Характеристика и типология авторитарных политических режимов. Особенности султанистского политического режима.

Всякий реально существующий политический режим представляет определенное сочетание двух противоположных принципов организации социальных отношений – авторитарности и демократизма. Авторитарные тенденции выражаются в стремлении государственных институтов к односторонней властности, к установлению жесткой дисциплины и ответственности граждан, их безоговорочному подчинению законам и распоряжениям властных структур. Демократизм, напротив, предполагает равноправие сторон, их соглашение, свободу выбора и политический плюрализм в общественной жизни.

В отличие от эмоциональных оценок, присущих публицистике, современная политология использует понятия “авторитаризм” и “тоталитаризм” применительно к аналитическим конструкциям, каждой из которых соответствует различная степень доминирования авторитарных принципов организации властно-политических отношений. Так, абсолютное преобладание этих тенденций, когда государство фактически полностью “поглощает” гражданское общество, беспредельно вмешиваясь не только в другие области социальной действительности, но и в частную жизнь граждан, является отличительной чертой тоталитарного режима.

“смягчение” одной или нескольких тенденций, максимизируемых “абсолютной моделью”, приводит в теоретическом плане к широкому классу возможных разновидностей авторитарных режимов, тяготеющих к тоталитаризму в большей или меньшей степени. Обязательным атрибутом каждой из них, несомненно, выступает сильная власть, сосредоточенная в руках узкого круга лиц или одного верховного правителя. Но, в отличие от тоталитарных, авторитарные режимы “обычно пользуются репрессиями в минимальных дозах, основывая свою стратегию на здоровой экономике и ощутимых преимуществах для более широких секторов общества, чем малочисленная привилегированная группа”6. Таким, в частности, было в своем позднем периоде правление Франко в Испании, власть военных в Бразилии после 1964 года и режимы периода индустриализации в ряде стран Азии и Африки (Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Тунис). Авторитарной власти может сопутствовать популярность и поддержка среди широких слоев населения, как это видно на примере Египта при президенте Г.А.Насере (1952-1970 г.г.) или нынешнего Ирака во главе с С.Хусейном. Такие режимы обычно не прибегают к массовому насилию, однако не скрывают своих возможностей принудить граждан в случае необходимости к повиновению.

Авторитарное правление нередко сочетается с ограниченным политическим плюрализмом, который выражается в том, что консервативно настроенные власти, будучи не в состоянии лишить большие массы граждан права голоса, прибегают к избирательному запрещению иди временной приостановке деятельности некоторых партий, общественных объединений, профсоюзов. “В условиях, когда разрешены только те течения, которые способствуют поддержанию социального равновесия, – отмечает Г.Эрме, – силы, находящиеся “с правильной стороны” плюрализма, могут законно выступать на стороне власти по каналам якобы непартийных организаций или даже партий, отобранных по принципу их конформизма. С другой стороны, те силы, которые угрожают статус-кво, обречены быть вне закона или в подполье, чем и оправданы откровенные репрессии против них. В силу этого такие системы оказываются “либеральными” пост-парламентскими полудиктатурами, исполнительную власть в которых олицетворяет харизматический лидер наподобие генерала Франко и президента Салазара”7. Некоторые общие черты с указанной испанско-португальской” моделью обнаруживает и “восточноевропейская” разновидность авторитаризма, существовавшая до недавнего времени в Германской Демократической Республике, Польше и некоторых других странах “государственного социализма”, где разрешалась деятельность только тех партий и движений, которые признавали “руководящую и направляющую роль” доминирующей, “авангардной” партии, претендовавшей на выражение интересов всего народа. Несколько иная ситуация наблюдается сегодня в Мексике: правящая Институционно-революционная партия, не отстраняя оппозицию от участия в избирательной кампании, проводит выборы под своим жестким контролем и очень часто фальсифицирует их результаты. В целом, как подчеркивает американский политолог Л.Даймонд, “авторитарная система непримирима к реальной конкуренции за власть, к фактическому и широкому участию масс в принятии решений по важнейшим общественным делам, будь то выборы или иные формы”8.

