Война Хрущева против Ватикана

Никита Хрущев был специалистом в изменении прошлого людей с целью реализации собственного будущего. Он смог дорасти до высшей должности в Кремле, изменив прошлое Лаврентия Берии, своего главного соперника на советский престол. Хрущев чрезвычайно гордился этим достижением. Согласно мемуарам Хрущева, он начал подтасовывать факты, касавшиеся Берии, 26 июня 1953 года на заседании Президиума ЦК КПСС. Хрущев пришел на него с пистолетом в кармане. В этой драме он сыграл главную роль от начала до конца: «Я толкнул [Председателя Совета Министров Георгия] Маленкова ногой и прошептал: «Открывай заседание, давай мне слово». Маленков весь побелел, смотрю, рта раскрыть не может. Тут я вскочил сам и говорю: «На повестке дня один вопрос. Об антипартийной, раскольнической деятельности агента империализма Берии» {290}. После того как Хрущев предложил освободить Берию от всех партийных и государственных должностей, «Маленков продолжал находиться в состоянии паники. Насколько я помню, он даже не поставил мое предложение на голосование. Я нажал секретную кнопку, которая подала сигнал генералам, ждавшим в соседней комнате». Генералы немедленно арестовали Берию и вывели его из зала заседаний {291}.

Берию надежно заперли в камере, поэтому Хрущеву уже не составило труда обеспечить себе высшую государственную должность, отстранив от нее своего ближайшего союзника – Маленкова.

Мое первое непосредственное знакомство с практикой Хрущева переписывать прошлое других людей состоялось 26 октября 1959 года. В этот день Хрущев прилетел в Бухарест, как было объявлено, на шестидневный отдых. Раньше Хрущев никогда не выезжал за границу в такой продолжительный отпуск, однако его пребывание в Бухаресте не имело к отдыху никакого отношения. В Румынию Хрущева пригласил новый руководитель разведки генерал Александр Сахаровский, до недавнего времени исполнявший обязанности старшего советника по разведке в службе Секуритате, румынском аналоге советской службы госбезопасности. Сахаровский хотел познакомить Хрущева с румынским руководителем Георге Георгиу‑Дежем и заручиться его содействием в некоторых вопросах, связанных с немецким аспектом, так как в Румынии проживала вторая по численности среди всех стран советского блока этническая группа немецкого меньшинства.

Один из проектов Сахаровского заключался в том, чтобы обеспечить помощь Румынии в выдвижении клеветнических обвинений против Пия XII. Папа умер несколько месяцев назад и, таким образом, уже не мог лично защитить свою честь. Сахаровский и Хрущев планировали провернуть операцию подобно устранению Берии. Они намеревались исказить прошлое Пия, представив его не защитником евреев, а их ненавистником, чтобы скомпрометировать Ватикан. Точно таким же образом Сахаровский и Хрущев исказили прошлое Берии, превратив его из активного борца с империализмом в империалистического агента. Оба, естественно, понимали невозможность существенно подорвать репутацию Ватикана, однако питали надежды на то, что, представляя его главу как юдофоба, могли спровоцировать войну между католиками и евреями. Тем самым, согласно расчетам Сахаровского и Хрущева, можно было бы отвлечь обе эти группы населения от каких‑либо серьезных попыток осудить следующий готовящийся шаг Хрущева – военную блокаду Западного Берлина.

Меня только что отозвали из командировки в Западную Германию и назначили начальником службы промышленного шпионажа в румынской разведке, в чьи обязанности входил сбор разведывательной информации научно‑технического характера. Меня считали «немецким экспертом» в румынских спецслужбах. Таким образом, я принял участие в большинстве бесед Хрущева с Сахаровским. «Религия есть опиум народа, – услышал я как‑то, как Хрущев процитировал знаменитое изречение Маркса, – так давайте же дадим им этот опиум».

Превратить Пия XII, антинацистской деятельностью которого восхищались во всем мире, в папу римского, являвшегося сторонником нацизма, – действительно грандиозная задача, но Хрущев и Сахаровский все тщательно продумали. Именно в то время КГБ создавал Христианскую мирную конференцию (ХМК), новую международную религиозную организацию со штаб‑квартирой в оккупированной Советским Союзом Праге, чьей негласной задачей являлась дискредитация как Ватикана, так и основных еврейских организаций в мире. Румынская внешняя разведка, то есть Департамент внешней информации, должна была выделить в интересах персонала ХМК группу агентов, действовавших под прикрытием, и привлеченных для этой операции лиц. ХМК должен был подчиняться Всемирному совету мира (ВСМ), еще одной созданной Кремлем структуре, также со штаб‑квартирой в Праге. КГБ уже осуществлял финансирование ВСМ, и мой Департамент внешней информации также оказывал содействие этой организации.

