Революция множества: подавление средств контроля
Мы живем в эпоху изобилия. Всего стало больше. Больше людей, стран, городов, политических партий, армий, больше товаров и услуг, больше компаний, которые их продают, больше оружия и лекарств, больше студентов и компьютеров, больше священников и больше преступников. С 1950 года мировой объем производства вырос в пять раз, а доход на душу населения – в три с половиной раза. И, что самое важное, людей стало больше – на целых два миллиарда больше, чем всего два десятка лет назад. К 2050 году население планеты увеличится в четыре раза по сравнению с 1950 годом. Чтобы понять, что происходит с властью, необходимо определить численность населения, его возрастной состав, территориальное распределение, продолжительность жизни и состояние здоровья.
Революция множества не ограничивается одним-единственным сектором земного шара или каким-то одним народом. Она прогрессирует, несмотря на все негативные события, которые каждый день попадают в заголовки газет: экономический спад, терроризм, землетрясения, репрессии, гражданские войны, стихийные бедствия и экологические угрозы. Не приуменьшая важности этих событий и их опасности для планеты и людей, мы все-таки можем утверждать, что первое десятилетие XXI века, бесспорно, стало самым благополучным за всю историю человечества: недаром аналитик Чарльз Кенни назвал его “Самое. Лучшее. Десятилетие”[74]. И факты это подтверждают. По данным Всемирного банка, с 2005 по 2008 год на всей планете, от Центральной и Западной Африки до Латинской Америки и от Азии до Восточной Европы, количество людей, живущих за чертой бедности (то есть тех, чей доход ниже 1 доллара 25 центов в день), резко сократилось впервые с тех пор, как стали доступны данные мировой статистики. Учитывая, что на первое десятилетие пришлось начало одного из самых глубоких экономических кризисов со времен Великой депрессии 1929 года, такой прогресс еще более удивителен. И действительно, в разгар кризиса Роберт Зеллик, тогдашний президент Всемирного банка, выразил серьезное опасение по поводу воздействия финансового краха на малоимущие слои населения: эксперты, заявил Зеллик, сообщили ему, что число бедных значительно увеличится. К счастью, они ошиблись. Фактически мир достигнет поставленных ООН в 2000 году целей в области развития, сформулированных в Декларации тысячелетия, намного раньше, чем ожидалось. Одной из этих целей было к 2015 году вполовину снизить количество живущих в условиях крайней нищеты, а случилось это на пять лет раньше.
Объясняется это тем, что, несмотря на кризис, экономики бедных стран продолжают развиваться и создавать рабочие места. И этой тенденции уже три десятка лет: так, начиная с 1981 года 660 миллионов китайцев выбрались из нищеты. В Азии число населения, живущего за чертой бедности, сократилось с 77 % в 1980-х годах до 14 % в 1998 году. И подобные процессы происходят не только в Китае, Индии, Бразилии и на прочих успешно развивающихся рынках, но и в беднейших африканских государствах. Экономисты Максим Пинковский и Хавьер Сала-и-Мартин доказали, что в период с 1970 по 2006 год бедность в Африке сокращалась намного быстрее, чем прогнозировалось. Основываясь на данных скрупулезного статистического анализа, исследователи сделали вывод, что “снижение уровня бедности в Африке наблюдается повсеместно: его нельзя объяснить обширной территорией или некими географическими или историческими преимуществами, которыми обладает то или иное государство по сравнению с другими. Во всех категориях стран, в том числе в тех, которым не повезло с географической или исторической точки зрения, наблюдается сокращение уровня бедности. Этот показатель сокращается как в государствах, расположенных на побережье, так и в тех, где нет выхода к морю; как в богатых полезными ископаемыми, так и в тех, чьи недра скудны; как в странах с благоприятными условиями для сельского хозяйства, так и в тех, где земледелие не развито; во всех государствах, независимо от того, были они когда-то колониями или нет; как в тех странах, где бо́льшая часть дееспособного населения во времена работорговли была угнана в рабство, так и в тех, которым в этом смысле повезло больше. В 1998 году впервые с тех пор, как стали доступны данные статистики, больше африканцев оказалось выше границы прожиточного минимума, чем за чертой бедности”[75].
