Комсомолец Татарии, 15.2.1986 г

«Как волшебный клубок из сказки,

Песни – на всем моем пути...

Идите по следу до самой последней,

Коль захотите меня найти!»

(М. Джалиль)

Когда мы собирались в свой очередной поход по волховским болотам, нашлись люди, усомнившиеся в смысле нашего поиска. Дескать, по следам «оборванной песни» пройдены сотни дорог, и вряд ли студенты смогут найти новую, неизвестную, сказать свое слово в многолетнем изыскательском труде. Но мы верили, что найдем не только заветную тропу, даже следы героических песен поэта. Верили, что найдем свою ниточку «клубка из волшебной сказки»... Новгородчина встретила нас хмуро: августовские проливные дожди, словно губку, насытили болото под Мясным Бором, по которому нам предстояло пройти два десятка километров. Но это не разрушило наши планы, тем более, что с самого начала похода мы уже шли по следам Джалиля. В небольшом городке Малая Вишера с трудом удалось найти тот самый домик, в котором полтора военных месяца прожил политрук Залилов. Убедились, что сохранить избушку теперь уже невозможно. Но сохранить память – наша задача. Вернувшись в Казань, мы узнали, что улицу, на которой стоит тот полуобвалившийся дом, местные жители назвали именем татарского поэта-героя. И решение это было результатом нашего похода.

А пока впереди у нас главная цель – добраться до расположения штабных блиндажей, что отмечены на карте 1942 г. Пройти по местам – где в священной неприкосновенности сохранился своеобразный заповедник войны – Долина Смерти. Эта цель объединила всех нас, 18 человек: бойцов «Снежного десанта» КГУ, учащихся Мензелинского педучилища, студента-медика, кинооператора из Брежнева и двух профессиональных журналистов. На несколько дней экспедиции мы стали одним целым, чтобы преодолеть все испытания, уготованные Долиной.

Идем, как обычно, гуськом, след вслед за бессменным проводником Валерием Орловым. Многие из нас уже бывали в этих местах, но волнение новичков передается всем.

«Я там, где поле в ржавчине колючей,

Где свищет смерть по просекам лесным...»

Вот она – та самая просека, та самая узкоколейка...

Со стороны мы, наверное, похожи на тех, кто месил эти болота сорок лет назад. Только стволы винтовок, подобранных нами, порядочно заржавели, а вместо плащ-палаток на наших плечах туристские штормовки. Нам легче: идем напрямик. Не надо ждать пулеметной очереди из-за каждого кустика. Но чувство, которое приходит к нам, наверное, близко тому, что испытывали бойцы 2-й Ударной армии.

«И юные когда-нибудь узнают,

Как жили мы и умирали мы».

На каждом шагу – маленькие лесные озера с прозрачно-рыжеватой водой. Лишь присмотревшись к ним, догадываешься, что это воронки от бомб и снарядов. Теперь в это даже не верится.

«Цветы проклюнулись из ран,

Кровавых ран земного сердца...»

Деревья здесь в основном молодые, послевоенные. Те же, что постарше, можно сразу узнать по ссадинам на коре – следам пуль и осколков. Чуть поодаль от рощицы, на том месте, где когда-то стояла деревенька, раскинул ветви дуб. Великан хранить память. На его стволе вырезана надпись сорокалетней давности: «...Старший сержант Шумаков К.Л. 1917 – 31 мая 1942 г.»

«Памятник тебе достойный

Этот старый дуб столетний...» (?)

Пройдя десяток километров, натыкаемся на следы оборонительной линии. Там, где посуше, бруствер виден отчетливо, будто сделан недавно, но мастерски замаскирован. Где-то здесь, рядом со штабными блиндажами, занимали свою последнюю оборону сотрудники армейской «Отваги», среди которых был и Муса.

«Окоп мой узкий, он сегодня грань

Враждебных двух миров...»

Рядом с окопом – следы жаркого боя: россыпи гильз, пустые пулеметные диски, патронные ящики. А вот и каска. Вражеская пуля попала в лобовую часть, но не пробила ее. Остались лишь глубокая вмятина и трещины. Значит, сталь спасла кого-то из солдат. Такой вот простой красноармейской каске и посвятил поэт свой стих:

«Друг безгласный, ты жизнь сохранила мою,

Я тебя никогда не забуду».

Линия окопа ведет прямо к блиндажу – цели нашего похода. Здесь в июне 42-го располагались штаб и редакция. Догадаться об этом несложно: рядом скопление легковых машин, взорванных на стоянке при отступлении...

О ВЛАСОВЕ И ДЖАЛИЛЕ

Интервью с Токаревым Константином Антоновичем,

бывшим спецкором газеты «Красная звезда»

Г.

- Как вы познакомились с Власовым?

- Будучи спецкором газеты «Фронтовая правда» Волховского фронта, а затем «Красной Звезды», я хорошо знал Власова. Первое мое знакомство с ним произошло намного раньше, до войны, в 99-й дивизии. Тогда я проходил практику в этой газете, и он еще не был главнокомандующим.

Во время войны мы работали на ходу: он диктует - я записываю. Привычка стенографировать у меня еще со студенчества, что нравилось Власову. Видимо, поэтому он избрал меня своим биографом. Подготовленный мною текст по джентльменскому соглашению я отдавал ему. Он забирал все куски и сам перепечатывал. Но некоторые черновики у меня оставались. После его предательства начались обыски, уничтожались архивы, документы, связанные с его именем. Мне поручили написать материал, разоблачающий его личность. Это поставило меня в неловкое положение, многие стали смотреть с недоверием.

