Кризис системы управления Башкирией в начале 60-х годов XVII века.

Система управления Уфимским уездом первой половины XVII века была основана на взаимодействии местной администрации и глав башкирских родоплеменных образований. На территории Башкирии, в отличие от бывшего Казанского и Сибирского ханств, отсутствовали мощные военно-административные центры, способные быстро нейтрализовать очаги повстанческого движения.

В нашу задачу не входит рассмотрение фактической стороны башкирского восстания 1662-1664 годов. В данном параграфе будут проанализированы военные и административные методы, к которым прибегла уфимская администрация для усмирения восставшего населения. Кроме того, необходимо определить изменения в управлении Уфимским уездом, произошедшие после восстания.

Для уфимской администрации особая сложность ситуации заключалась в том, что восстание, начавшись в Уфимском уезде быстро охватило Западную Сибирь и Среднее Поволжье. Весной 1663 года башкиры атаковали крепости Закамской линии в Казанском уезде и одновременно осаждали Далматов и Невьянский монастыри, распложенные в 1200 километрах от Закамских крепостей.[416] Кроме того, еще на этапе подготовки восстания определись два центра руководства повстанческими действиями: сибирские царевичи Кучук и Абугай и калмыцкие тайши Аюка и Дайчин. Несмотря на определенную зависимость кучумовичей от калмыков, сибирские царевичи в ходе восстания 1662-1664 годов действовали вполне самостоятельно. Таким образом, местная администрация в процессе усмирения башкир должна была учитывать различные, нередко противоречивые, интересы калмыцких лидеров и сибирских царевичей.

Почему башкиры не выдвинули единого лидера восстания? Подчинение всех башкирских племен одному лидеру не могло быть реализовано в силу различного геополитического положения волостей Северо-восточной и Юго-западной Башкирии. Башкиры Ногайской и Казанской дорог имели открытую границу с калмыками, которые всеми средствами стремились привлечь башкир на свою сторону. Астраханский сын боярский Петр Шубников, побывавший в улусах Дайчина в январе 1663 года, обвинил калмыков в том, что те «забыв шерть великого государя вечных холопей великого государя к себе призывают».[417] Он сообщил в Москву о том, что тайша Аюка подговорил к отъезду в улусы 1500 дворов башкир. Зимой 1663 года из Ногайской дороги к Дайчину и Аюкаю перешло 8000 башкир. Самый влиятельный тархан Ногайской дороги Ишмухамед Давлетбаев признал на собой власть Аюки и получил от него район кочевий по Яику. Тайше Дайчину подчинился башкир Ицкой волости Карабаш Утеев, который со своими стадами и людьми намеревался кочевать с калмыками в Поволжье.[418]

Южные и юго-западные башкиры поступили так, как обычно поступают кочевники в случае конфликта со своим верховным правителем - они откочевали. Таким образом, в отношении башкир Ногайской и Казанской дорог власти должны были использовать меры дипломатического характера, направленные на возобновление вражды между башкирами и калмыками.

Совершенно иные методы подавления восстания были необходимы на Осинской и Сибирской дорогах. Значительная часть башкир северной части Уфимского уезда к этому времени вела оседлый образ жизни. Возможность откочевки была ограничена, поэтому сопротивление властям приняло здесь наиболее ожесточенный и длительный характер. Население башкирских волостей Осинской и Сибирской дорог в середине XVII века составляло не более 30% от численности башкир Уфимского уезда.[419] Самым значительным успехом восставших следует считать взятие Кунгура. В то же время богатые и многолюдные кочевые волости Ногайской и Казанской дорог предпочли пассивную тактику сопротивления властям. По официальным оценкам, численность башкир Ногайской дороги, откочевавших в ходе восстания к калмыкам, превышала все башкирское население Осинской дороги.[420]

Н.В.Устюгов утверждал, что восставшие башкиры действовали так, как это свойственно кочевникам в условиях степной войны, однако в ходе восстания 1662 – 1664 годов наиболее ожесточенной была борьба на Севере Башкирии, т.е. там все население было оседлым, а большая часть башкир занималась земледелием.