Разумеется, миллиарды людей по-прежнему живут в ужасных условиях. И доход в 3 или 5 долларов в день вместо 1 доллара 25 центов, которые Всемирный банк обозначил как черту бедности, означает, что им приходится терпеть лишения и бороться за выживание. Но правда и то, что повысилось качество жизни самого уязвимого “беднейшего миллиарда”. Начиная с 2000 года детская смертность сократилась более чем на 17 %, а количество детских смертей от кори в период между 1999 и 2005 годами снизилось на 60 %. Число жителей развивающихся стран, попадающих в категорию голодающих, сократилось с 34 % в 1970-м до 17 % в 2008 году.
Быстрое экономическое развитие многих бедных стран и обусловленное им снижение уровня бедности способствовало росту “мирового среднего класса”. Всемирный банк подсчитал, что с 2006 года 28 государств, ранее считавшихся “странами с низким уровнем дохода”, перешли в разряд “стран со средним уровнем дохода”. Возможно, представители этих новых средних классов не настолько благополучны, как их собратья из развитых стран, однако уровень их жизни достиг невиданных высот. И это самая динамично развивающаяся демографическая категория в мире. Как сказал мне сотрудник Института Брукингса Хоми Карас, один из самых уважаемых исследователей нового мирового среднего класса: “Мировой средний класс увеличился в два раза – с 1 миллиарда в 1980 году до 2 миллиардов в 2012-м. Этот сегмент общества продолжает стремительно развиваться и к 2020 году может составить 3 миллиарда человек. По моим оценкам, к 2017 году азиатский средний класс обгонит по количеству Северную Америку и Европу вместе взятые. К 2021 году, если эта тенденция будет продолжаться, в Азии будет более 2 миллиардов представителей среднего класса. В одном лишь Китае может оказаться свыше 670 миллионов потребителей со средним достатком”[76].
Карас указал, что подобное происходит не только в Азии: “Число представителей среднего класса в быстроразвивающихся бедных странах постоянно растет. И я не вижу никаких оснований полагать, что в последующие годы этот процесс не будет продолжаться, разве что в отдельных государствах его могут на некоторое время замедлить случайные препятствия. Но в целом глобальная тенденция очевидна”.
За последние три десятилетия социально-экономические перспективы во всем мире существенно изменились. Список этих изменений, или, лучше сказать, достижений, столь же обширен, сколь примечателен: теперь грамотны 84 % населения планеты, по сравнению с 75 % в 1990 году. Университетское образование переживает подъем, и даже средние коэффициенты в тестах на уровень интеллектуального развития стали выше по всему миру. Смертность в результате боевых действий начиная с 2000 года сократилась более чем на 40 %. Продолжительность жизни в странах, сильнее всего пострадавших от пандемии ВИЧ/СПИД, снова начинает расти. Сельскохозяйственные потребности населения удовлетворяются лучше, чем когда-либо: начиная с 2000 года производство хлебных злаков в развивающихся странах растет в два раза быстрее, чем население. Даже “редкоземельные металлы” (17 редких элементов, которые используются в производстве мобильных телефонов и при очистке топлива) теперь встречаются не так уж редко, поскольку на рынок выходят новые поставщики и производители. Одна из причин такого прогресса, пожалуй, в быстром расширении профессионального научного сообщества: в странах, попавших в исследования Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), число действующих ученых выросло с 4,3 миллиона в 1999 году до 6,3 миллиона в 2009-м[77]. Причем без учета нескольких стран с большими и постоянно растущими научными сообществами, в частности Индии.
