Основные элементы и типы политической культуры
При знакомстве с проблематикой политической культуры бросается в глаза одна ее особенность: ее необычайно трудно выделить среди других политико-психологических феноменов, трудно исследовать традиционными политологическими методами. Это связано с тем, что большая часть ее проявлений имеет не материальный характер. Правда, о существовании ценностей политической культуры свидетельствуют и некоторые приметы, закрепленные в институциональнойформе.
Политическая культура отливается и в форме правовых установлений,которые существуют длительное время. Так важнейшие принципы римского права до сих пор считаются эталоном и включены в качестве существенных элементов в ряд политических культур. Другой институтционализированной составляющей политической культуры является форма государственного устройства,передаваемая от поколения к поколению: будь то монархия или республика. Великобритания считается классическим примером подданнической культуры, центральным элементом которой является приверженность монархической форме правления. Королева пользуется любовью и доверием большинства населения страны, независимо от их политических пристрастий. Так же как английская культура нуждается в фигуре королевы, французская традиция последних полутора столетий продемонстрировала приверженность республиканской форме государственного устройства.
Здесь следует отметить, что даже когда меняется форма правления, как это произошло в России в 1917 г., то это не означает, что приверженность единоличной власти, просто уходит в песок. Она остается, но уже не форме самих институтов, а как предрасположенность к определенной традиции. Не случайно, все советские и постсоветствие формы правления так или иначе воспроизводили единоначалие, несмотря на то, что официально монархия была предана анафеме.
Видимыми символами тех или иных форм власти служат государственные флаги и здания парламентов, президентские дворцы и царские палаты. Дальновидные политические деятели, обладающие государственным мышлением, стремятся воплотить идею государства в камне, будь это скульптура или архитектура. Сделанная на века, работа строителей и художников донесет до следующих поколений воплощение национального политического идеала и, заодно, имена благословивших строительство политиков. Не случайно, от египетских фараонов до Сталина, правители придавали такое значение материализации идеи государства, не считаясь с тем, сколько египетских рабов и советских заключенных погибло на строительстве пирамид или высотных зданий в Москве. Современные российские правители мало уделяют внимание этим видимым символам государственности. Одним из немногих политиков, который является исключением из этого правила, является московский градоначальник, уже запечатлевший свое правление в бронзе и камне. О нашем эклектичном политическом стиле потомки будут судить по восстановленному храму Христа Спасителя и лубочным фигуркам на Манежной площади, по странному Пушкину, появившемуся в дни празднования 200-летия поэта и многочисленным новым зданиям, увенчанным башнями и башенками. Одного этого сочетания довольно, чтобы понять, что 90-е годы XX в. российские правящие круги имели и грандиозные замыслы и, в то же время, отличались инфантилизмом их воплощения.
Однако в структуре политической культуры преобладают нематериальные и неинституциональныеэлементы. Традицияв политике имеет далеко не всегда вид писаных норм и тем более — законов. В ряде культур, скажем, в английской, именно традиция скрепляет ткань политической жизни, хотя ее прочности могут позавидовать и страны с красивыми конституциями. Известно, что в ряде стран, далеких от демократических идеалов, конституции представляют собой свод наиболее замечательных демократических норм. Но эти нормы служат не более чем декоративным элементом политической культуры, а политическая жизнь идет как бы параллельным курсом. Даже сталинская конституция 1936 г. для своего времени была более прогрессивной, чем конституции многих демократических стран. Это не помешало в 1937 г. провести массовые репрессии. Точно так же конституции ряда диктаторских режимов, например, диктаторские режимы в Латинской Америке, в Португалии до революции 1975 г. не мешают их лидерам в соответствии с неписаными правилами своих политических культур скармливать политических оппонентов крокодилам. Поразительно, что, например, в ряде стран Латинской Америки, отличающихся политической неустойчивостью, существует неписаное правило, ограничивающее место проведения политической жизни определенным кварталом города, скажем, кварталом, прилегающим к президентскому дворцу. Этот квартал подвергается разграблению толпой, дворец сжигают, но дальше этого, как правило, мятежники не заходят. Участники их (с разных сторон) после окончания политических баталий возвращаются в свои дома, которые по традиции не принято крушить. К сожалению, российская традиция не такова. Принцип разрушения «до основания» оказался очень созвучен нашей традиции, согласно которой сооружаются и снимаются памятники, переписывается не только книжная, но и архитектурная история страны.
