Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 32 страница

«Язык заплетался», «его развезло», «изо рта резкий запах алкоголя», «нетвердая походка», «приставал к женщинам, без цели ходил по рабочим кабинетам. В одном треснул линейкой по голове Сверчкову, в другом выбросил цветы из вазы на столе техника Ершовой, изящно сострив при этом: «Представьте, что мы с вами в ресторане» — вот фрагменты из выслушанных вами показаний.

Когда Антонову в этот же час предъявили акт его опьянения, он, неожиданно посерьезнев, заявил: «Ничего у вас не получится»! а потом и вовсе заснул за чужим столом.

Как и в первом судебном процессе, и сегодня истец продолжает доказывать: «Я оказался опасным и неудобным человеком, который указывал на злоупотребления», «Я писал о незаконном клеймении бензовозов», «Моя должность давно была обещана другим людям».

Думается, многократно проведенные и неподтвердившиеся «сигналы» — говорятся по инерции. Не стал бы Антонов об этом вспоминать сегодня, если бы знал о существовании неожиданных свидетелей из Бекасова, которые его так подведут!

Может ли суд после этого вынести решение иное, чем отказ в иске?

Именно о вынесении решения об отказе в иске я вас прошу.

Решением народного городского суда Можайска в иске Антонову о восстановлении его на работе было отказано.

И. М. Кисснишский Дело Шейхона А. Д.(тенденциозное следствие)

(1991)

Товарищи судьи!

Судебные прения подходят к концу. Вы внимательно слушали соображения представителя государственного обвинения, не первый день вы слушаете представителей защиты.

Идет трудный, сложный, ответственный процесс искания истины, от которого зависит судьба людей и высокий авторитет правосудия.

Совершенно очевидно, что объективность, обоснованность и правильность выводов и оценок в значительной мере зависят от объективности оценок, соображений представителей обвинения и защиты, ибо сложный процесс поиска истины только тогда может увенчаться успехом, когда спокойно и непредубежденно будут рассмотрены и оценены мнения и соображения сторон, усилия которых направлены к тому, чтобы был вынесен правосудный и справедливый приговор.

О важности участия защиты в процессе вообще и в настоящем деле в частности свидетельствует то обстоятельство, что во время судебных прений был уже поставлен перед вами ряд чрезвычайно важных, сложных и актуальных вопросов, без правильного разрешения которых невозможно вынести законный и справедливый приговор.

К числу таких вопросов относятся, например, такие, как вопрос о надлежащем определении масштаба настоящего дела и его социальном значении, о степени участия подсудимых в преступлениях и индивидуализации их ответственности и вины. Перед вами уже ставились серьезные правовые вопросы — о юридической квалификации действий подсудимых, характере субъективной стороны, степени конкретного участия каждого подсудимого в противоправных действиях, мотивах определенного поведения подсудимых и ряд других важных вопросов.

Без всестороннего решения всех этих вопросов нельзя вынести справедливый и правосудный приговор, от которого требуется объективность, точность, абсолютная правовая безупречность и справедливость! <...>

Однако далеко не каждое дело демонстрирует собою именно такую тенденцию, отнюдь не каждое следственное дело дает такую процессуальную модель. К сожалению, мы встречаемся на практике с другой тенденцией, подчас с неправильным пониманием задач по усилению борьбы с преступностью. Призыв к усилению этой борьбы воспринимается как непременное усиление репрессий, как ослабление к требованию неукоснительного соблюдения начал законности. Неминуемым результатом такого понимания указанной задачи будет тенденциозный подход к решению доказательственных и правовых проблем, искажение действительной социальной и юридической картины дела, несостоятельность фактических и правовых решений. <...>

Генеральный Прокурор СССР прямо сказал на июльской сессии Верховного Совета СССР: «Активная борьба с преступностью неотделима от строжайшего соблюдения законности. Прокуратура принимает и будет принимать настойчивые меры к обеспечению неприкосновенности личности, неуклонному соблюдению требований закона о всестороннем, полном и объективном расследовании».

Под этим углом зрения следует рассмотреть прежде всего предварительное следствие по этому делу, которое с точки зрения его процессуальной характеристики вызывает весьма серьезные упреки.

Если попытаться в общем виде сформулировать основной дефект предварительного следствия по настоящему делу, то это его ярко выраженная тенденциозность и стремление искусственно гипертрофировать масштаб и значение этого дела.