Да и люди в целом стали здоровее и живут дольше. Согласно индексу человеческого развития ООН, куда входят показатели долголетия, образованности и дохода, что позволяет оценить общее благополучие того или иного региона, начиная с 1970 года уровень жизни вырос по всему миру. Страны, для которых этот индекс в 2010 году оказался ниже, чем в 1970-м, можно пересчитать по пальцам. И лишь в одной-единственной стране мира, Зимбабве, этот показатель в период между 2000 и 2010 годами снизился. Начиная от бедности и детской смертности до уровня образования и калорийности потребляемой пищи, основные показатели в конце 2012 года оказались лучше, чем в 2000-м. Проще говоря, миллиарды людей, которые до недавнего времени едва сводили концы с концами, получили больше пищи, больше возможностей и живут дольше, чем раньше.
Я вовсе не утверждаю, как доктор Панглосс у Вольтера, что “все идет к лучшему в этом лучшем из миров”. Каждое из вышеупомянутых достижений указывает на очевидные трудности и нештатные ситуации, которые зачастую оборачиваются трагедией. Прогресс в бедных странах резко контрастирует с положением дел в Европе и США, где средний класс после десятилетий роста и благополучия сдает экономические позиции и в результате финансового кризиса стремительно сокращается. Однако чтобы понять сегодняшние перемены и перераспределение власти и в перспективе найти более актуальное объяснение текущих событий, необходимо представлять себе картину в целом: люди живут дольше и стали здоровее, нежели прежде, и их основные потребности удовлетворены в значительно большей степени. Да, “арабская весна” и другие недавние социальные движения наглядно продемонстрировали преимущество современных технологий. Однако они куда больше обусловлены быстрым ростом продолжительности жизни на Ближнем Востоке и в Северной Африке с 1980-х годов, демографическим приоритетом молодежи, то есть миллионов людей до 30 лет, образованных, здоровых, у которых впереди долгая жизнь, но при этом нет ни работы, ни перспектив, и, разумеется, возвышением политически активного среднего класса. Неудивительно, что “арабская весна” началась в Тунисе, североафриканском государстве с лучшими экономическими показателями и самыми быстрыми темпами перехода бедняков в средний класс. Действительно, нетерпеливый, хорошо образованный, знающий, что к чему, средний класс, который хочет, чтобы прогресс шел быстрее, чем это может обеспечить государство, чья нетерпимость к коррупции превращает его в могущественную оппозицию, служит двигателем многих политических изменений этого десятилетия. Одного только роста населения и доходов недостаточно для того, чтобы трансформировать использование власти, если она по-прежнему сосредоточена в руках небольшого числа игроков. Но революция множества связана не только с количеством, но и с качественными улучшениями жизни людей. Когда люди лучше питаются, когда они здоровее, образованнее и теснее общаются друг с другом, многие из факторов, помогавших удерживать власть, утрачивают прежнюю эффективность.
А дело вот в чем: когда людей становится больше и они живут более полноценной жизнью, их труднее разбивать на группы и контролировать.
Для применения власти в любой сфере необходима способность устанавливать и удерживать контроль над страной, рынком, клиентурой или электоратом, группой сторонников, сетью торговых путей и так далее. Когда же численность людей на данной конкретной территории (будь то потенциальные солдаты, избиратели, потребители, рабочие, конкуренты или верующие) растет, они свободнее распоряжаются ресурсами и совершенствуют навыки, их становится труднее координировать и контролировать. Как заметил Збигнев Бжезинский, бывший советник президента США по национальной безопасности, размышляя о кардинальных переменах, произошедших в мире с тех пор, как он появился на политической арене: “В наши дни куда проще убить миллион человек, чем их контролировать”[78].