Вместе с тем, ведение длительной вооруженной борьбы требует определенной материальной базы. Северные и зауральские башкирские волости по уровню зажиточности ощутимо уступали своим южным и западным соседям. Так, башкиры Ногайской дороги были самими богатыми скотоводами, они же обладали лучшими бортными угодьями и обширнейшими охотничьими вотчинами.[421] Башкирские волости Казанской дороги, согласно сведениям кунгурского бургомистра Юхнева, отличались наиболее успешным сочетанием земледелия и полукочевого скотоводства.[422] На юге Башкирии существовали крупнейшие племенные союзы, возникшие еще в период набегов ногаев и вторжения калмыков. Однако именно небогатые башкиры Севера и Зауралья продолжали борьбу даже после того, как башкиры Казанской и Ногайской дорог принесли присягу правительству. Западные и южные башкиры первыми проявили интерес к предложению начать мирные переговоры уже в конце 1662 года.[423]

Определенную сложность в историографии вызывает вопрос о характере взаимоотношений уфимской администрации с лидерами восставших. Н.В. Устюгов утверждал, что все обращения представителей администрации адресуются местным феодалам. Действительно, некоторые памяти уфимского воеводы адресованы конкретным руководителям. Тем не менее, в самом тексте этих посланий уфимский воевода обращается не к своим адресатам, а ко всем башкирам. 24 ноября 1663 года А.М. Волконский направляет свою память «башкиру Казанской дороги Икских волостей Карабашу Утееву с товарищи». Но в самой памяти указывается: «…и вы башкирцы большие и малые икских волостей и Казанской дороги переговорите меж собой с добрыми людьми и ко мне в город Уфу приезжайте безо всякого опасения».[424] В другой памяти от 20 декабря 1663 года, направленной тархану ногайской дороги Ишмухамету Давлетбаеву с товарищи, так же следует непосредственное обращение к всем башкирам ногайской дороги: «Память Уфимского уезда Ногайской дороги башкирцам, которые великому государю изменили».[425] В послании воевода Волконский рекомендует башкирам слушать «добрых ваших людей в волостях головных» Ишмамета тархана Давлетбаева, Тевенея, Турасная, Алмаметя, Чопая, Мокшу и Корсаю, т.е. тех, кому была адресовано послание воеводы.

Характерно и то, что в обращении к «добрым людям» воевода употребляет выражения «у великого государя в милости быть, а перед своими вытить», «промеж своих людей только ты хочешь вытнее их быть». Термин «вытнее» отражает различное положение членов одной общины, т.е. российская администрация не ставила башкирскую родовую знать над общиной и не стремилась наделить ее особыми сословными правами. В 1736 году И.К. Кирилов писал в своем доношении в Сенат: «…интерес требует, чтобы башкирцы тех волостей, от коих воровство было, каждая волость вместо волостных старост выборных старшин двух или трех на которых можно было взыскать всякое преступление или неисправу, а ныне не имеют никого, но всяк большой и для того посылаемые указы пишут общем тарханам батырям и всем башкирцам чего взыскать нельзя».[426]

В дальнейшем правительство предпочитало обращаться не к отдельным представителям знати, а ко всему башкирскому сословию. В 1740 году глава Оренбургской комиссии князь В.А.Урусов, в начале встречи с представителями башкирских волостей под Оренбургом, ограничился таким вступлением: «Отчаянные воры башкирцы! Разорители покоя и отечества». В самой речи Урусов возложил вину за бунт не на отдельных руководителей восстания, а на всех башкир: «За сие подлежало весь ваш народ искоренить, чтобы памяти оного не осталось».[427]

Почему российские власти не ограничились контактами только с родоплеменной знатью, как это было в случае с калмыками, ногайцами или казахами? Ответ на этот вопрос дали сами представители российской администрации. В ходе подавления башкирского восстания 1704 - 1711 годов казанский губернатор П.Апраксин пожаловался Петру I: «Народ их проклятый, многочисленный и военный, да безглавный, никаких над собой начал, хотя бы такого как на Дону атаманы, и таких не имеют, приняться не за кого и чтобы особно послать не кому».[428] Примечательно и то, что в 1736 году в самый разгар нового башкирского восстания И.К. Кирилов почти дословно повторил замечание казанского губернатора: «…иштяки, с луками и копьями, не имея между собой главных, могут в то же подданство войти».[429]

Таким образом, местная администрация в ходе подавления восстания 1662 - 1664 годов придерживалась традиционной системы отношений с башкирами, которая сложилась в период присоединения башкирских племен к Русскому государству. Башкиры, судя по текстам шежере, принимали решение о принятие российского подданства на народных собрания.