Это видно во всем: и в стремлении любыми путями расширить круг должностных лиц, прикосновенных якобы к преступлению, и в искусственном увеличении количества якобы «криминальных» эпизодов, и в гипертрофированном подсчете похищенных сумм, и в явно тенденциозном решении вопросов юридической квалификации действий обвиняемых и т. д., и т. п.

Стремление к гиперболизации, к искусственному преувеличению роли и значения этого дела получило свое выражение не только в процессуальном и правовом аспектах, но и в самой как бы методике его «технического» исполнения и конструирования. Так, благодаря многочисленным, неоднократным повторениям и многократным перечислениям номеров приходно-расходных документов применительно к каждой процессуальной фигуре, в том числе и к тем, к кому эта документация не имеет никакого отношения, искусственно создается видимость «документированности» и «значительности» обвинения, иллюзия его «мотивированности» и «масштабности». Именно таким методом было «создано» обвинительное заключение на 160 листах, которое спокойно можно было бы уместить на 30—40 страницах машинописного текста! Однако это, повидимому, не устраивало следствие, которое расследовало это дело более полутора лет. Формулировались тенденциозные постановления с просьбой о продлении сроков следствия, в них тенденциозно изображался масштаб этого дела, одиозно представлялись факты и обстоятельства, буквально «изобретались» соображения в обоснование необходимости производства дополнительных следственных действий.

Таким вот образом искусственно создавалась иллюзия значительности, сложности и одиозности этого хозяйственного дела, и таким путем получали продление сроков следствия и сроков содержания обвиняемых под стражей — в расчете на то, что «не разберутся», не смогут преодолеть искусственно созданной иллюзии «сложности» и «значительности» дела.

<...> Тенденциозность следствия, правовая и фактическая несостоятельность доводов и соображений, приводимых в процессуальных документах, обусловливают собой необходимость серьезной критической проверки материалов настоящего дела, последовательного и всестороннего осуществления принципа объективности, обеспечения должного уровня правовой культуры при оценке доказательств и принятии решений.

В этой связи я должен высказать свои соображения по поводу речи государственного обвинителя, который счел возможным отстаивать обвинение Шейхона практически в том виде и почти в том объеме, в каком оно было предъявлено ему обвинительным заключением.

Прокурор прошел мимо тех крупных и серьезных недостатков следствия, которые со всей очевидностью были установлены в суде, он не реагировал на серьезные процессуальные нарушения, на неправильное решение важных правовых вопросов. Вместо того чтобы критически рассмотреть результаты следствия, принципиально реагировать на его недостатки и ошибки, самостоятельно и объективно рассмотреть круг вопросов и проблем, имеющих существенное значение по делу, — прокурор пошел по пути безапелляционной защиты всего того, что было создано и нагромождено следствием, по пути «оправдания» следственных ошибок и упущений, по пути полнейшего игнорирования данных судебного разбирательства. В результате сложилось впечатление, что пятимесячный судебный процесс прошел как бы мимо обвинения, что его не было вовсе, что он «не нужен», «не имеет значения», не в состоянии повлиять на исход дела!

Нет необходимости говорить здесь о том, что такая позиция государственного обвинения является принципиально ошибочной и недопустимой, что она противоречит началам законности и принципам прокурорской функции в судебном процессе. Государственное обвинение, коль скоро оно государственное, должно обеспечить принципиальный подход к рассмотрению и оценке материалов судебного дела, оно должно быть построено на закрепленных в законе процессуальных началах всесторонности и объективности, должно соответствовать основополагающим началам государственного обвинения в суде! <...>

Товарищи судьи!

Я закончил анализ эпизодов обвинения Шейхона, попытался показать вам всю искусственность и несостоятельность этого обвинения.

Шейхон оказался в тюрьме по оговору людей, которые откровенно признались в этом, по вине следствия, которое, по-видимому, немало способствовало этому оговору.

Кто серьезно задумался над тем, были ли сколько-нибудь серьезные основания к тому, чтобы арестовывать Шейхона и полтора года содержать его в тюрьме?

Задумался ли кто-нибудь над тем, какие были основания к тому, чтобы устранить от серьезных дел и лишить свободы человека? <...>

Когда я слушал показания Шейхона по нелепым и необоснованным эпизодам его обвинения, тогда я слушал государственное обвинение, которое просит определить ему 15 лет лишения свободы, то испытывал глубокое возмущение тем, как несправедливо и безответственно отнеслись к актуальным вопросам государственного значения. <.:.>

Неужели неправдоподобные показания на предварительном следствии двух лиц, отказавшихся от своих первоначальных показаний, убедительнее и значительнее всего этого, неужели на клеветническом оговоре может быть построено обвинение крупного руководителя? <...>

Правосудие не может пойти по этому пути!