Планы Хрущева по обеспечению контроля над Западным Берлином так и не осуществились. В ночь на 13 августа 1961 года он оцепил Восточный Берлин забором из колючей проволоки, позже ставшим печально известным как Берлинская стена, и громогласно провозгласил победу. Созданная Хрущевым Христианская мирная конференция, для формирования которой использовали уже основанную в Праге чешскую политическую полицию (Служба государственной безопасности Чехословакии), – организация, которую возглавлял агент Службы государственной безопасности Чехословакии профессор Йозеф Громадка, ставшая весьма влиятельной структурой КГБ. Дезинформационный аппарат Кремля представил миру ХМК в качестве международной экуменической организации, занимающейся проблемами мира. На самом же деле перед Христианской мирной конференцией поставили задачу оказывать содействие КГБ в дискредитации Ватикана и США, его главного политического сторонника, по всему христианскому миру.

КГБ назначил митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима[41], работавшего на КГБ под кодовым именем «Адамант», вице‑президентом ХМК и ее теневым менеджером {292}. Ему выдали аванс в размере двести десяти тысяч долларов США для организации и распространения в христианской общине слухов о юдофобстве Пия XII {293}.

Вскоре после отъезда Хрущева из Бухареста начальник управления КГБ по дезинформации, генерал Иван Агаянц, сообщил руководству Департамента внешней информации Румынии, что все члены Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии и все религиозные служители, участвующие в религиозной работе на зарубежном направлении , являются теперь либо гражданскими служащими КГБ под прикрытием, либо его агентами {294}. Румынской службе Секуритате и моему Департаменту внешней информации поручили обеспечить аналогичный уровень представительства своих сотрудников в церковных структурах Румынии.

КГБ времен Хрущева в 1960 году приказал родственным спецслужбам в странах Восточной Европы создать специальный отдел с задачей противодействия «отраве» Ватикана. Наряду с этим в совершенно секретном подразделении «нелегалов» Департамента внешней информации Румынии, которым руководил я, а также в других службах внешней разведки стран советского блока создали отдел для подготовки сотрудников разведки к деятельности в Ватикане «под чужим флагом» {295}.

Эта разведывательная структура требовалась для искажения прошлого папы Пия XII и создания «беззубого Ватикана». Первый шаг – обеспечение максимума сил и средств сбора разведывательной информации для начала распространения по всему миру слухов о Пие XII как о «гитлеровском папе». Этот немудреный, запоминающийся эпитет запустила в оборот радиостанция «Радио Москвы» еще в 1945 году.

Советская версия сюжета должна была заключаться в том, что прежде, чем стать папой, Пий XII служил нунцием в Германии, где заразился антисемитским вирусом и стал сочувствовать нацистам. На самом деле все обстояло совершенно иначе. В то время, когда будущий папа служил нунцием в Германии, он неоднократно выступал с осуждением расизма, антисемитизма и неумеренного национализма. Еще в 1921 году опубликовали статью с предупреждением папы о новом, весьма опасном политическом движении с иной, чем у коммунистов, концепцией. в 1923 году Пий XII сообщил в Рим, что группа боевиков – «последователей Гитлера и Людендорфа»[42]– подвергала преследованиям католиков и евреев {296}. Он охарактеризовал эту группу, в то время еще не получившую окончательного имени «нацисты», как «правых радикалов». В следующем году, 1 мая, в собственноручно исполненном черновике письма Государственному секретарю Святого престола Пьетро Гаспарри нунций писал: «Нацизм является, пожалуй, самой опасной ересью нашего времени» {297}. В другом собственноручно сделанном докладе три дня спустя он писал: «Ересь нацизма ставит государство и расу превыше всего, выше истинной религии, выше правды, выше справедливости» {298}.