Напротив, когда подобные проблемы встали перед ногаями, калмыками и казахами, то правители этих кочевых народов игнорировали мнение большинства подвластных им племен и родов. Наиболее очевидно этот авторитаризм проявился в деятельности бия Ногайской орды Исмаила и хана Малого Жуза Абулхаира. Они единолично согласились принять российское подданство со всеми подвластными им людьми вопреки желанию большинства влиятельных глав родов и племен. Эти лидеры взяли на себя немалую ответственность, которая предполагала безусловную власть над подчиненными. Башкиры даже челобитчиков в Москву и Уфу посылали после предварительного решения йыйынов. Их представители не имели полномочий самостоятельно предпринимать какие-либо действия и давать согласие от имени народа. В самый разгар восстания в 1662 году башкиры Ногайской дороги писали к воеводе А.М. Волконскому: «Теперь мы купно со всем народом Ногайской дороги послали двух посланцев: одного Актая Досмухаметова сына, а другого Кулая Бекиша».[430] Таким образом, российским властям противостояли не отдельные самовластные феодалы с дружинами, а общины, объединенные организацией племенного ополчения. Судя по замечанию казанского губернатора П.Апраксина, это обстоятельство значительно осложняло деятельность местных властей по подавлению восстания.

Правительство не проводило широкомасштабных репрессий в заключительной стадии восстания. От башкир потребовали выполнения лишь четырех обязательных условий «отпущения вин»: принесение присяги на верность царю (шертование), возвращение на прежние места обитания, предоставление аманатов и возвращение пленных и имущества, захваченного в ходе восстания. Никаких административных преобразований в управлении, направленных на предотвращение восстаний, предпринято не было. Правительство рекомендовало местным властям прекращать карательные акции сразу после принесения башкирами присяги. Так, в указе 13 октября 1663 года о наборе даточных людей Пермского уезда было особо отмечено, что «тем даточным людям в полку у стольника и воеводы у Андрея Языкова на время, покамест изменники, татаровя и башкирцы, от измен обратятся, и Нам, Великому Государю, в винах в своих добьют челом».[431] В 1663 году в своей памяти А.М. Волконский счел необходимым объяснить башкирам Ногайской и Казанской дорог, что «…воевал я Кыр-Кудейскую волость потому, что они не побили челом и не шертовали, да в том же часе сибирского царевича к себе призвали».[432]

В конце восстания уфимские власти в интересах башкир изменили порядок возвращения имущества и скота, захваченного восставшими. Перед этим башкиры жаловались, что: «…многие русские люди и чуваши и черемисы учали к ним приметываться и клепать многими животами и лошадей имали за их башкирские лошади и за животину и за всякую рухлядь».[433] Было установлено правило, согласно которому русским людям, чувашам и черемисам указано «грабленое имать у кого, что есть в лицах, а чего у них в лицах нет, того у них спрашивать не велеть, и за лошадей и рухлядь у них напрасно своими не называть». Уфимская администрация учла ошибки, допущенные в ходе деятельности экспедиции А. Приклонского.

В своей жалованной грамотой от 1664 года царское правительство в полном объеме подтвердило все привилегии, которые были получены башкирами от Ивана IV. Основные пункты жалованной грамоты были развернуты в наказе 1664 года уфимскому воеводе Ф.И. Сомову, который на 70 лет определил основные принципы управления башкирами.[434] Не случайно, его положениями в 1736 году заинтересовался начальник Оренбургской комиссии И.К. Кирилов.

В наказе 1664 года правительство практически полностью восстановило систему управления башкирами, которая существовала до конца 40-х годов XVII века. Прежде всего местной администрации было предписано следить за соблюдением земельных прав башкирских общин. Некоторые аспекты вотчинного права были конкретизированы в сравнении с предыдущим законодательством. Так, максимальный срок сдачи в аренду башкирских вотчинных угодий был ограничен двумя годами. Была изменена санкция за нарушение земельных прав башкир. Если в Соборном уложении предусматривалась конфискация «на государя» вотчинных земель, приобретенных незаконно у башкир,[435] то в наказе 1664 года все подобные сделки объявлялись недействительными: «те крепости не в крепости, а деньги пропадут».[436] Таким образом, незаконно приобретенные у башкир вотчинные земли должны были быть возвращены вотчинникам, а не передавались государству.