Должны восторжествовать высокие принципы законности и социальной справедливости, и Шейхон, обвинение которого основано на клеветническом оговоре, должен быть оправдан!

Духовная (церковно-богословская) речь

В классификации родов и видов ораторской речи особое место принадлежит духовному красноречию, как с давних времен называлось искусство публичной речи в обиходе церковно-богословской жизни. Этот род красноречия всегда был связан с изложением и популяризацией религиозных тем. За тысячелетнее существование христианства на Руси сложились великолепно разработанные жанры церковно-богословской речи. К этим жанрам относятся проповедь, приветственное слово, некролог, беседа, поучение, послание, лекция в духовном учебном заведении, а в наше время — еще и выступления лиц духовного звания по радио и телевидению (например, «Слово пастыря», христианские передачи «Пробуждение России», «Спаси, Боже, люди твоя» и т. п.).

Своеобразие церковно-богословской речи проявляется в целом ряде отличительных черт. Так, в качестве слушателей в церкви обычно выступает община верующих, перед которыми необходимо раскрыть признаваемое ими учение и которые должны уяснить смысл той веры, о которой идет речь. Вторая отличительная черта связана с темами речей. В качестве основных материалов используются Священное писание, труды отцов церкви и другие источники, из которых черпаются поучительные притчи, примеры, иллюстративные зарисовки и т. д.

В русской традиции один из ведущих характерных признаков духовного красноречия обусловлен также особенностями языка, которым пользуются проповедники. Влияние культового церковно-славянского языка в речах церковных ораторов сказывается до сих пор. Этот язык оставил в наследство традиционную «духовную» лексику и фразеологию, с помощью которой всегда оформлялись церковно-библейские тексты.

В наши дни стилистические славянизмы, т. е. славянизмы по употреблению, заметно активизировались именно в церковно-богословской речи. Наблюдается процесс обогащения новыми контекстами и смысловыми нюансами, казалось бы, прежде совсем забытых и ушедших из языка слов и оборотов. Можно привести лишь некоторые примеры современного употребления славянизмов: Но древо узнается по плодам своим (из предвыборного выступления партии «Христиане России», ОРТ); Никто не внидет в царство божие (PP. 18 января 1995 г.); Оберегись, человече, следовать этим посулам, этим вещаниям змия (из выступления священника. РР- 22 июня 1993 г.); Ликуют ангели на небеси и человеци на земли (РТО. Служба «Рождество Христово». 6 января 1995 г.); Сегодня наш, взор устремлен в горнее пространство (МТБ. 13 сентября 1991 г.) и т. д.

Если вспомнить историю русского литературного языка, нельзя не отметить, что он возник в результате поистине золотого сплава величайших ценностей христианской и отечественной народной культуры. Это и заставляет внимательнее присмотреться к наиболее значительным памятникам духовного красноречия.

Из современных церковно-богословских речей для хрестоматии отобраны две: лекция протоиерея А. Меня «Христианство» и проповедь архимандрита Иоанна (Крестьянкина) «Слово на Светлой пасхальной седмице».

Лекция «Христианство» была прочитана 8 сентября 1990 г. в московском Доме техники на Волхонке незадолго до трагической гибели отца Александра. Текст его последней лекции был опубликован в «Литературной газете» 19 октября 1990 г. (а затем и в других изданиях). В лекции проводится простая и естественная мысль о том, что высокие нравственные ценности христианства нужны нам в нашей повседневной жизни, что только вера и светлый разум помогут нам преодолеть «попрание человечности, бездуховность, материализм». «Для меня иной раз облако, птица, дерево — значат больше, чем иная картина на религиозную тему. Сама природа для меня есть икона высочайшего класса», — говорил А. Мень. Основные достоинства предлагаемой лекции — это глубина мысли и чувства, неординарность рассуждений, живость и красота повествования.