Пий XII стал объектом советской кампании по дезинформации не из‑за своего отношения к нацистам или евреям. Основной причиной травли была точка зрения Пия XII на Кремль и его спецслужбы. Пий XII стал первым папой, предавшим коммунистов анафеме и отлучившим их от церкви, а папа Иоанн XXIII пошел в этом вопросе еще дальше. 13 апреля 1959 года он издал Декрет, подтвердивший и усиливший Декрет, изданный при Пие XII {299}. Папа Иоанн XXIII запретил католикам голосовать за коммунистов или любым другим образом оказывать им содействие.

Хрущев решил нанести по Римско‑католической церкви ответный удар, предав папу римского собственной анафеме: он решил полностью исказить прошлое папы Пия XII. Святой должен был стать грешником.

Глава 9

Подготовка к подтасовке фактов о Пие XII

В феврале 1960 года Хрущев официально утвердил совместный оперативный план КПСС и КГБ по подрыву морального авторитета Ватикана в Западной Европе. Кремль с 1945 года вел тайную войну против Ватикана, искажая факты о многих его священнослужителях и о представителях высшего духовенства в Советском Союзе и на своих новых территориях, «освобожденных» в конце войны. Кремль выдвигал против них ложные обвинения в нацистских военных преступлениях или же в сопротивлении мирным процессам. Теперь Кремлю понадобилось, чтобы КГБ оклеветал Ватикан на его собственной территории, задействовав для этого его собственных священнослужителей {300}. Новый план, состряпанный председателем КГБ Александром Шелепиным и Алексеем Кириченко, членом Политбюро ЦК КПСС, ответственным за международную политику, основывался на высказанной Сталиным в 1945 году идее представить Пия XII как «гитлеровского папу».

Фальсификация фактов в отношении кардиналов Миндсенти и Степинаца потерпела неудачу и подорвала престиж Кремля и его подручных из политической полиции. Обоих религиозных деятелей оклеветали при помощи пропагандистских приемов, в которых было легко распознать руку спецслужб стран советского блока, и это в конечном итоге нанесло больше ущерба Кремлю, чем Ватикану. Москва больше не могла позволить себе использовать такие неуклюжие и очевидные методы фальсификации.

Тогда Шелепин и Кириченко пришли к заключению, что подтасовка фактов в отношении Пия XII должна основываться на беллетризованном сценарии, подкрепленном подлинными, слегка подправленными документами Ватикана, вне зависимости от того, имели они непосредственное отношение к Пию XII или же не имели, чьи оригиналы не предназначались для предания гласности. В то время у КГБ существовало незыблемое правило для работы с подправленными и поддельными документами: они могли быть доступны только в виде перепечатанных копий или специально подготовленных фотокопий, поскольку учитывалась вероятность разоблачения будущими технологиями даже самой совершенной, по сегодняшним меркам, подделки {301}.

КГБ требовалось всего‑навсего заручиться несколькими подлинными документами Ватикана, чтобы придать всей операции ауру подлинности, – требовалось «зерно истины». В Румынии существовала многочисленная римско‑католическая община, поэтому к ней и к службе внешней разведки, то есть к Департаменту внешней информации, обратились за содействием.

Генерал Сахаровский, совсем недавно работавший старшим советником КГБ в Департаменте внешней информации Румынии и только что назначенный главой всей внешней разведывательной службы СССР (ПГУ, Первого главного управления КГБ) {302}, знал о прекрасной возможности через меня связаться с Ватиканом и получить его разрешение на работу с архивом Святого престола. Просто год назад, являясь заместителем руководителя торгового представительства Румынии в Западной Германии, я договорился со Святым престолом об обмене пойманными разведчиками. Эта операция касалась четырех известных католиков, в результате судебного процесса против нунциатуры Ватикана в Бухаресте, состоявшегося в 1951 году, по ложному обвинению в шпионаже приговоренных к длительным срокам тюремного заключения {303}. Их обменяли на двух офицеров Департамента внешней информации Румынии – полковника Константина Хоробета и майора Николае Чючюлина, арестованных в Западной Германии за шпионаж {304}.

Румынская часть операции КГБ против Пия XII получила кодовое название «Место‑12». В этом заключался намек на папу, занимавшего место на площади Святого Петра, и на самого Пия XII {305}.

При проведении операции против папы Пия XII меня познакомили с влиятельным членом дипломатического корпуса Ватикана. Его звали Агостино Казароли. На самом деле Казароли обычно называли «тайным агентом» Ватикана в коммунистических странах Европы, и он был известен тем, что для встреч с представителями коммунистического руководства надевал гражданское платье {306}. Папа Иоанн Павел II в последующем возвел Казароли в сан кардинала и назначил государственным секретарем Ватикана.