Важно подчеркнуть, что в Уфимском уезде в XVII веке существовала система двойного контроля за соблюдением вотчинных прав. Вотчинники имели право жаловаться на захват их земель непосредственно царю без предварительного обращения к уфимскому воеводе. Если нарушение вотчинных прав подтверждалось следствием, Приказ Казанского дворца направлял уфимскому воеводе грамоту с указанием действий по исполнению решения приказа. Уфимский воевода так же был наделен полномочиями самостоятельно расследовать подобные нарушения. Он имел право выдавать башкирам воеводские памяти, дававшие гарантию сохранения их угодий от захватов и вторжений. Такие оберегательные грамоты в немалом количестве сохранилось в составе фонда Уфимской приказной избы.[437]

В наказе 1664 году был расширен круг лиц, которым запрещалось приобретать башкирские земли. В Соборном уложении речь шла только о служилых и «всяких чинов русских людях», в наказе этот список был дополнен мари, чувашами и татарами. Интересно, что авторы наказа мотивировали этот запрет тем, чтобы «ссоры между ними больших не было».

В наказе 1664 года особо не выделен вопрос о статусе военной организации башкир. Тем не менее, российское правительство не подтвердило запрета совершать нападения на калмыцкие улусы. Более того, уфимскому воеводе было указано в случае столкновений башкир с калмыками на территории Уфимского уезда оказывать башкирам посильную дипломатическую и военную помощь.[438] Власти, таким образом, отказались от прежней роли третейского судьи в башкирско-калмыцком конфликте. По-видимому, в Москве не ожидали, что калмыки после сорокалетней вражды с башкирами окажут им покровительство и поддержат их выступление. Поэтому правительство перестало добиваться мира между башкирами и калмыками, посчитав, что возобновление прежней вражды представляет меньшую опасность, нежели военный союз этих кочевых народов. Властям не пришлось прибегать к сложным дипломатическим маневрам для расторжения этого военного союза. Калмыцкие тайши не хотели добровольно отпускать от себя башкир, бежавших к ним в ходе восстания. Когда астраханский сын боярский П.Шубников, посланный в 1663 году к Дайчину, потребовал от тайши возвращения откочевавших к нему ногайских башкир, калмык ответил, «чтобы он Петр ему таких невежливых слов не говорил».[439] Но вскоре башкиры сами начали в массовом порядке покидать калмыцкие кочевья. Башкир не устраивали калмыцкие улусные порядки, сильно отличавшиеся от их родоплеменных обычаев. Степное уголовное уложение «Цааджин-Бичик», принятое в 40-е годы XVII века узаконило безграничную власть нойонов над простыми калмыками. Знать беспрепятственно располагала собственностью, свободою и даже жизнью подвластных им улусных людей.[440] Люди из сословия албату, составлявшие основную массу непосредственных производителей, не только привлекались к участию в военных походах, но и были обязаны выполнять денежные и натуральные повинности на своих владельцев. Албату не имел права отлучаться из своих хотонов и аймаков без разрешения владельцев и правителей улусов.[441]

Башкиры, не разделявшие веры калмыков и не понимавшие их языка, не могли претендовать на лучшее отношение. Вскоре они убедились, что «если им отъехать в степь к калмыкам и их де калмыки всех похолопят и учнут держать в неволе».[442] Актай Досмухаметов, челобитчик от башкир Ногайской дороги, в 1664 году признался уфимскому воеводе А.М.Волконскому: «…до сего калмыков не видали - и ныне сами видим и я сам осмотрел - в калмыках нам умереть».[443] В ходе восстания башкиры вынуждены были упрашивать тайшу Аюку отпустить их в Уфимский уезд для того, чтобы забрать жен и детей или снять созревший урожай.[444] Некоторые башкиры Ногайской дороги надеялись, что калмыки позволят им кочевать на своих вотчинных землях в Уфимском уезде, потому что они «бедны и нужны».

Несмотря на охлаждение отношений между калмыками и башкирами, наказ 1664 года предостерегал уфимского воеводу, чтобы впредь «…башкирцам с калмыками быть отнюдь не велеть, и остерегаться, чтобы ни явно, ни тайно не пересылались и никакой дружбы меж ими не было».[445] Возобновление башкиро-калмыцкой войны вынудило правительство подтвердить право башкир иметь независимую организации племенного ополчения. В середине XVII века российское правительство не могло взять на себя организацию охраны границы от Волги до Яика.

