Процесс демократизации в Южной Корее и на Тайване

В конце 80-х годов в Южной Корее и на Тайване также начался переход к согласительной системе. В отличие от большинства южноамериканских наций эти восточноазиатские страны пере­живали период экономического процветания. Высокие темпы роста, низкий уровень безработицы и инфляции и равенство до­ходов имели положительное влияние на жизнь большинства граждан. Первым стимулом к демократизации явился конфликт между быстрой социальной модернизацией и отстававшими от нее изменениями политической системы. Индустриализация, урбанизация и повышение доступности образования породили тягу к расширению гражданских свобод, политическому плюра-

лизму и выборам на конкурентной основе. Межклассовая коали­ция поставила под сомнение власть вооруженных сил в Южной Корее и Гоминьдана на Тайване. Студенты, интеллектуалы из среднего класса, религиозные лидеры, профсоюзные активисты и представители малого бизнеса выдвигали противоречивые тре­бования. Промышленные рабочие боролись за повышение зарп­латы, независимость профсоюзов, право заключения коллектив­ных договоров, а также за создание более здоровых и безопасных условий труда. Наибольшую активность проявляли студенты и интеллигенция (писатели, журналисты и духовенство). Торгов­цы, лавочники и субподрядчики выступали за развитие капита­лизма, политическую стабильность, удешевление кредитов и рас­ширение возможностей для вертикальной мобильности. Выступ­ления против военных возглавили молодые городские интелли­генты с высшим образованием. Проявляя большой интерес к по­литическим проблемам и стремление к диалогу, они придержи­вались современных воззрений на активное участие в политике, утверждение суверенитета личности и равенство полов. Эта груп­па руководила движением за расширение гражданских свобод, ограничение цензуры, выборное гражданское правительство, ус­транение таких зол, как незаконное задержание, полицейский произвол, пытки и лишения свободы политических диссидентов. Давление на бюрократические авторитарные режимы со стороны популистских «мобилизаторов» усилилось, и правящие элиты распались на соперничающие группировки. Некоторые «ястре­бы» ратовали за усиление репрессий, другие предпочитали адап­тацию к существующему положению. Развитие торговли с США, Японией и Западной Европой легитимизировало демократиче­ские реформы. За гражданские свободы выступали и живущие за океаном, в США, южные корейцы и тайваньцы.

К концу 80-х годов тайваньский и южнокорейский режимы провели освободительные реформы, главным образом потому, что правящие круги сохраняли значительный контроль над про­цессом проведения политики. Таким образом, цена установления более открытой гибкой согласительной системы казалась мини­мальной. Социальные группы, включая различные политические партии, профсоюзы и интеллигенцию, получили большую неза­висимость от государственного контроля. Военное положение было отменено. Профсоюзы добились значительного повышения зарплат и права на забастовку. Увеличилась свобода прессы. Вы­боры на конкурентной основе дали возможность оппозиционным партиям участвовать в принятии решений на правительственном Уровне. Большее влияние на политику стали оказывать законода-

⁸* 227

тельные органы. И вместе с тем военные в Южной Корее и Го­миньдан на Тайване продолжали управлять государственными предприятиями, внешней торговлей, центральной гражданской службой и полицией. Таким образом, правительственные элиты позаботились о том, чтобы введение более плюралистической по­литической системы не ставило под удар их контроль над нацио­нальной безопасностью и экономическим ростом¹⁸.

Заключение

Структурные, культурные и поведенческие кризисы дают объяс­нение переходу к согласительным системам в период после вто­рой мировой войны. Несогласие с диктаторским режимом явля­лось следствием фрагментации государства, созданием различны^ ми группами коалиций, а также популистского давления на при­спосабливающуюся элиту. Иностранным институтам принадле­жала, как правило, не столь важная роль, за исключением тех ред­ких случев, когда элитистские мобилизационные системы, при­надлежавшие к «оси», потерпели в конце второй мировой войны поражение. Демократизация восточноевропейцев, южнокорей-цев, тайваньцев, а также населения южноамериканских бюрокра­тических авторитарных государств в конце 80-х годов, произошла после того, как существовавшие в рамках режимов «голуби», стре­мившиеся к менее репрессивному правительству, столкнулись с «ястребами», пытавшимися сохранить политическую диктатуру. «Голуби» объединились с реформистскими оппозиционными группами, выступавшими за постепенные политические преобра­зования. Реформисты полагали, что выгоды от проведения согла­сительной политики перевесят потери, связанные с продолжени­ем бюрократического авторитарного правления, будь то правле­ние военных элит или авангардной партии. Демократию начали рассматривать и как цель, и как верное средство для осуществле­ния других целей: политического порядка, справедливости, ра­венства и процветания. Взаимодействие с первичными групповы­ми структурами — профсоюзами, научно-исследовательскими институтами, коллегиями адвокатов, журналистами, организаци­ями по защите прав человека — усиливало позиции оппонентов режима, выступавших за согласительную систему. Проводимая правительством политика лишала легитимности бюрократиче­ский авторитарный режим. «Пуристы» отвергали военных или коммунистическое государство из-за жесткого обращения с дис­сидентами. Прагматики критиковали существующий режим за неспособность достичь необходимых экономических результатов,