«Слово на Светлой пасхальной седмице» — одна из пятидесяти трех проповедей архимандрита Иоанна (Крестьянкина), произнесенных им в Псково-Печерском монастыре в 1973—1993-м гг. и опубликованных в двухтомнике «Проповеди» (М., 1994). Помещенная в хрестоматии проповедь интересна тем, что в ней сосредоточились наиболее типичные черты древнего жанра религиозно-духовного наставления и поучения. Формы и приемы проповеди обычно определяются ее органической связью с богослужением. Пасха — весенний праздник у христиан, установленный в память Воскресения Христова, сейчас широко празднуется в нашей стране. Поэтому тема проповеди о Пасхе предназначена не для узкого круга служителей церкви, а для всех христиан: «Возлюбленные о Христе братия и сестры, други мои!» — так обращался к пастве в этой проповеди архимандрит Иоанн. Целесообразно также обратить внимание на текст поучения и с другой точки зрения — с точки зрения традиционного для русской христианской проповеди стилистического оформления темы. Основа русского духовного красноречия двуязычна: в нем соседствуют церковно-славянские и русские элементы. В этом отношении показательно даже начало «Слова»: «Ныне вся исполнишася света: небо, и земля, и преисподняя...

Христос Воскресе!

Чадца Божий! От избытка неземной радости приветствую и я вас, опаляя силой Божественных слов: «Христос воскресе!»

Многочисленные церковно-славянские элементы в этой проповеди служат целям создания высокого и торжественного стиля церковной речи. «Библию не кладут рядом с кастрюлей», — справедливо говорят священники, полагая, что церковно-славянская речь необходима, что «на славянском языке все книги — хорошие. Они учат добру» (ТВ. «5-е колесо». 26 апреля 1991 г.). Многие значения Церковно-славянских слов и речений, однако, так или иначе меняются в процессе употребления, и задача осовременивания церковно-богословской речи, рассчитанной на широкую аудиторию, становится актуальной и злободневной.

А. Мень Христианство

(1990)

... Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцании. И мы подошли к вершине, к тому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце и который называется — христианством.

Конечно, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них. И самое сильное в христианской духовности — именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота. <...>

Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это самое мы находим и в христианстве.

Если в китайском миросозерцании небо — Цянь — является чем-то ориентирующим человека в жизненных вещах, даже в мелочах, в различных оттенках традиций, то и это есть в христианстве.

Если брахманизм (современный индуизм) говорил нам о многообразных проявлениях Божественного, то и это есть в христианстве.

Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всем, что он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, — то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействия Бога только этим пантеистическим всеприсутствием.

Но мы бы ошиблись с вами, если бы считали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нем проявилась колоссальная сила чего-то нового. И это новое было не столько в доктрине, сколько в прорыве иной жизни в эту нашу обыденную жизнь. Великие учителя человечества — авторы «Упанишад», Лао-цзы, Конфуций, Будда, Мохаммед, Сократ, Платон и другие — воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с величайшим трудом.

И это справедливо. Потому что истина — не та вещь, которая дается легко в руки, она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить: тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем.

Я никогда не забуду замечательных слов, которые сказал простой гималайский горец, шерп по национальности, по имени Тенсинг, который восходил на Эверест вместе с англичанином Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же — и к Богу. Действительно, горы требуют особого настроя душевного, чтобы понять их величие и красоту. Истина закрывается от тех людей, которые идут к ней без благоговения, без готовности идти вперед, несмотря на опасности, пропасти и расселины.

Восхождение — такова история человечества.

Вы легко мне возразите: а сколько было ступеней, ведущих вниз?

Да, конечно. И на первый взгляд, ступеней, ведущих вниз, больше. Людей, которые падали и катились вниз, в бездну, больше. Но для нас важно, что человек все-таки поднимался в эти надоблачные вершины. И он тем и велик, человек, что он способен был подняться туда, где, как говорил Пушкин, «соседство Бога», в горы умственных и духовных созерцаний.

Человек имеет две родины, два отечества.

Одно отечество — это наша земля. И та точка земли, где ты родился и вырос.

А второе отечество — это тот сокровенный мир духа, который око не может увидеть и ухо не может услышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы дети земли — и в то же время гости в этом мире.

Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит. И термиты строят, и обезьяны воюют по-своему (правда, не так ожесточенно, как люди). И муравьи сеют, есть у них такие виды. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей. Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск — и даже на смертельный риск — во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы.

Но когда мы обращаемся к Евангелию, мы попадаем в иной мир. Не в тот мир, который дает нам картину волнующих поисков, порыва к небу, — а мы оказываемся перед тайной ответа.

Двадцать пять лет принц Гаутама, будущий Тадхагатта Будда, проводил в аскетических условиях, чтобы достигнуть созерцания. Также трудились — умственно, духовно и психофизически — йоги, философы, подвижники.