Необходимость идти на уступки восставшим была вызвана и военными соображениями российских властей. В ходе восстания обнаружилась низкая эффективность действий правительственных сил. Если в открытых сражениях русские служилые люди одерживали победу, то после стремительных набегов основным силам восставших без труда удавалось уходить от преследования российских войск. Существующая в России XVII века структура вооруженных сил не позволяла вести успешную наступательную борьбу с кочевниками, действующих на своей территории. Для стрельцов, дворян и рейтар вполне выполнимой была задача удержания населенных пунктов, однако настигать кочевников было трудным делом практически для всех видов войск. Исключение составляли лишь яицкие казаки и калмыки, но в данный период правительство не могло вполне на них рассчитывать.

Ю.Н. Смирнов обратил внимание на то, что только с 30-х годов XVIII века для борьбы с кочевниками стали возводить пограничные линии, представлявшие собой отдельные опорные пункты, промежутки между которыми контролировались и охранялись подвижными разъездами. До этого на юге и востоке было принято строить непрерывные линии укреплений в виде рвов, засек, валов и т.д. Обе Закамские линии представляли собой сплошные укрепления в виде естественных и искусственных препятствий.[446] Следовательно, правительство в борьбе с кочевниками больше полагалась на дорогие и трудоемкие сооружения, нежели на способность своих служилых людей одерживать победу над кочевниками в открытой степи.

Приведем примеры обычных действий башкирских отрядов при нападении на населенные пункты. В июле 1664 года башкирцы внезапно появились под Невьянским острогом. Они беспрепятственно сожгли монастырь и соседние деревни. За ними погнались рейтары и солдаты, но за полдня пути от реки Уфы успели настичь только ничтожный отряд в 20 человек, а большое башкирское войско, «послыша за собою ратных людей, разбежалось за Камень, по лесам и по болотам врознь на переменных конях налегке, а солдатам и рейтарам гоняться за ними было нельзя, потому что лошади их устали и от прежней гоньбы».[447] В следующем году в том же районе, у притока реки Туры, явились восставшие башкиры, «но как скоро увидали за собою погоню солдат и рейтар, «отопились болотами и речками топкими и ушли, побросав все свое платье, седла, котлы и топоры».[448]

Даже после кардинальной реорганизации вооруженных сил России в ходе военных реформ начала XVIII века русская регулярная кавалерия продолжала уступать в мобильности башкирской коннице. Генерал А.И.Румянцев в своем доношении в кабинет министров в 1735 году писал: «За скорой ездой нашим гонять за ними никак нельзя, где сойдутся башкиры, нимало не стоят, а нашим гнать за ними за худобой лошадей и за отягчением провианта нельзя».[449] В 1735 году он же отметил: «За ними как за ветром нашим лошадям не угнаться».[450] В 1724 году начальник Главного правления Сибирских и Казанских заводов В.Н. Татищев так же писал о небольшой эффективности в условиях степной войны применения регулярных войск против башкир: «…от начальств и от войск российских мало опасности имеют, и сущее когда такие воры видят, что их за злодеяния ищут, то уйдут на время в степи пустые как за Яик и Тобол, где сыскать их более не можно, и тако наказания достойного избавляются и другим подается к воровству охота».[451]

Структура гарнизонов большинства военных центров Поволжья и Западной Сибири так же не была рассчитана на борьбу с кочевниками. В Уфе в 1662 году содержалась всего конная стрелецкая сотня и неполная сотня состоящая из дворян, служилых иноземцев, новокрещен и полоцкой шляхты. При этом оперативно собрать всех дворян было невозможно. В Таре - главном форпосте на пути кучумовичей и калмыков, в 1663 году насчитывалась сотня казаков, 70 служилых иноземцев, около 30 детей боярских.[452] В ближайшем к Уфимскому уезду сибирском городе Верхотурье были только пешие стрельцы. Лишь самый мощный в Сибири тобольский гарнизон имел возможность собрать полноценный конный полк, состоящий из двух сотен конных стрельцов, сотни черкас и литовцев, сотни детей боярских и двух сотен юртовых татар.[453] Неслучайно, что именно из тобольских служилых иноземцев был сформирован отряд Д.Полуэктова, нанесший несколько решающих поражений восставшим по Сибирской дороге в 1664 году.[454]

Сходная ситуация была в городах Среднего Поволжья. В соседней Самаре в 70-е годы XVII века несли службу 20 дворян и сотня конных стрельцов.[455] Этим скромным силам противостояли башкирские отряды, насчитывавшие от 2000 до 5000 воинов.[456] К тому же, воины башкирского ополчения, в отличие от дворян и конных стрельцов, могли позволить брать в поход дополнительно по 3-4 лошадей.