Традицией однако руководствуются не только те, кто правит. Она имеет огромное значение и для рядовых членов общества. Их ожидания, представления о должном в политике, формы политических выступлений (будь то протест или поддержка) регулируются во многом именно традициями. Так, традиционное уважение к властям в германской, американской или британской политической культуре трудно сравнить с низким уровнем легализма в российской политической культуре, где закон существует лишь для того, чтобы его обходить. Неуважение к власти, к закону — это неписаное правило, которое регулирует поведение пешехода, не ждущего зеленого света и бегущего через улицу тогда и на том месте, где ему вздумается. Но эта же особенность нашей политической культуры наглядно проявляется и в словах бывшего министра внутренних дел — О. Куликова, который может назвать суд «судилищем» и отказаться придти на заседания суда, им же назначенного. Не должен вводить в заблуждение и тот факт, что 42% опрошенных полностью согласны с утверждением, что граждане должны уважать власть и еще 40,5% согласны с этим утверждением частично*. В своем реальном поведении они демонстрируют как раз неуважение власти и закона, хотя в этом, как правило, виновата сама власть.
* Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. ВЦИОМ. - М., 1998. № 4. С. 80.
Одним из нематериальных составляющих политической культуры является харизма вождей.Это понятие, введенное в политологию М. Вебером, особенно важно для определенных политических культур, где фигура вождя не просто символизирует национальное величие или иные политические ценности, но реально служит элементом, скрепляющим политическое единство системы. Скажем, фигура Фиделя Кастро, который уже более трех десятков лет правит Кубой, сохраняет свое харизматическое звучание и на самой Кубе и за ее пределами, и является, пожалуй, важнейшим фактором, позволяющим поддержать патриархальные элементы политической культуры этой страны (Фидель — отец нации). В российской политической культуре влияние харизматических лидеров также всегда было чрезвычайно велико, особенно в периоды нестабильности, войн, конфликтов и революций. Примечательно, что даже тогда, когда с этими вождями боролся режим Б. Ельцина (как, например, реформаторы 90-х боролись со Сталиным), образ вождя оставался тем не менее важнейшим системообразующим элементом политической культуры.
Многие исследователи политической культуры выделяют в ней такой компонент, как способы разрешения конфликтов,характерные именно для данного типа национальной культуры. Примерами могут служить внутри- и внешнеполитические конфликты. Скажем, когда американские граждане попадают в кризисную ситуацию за рубежом, правительство США не колеблясь посылает войска в эти «горячие» точки. Американских политиков, независимо от их убеждений, не смущает реакция международного общественного мнения, как это было с Кубинским кризисом, вводом войск на Гренаду, операцией освобождения заложников в Иране, применением бомбовых ударов в Боснии или в Афганистане после нападения террористов на Нью-Йорк и Вашингтон и др. В американской политической культуре и отношение к конфликтам сложилось на основе убеждения в их нормальности и приемлемости. В основе этого представления лежит тезис о естественности конкуренции и внутри страны, и в международных делах.
Для отечественных политиков характерно иное отношение к конфликтам и конкуренции, фундаментом которой является централистская тенденция. Любой лидер, руководитель организации или партии, получив доступ к рычагам власти, стремится первым делом подавить соперников и установить единоначалие, будь он коммунист или либерал. Эта особенность нашей политической культуры объясняет неспособность людей близких политических взглядов объединяться в блоки, находить общий язык между собой. Наши политики чрезвычайно тяжело психологически переносят конфликты внутри организации. У нас, правда, появились первые навыки установления консенсуса в парламентской работе, но в целом нахождение общего языка между теми, кто мыслит по-разному, дается с большим трудом. Все стремятся установить единомыслие, либо подавить соперника. Плюрализм трудно приживается на почве российской политической культуры.