таких, как снижение инфляции, полная занятость, равенство в до­ходах и значительное повышение уровня зарплат. Между тем в Южной Корее и на Тайване быстрый экономический рост привел к обогащению рынка потребительских товаров, что в свою оче­редь определило требование расширения гражданских свобод. Диссиденты считали, что репрессивные действия правительства усиливали, а не умеряли политические беспорядки. Во всех бю­рократических авторитарных государствах деинституционализа-ция обусловливала рост неподчинения распоряжениям, исходя­щим от государства. Существовал большой разрыв между фор­мальными законами и неформальными нормами, предоставляю­щими особые правительственные привилегии родственникам, друзьям и сторонникам. Введение стабильных норм, основанных на гражданских ценностях, означало уменьшение коррупции, на­ведение порядка и повышение эффективности улаживания конф­ликтов. Четкие демократические процедуры обещали также обес­печить поступление разнообразной информации, необходимой для проведения гибкой политики.

При трансформации системы в согласительный режим цель новой политики состояла в стремлении прежде всего урегулиро­вать трения между различными социальными группами и прави­тельственными учреждениями. Политики проводили стратегию приращения, обеспечивающую постепенность реформ. Для них политика представлялась игрой, в которой гарантирован выиг­рыш: все игроки получают от правительственных программ вза­имные выгоды. Кооперация, компромисс и переговоры преобла­дали над насилием, враждой и взаимными обвинениями.

Социально-экономические изменения, происходящие вслед­ствие установления согласительных систем, зависели от сущест-- вующих в данной стране политических институтов и от положе­ния страны в мировой капиталистической экономике. После второй мировой войны движение за развитие демократии в За­падной Европе принесло широкомасштабные социально-эконо­мические улучшения. Эти страны составляли ядро капиталисти­ческой системы. С 50-х и до середины 70-х годов они переживали «золотой век» — время высоких темпов роста, низкой инфляции и полной занятости. Значительным политическим влиянием об­ладали демократические социалистические партии, христиан­ские демократы и профсоюзы промышленных отраслей. Согла­сительные лидеры подняли уровень жизни беднейших слоев на­селения, получивших доступ к работе, образованию и медицин­скому обслуживанию. Эти всеохватывающие социальные про­граммы, вместе со значительным пенсионным обеспечением, со-

кратили неравенство в доходах. Капитализм оставался эффектив­ным и вместе с тем более гуманным.

Не столь эгалитарный характер имели результаты политики капиталистической модернизации, осуществленной в Восточной Европе и Латинской Америке в конце 80-х годов. После того как военные или коммунистическая партийная бюрократия сложили с себя властные полномочия, в наследство новому режиму доста­лась находящаяся в упадке экономика. В экономической полити­ке все еще доминировали технократические элиты. Ни профсою­зы, ни демократические партии не оказывали ощутимого влияния на правительственных лидеров. Необходимость урегулировать со­отношения интересов администрации, вооруженным сил, биз­несменов, а также таких иностранных институтов, как МВФ и ТНК, выдвинула на первый план программы жесткой экономии и приватизации. Вместо того чтобы перераспределять доходы, вновь избранные правительства поставили во главу угла стимули­рование экономического роста, развитие экспорта, импорт капи­тальных технологий из ведущих капиталистических стран, а также отмену регулирования в сфере финансовых институтов. Ни со­кращение расходов на социальную сферу, ни повышение налога на добавочную стоимость не дало большего равенства в доходах. Наименее обеспеченные граждане не получили от приватизаци­онных мероприятий ни повышения зарплат, ни улучшения ситуа­ции в сфере занятости. Так как и восточноевропейские и южноа­мериканские страны находятся на обочине мировой капиталисти­ческой экономики, перспективы быстрого роста или повышения социально-экономического равенства остаются для них туманны­ми. Рецессия в ведущих капиталистических странах помешала притоку экспорта из этих регионов. Высокий уровень выплат по долгам ключевым финансовым институтам уменьшал ассигнова­ния на капиталовложения и социальные программы в области об­разования, здравоохранения и жилья. Поэтому для многих граж­дан установление квазисогласительных режимов вряд ли могло привести к сужению пропасти между богатыми и бедными¹⁹.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

----------------------------------------------------------------------------- Глава 10