В тактике боя башкиры не уступали русским служилым людям, которые в XVII веке копировали действия кочевников. Дворяне и конные стрельцы не использовали выгод сомкнутого строя, который давно применялся в Западной Европе. Каждый конный воин действовал самостоятельно.[457]

Судя по характеру ран, которые подробно описывались в послужном списке каждого уфимского дворянина, основные потери конница несла не от оружия ближнего боя, а от башкирских и калмыцких стрел. Следовательно, кочевники предпочитали не вступать в рукопашные схватки, максимально используя свое численное превосходство и мобильность. При этом всадники не могли воспользоваться преимуществом, которое им давало огнестрельное оружие, поскольку эффективность применения карабинов и пистолетов в ходе конного боя была крайне незначительна. Неслучайно, в 1706 году воинский устав запретил стрельбу с коня в атаке.[458]

В XVIII веке успешные действия правительственных войск против башкир во многом были обеспечены применением полевой артиллерии. Однако в XVII веке гарнизоны Уфы и Самары не имели полковой артиллерии. Их пушки, защищавшие стены и башни острогов, не предназначались для рейдов по местности.

Таким образом, российские власти понимали, что нанести полное военное поражение восставшим можно только ценой значительных материальных потерь и людских жертв. Переговоры и разумные уступки восставшим позволяли быстро и с меньшим напряжением усмирить башкир. Власти отказались от репрессий в отношении вождей восстания, что вызвало недовольство русского населения Зауралья, пострадавшего в ходе восстания. В конце XVII века крестьяне Зауральских слобод, описывая события восстания 1662-1664 годов в своей челобитной, упрекали правительство: «…башкирцы великому государю изменили и русские де люди де ничего над ними не учинили».[459] Все более или менее значительные лидеры восставших остались на свободе, некоторые из них приняли участие в переговорном процессе. Уфимский воевода решился казнить только тех предводителей восстания, кого сами башкиры выдали властям. При этом А.М.Волконский был вынужден оправдываться перед башкирами: «Тех воров Гоурка и Улекейка с товарищи нельзя нам было не повесить, потому что вы их выдали, и великом государю не бивали челом чтоб того не учинить».[460]

В середине XVII века система управления Уфимским уездом не предусматривала даже формального подчинения башкирской родовой знати российской администрации. Например, уфимские власти не смогли принудить большую часть башкир к участию в войне к Крымом в 1675 году.[461] Это несмотря на то, что сами башкиры считали военную службу безусловной обязанностью перед государством со времен принятия российского подданства. Подобное беспомощное состояние уфимской администрации довольно точно описал И.К. Кирилов в своем доношении в Сенат: «Прежде от воевод по кого башкиры пошлют, и оный захочет приедет, а не захочет не приедет, а иных посланных побивали».[462]

На территории Сибирского и Казанского ханств в XVI – XVII веках правительство быстро и эффективно нейтрализовало вождей антиправительственных выступлений. Существовавшие противоречиями между отдельными представителями знати позволяли российским властям использовать практику доносов. В Сибири доносчикам обещалось имущество уличенных в измене инородцев.[463] В Казанском уезде в ходе подавления восстания 1572 года правительство передавало имущество восставших тем, кто выдавал их российской администрации.[464] Однако в Башкирии эта мера не применялась даже в самый разгар восстания.

Крайне неблагоприятная для России международная обстановка так же вынуждала правительство идти на уступки башкирам. В ходе переговоров с Россией польские дипломаты получили от шведского комиссара известие о положении дел в Башкирии, после чего «польские сенаторы начали быть горды и несходительны в мирных статьях, стали колоть нам глаза этим шведским сочинением, будто правда, что в Великой России страшное бессилие и разорение; по шведским же рассыльным вестям король и в Украйну пошел, услыхав, что все московские войска высланы против башкирцев».[465]

Правительство выполнило все главные требования восставших. В жалованной грамоте царя Алексея Михайловича башкирам от 1664 года торжественно были подтверждены основные положения башкирского подданства и, в первую очередь, незыблемость вотчинного права и самоуправление башкирских общин. Была восстановлена система управления башкирами, которая существовала до соглашения с калмыками.