Для более детального анализа элементов политической культуры выделим важнейшие культурные тенденции и операционализируем их — это необходимо для эмпирического изучения различных образцов. Вслед за пионерами исследования политической культуры Алмондом и Вербой, политологи используют следующую схему элементов политической культуры:
субъект ® установка ® действие ® объект
При этом под субъектомполитической культуры может подразумеваться индивид, группа, партия, регион и население страны в целом и т. д. Среди объектов,на которые направлена установкасубъектов принято выделять: политическую систему в целом, текущий политический процесс, режим, отдельные партии, политических лидеров, политические ценности, сам субъект (идентификация его с теми или иными политическими единицами). Следует отметить, что среди проявлений политической культуры есть и такие, которые относятся к сфере политического сознания, и такие, которые лежат в сфере политического действия (поведения). В литературе дискутируется вопрос о том, следует ли последние (т.е. действия) включать в орбиту политической культуры*. Нам представляется, что оба типа явлений в равной мере входят в ее структуру.
* Об английской политической культуре см.: Шестопал. Е. Личность и политика. - М.: Мысль, 1988. С. 88 - 97.
Итак, среди феноменов, входящих в структуру политического сознания, нас будут интересовать, прежде всего, те, которые характеризуют систему устойчивых ориентации субъекта в отношении политической системы.Так, есть политические культуры с устойчиво позитивным отношением граждан к своей политической системе. Это выражается в наличии интереса к политике, информированности о ней, одобрении своей системы, режима, флага, гимна и т.п. Например, привычка американцев выражать свою лояльность в отношении национальной политической системы проявляется в поклонении флагу, который можно увидеть в самых разных учреждениях, причем не только в государственных. Американский патриотизм отличается от аналогичных чувств француза, шведа или русского. Дело не в отсутствии национальной гордости у указанных народов, а именно в ее подчеркнутом выражении в американской политической культуре.
В российской политической культуре отношение к системе со стороны рядовых граждан двояко: с одной стороны, наша национальная политическая культура замешена на особой роли государства. Оно находится в центре их жизни. От государства, которое ассоциируется с системой, властью, граждане ожидают заботы, интереса к их жизни, защиты и даже любви. Эти и другие проявления патерналистской психологии являются важной частью российской культуры.
С другой стороны, для российской политической культуры характерно дистанцирование от государства, отчуждение от него и рядовых граждан и представителей самой власти. Феномен отчуждения от власти у рядовых граждан, как, впрочем, и у тех законодателей, которые были нами опрошены, проявлялся и в том, что даже политики, говоря о власти, предъявляли к ней претензии, как сторонние наблюдатели («не соблюдаются законы», «власть действует непрофессионально», «власть непредсказуема, не соблюдаются правила игры» и так далее.) Различие между политиками и обычными гражданами, пожалуй, сказывается лишь в большей резкости оценок у рядовых людей.
Если установки в отношении политической системы как объекта отличаются изрядной отвлеченностью и одновременно устойчивостью, то другое измерение политической культуры, связанное с установками на режим, на правительство, на конкретные политические партии и лидеров, дело обстоит сложнее. Одномоментные замеры этих показателей и наблюдение в динамике дает достаточно изменчивый слой политического сознания. Между тем, как политическая культура состоит из наиболее устойчивых ориентации.
Проблема заключается, следовательно, в том, чтобы из установок на сегодняшние партии, лидеров и правящий кабинет, вычленить более устойчивые, характеризующие длительно существующие культурные модели. Приведем образцы некоторых установок российских граждан на правительство, политических лидеров и такие институты, как парламент и президентство*.
* См. Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения, ВЦИОМ. - М., 1995. № 4. С. 55; Там же: 2000. № 3. С. 58 - 59.
Таблица 8.3
В КАКОЙ МЕРЕ ЗАСЛУЖИВАЮТ ДОВЕРИЯ ПРЕЗИДЕНТ, ПАРЛАМЕНТ, ПРАВИТЕЛЬСТВО
| Оценки | Май 1994 г. | Май 2000 г. |
| Президент | ||
| вполне заслуживает | 3,9 | 47,9 |
| не вполне заслуживает | 22,5 | 28,5 |
| совсем не заслуживает | 28,3 | 8,7 |
| затрудняюсь ответить | 44,8 | 14,9 |
| Федеральное собрание (парламент) России | ||
| вполне заслуживает | 3,9 | 13,1 |
| не вполне заслуживает | 22,5 | 41,9 |
| совсем не заслуживает | 28,3 | 17,6 |
| затрудняюсь ответить | 44,8 | 27,4 |
| Правительство России | ||
| вполне заслуживает | 3,8 | 20,3 |
| не вполне заслуживает | 30,4 | 42,9 |
| совсем не заслуживает | 27,1 | 18,0 |
| затрудняюсь ответить | 38,5 | 18,9 |
Совершенно очевидно, что эти установки в отношении важнейших институтов политической системы характеризуют не глубинные пласты политической культуры, а лишь ее конкретные проявления. Но даже в этих «пробах» политической почвы обращают на себя внимание не абсолютные показатели, а их соотношение. Число опрошенных, имеющих позитивное отношение к правительству и президенту, превосходит число тех, кто положительно относится к парламентской форме власти. Это можно считать более глубокой тенденцией, характеризующей неразвитость парламентаризма и ориентацию граждан на центральные фигуры государства, как бы они не назывались: президент, правительство или ЦК КПСС.