Тех, кто обладает властью, революция множества ставит перед непростыми дилеммами: как добиваться своего путем принуждения, если применение силы становится все дороже и рискованнее? Как отстаивать свой авторитет, когда люди живут более полноценной жизнью и чувствуют себя куда менее зависимыми и уязвимыми, чем раньше? Как влиять на массы и вознаграждать их за лояльность в мире, где у человека есть множество выборов? Чтобы управлять, организовывать, мобилизировать, влиять, убеждать, подвергать дисциплинарному взысканию, сдерживать и подавлять большое количество людей с высоким уровнем жизни, необходимы иные методы, нежели те, которые срабатывали в меньших и не таких развитых обществах.
Революция мобильности: исчезновение “зрителей поневоле”
В наши дни все больше людей, которые не только живут более полноценной и здоровой жизнью, но и активнее перемещаются по миру, вследствие чего их сложнее контролировать. Этот факт также меняет распределение власти как внутри страны, так и между странами, будь то из-за укрепления этнических, религиозных и профессиональных диаспор или из-за отдельных векторов развития идей или убеждений, которые могут как дестабилизировать, так и укреплять власть. По оценкам ООН, в мире всего 214 миллионов мигрантов: за последние два десятка лет их число увеличилось на 37 %. За один и тот же период количество мигрантов выросло на 41 % в Европе и на 80 % в Северной Америке. Мы переживаем революцию мобильности: в наши дни по миру перемещается больше людей, чем когда-либо за всю историю человечества.
Возьмем, например, влияние, которое повышенная глобальная мобильность оказала на рабочее движение в США. В 2005 году от Американской федерации труда – Конгресса производственных профсоюзов (АФТ-КПП) отделились полдюжины профсоюзов и образовали конкурирующую федерацию под названием “Перемены для победы” (Change to Win ). Среди отколовшихся профсоюзов были Международный профсоюз работников сферы обслуживания (SEIU ) и профсоюз сотрудников легкой промышленности “В этом мы едины” (UniteHere); в обоих было много низкооплачиваемых рабочих-иммигрантов, интересы и приоритеты которых существенно отличались от интересов членов других профсоюзов обрабатывающей и прочих сфер промышленности, имеющих богатую историю, – например, таких как профсоюз водителей грузового транспорта. И этот раскол оказал существенное влияние на государственную политику. Как писал Джейсон Депарль, журналист газеты New York Times: “Профсоюзы, входящие в «Перемены для победы», сыграли важную (некоторые утверждают, что решающую) роль на ранних этапах первой предвыборной кампании Барака Обамы”[79]. А во время перевыборов в 2012 году решающими оказались голоса испаноязычных избирателей. Вот таким неожиданным образом международная мобильность определила долгосрочную политику США, и подобное происходит по всему миру.
По условиям суданского закона о референдуме 2009 года, принятого местными законодательными органами, члены суданской диаспоры, в том числе около 150 тысяч человек, проживающих в Соединенных Штатах, имели право голосовать на референдуме 2011 года о независимости Южного Судана. Некоторые члены колумбийского сената, выбранные колумбийцами, живут за рубежом. Кандидаты на пост губернатора штата или даже президента из стран с большим количеством эмигрировавшего населения – например, кандидаты на пост губернатора в Мексике или президента Сенегала – часто приезжают в Чикаго, Нью-Йорк, или Лондон, или в любой другой город, где пустили корни их соотечественники, чтобы обеспечить себе голоса избирателей или собрать средства.
Точно так же иммигранты меняют сферу бизнеса, религии и культуры стран, в которых оседают. Испаноязычное население США выросло с 22 миллионов в 1990-м до 51 миллиона в 2011 году, так что теперь каждый шестой американец – испаноязычный; половина населения, появившаяся в США за последние 10 лет, – выходцы из стран Латинской Америки. В Дирборне, штат Мичиган, где находится штаб-квартира Ford Motor Company, 40 % населения составляют американцы арабского происхождения; мусульмане выстроили здесь самую большую мечеть в Северной Америке. Подобные диаспоры неминуемо меняют как коалиции и характер распределения голосов избирателей, так и стратегии бизнеса и даже борьбу за прихожан. Политические партии, политики, коммерческие предприятия и прочие организации все чаще сталкиваются с конкурентами, которые куда лучше понимают новое население, поскольку сами вышли из этой среды. То же происходит и в Европе, поскольку правительства оказались неспособны остановить поток иммигрантов из Африки, Азии и менее благополучных европейских стран. Вот вам наглядный пример: в 2007 году мэром ирландского городка Порт-Лиише, расположенного к западу от Дублина, стал уроженец Нигерии – первый чернокожий мэр в Ирландии.