В Москве понимали, что обряд принесения повинной не изменит враждебного отношения башкир к российским властям. Доверие башкир к российской администрации было основательно подорвано. Правительство решило воспользоваться мирным соглашением для усиления своих военных позиций в Уфимском уезде. Масштабность тактических приготовлений подробно описана в наказе уфимскому воеводе В.И. Сомову 1664 года. Статьи, касающиеся военных вопросов, составляют три четверти объема наказа. За короткий срок воеводского правления Ф.И.Сомову предстояло заново отстроить Уфимский острог, возвести в Уфимском уезде две новые крепости, укомплектовать и обеспечить всем необходимым 10 сотен служилых.

Основные изменения коснулись структуры и численности российских вооруженных сил на территории Уфимского уезда. Если в 50-е годы XVII века в Уфе несли службу 62 дворян, 22 человека иноземного списка, 10 новокрещен, 3 человека татар, сотня конных и две сотни пеших стрельцов, то в соответствии с наказом численность служилого населения Уфимского уезда возросла более чем в 4 раза. Наиболее значительно было увеличено стрелецкое войско. Уже в 1664 году из полку боярина Ф. Ф. Волконского в Уфу был послан полуголова Владимир Рожков, «с ним московских стрельцов 500 человек и тех стрельцов и полуголову устроить на Уфе на вечное житье».[466]

Кроме того, наказ 1664 года повелевал воеводе сформировать дополнительно две стрелецкие сотни для защиты Соловарного городка и соляных ключей на реке Услоке. Н. Модестов пишет, что «сначала в 1663 году на реке Усолке для воинского бережения был устроен острог тутошними жилецкими людьми и поместили в нем конных и пеших стрельцов. Но затем об укреплении крепости, содержании и обеспечении войска заботилось не правительство, а сами солепромышленники».[467] В 1686 году власти распорядились по челобитью солепромышленников «поставить служилых людей против прежнего».[468] Компания ограничивала сроки службы уфимцев, посланных в Соловарный городок по калмыцким вестям. В 1679 году она просила, чтоб служилые люди «были у них помесячно, а не погодно».[469] В 1676 и 1683 годах по челобитным солепромышленников были назначены на эту должность уфимцы А.И. Гладышев и Л.В. Телятев. Судя по наказам, даваемым воеводам Соловарного городка, компетенция воевод ограничивалась лишь «бережением от воинского прихода». В 1679 году по неизвестным причинам солепромышленники отказались испоместить около городка полсотни уфимских служилых людей иноземного и новокрещенского списка.[470] В Окладной расходной росписи денежного и хлебного жалования за 1681 году фигурируют только уфимские и бирские служилые люди.[471] После восстания 1682-1684 годов правительство с целью восполнения потерь перевело в Соловарный городок «на вечное житье из Чебоксар салдат из гулящих людей 200 человек».[472]

Две сотни стрельцов было размещено и в Бирской крепости, строительство которой было закончено в 1667 году. Однако, в отличие от Соловарного городка, в наказе 1664 году отсутствуют указания о создании в Бирске постоянного гарнизона. Ф.И. Сомову рекомендовано лишь «городовое дело делать села Архангельского крестьянами, мещеряками и черемисами, которые к тому селу поблизости» и велено «ружья и свинцу и зелья послать в тот город, сколько доведется смотря по тамошнему делу».[473] Вероятно, первоначально власти рассчитывали, что службу в Бирске будут нести уфимские годовальщики. Но уже в 1671 году появляется постоянное стрелецкое войско, укомплектованное из 118 солдат Усольского полка и 82 вновь прибранных служилых людей.[474]

Наказ 1664 года предусматривал и увеличение конного войска Уфы. Ф.И.Сомову было поручено в Уфе «прибрать в казачью конную службу из иноземцев и стрелецких детей и иных чинов кого доведется».[475] О численности городового казачьего войска наказ так же умалчивает. Впрочем, денежная сумма (1800 рублей), посланная из Москвы на жалование будущим казакам, ограничивала набор рамками определенного штата. В наказе особо было оговорено, что «новоприборным казакам жалование чинить против уфимских конных стрельцов». Согласно росписи жалования за 1677 год, денежное жалование в Уфе получало 165 конных казаков.[476]