Отношения между Румынией и Ватиканом были разорваны в 1951 году после того, как Москва устроила показательный процесс, ложно обвинив нунциатуру Ватикана в Румынии в работе на ЦРУ под прикрытием, и закрыла ее офисы {307}. Здание нунциатуры в Бухаресте передали Департаменту внешней информации и в нем разместили школу иностранных языков.

В прошлом году я организовал обмен арестованных разведчиков, но сейчас советскому блоку требовалось новое прикрытие. Если Румыния будет добиваться у Ватикана кредита, это может объяснить, почему она изменила отношение к Святому престолу {308}. Мне поручили рассказать Казароли, что Румыния готова восстановить дипломатические отношения со Святым престолом в обмен на доступ к его архивам и один миллиард долларов беспроцентного займа {309}. Я также должен был рассказать Ватикану о потребности Румынии в доступе к архивам, чтобы найти исторические обоснования, которые могли помочь румынскому правительству оправдать для общественности изменение своего отношения к Святому престолу. Конечно же, речь шла просто об уловке. Чаушеску не намеревался восстанавливать дипломатические отношения с Ватиканом.

Получение кредита, конечно, приветствовалось бы, но это никогда не относилось к истинной цели. Москва просто добивалась от Ватикана прямого доступа для агентов Департамента внешней информации Румынии. Предположение, что Румыния нуждалась в деньгах, обеспечивало мотивацию «прикрытия» для ее предложения. Ватикан согласился обсудить возможность предоставления кредита, хотя не выделил его, а также согласился с внешне самой простой просьбой: трем румынским священникам разрешили провести некоторые исследования в архивах Ватикана. Добившись данного согласия, я выполнил свою часть плана.

Как пояснил Джон Келер в книге “Spies in the Vatican: The Soviet Union’s Cold War against the Catholic Church ” («Шпионы в Ватикане: «холодная война» СССР против католической церкви»), Ватикан не являлся исключением в усилиях Кремля проникнуть в руководство иностранных государств. Дэвид Альварес пришел к тому же заключению в книге с похожим названием: “Spies in the Vatican: Espionage & Intrigue from Napoleon to the Holocaust ” («Шпионы в Ватикане: шпионаж и тайные происки от Наполеона до холокоста»). В качестве одного из наиболее известных внедренных агентов КГБ можно назвать отца Алигьери Тонди, профессора Папской Григорианской академии в Ватикане. Его внедрили в 1952 году {310}. Польская разведка в 1963 году смогла внедрить в Ватикан своего епископа {311}.

Для выполнения задания в Риме в рамках операции «Место 12» Департамент внешней информации остановил выбор на трех священниках‑агентах. Они получили доступ к некоторым архивам Ватикана. Необходимо отметить, что выражение «секретные архивы Ватикана» понимается не совсем правильно. Под «секретными архивами Ватикана» имеется в виду центральное хранилище всех актов, изданных Святым престолом. Эти архивы содержат государственные бумаги, корреспонденцию, папскую бухгалтерскую отчетность и многие другие документы, накопленные церковью на протяжении столетий. Слово «секретные» в названии не имеет современного значения. Просто архивы являются собственностью папы римского, а не лиц из различных ведомств Римской курии. С 1881 года архивы открыли для исследователей. Таким образом, уступка со стороны Ватикана – разрешение румынским священникам ознакомиться с этими документами – имела видимость незначительного события. Тем не менее этот шаг создавал впечатление подлинности. Здесь достаточно вспомнить английского писателя Джона Корнуэлла, десятилетия спустя ложно заявлявшего о своем специальном доступе к этим архивам {312}.

Агенты Департамента внешней информации Румынии тайно сфотографировали некоторые несущественные документы, и Департамент отправил пленки специальным курьером для КГБ {313}. Документы не имели компрометирующего характера, они в основном представляли собой сообщения для прессы и стенограммы обычных встреч и выступлений, изложенные привычным для такого рода материалов дипломатическим языком. Тем не менее КГБ требовал предоставить еще больше материалов. Даже если эти документы фактически и не содержали никакой компрометирующей Пия XII информации, порочащие детали его нового образа, создаваемого на основе «подлинных документов Ватикана», существенно повышали степень доверия ко всей операции по подтасовке фактов. Безусловно, КГБ также надеялся, что такой массив информации поможет наткнуться на скрытое пока «зерно истины» и его возможно использовать в интересах дезинформации .