Даже попытки ограничить эту новую мобильность могут иметь неожиданно серьезные последствия. Хорхе Г. Кастаньеда, бывший мексиканский министр иностранных дел, и Дуглас С. Мэсси, социолог из Принстонского университета, объясняют, что в ответ на грубое обращение и недоброжелательное отношение к иммигрантам в некоторых американских штатах “многие мексиканцы без гражданства, постоянно проживающие на территории США, делают неожиданный выбор: вместо того чтобы покинуть страну, где чувствуют себя чужими, они принимают гражданство – поведение, известное как «оборонительная натурализация». За десять лет до 1996 года в среднем каждый год гражданами Америки становились 29 тысяч мексиканцев, а с 1996 года – в среднем 125 тысяч в год. Страна получила 2 миллиона новых граждан, которые впоследствии могли перевезти в США близких родственников. В настоящее время почти две трети мексиканцев, на законных основаниях постоянно проживающих на территории Америки, – родственники граждан США”[80]. Разумеется, эти новые граждане обладают избирательным правом – факт, который меняет картину выборов.
Иммигранты переводят на родину миллиарды долларов, стимулируя экономический рост и развитие. В 2010 году во всем мире общая сумма средств, которую иммигранты перевели, а также ввезли в страну лично, составила 449 миллиардов долларов (по сравнению с 37 миллиардами в 1980 году)[81]. В наши дни сумма переводов в пять раз превышает объем общей мировой финансовой помощи иностранным государствам: она больше, чем годовая сумма зарубежных инвестиций в экономику бедных стран. Коротко говоря, работники, которые живут за пределами родной страны (и которые зачастую сами очень бедны), посылают на родину больше денег, чем иностранные инвесторы, и больше, чем богатые страны в качестве финансовой помощи[82]. Для многих стран переводы средств стали основным источником твердой валюты и, по сути, крупнейшим сектором экономики, изменив таким образом традиционную экономическую и социальную структуру и сферу бизнеса в целом.
Из всех аспектов революции мобильности, пожалуй, интенсивнее всего действует урбанизация. И без того самый стремительный за всю историю процесс урбанизации набирает дополнительные обороты, особенно в Азии. Все больше людей перебирается из деревень в города, и этот процесс постоянно продолжается. В 2007 году впервые за всю историю городское население обогнало сельское. Ричард Доббс так описывает колоссальные масштабы этой перемены: “Растущий средний класс Китая и Индии осядет в гигантских мегаполисах: так возникнут потребительские рынки, превосходящие современные Японию и Испанию соответственно”[83]. Национальный совет по разведке США подсчитал, что “каждый год городское население мира увеличивается на 65 миллионов человек: это как если бы каждый год появлялись семь городов размером с Чикаго или пять Лондонов”[84]. Последствия этой революции для распределения власти внутри государства не менее серьезны: с каждым годом больше людей тратит деньги и вкладывает средства в двух (и более) странах одновременно. Внутренняя миграция, в особенности переезд населения из деревень в крупные города, оказывает на власть не менее разрушительное воздействие, чем международная миграция.