Примечательно то, что в наказе 1664 года нет указаний относительно конных стрельцов. Однако в 1677 году в Уфе числились не одна, а две стрелецкие конные сотни.[477]

Не было никаких распоряжений в наказе и по вопросу перевода части служилых татар и мишарей на постоянную службу в Уфу. Тем не менее, в 1669 году стрелецкому приказу Уфы была придана сотня служилых татар и мещеряков.[478] К 1677 году был увеличен и служилый список уфимских дворян: с 62 до 107 человек. Если к конным стрельцам, казакам, мещерякам и дворянам и прибавить еще 35 служилых иноземцев, шляхты и 16 служилых новокрещен, то получим полный штат конного полка.

Таким образом, общая численность служилого населения в Уфимском уезде с 1664 по 1682 годы выросла с 400 до 1615 человек. При этом конное войско было увеличено в 5 раз. В Уфимском уезде были построены две новых крепости, позволившее администрации контролировать военную ситуацию в центральной и северо-западной части Уфимского уезда. Бирск и Соловарный городок были возведены в районе компактного проживания русского населения. Бирск находился на месте дворцового села Архангельского, а Соловарный городок рядом с поселением солепромышленников и кельями Пречистинской обители.

Численность уфимских пушкарей возросла с 4 до 11 человек. Поскольку один пушкарь обычно обслуживал одно орудие, следовательно, орудийный парк Уфы так же был увеличен почти в три раза.

Значительное пополнение служилыми людьми получили и крепости, расположенные по границам Уфимского уезда. После возвращения Польше Полоцка в 1667 году, вся городская шляхта численностью 532 человека во главе с полковником Г. Гаславским была переведена в пригороды Казанского уезда.[479] В среднем в полтора раза были увеличены штаты служилых людей сибирских острогов, слобод и городов, граничивших с кочевьями башкир.[480]

Вторжение калмыков в Уфимский уезд в 20-е годы XVII века не вызвало столь значительных изменений в структуре и численности служилого населения Башкирии, как восстание 1662 – 1664 годов. Основные мероприятия по увеличению военного присутствия были произведены после завершения последних выступлений башкир. Таким образом, это были не чрезвычайные меры, а план действий, рассчитанный на длительный срок. В условиях тяжелой внешней войны правительство не пошло бы на столь значительные затраты денежных и людских ресурсов, если бы не было твердо уверено в возобновлении вооруженной борьбы башкир.

В соответствии с условиями принятия российского подданства, главной задачей правительства стало обеспечение военной безопасности башкирского населения от ногайских правителей, сибирских царевичей, а впоследствии и от калмыков. Отношения между уфимской администрацией и главами башкирских родоплеменных структур представляли собой форму военного сотрудничества, в которой приоритет принятия решений отдавался российским властям. Самоуправление башкирских общин исключало их предводителей из системы функционирования административного аппарата Российского государства. Уфимские воеводы не обладали правовой базой и соответствующим административным ресурсом для безусловного подчинения глав родоплеменных образований башкир. До середины XVII века принудительные меры правительства или злоупотреблений местных властей приводили в основном к пассивным формам сопротивления башкир – откочевке и отказу от подданства.

До начала 60-х годов XVII века правительство максимально ограничивало свое военное присутствие в Башкирии. Однако после обращения калмыков с предложением принять российское подданство, власти были вынуждены изменить прежнюю политику в отношении башкир. Были нарушены основные условия башкирского подданства, что привело к восстанию 1662-1664 годов.

Вместе с тем, военное сотрудничество российских властей и башкир в конце XVI – первой половине XVII веке было основано на взаимном доверии. После восстания 1662-1664 годов подобные отношения сменились общим враждебным настроем и подозрительностью к любым действиям российских властей. Правительство вынуждено было внести коррективы в свои военные планы. Со второй половины XVII века на юго-востоке страны основным вероятным противником российских властей становятся башкиры. Уже с 1664 года власти планируют в 4 раза увеличить численность служилого населения Уфимского уезда. Возводятся две новые крепости с постоянным стрелецким населением. Резко возрастает численность гарнизонов крепостей Закамской черты, ограждавшей Среднее Поволжье от башкир. Увеличение военного присутствия без соответствующей перестройки административного управления свидетельствовало о пассивной позиции властей, не видевших в данный период эффективного решения башкирской проблемы.