В то время я заведовал промышленным шпионажем Румынии, и у меня не было причин или возможности узнать, кем являлись агенты Департамента внешней информации, направленные в Ватикан для работы в архивах {314}. Руководство этими агентами осуществлял ватиканский отдел Департамента внешней информации. Сведения обо всех разведчиках, действовавших за рубежом, очень хорошо защищались Департаментом. Их имена хорошо знали только кураторы и небольшое число начальников. Любая неосторожность в данном вопросе могла вызвать дипломатический скандал.

После моей публикации об этой операции, впервые изданной в 2007 году, историки и исследователи‑добровольцы начали просматривать недавно открытые в Румынии архивы Секуритате. К настоящему моменту исследователи смогли определить имя только одного из упомянутых трех агентов Департамента внешней информации: отец Франциск Иосиф Пэл, собор Святого Иосифа {315}.

Пэла в 1950 году в качестве агента завербовала Секуритате, когда Франциск Иосиф содержался в печально известной румынской тюрьме Герла. В его задачу входило сообщать сведения о других католических священниках, также находившихся в этой тюрьме. Среди тех, о ком он информировал, были отец Годо Михай (собор Святого Иосифа), отец Чира (собор Святого Иосифа), епископ Эмиль Рити (1926–2006) {316}. Сотрудничество Пэла с Секуритате в организации судебного процесса 1951 года против нунциатуры Ватикана в Бухаресте обнародовали в книге, опубликованной в 2008 году Уильямом Тотоком, немецким исследователем румынского происхождения {317}. Участие Пэла в операции с архивами Ватикана впервые раскрыл Аурель Маринеску Серджиу в исследовании по истории румынских эмигрантов {318}. Этот факт подтвердил румынский исследователь Ремус Мирча Бирц {319}. До сих пор остается неизвестным, был ли Пэл направлен в Ватикан под своим собственным именем или по фальшивому паспорту, ведь такая практика часто использовалась как Секуритате, так и Департаментом внешней информации.

Ничего из того, что Пэл или другие агенты Департамента внешней информации Румынии обнаружили в архивах Ватикана, не могло быть использовано в качестве основы для фабрикования правдоподобных доказательств симпатий Пия к гитлеровскому режиму или же его безразличия к судьбам евреев {320}. Москву не удивило такое развитие событий. КГБ просто хотел утверждать, что имеет в своем распоряжении подлинные документы Ватикана, создавая ложное впечатление. Таким образом, обвинения в адрес Пия XII – «гитлеровского папы» якобы основывались на солидной доказательной базе.

Глава 10

«Наместник»

В «Театре на Курфюрстендамм», Западный Берлин, 20 февраля 1963 года состоялась премьера пьесы под названием “Der Stellvertreter. Ein christliches Trauespiel ” («Наместник. Христианская трагедия») в постановке Эрвина Пискатора, возглавлявшего театр «Фрайе Фольксбюне» («Свободный народный театр»). Ее основной идеей являлось утверждение, что папа Пий XII ничего не предпринял, чтобы остановить холокост Гитлера, и даже не высказывался против него {321}.

Автора пьесы, тридцатиоднолетнего Рольфа Хоххута, на тот момент не знал никто в Западной Германии. Тем не менее практически все остальные, хоть как‑то связанные с этой пьесой, так или иначе посвятили свою жизнь служению Москве. Даже театр «Фрайе Фольксбюне», спонсировавший премьеру спектакля, создавался с целью стать коммунистической «отдушиной» в Западном Берлине. Лицом, наиболее тесно связанным с Москвой, был сам Эрвин Пискатор, режиссер спектакля. В то время ему исполнилось шестьдесят девять лет, он являлся членом компартии с самого ее зарождения и всю жизнь создавал пьесы, отражавшие политическую линию коммунистического режима в СССР, в частности, воспевавшие неминуемую гибель капиталистического общества и предполагаемого клерикального порождения капитализма, католической церкви {322}.

В конце 1920‑х годов Пискатор сотрудничал с великим немецким писателем и коммунистом Бертольдом Брехтом в «Театре на Ноллендорфплац». Вместе они создали «электрически заряженные произведения, в том числе спектакли “Hoppla, Wir Leben ” («Гоп‑ля, мы живем!») и “Die Abenteuer Des Braven Soldaten Schwejk ” («Похождения бравого солдата Швейка»)» {323}.