Общую картину власти меняет и относительно новая форма мобильности, хотя и не такая глобальная, как урбанизация: циркуляция умов. Многие квалифицированные образованные работники переезжают из бедных стран в богатые в надежде на лучшую жизнь. Такая печально известная “утечка мозгов” лишает государства медсестер, инженеров, ученых, предпринимателей и прочих профессионалов, обучение которых обходится достаточно дорого; их отъезд, конечно, уменьшает человеческий капитал страны. Однако в последние годы все большее число таких специалистов возвращается на родину и в корне меняет положение дел в избранной сфере деятельности, будь то промышленность, университетское образование, политика или СМИ. Анна-Ли Саксенян, декан Школы информации Калифорнийского университета в Беркли, заметила, что иммигранты из Тайваня, Индии, Израиля и Китая, которые работали в Силиконовой долине, вернувшись на родину, часто становились “ангелами-инвесторами стартапов” и “венчурными капиталистами”: создавали там компании и в конце концов либо окончательно возвращались, либо перемещались между прежним и новым местом жительства (поэтому Саксенян предпочитает называть это явление “циркуляцией умов”). Таким образом, они привозили на родину культуру, методы и технические способы работы, которые освоили в США. Разумеется, в случае с предпринимателями активная, конкурентная, революционная культура бизнеса, обычная для крупных деловых центров, вступает в противоречие с традиционными монопольными способами ведения бизнеса, зачастую распространенными в развивающихся странах с доминирующими семейными бизнесконгломератами. И это еще один пример того, как неожиданно революция мобильности меняет характер обретения и использования власти в традиционных, но быстро меняющихся обществах[85].
Перемещение временных и постоянных мигрантов происходит на фоне роста товарооборота, передвижения услуг, денег, информации и идей. Число краткосрочных поездок выросло в 4 раза: в 1980 году число международных туристов составляло всего 3,5 % от населения планеты, тогда как в 2010 году – почти 14 %[86]. Каждый год около 320 миллионов человек летает на деловые заседания, конференции, международные съезды, и число это постоянно растет[87].
Торговля товарами чуть замедлилась из-за начавшейся в 2008 году рецессии. В 1990 году совокупный объем мирового экспорта и импорта составлял 39 % глобальной экономики, к 2010 году их объем достиг 56 %. По данным ООН, в период между 2000 и 2009 годами общая стоимость товаров, которые продавали за границу, выросла почти в 2 раза – с 6,5 триллиона долларов до 12,5 триллиона (в текущих ценах); общий объем экспорта товаров и услуг в этот период взлетел с 7,9 триллиона долларов до 18,7 триллиона (по данным МВФ).
Деньги тоже обрели небывалую мобильность. Объем прямых иностранных инвестиций в процентном отношении к мировой экономике подскочил с 6,5 % в 1980 году до целых 30 % в 2010-м, в то время как объем ежедневных зарубежных денежных переводов с 1995 до 2010 года вырос в семь раз. В последующие годы за границу каждый день переводили 4 триллиона долларов[88].
Значительно расширилась и возможность обмениваться информацией. Сколько ваших знакомых не имеют мобильного телефона? Очень немногие. Причем это справедливо даже для самых бедных и неблагополучных государств. “Сомалийские операторы мобильной связи процветают, несмотря на хаос” – именно под таким заголовком агентство Reuters в 2009 году прислало сообщение из этой разоренной страны[89]. Сомали представляет собой “несостоявшееся государство”, граждане которого испытывают нехватку самого необходимого, того, что мы в большинстве своем принимаем как должное. Но даже здесь широко доступна мобильная связь. Она распространялась с удивительной скоростью. В 1990 году в мире на 100 человек приходилось 0,2 абонентских контракта сотовой связи. К 2010 году их число выросло до 78 из 100[90]. По данным Международного союза электросвязи, в 2012 году количество абонентов мобильной связи преодолело отметку в 6 миллиардов и составило 87 % от всего населения Земли[91].
Ну и разумеется, интернет. Его распространение и удивительные новаторские способы использования (пусть и не всегда во благо) говорят сами за себя. В 1990 году число пользователей интернета было незначительным – всего 0,1 % от населения Земли. В 2010 году их количество уже увеличилось до 30 % (а в развитых странах – до 73 %)[92]. К 2012 году количество пользователей Фейсбука составило почти миллиард человек (причем более половины из них выходили в сеть с мобильных телефонов и планшетов), у Твиттера (запущенного в 2006 году) было 140 миллионов активных пользователей, а у Скайпа (созданный в 2003 году голосовой интернет-сервис) – почти 700 миллионов постоянных пользователей[93].
