В рядах металлистов и текстильщиков была самая большая часть потомственных (по отцу) рабочих — от 40 до 50% и более. Остальной части рабочих были присущи постоянная текучесть, тесная связь с землей, крестьянской средой. Вот почему их численность устанавливается приблизительно. Воспроизведенные выше цифры, взятые по максимуму, показывают, что рабочие составляли в России меньшинство населения.
При более точном подсчете, исключающем из их состава ремесленников, кустарей, прислугу, низших служащих, которых правильнее отнести к средним, промежуточным, слоям населения, а также многочисленных сезонных и временных наемных работников, доля рабочих не превысит 15%, что с семьями составит около 26 млн человек. При этом Россию отличала высокая степень концентрации рабочих на крупных предприятиях и в немногих индустриальных центрах (обеих столицах, Киеве, Харькове, Екатеринославе, Баку, Одессе и др.), что облегчало противникам самодержавия ведение в их среде агитационно-пропагандистской работы. Тому же способствовало и преобладание в рабочей массе молодежи: труженики в возрасте до 39 лет составляли 4/5 общей численности фабрично-заводских и горных рабочих. А высокий удельный вес легкой промышленности (текстильной и пищевой) и сравнительно низкий уровень благосостояния народа предопределили постепенное вытеснение на фабриках и заводах
России мужского труда женским, доля которого в годы Первой мировой войны поднялась до 40% .
Развитие рабочего движения в России в конце XIX — начале XX вв. выявило странную, на первый взгляд, закономерность: наиболее активно в нем участвовали не самые обездоленные слои трудящихся, а рабочие обеих столиц, в которых преобладали отряды сравнительно высокооплачиваемого пролетариата: металлистов, железнодорожников и занятые на оборонных заводах. По данным переписи 1897 г. культурно-образовательный уровень последних был существенно выше, чем у других территориально-профессиональных отрядов рабочего класса. В то время, как среди мужского населения страны грамотных было 29%, то для рабочих этот показатель был более чем вдвое выше. В Петербурге же грамотные среди рабочих-мужчин в 1914 г. составляли 82%, а среди женщин — 56%. В Московской губернии несколько ранее уровень грамотности фабрично-заводских рабочих равнялся 76%. Именно этот фактор, с одной стороны, и более широкая подверженность столичных рабочих агитационно-пропагандистской обработке со стороны социалистических партий — с другой, делали их застрельщиками в классовых схватках революционных лихолетий 1905—1907 и 1917— 1920-х гг.
Интеллигенция
В социальном отношении под интеллигенцией понимают обычно людей хорошо образованных (имеющих законченное или неполное высшее образование), занимающихся преимущественно умственным трудом. В начале XX века она исчислялась примерно в 800 тыс. чел., что вместе с семьями составляло 2,2% населения России. Более точные количественные сведения по отдельным группам интеллигенции содержат материалы переписи 1897 г. Согласно им работники просвещения и медицины составляли 240 тыс. чел., из них две трети — учителя. Другая близкая к ним группа лиц свободных профессий — ученых, литераторов, юристов, актеров музыкантов — насчитывала 36 тыс. Всего, таким образом, в сфере культуры трудилась треть отечественной интеллигенции. Следующий большой отряд интеллигенции составляли служащие промышленности, финансовой системы, транспорта, а также сельского хозяйства (агрономы, ветеринары, землемеры) — всего 350 тыс. чел., причем две трети их находились на частной службе.
В последнюю компактную группу служилой интеллигенции входили чиновники госаппарата, командный состав армии, служащие земств и городских дум — в общей сложности 207 тыс. человек.
В начале XX века в связи с бурным развитием промышленности быстро росли ряды производственной интеллигенции, а также учительства (особенно в связи с подготовкой всеобщего начального образования), в период Первой мировой войны — офицерский корпус, служащие местного самоуправления, кооперации.
Наряду с различиями по профессиональному признаку интеллигенция была дифференцирована по социальному положению в обществе. К самым состоятельным ее слоям относились сословно-дворянская, буржуазная и так называемая цензовая (чиновники высоких рангов) интеллигенция. Основную же ее массу составляли учителя начальных школ, низшие служащие местного государственного аппарата, путей сообщения, связи, а также студенты и учащиеся старших классов гимназий и реальных училищ.