в 1929 году Пискатор совершил свой первый визит в Советский Союз, где он некоторое время работал в Международном объединении рабочих театров. Как значится в его биографии, «творческие работники из числа коммунистов стали все больше прислушиваться к требованиям Москвы в области культуры… Для немецких творческих работников левого толка стало естественным не просто посещать Россию, но и работать там» {324}. В этой связи в 1931 году Пискатор переехал в СССР, где вначале хотел создать серию пропагандистских короткометражных фильмов. В то время в Советском Союзе только зарождалась такая форма искусства. Стремясь обеспечить административный ресурс для реализации проекта, он смог организовать двухчасовую встречу с шурином Сталина {325}. Вскоре Пискатора избрали председателем Международного объединения рабочих театров, чья штаб‑квартира располагалась в Москве. Впоследствии оно стало называться Международным объединением революционных театров {326}.

Когда после Второй мировой войны Румыния вошла в зону влияния СССР, советники из советских спецслужб и разведывательных служб создали аналогичные структуры и в Бухаресте. Генерал Пантелеймон Бондаренко, на территории Румынии превратившийся в Георге Пинтилие, но более известный как Пантюша, был советским офицером разведки, назначенным Москвой на должность первого руководителя новой румынской службы госбезопасности Секуритате. Со временем, когда я в конечном итоге стал его начальником, я узнал от болтливого и зачастую подвыпившего Пантюши очень многое об операциях советских разведывательных служб. Пантюша несколько раз вспоминал о Пискаторе, рассказав следующее: перед тем как стать председателем Международного объединения революционных театров – организации прикрытия для советской разведки, – Пискатора завербовали в качестве агента влияния советской внешней разведки, ИНО {327}.

Любящий сквернословить Пантюша как‑то объяснил: «Сталин не давал ни одной е… нной копейки ни одному члену зарубежной компартии в Москве, если тот пытался перестать работать с нами». Пантюша хорошо знал это, так как работал под прикрытием в Коминтерне, получавшем финансирование от Международного объединения революционных театров.

Пискатор родился в Германии, в Ульме, 17 декабря 1893 года. В 1915 году он был призван в немецкую армию и принимал участие в боевых действиях во время Первой мировой войны {328}. Находясь на службе, в 1917 и 1918 годах он работал в качестве режиссера и актера во фронтовом театре в Кортрейке, в Бельгии. После основания в 1919 году Коммунистической партии Германии (КПГ) Пискатор вступил в ее ряды {329}.

В следующем году, вернувшись в Германию, он начал на общественных началах работать в Мюнхене в театре «Хоф», вскоре после этого стал актером, а затем режиссером в «Пролетарском театре», марксистском детище. Как писал Пискатор, «задача «Пролетарского театра» состояла в том, чтобы распространять свое просветительское воздействие среди тех масс, которые в политическом отношении еще колебались или оставались равнодушными» {330}.

КПГ, в то время самая большая коммунистическая партия после КПСС, в 1925 году обратилась к Пискатору с просьбой создать политическое обозрение {331}. Он сформировал команду, куда входил он сам, композитор по рекомендации партии и сценарист, он же поэт, он же продюсер. Вместе они создали «около дюжины скетчей, представленных в виде попурри из коммунистических песен», завершавшихся кульминационной сценой «победы пролетариата» {332}. Постановка была достаточно успешной, и вскоре КПГ обратилась к Пискатору с просьбой подготовить постановку представления для первой партийной конференции. Пискатор собрал свою прежнюю команду и создал представление, в котором «были показаны преимущественно исторические события, … практически каждый персонаж являлся исторической (во многих случаях еще действующей) личностью» {333}.

Руководству компартии на сей раз не слишком понравилось увиденное. Некоторые считали, что представление было излишне насыщено историческими фактами, что, конечно же, снизило его пропагандистское воздействие. Один из этих скептиков писал: «Возможно, что‑то получилось не совсем так, как надо, товарищ режиссер… Не следует так рабски придерживаться «именно того, что случилось на самом деле» {334}.