“Революции Твиттера и Фейсбука” на Ближнем Востоке и влияние социальных сетей на политику вызывало бурные обсуждения; мы рассматривали их, когда обсуждали упадок власти. Но когда мы говорим о революции мобильности, необходимо иметь в виду еще одно средство, о котором часто забывают, но которое изменило мир: телефонную карту с предварительной оплатой. Чтобы выйти в интернет, необходимо электричество, компьютер и услуги провайдера – все то, что мы воспринимаем как само собой разумеющееся, однако для большинства населения планеты это непозволительная роскошь. А вот чтобы воспользоваться телефонной картой, достаточно нескольких центов и телефона-автомата – и вот вы уже на связи с остальным миром, в каком бы отдаленном уголке планеты ни находились. Телефонные карты используются более широко, чем интернет. Телефонные карты с предварительной оплатой ввели в обращение в 1976 году в Италии, чтобы решить проблему нехватки монет и бороться с мошенничеством и вандализмом. Новинка пользовалась бешеным успехом: в 1977 году телефонные карты выпустили в Австрии, Франции, Швеции, Великобритании, а пять лет спустя – в Японии (тоже в связи с нехваткой монет). Но пик популярности предоплаченных телефонных карт пришелся на тот период, когда их стали использовать в бедных странах. Доходы отрасли подскочили с 25 миллионов долларов в 1993 году до 3 миллиардов в 2000-м[94]. В наши дни телефонные карты уступают место предоплаченным мобильным телефонам. Контракты с предоплатой потеснили долгосрочные контракты на обслуживание, которые привязывают пользователя к поставщику услуг мобильной связи[95]. Малоимущие, которые уезжают работать за границу (по крайней мере некоторые из них), уже не стоят перед выбором: быть ближе к семье или же постараться разбогатеть на чужбине.
Все эти технологии, повышающие мобильность, роднят две характеристики: скорость и снижение затрат на перемещение товаров, денег, людей и информации. Лет двадцать-тридцать назад авиабилеты стоили тысячи долларов, теперь же их можно купить во много раз дешевле, а стоимость транспортировки тонны груза за милю ныне в десять раз ниже, чем в 1950-е годы. Комиссия за перевод денег из Калифорнии в Мексику в конце 1990-х составляла 15 % от суммы, теперь же менее 6 %. А мобильные переводы с одного сотового телефона на другой практически бесплатны.
Так что же все эти революционные изменения в мобильности и коммуникациях значат для власти? Революция мобильности оказала на мир такое же значительное воздействие, как и революция множества. Чтобы применять власть, недостаточно контролировать и управлять некой территорией в прямом или переносном смысле: необходимо еще и охранять границы. Это справедливо и для государства, и для корпорации, которая занимает лидирующее положение на рынке, и для политической партии, которая зависит от электората, проживающего в определенной местности, и для отца, который хочет, чтобы его дети были в поле зрения. Власти необходима постоянная аудитория. В ситуациях, когда у граждан, избирателей, инвесторов, сотрудников, прихожан или клиентов нет выбора (или он ограничен), приходится мириться с теми условиями, которые предлагаются. Но если границы становятся проницаемыми и население, которое прежде контролировали и которым управляли, получает возможность свободно передвигаться, то авторитетным организациям становится сложнее сохранить влияние. Самый радикальный пример – миграция, когда люди просто перемещаются из одной ситуации распределения власти в другую, поскольку верят, что там будет лучше.
Таким образом, доступность путешествий, транспортировки грузов и более быстрые и дешевые способы передачи информации, денег или ценностей упрощают жизнь новым игрокам и усложняют старым.