Но Иисус Христос приходит из простой деревни, где он вел Жизнь рядового человека. В нем все было готово, он никуда не поднимался. Он, наоборот, спускался к людям.

Каждый великий мудрец сознавал свое неведение. Сократ говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю». Величайшие святые всех времен и народов ощущали себя грешниками гораздо более остро чем мы с вами, потому что они были ближе к свету, и каждое пятно на жизни и совести им было видней, чем в нашей серой жизни.

У Христа нет сознания греховности. И у него нет сознания того, что он чего-то достиг, — он приходит к людям, неся им то, что в нем самом есть изначала, от природы.

Я должен сразу обратить ваше внимание на то, что Иисус Христос не начал проповедовать «христианство» как некую концепцию. То, что он возвестил людям, он назвал «бесора», по гречески «euangelion», что значит «радостная весть», «радостное известие».

В чем же заключалось это радостное известие?

Человек имеет право не доверять мирозданию. Человек имеет право чувствовать себя в чужом и враждебном мире. Такие современные писатели, как Альбер Камю, Жан-Поль Сартр и другие часто говорили о страшной абсурдности бытия. Нас обступает нечто грозное, бесчеловечное, бессмысленное, абсурдное, и доверять ему невозможно. Холодный, мертвый или мертвящий мир. Правда, я здесь оговорюсь: эти писатели, романисты, драматурги, философы выступали с позиции атеистического мировоззрения — экзистенциализм у Сартра и Камю — атеистический.

Они как-то не заметили одну вещь.

Когда они говорят, что мир абсурден, то есть бессмыслен, они это знают только потому, что в человека заложено противоположное понятие: смысла. Тот, кто не знает, что такое смысл, не чувствует, никогда не поймет, что такое абсурд. Он никогда не возмутится против абсурда, никогда не восстанет против него, он будет с ним жить как рыба в воде. Именно то, что человек восстает против абсурда, против бессмыслицы бытия, и говорит в пользу того, что этот смысл существует. <...>

Христос призывает человека к осуществлению божественного идеала. Только близорукие люди могут воображать, что христианство уже было, что оно состоялось — в тринадцатом ли веке, в четвертом ли веке или еще когда-то. Оно сделало лишь первые, я бы сказал, робкие шаги в истории человеческого рода. Многие слова Христа нам до сих пор непостижимы, потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается, и то, что было раньше, то, что мы сейчас исторически называем историей христианства, — это наполовину неумелые и неудачные попытки реализовать его.

Вы скажете: ну а как же — у нас были такие великие мастера, как неведомые иконописцы. Андрей Рублев и т. д.!

Да, конечно, были и великие святые. Это были предтечи. Они шли на фоне черного моря грязи, крови и слез. Очевидно, это главное, что хотел (а может, и не хотел, невольно так получилось) показать Тарковский в своем фильме «Андрей Рублев». Вы подумаете, sa каком фоне создалось это нежнейшее, феерическое, божественное видение Троицы! То, что изображено в этом фильме, было правдой. Война, пытки, предательства, насилие, пожары, дикость. На этом фоне человек, не просвещенный Богом, мог создавать только «Капричос», какие создавал Гойя. А Рублев создал божественное видение. Значит, он черпал это не из действительности, которая была вокруг него, а из духовного мира.

Христианство — не новая этика, а новая жизнь. Новая жизнь, которая приводит человека в непосредственное соприкосновение с Богом, — это новый союз, новый завет. <...>

И есть сила, которую Христос оставил на земле, которая выдается нам даром. Она по-русски так и называется — благодать. Благо, которое дается даром. Не зарабатывается, а даром.

Да, мы должны прилагать усилия, да, мы должны бороться с грехом, да, мы должны стремиться к самосовершенствованию — помня, что сами себя за волосы вытащить мы не сможем. Это работа только лишь подготовительная.

Здесь коренное отличие христианства от йоги, которая думает, что человек может добраться до Бога и вломиться к Нему, так сказать, по собственному желанию. Христианство говорит: ты можешь себя усовершенствовать — но до Бога добраться невозможно, пока Он сам к тебе не придет.

И вот благодать превосходит закон. Закон — это первая стадия религии, которая начинается у ребенка. Вот это нельзя, это можно, какие-то правила, какие-то нормы. Нужно это? Да, конечно. Но потом приходит благодать: через внутренний опыт встречи с Богом. Это как любовь, это как ликование, это как победа, как музыка сфер.