- И что Вы думаете об этой личности?

- Власов никогда не был обыкновенным солдафоном. Поэтому его поступок имел другие мотивы, нежели просто остаться живым. На мой взгляд, Власов - идейный предатель. Его утверждения основываются на эсеровских позициях. Отец его был эсером видным. Он считал, что Октябрьская революция - трагедия России, так как она отсекла Восток от Запада. Он считал, что только оставшись на базе Февральской революции, мы сохраним единство мира. А пока властвует большевизм, войны будут идти одна за другой. Потому что Запад терпеть этот строй не будет. И эту войну он видел в контексте истории.

- Значит, переход его к немцам был закономерен?

- Да, он совершил не только военное преступление, а прежде всего идейное предательство. Он окончил Нижегородскую семинарию, которая тогда отвечала уровню университета, с золотой медалью. Затем Военную Академию. Несмотря на свое происхождение, сумел выдвинуться: был нашим представителем в Китае.

- В гражданской войне он участвовал?

- А как же! Командовал ротой. Воевал против Колчака, Деникина. После победы пошел выслуживаться. Пел фимиам вождю: ни одной его речи, статьи без цитат Сталина не выходило. Мне прежде кричали: не смейте показывать его предателем по убеждениям! Он просто трус! Ну зачем обеднять? Запад вытаскивает Власова из небытия, поддерживает власовское движение.

- Это целое философское течение?

- Да, это движение социал-предательства, выходящее за рамки военного. Власов считал себя спасителем пленных. Этого и придерживается Штрик-Штрикфельд. Он говорит, что Власов сделал попытку спасения русских пленных, беря под защиту в свою РОА.

- Вы пишите, что Власов не принял Джалиля. В чем это выражалось?

- Джалилю, как представителю дружественной литературы, хотели составить протекцию, чтобы его принял главнокомандующий Власов. Но встреча откладывалась. Потом начались неудачи. И наконец, Власов в довольно грубой форме отказал: «Передайте этому татарину, что сейчас не до него. Пусть пишет свои вирши, он мне не нужен».

Власов, мягко говоря, не был поклонником поэтов. После гибели Багрицкого он провел совещание с сотрудниками «Отваги» по выяснению причин случившегося ради соблюдения правил этикета. Как-то же надо было реагировать.

- Как и когда Вы познакомились с Джалилем?

- Случайно. Зашел к начальнику политотдела. Там сидел старший политрук. Чуть повыше ростом, с типично татарскими чертами лица. Ямочка на подбородке. Обратил внимание на его разутые ноги. У него была манера держаться так, как будто он глуховат. Вышли вместе. Был апрель. Снег уже пористый. Рукавиц не носили. Пригласил в хату, попили чайку. Его больше всего интересовало, почему погиб Багрицкий, неужели его нельзя было спасти? Он не говорил о своих мыслях, но, кажется, очень боялся погибнуть. Очень. Было видно по его поведению. После этого трагического события настроение у него упало. Он был немногословен, никогда ничего о себе не рассказывал.

- Как же Вы поддерживали с ним отношения?

- Было несколько встреч. Я проговорился, что когда-то в институте занимался переводами, в юности писал стихи. И здесь я переводил Джалиля. Честно говоря, я был невысокого мнения о его поэтическом даровании. Была какая-то неуклюжесть в его стихах.

- А в «Правде» Вы часто его встречали?

- Два-три раза. Может, он стеснялся того, что его надо переводить. У меня было впечатление, что он чувствовал себя глубоко несчастным, приехав во 2-ю ударную. Ведь национальные резервы (татарские) не были посланы, и ему некого было предавать.

- То есть он, направляясь на фронт, рассчитывал...

- Ну, конечно, рассчитывал, что встретит своих людей, татар. А их не оказалось. Он сник. И в его стихах ведущий мотив - тоска по родине - был сильно эмоционально и национально окрашен. Россия, какая бы она не была, не могла заменить Татарию. Это просвечивает даже в его стихах: «Милый край! А тут болота, болота... ненавижу болота». Ему очень тягостен был вид бесконечных болот. Ему было жаль своих солдат-татар, не привыкших к суровому климату. В этом он был близок с Власовым.

Помню, ожидая дополнительные резервы, Власов был не в восторге от национальных формирований. Он считал, что в лесах Волхова должны воевать только русские армии, и не нужно присылать сюда табуны на десяти языках. Какие тут могут быть надежды на казахов? Только русские сильны боевым духом на своей земле. Каждый из них был в какой-то степени националистом.

Власов сразу взял немецкую сторону, организовав РОА. Он хотел выйти на большую дорогу в условиях квисленговской стези. Он понимал, что такая огромная страна, как Россия, не может быть под пятой Гитлера. На это у них не хватит сил. И он готовил себя на пост русского бургомистра.

Джалиль же согласился не сразу. Но, видимо, он не мог отказаться. Но почему ему, работавшему в русской газете при Сталине, не работать в татарской? Какое ему дело до того, кто ее выпускает? Немцы дали ему возможность писать о Татарии, о духе татарском. Тогда он встал на националистические позиции. Однако в газете «Идель-Урал» нет ничего антисоветского. Все чисто национальное.

Если же говорить о причинах его согласия, то я увидел еще один момент: он понял, что уже где-то формируется татарский легион. Возможно, что он мог пойти против Красной Армии. Мне кажется, что он хотел предотвратить это...

ПРАВДЫ ЧИСТЫЙ РОДНИК