Пискатор принял этот совет во внимание и научился беллетризировать историю, то есть излагать документальный исторический материал в форме художественного повествования. Вскоре он стал сотрудничать с ведущими драматургами‑коммунистами Германии {335}. Кроме того, он обучал молодых актеров, хотя, как было сказано, те получали основные знания «на курсах у руководителей КПГ, и наличие партбилета уже само по себе являлось показателем компетентности» {336}.

Известен по крайней мере один случай, когда Пискатор не стал ставить пьесу из‑за того, что ее автор отказался от членства в компартии {337}. В другой раз Пискатор пригласил на одну из заключительных репетиций пьесы «представителей советского посольства и торгового представительства, а также руководство КПГ и журналистов коммунистических изданий» – только для права ее переписать. Он согласился, хотя это и означало, что премьеру придется отложить на два дня {338}. В программе спектакля, составленной в апреле 1930 года, Пискатор писал:

«Сейчас, как никогда раньше, крайне важно принять определенную сторону, сторону пролетариата. И, как никогда раньше, теперь театр обязан накрепко связать себя с политикой: политикой пролетариата. Все настойчивей проявляется необходимость в том, чтобы театр стал действием, действием пролетариата. Единение сцены и масс, их творческое единство будет достигнуто не в «Театре века», а в боевом театре пролетариата» {339}.

В эпилоге к одной из пьес, поставленной Пискатором в 1934 году, он писал, что его театр «всегда был политическим, то есть политическим в том смысле, который одобрен Коммунистической партией» {340}. В 1934 году Пискатор изложил свою концепцию театра следующим образом:

«Практически любую буржуазную пьесу, не важно, говорится ли в ней о распаде буржуазного общества, или же она твердо придерживается капиталистических принципов, можно превратить в средство укрепления концепции классовой борьбы, углубления революционного понимания исторической необходимости. Удобно делать постановку такой пьесы в форме изложения текста с целью исключения возможности недопонимания каких‑то моментов и неверного впечатления от них. При определенных обстоятельствах в пьесу могут быть внесены изменения (забота о чувствах автора стала уже архаизмом) путем сокращения текста или усиления определенных сцен, даже путем включения пролога и эпилога, чтобы сделать смысл произведения более ясным. Таким образом можно было бы изменить бо́льшую часть мировой литературы, чтобы она служила делу революционного пролетариата. Точно таким же образом можно было бы использовать всю мировую литературу для политических целей пропаганды концепции классовой борьбы» {341}.

Именно этот рецепт он использовал спустя два десятилетия для достижения совершенства при создании пьесы «Наместник».

Несмотря на безусловную преданность Пискатора партии, в высших кругах коммунистического руководства приняли вопрос об идеологической направленности его творческой деятельности. Масштабы творчества Пискатора казались слишком грандиозными для рабочего класса. Возникал вопрос: был ли он «боевым товарищем или [только] салонным, светским коммунистом» {342}. Замешательство косной коммунистической теократии могли также вызвать его отношения с нацистским министром пропаганды Йозефом Геббельсом, однажды побывавшем на спектакле Пискатора и с которым Пискатор, как предполагалось, вместе делал радиопрограмму {343}. Тем не менее в конечном итоге «достижения Пискатора как сторонника Октябрьской революции и советского режима шли ему в актив; начиная с работы в «Пролетарском театре» и в последующем он действовал под воздействием безграничной симпатии к советскому режиму» {344}. Биограф Пискатора писал: «Факт остается фактом: он был коммунистом и неукоснительно руководствовался партийными директивами» {345}.

Пискатор отстаивал свои идеи в изданной в 1929 году книге «Политический театр». Он, в частности, писал: «Любое художественное намерение должно быть в целом подчинено революционной идее: сознательному пониманию и пропаганде концепции классовой борьбы». Далее он продолжал: «Мы, как революционные марксисты, не можем считать нашу цель достигнутой, если не создаем критическую копию реальности, театр как зеркало времени… Задача революционного театра – отразить реальность как отправную точку и, чтобы очевидно представить социальное неравноправие, сделать этот фактор нашим обвинением, причиной нашего восстания, нашей целью» {346}.

Несмотря на существенные разногласия между Пискатором и руководителями компартии, он оставил значительной след в коммунистически настроенных театрах. Наряду с другими драматургами, он «всколыхнул революционный вихрь в театре. Этот порыв последовал сразу же за успешной коммунистической революцией в России» {347}.