Благодать — это новая жизнь. Апостол Павел говорил:

Вот спорят между собой люди. Одни — сторонники сохранения старинных, ветхозаветных обрядов. Другие (греки) — против этого. А ведь ни то ни другое не важно. А важно только: новое творение — и вера, действующая любовью.

Вот это и есть подлинное христианство. Все остальное на нем — историческая обложка, рама, антураж; то, что связано с культурой.

Я вам говорю о самой сущности христовой веры.

Бесконечная ценность человеческой личности.

Победа света над смертью и тлением.

Новый завет, который возрастает, как дерево из маленького жёлудя.

Новый завет, который сквашивает историю, как закваска тесто.

И уже сегодня вот это Царство Божие тайно является среди людей: когда вы творите доброе, которое вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни — царство Божие уже коснулось вас.

Оно не только в далеком будущем, не только в футурологическом созерцании, оно существует здесь и теперь. Так учит нас Иисус Христос. Царство придет, но оно уже пришло. Суд над миром будет, но он уже начался: «Ныне суд миру сему», — говорит Христос Ныне — то есть тогда, когда он впервые провозгласил Евангелие.

И он еще сказал: «А суд заключается в том, что свет пришел в мир — а люди более возлюбили тьму».

Этот суд начался — во время его проповеди в Галилее, в Иерусалиме, на Голгофе, в Римской империи, в средневековой Европе и России, сегодня, в двадцатом веке, и в двадцать пятом веке, и во всей истории человечества.

Суд будет продолжаться, потому что это христианская история — это история, когда мир идет рядом с Сыном Человеческим.

И если мы еще раз зададим себе вопрос: в чем же заключается сущность христианства? — мы должны будем ответить: это богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным.

Это освящение плоти, ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши радости и страдания, наше созидание, нашу любовь, наш труд, — природа, мир, все, в чем он находился, в чем он родился, как человек и богочеловек, — не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено.

В христианстве есть освящение мира, победа над злом, над тьмой, над грехом. Но это победа Бога. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир.

На этом я закончу, чтобы в следующий раз рассказать вам о том, как в конкретных христианских церквах эта тайна богочеловечества реализовалась.

Спасибо.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) Слово на Светлой пасхальной седмице

(1993)

Ныне вся исполнишася света: небо, и земля, и преисподняя-Христос воскресе!

Чадца Божий! От избытка неземной радости приветствую и я вас, опаляя силой Божественных слов: «Христос воскресе!»

Благодатный огонь этой спасительной вести, вновь ярким пламенем вспыхнув над Гробом Господним, потек по миру. И Церковь Божия, преисполнившись светом этого огня, дарует его нам: «Христос воскресе!»

Возлюбленные о Христе братия и сестры, други мои! Вы, конечно, замечали сами, что среди многих великих и радостных наших христианских праздников особой торжественностью, особой радостью выделяется праздник Светлого Христова Воскресения — праздников праздник и торжество из торжеств.

Нет в нашей Православной Церкви службы более величественной, более проникновенной, чем пасхальная утреня. И потому так стремятся все верующие в храм Божий в пасхальную ночь.

Пасхальное богослужение воистину подобно великолепнейшему пиру, который Господь приготовил всем притекающим под благодатную сень Его Дома.

Вдумайтесь в содержание «Огласительного слова» святителя Иоанна Златоуста! С отеческой лаской и радушием приемлет Господь тех, кто возлюбил Его всем своим существом. «Блажен, кто от первого часа делал есть», — это те, кто от юности своей идут неукоснительно по Его Божественным стопам.

Но не отвергает и тех, кто, преодолев в своей душе сомнения, приблизился к Богу только в зрелом и даже преклонном возрасте. «Да не устрашатся они своего замедления, Господь с любовью приемлет последнего, так же, как и первого, — и дела приемлет и намерения целует».

Несомненно, все вы, кто был в храме в пасхальную ночь, испытали необыкновенный восторг... Души наши ликовали, преисполненные чувством благодарности к нашему Господу Спасителю, за дарованную Им всем нам вечную жизнь. Ведь Воскресший Христос возвел род людской от земли к Небу, придал существованию человека возвышенный и благородный смысл.

Душа человека жаждет вечной счастливой жизни. Ищет ее... И потому к светлой заутрени так стремятся люди в храм Божий. И не только верующие, но и те, кто своим сознанием далек от христианской религии.