Не допуская оппозиционной политической деятельности, авторитарные режимы сохраняют известную автономию личности и общества во внеполитических сферах. При авторитаризме, например, может отсутствовать строгий контроль со стороны властей над производством, образованием, культурой. Вмешательство в экономику обычно носит ограниченный характер: как показывает опыт стран Юго-Восточной Азии, осуществление широкомасштабных государственных программ по ускоренной индустриализации не сопровождалось разрушением сложившихся механизмов частного предпринимательства и рыночного саморегулирования. Известен и парадоксальный случай: власти франкистской Испании не препятствовали созданию во второй половине 50-х – начале 60-х годов в городе Мондрагоне и его окрестностях (Страна Басков) успешно развивающейся и по сей день системы производственных кооперативов, основанных на коллективной собственности работников и с самого начала реализующих социалистические принципы рабочего самоуправления, перспективного планирования хозяйственной деятельности и распределения доходов в зависимости от трудового вклада, а не от величины вложенного капитала9. Иногда авторитарные режимы идут на конституционное закрепление неполитических прав и свобод граждан, законодательную регламентацию полномочий властных структур и должностных лиц путем принятия через представительные органы соответствующих актов с формальным соблюдением демократических процедур. Тем не менее официально провозглашенные правовые нормы далеко не всегда соблюдаются на практике. Так, в Никарагуа с 1934 по 1979 год безраздельно правили три поколения “диктаторской династии” Сомосы, державшие народ в повиновении посредством кровавого террора и репрессий, хотя государственный строй этой латиноамериканской страны в соответствии с конституцией 1950 года характеризовался как республиканский, демократический, представительный, опирающийся на систему разделения властей.

Особую, “реликтовую” разновидность авторитаризма представляют политические режимы в некоторых государствах арабского Востока, где и сегодня сохраняется традиционная форма правления – абсолютная или дуалистическая монархия. Для абсолютных монархий (Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты, Оман, Катар) характерно отсутствие каких-либо представительных органов и сосредоточение всей полноты государственной власти в руках монарха, занимающего трон в установленном порядке престолонаследия. Монарх обладает монопольным правом издания законов, по своему усмотрению назначает и освобождает от должности чиновников, распоряжается средствами государственной казны. При этом население страны не оказывает никакого влияния на законотворчество и не участвует в контроле за управлением. Дуалистические монархии (Иордания, Кувейт, Марокко) отличаются от абсолютных наличием парламента, которому конституция формально предоставляет законодательные полномочия, на деле сильно ограниченные монархом, имеющим право вето, роспуска представительного органа и назначения депутатов в его верхнюю палату. В сфере исполнительной власти монарх юридически и фактически независим от парламента, обладая исключительным правом на формирование и контроль за деятельностью правительства. Сохранение подобных полуфеодальных отношений и институтов в этих странах, по-прежнему находящихся на доиндустриальной стадии экономического развития, во многом обусловлено сильным влиянием глубоких национальных традиций и религиозной исламской идеологии. В данном отношении современные “восточные деспотии” существенно отличаются от других авторитарных режимов, которые, по словам Г.Эрме, в наши дни “почти осуждают” применение “идеологической индоктринации” и проявляют желание основывать свою легитимность на демонстрации практической эффективности управления, привлекая тем самым значительную часть “политического рынка”10.

Воздействие авторитаризма на ход социального развития далеко неоднозначно и обнаруживает немало достоинств, наиболее ощутимых в экстремальных ситуациях. Несомненно, авторитарная власть обладает высокой способностью обеспечить общественный порядок и в случае необходимости сконцентрировать усилия и ресурсы на решении таких назревших проблем, как, например, осуществление ускоренной экономической модернизации. Однако в подобных условиях именно отсутствие у граждан возможностей для политического выражения своих разнообразных интересов и становится наиболее уязвимой стороной авторитарных режимов. Именно об этом свидетельствует опыт Южной Кореи, Тайваня и других “новых индустриальных” стран Юго-Восточной Азии, где после двух-трех десятилетий стремительного экономического развития “конструктивный потенциал” авторитаризма, похоже, исчерпан и, по-видимому, уже наступает пора неизбежных демократических преобразований. Как отмечает Л.Даймонд: “Резкий взлет в образовании и культуре, численности среднего класса и его политическом сознании, повышение уровня плюрализма, организованности и самостоятельности гражданского общества, растущий поток информации и новых идей, усиление контактов с промышленно развитыми демократиями – все это стимулировало и питало демократические преобразования... Нет недостатка в доказательствах того, что этот прогресс питает [c.103] демократический менталитет и демократическую систему ценностей; он стимулирует заинтересованность граждан в политических и гражданских правах и свободах, их запросы в отношении правительства, разнообразие их организаций и идей, потребность в свободе информации, независимость мышления, непоколебимость, нетерпимость к произволу, не говоря уже о диктатуре”11