Сосредоточенная главным образом в самых крупных городах и особенно в обеих столицах, интеллигенция отличалась повышенной общественной активностью и политическим влиянием на другие слои населения. Тон в ее рядах к началу XX века задавали либерально-демократические и умеренно-социалистические группировки, вскоре ставшие ядром оппозиционных и противоправительственных партий— октябристов, кадетов, народных социалистов, социалистов-революционеров и социал-демократов. Идейной формой российской интеллигенции, по меткому определению П. Струве, являлось «ее отщепенчество, ее отчуждение от государства и враждебность к нему». То же отмечал и Н. Бердяев, подчеркнув, что отечественная интеллигенция «не любила государства и не считала его своим». Еще более самокритично охарактеризовал русскую интеллигенцию И. Шмелев, писавший, что она «не смогла создать крепкого национального ядра, к которому бы тянулось самое лучшее, самое сильное, самое яркое по талантам изо всего русского, живого». «Не было национально воспитанной, сильной, русской интеллигенции, — продолжал он. — Был великий разнобой сил, и равнодействующая сил этих пошла не по России, а вне, в «пространство», вследствие чего откинутая в него страна «попала туда», где принимают безымянных — в цепкие лапы Интернационала»... Народ, по выражению Шмелева, безмолвствовал, ибо правит жизнью не «почва», а «сеятели». «Русской интеллигенции, — заключал свою суровую оценку выдающийся русский писатель, — надо понять свое национальное назначение, понять Россию, ее пути — каждый народ имеет свои пути, — и, поняв, идти ... покорно к целям, указанным судьбою — смыслом истории — Богом».
Как показали дальнейшие события, успешно выполнить столь сложную историческую миссию в рамках XX века отечественной интеллигенции оказалось не по плечу. Справиться с нею предстоит современному и будущему поколениям нашей интеллигенции.
§ 3
Уровень жизни разных
Социальных групп
Основными источниками дохода, обеспечивающими соответствующий уровень жизни населения страны в начале XX века были личный труд, затем торгово-промышленные предприятия, земля с хозяйством, базирующимся на ней, жилищная недвижимость и денежные капиталы. В зависимости от величины перечисленных источников дохода и эффективности их функционирования жизненный уровень различных социальных страт российского общества существенно разнился.
Положение рабочих
У рабочих главным источником дохода служила заработная плата. По сведениям фабрично- заводской инспекции средняя по России зарплата в месяц составляла: в 1900 г. — 16 руб. 17 коп., а в 1913 г. — почти 22 руб. При этом в разных отраслях промышленности она колебалась в 1913 г. от 18 руб. (у текстильщиков) до 50 (у металлистов). У рабочих мелкой промышленности, на которую действие фабрично-заводской инспекции не распространялось, уровень зарплаты был несколько ниже. Доплаты к зарплате увеличивали ее от 10 до 60% . Штрафы размером в среднем 1 руб. взимались тоже в среднем 2 раза в год на одного рабочего. Согласно закону деньги от них шли на нужды самих рабочих.
Рабочий день на предприятиях, подчиненных фабрично-заводской инспекции, длился в среднем в 1905 г. — 10,2 часа, а в 1913 г. — 9,9 часа. В мелкой промышленности он равнялся 11—12 часам и более. По закону, помимо воскресений, устанавливалось 17 обязательных праздничных дней. Рабочий год, таким образом, должен был составлять 296 дней, фактически же он равнялся на фабриках и заводах 275 дням (в США тогда же — 305 дням).
Представление об уровне жизни как рабочих, так и других социальных групп населения нельзя составить без учета цен на продовольствие, предметы ширпотреба и услуги. Среднегодовые цены в Москве, по данным статистики 1913 г., приведены в таблице.
По материалам бюджетных обследований низкооплачиваемые одинокие рабочие-мужчины на питание тратили 46% заработка, среднеоплачиваемые — 33, а семейные — соответственно 57% и 45% . Преобладающей пищей была хлебно-овощная — щи, каша, хлеб, картошка, капуста. В меньшей степени в рацион входили — мясо, рыба, жиры, сахар, молоко.
Следом за питанием шли расходы на жилище. В Москве в 1913 г. можно было снять: «угол» за 1 руб. в месяц, комнату — от 3 руб. и выше, снять (с платой в среднем 20 коп. за 1 м2) или купить квартиру, а также дом.
Соотношение цен и заработков показывает, что среднеоплачиваемые рабочие могли сносно питаться и найти жилье, хотя низкооплачиваемые вынуждены были жить в казармах и потреблять, по отзывам санитарных врачей, низкокалорийную пищу.