в 1938 году Пискатора направили от Иностранного отдела (ИНО) в Париж на временную работу с международной революционной театральной группой. Там, как утверждал Пискатор, Вильгельм Пик, глава немецкой КПГ в Советском Союзе и, по моей информации, полковник ИНО под прикрытием, посоветовал ему не возвращаться в Москву, потому что волна арестов в то время захлестнула советскую столицу {348}. Эта история используется биографами Пискатора, но, возможно, она являлась дезинформацией. ИНО мог с самого начала планировать отправку Пискатора в США, конечную цель для советской разведки.

Пискатор в действительности сел на корабль до Соединенных Штатов, прибывший в Нью‑Йорк 2 января 1939 года. Там он открыл «Драматическую мастерскую» при Новой школе социальных исследований Нью‑Йорка. Эта мастерская стала отправной точкой для карьеры таких людей, как Тенесси Уильямс, Марлон Брандо, Уолтер Маттау, Род Стайгер, Шелли Уинтерс, Гарри Белафонте, Элейн Стрич, Бен Газзара и Тони Кертис {349}.

Ни погромы в Советском Союзе, ни переезд в США не уменьшили у Пискатора желания использовать сцену для продвижения своих коммунистических идей. Журнал «Тайм» в 1940 году написал о нем следующее:

«Он породил множество великих пьес, откровенных, как пропаганда, выявил все возможные направления классовой борьбы и подчеркнул важность воздействия масс, а не индивидуальных актеров. Полный решимости добиться единения аудитории со своими спектаклями, он отменил занавес, заставил актеров играть в проходах, а громкоговорители в его спектаклях звучали со всех сторон. Его театр стал универсальной «машиной» для выражения чувств, в которой были перемешаны спектакли, фильмы, радиопостановки» {350}.

Когда Соединенные Штаты вступили в «холодную войну», Пискатор, безусловно, стал осмотрительней в коммунистических связях. Как объяснил его биограф, «одна из трудностей в оценке достижений Пискатора в период его пребывания в США заключается в том, что многое из написанного о «Драматической мастерской» являлось просто своего рода экспериментом в области связей с общественностью» {351}. Коммунистическая партия тем не менее по‑прежнему верила в него {352}.

После активного расследования ФБР, связанного с требованиями депортации Пискатора, в 1951 году он получил повестку Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности[43]о публичном слушании его дела в связи с предъявлением ему соответствующих обвинений. Под давлением агрессивно настроенной прессы, охарактеризовавшей «Драматическую мастерскую» при Новой школе социальных исследований как коммунистическую организацию «сочувствующих», а также принимая во внимание полученное уведомление об обвинениях в его адрес, Пискатор вынужденно вернулся в Германию {353}. Там с ним поначалу обращались как с «великим старцем», который уже изжил себя» {354}.

Пискатор провел девять лет, переходя из театра в театр, но где‑то в 1960 году вновь встретился с Бернхардом Райхом, драматургом и театральным режиссером. Они вместе работали в Советском Союзе в 1930‑х годах. Райх утверждал, что именно он в 1937 году предостерег Пискатора от возвращения в СССР из Франции и уговорил его переехать в США. Самому Райху не представилось возможности сбежать из СССР в 1930‑х годах. Он вернулся в Германию только в середине 1950‑х годов как «реабилитированный» советский критик {355}. Возможно, именно Райху принадлежит немаловажная роль в том, что в 1962 году Пискатора назначили руководителем и режиссером в западноберлинский театр «Фрайе Фольксбюне».

«Фрайе Фольксбюне» занимал наиболее прокоммунистические позиции из всех театров, где Пискатор работал в 1920‑х годах. Идея создания в Берлине «народного» театра, лежавшая в основе театра «Фрайе Фольксбюне» («Свободный народный театр»), восходит еще к театру «Фольксбюне» («Народный театр»), основанному в 1892 году. Слово «фрайе» («свободный») добавили, чтобы показать, что театр находится в свободном (Западном) секторе Берлина – по аналогии с новым университетом в Западном секторе Берлина, получившим название «Свободный университет». Целью театра являлась организация общественно‑злободневных представлений социально‑бытового жанра по ценам, доступным простым представителям рабочего класса.

Девизом «Народного театра» было “Die Kunst dem Volke ” («Искусство для народа»). Первое здание театра построили в 1913–1914 годах в восточной части Берлина, но Вторая мировая война превратила его в руины. В августе 1961 года началось строительство Бер<