И, наконец, нельзя не сказать об установках человека на самого себя,как на часть политической системы. В одних культурах человек может воспринимать себя как главную ценность. В других — наоборот, видеть себя винтиком, от которого — голосует он или нет — все равно ничего не зависит.
Помимо собственно установок,как элементов политического сознания, политическая культура содержит и характерные наборы политических действий. Мы уже говорили о различных национальных традициях разрешения политических конфликтов. Другой особенностью национальных политических культур является реакция населения в целом и отдельных политических сил на обострение кризиса. Так, наблюдатели отмечают, что в Аргентине хорошим барометром грядущей политической бури является привычка служащих накануне начала массовых действий выбрасывать из окон деловые бумаги и даже пишущие машинки. В прежние времена в российской политической жизни предвестником всякого рода политической нестабильности служило исчезновение из продажи спичек, соли и других предметов первой необходимости, которыми граждане запасались, наученные горьким опытом прошлого. В политической жизни России последний такой эпизод наблюдался в 1991—1992 гг., когда катастрофические ожидания заставляли людей скупать соль, сахар, консервы и печки-буржуйки.
Типы политических культур
На пересечении характеристик субъекта и объекта вырисовывается личный профиль политических ориентации опрашиваемого человека. Во всяком случае, такой методикой пользовались известные исследователи политической культуры Г. Алмонд и С. Верба. Массовое изучение таких психологических профилей должно, по их мнению, дать тип национальной политической культуры. Накануне президентских выборов 1995 г. во Франции политологи Французского национального фонда политических наук провели опрос более 4000 человек и сравнили эти данные с итогами аналогичного исследования в 1996 г., накануне президентских выборов в США. Такие масштабные проекты позволяют наблюдать развитие глубинных тенденций, выявленных в исследованиях 60-х годов Г. Алмондом и С. Вербой.
Уже на основании первых исследований были высказаны гипотезы относительно важнейших типов политических культур. Предложенная американскими политологами классификация трех основных и нескольких смешанных типов политических культур сейчас признается классической. Первый основной тип — патриархальный.Система с таким типом культуры единовластно управляется вождями и характеризуется полным отсутствием у граждан какого-либо интереса к политической системе, поскольку она требует от них слепого подчинения. Этот тип культуры встречается у отсталых племен, но его проявления продолжают влиять и на вполне современные общества. Современная китайская политическая культура, например, содержит немало элементов патриархального типа.
Второй тип — подданнический.Он отличается сильной позитивной ориентацией граждан на политическую систему и слабой степенью личного участия. Он сформировался в условиях феодального общества с выраженной иерархичностью отношений между разными «этажами» политической системы. Нижестоящие подданные, согласно традиции, должны с почтением относиться к своему сеньору. «Почитательная» модель отношений и до сих пор ясно видна во многих политических культурах. Она проявляется в том, что лидеры ожидают от своих последователей не преданности делу, а личной лояльности лидеру, которая и становится главной добродетелью тех, кто стремится сделать карьеру в политике. Следует отметить, что в подданнической культуре почтение к лидеру может сочетаться и с высоким гражданским сознанием и личным политическим участием.
Третий чистый тип — активистский.Он отличается стремлением граждан играть существенную роль в политических делах и их компетентностью в делах государства, что предполагает и высокий интересе и собственно активность, позитивное отношение к политике.
В реальности в «чистом» виде типы не встречаются. Их различные сочетания дают смешанные типы: патриархально-подданнический, подданнически-активистский и т.д. Один из этих смешанных типов, получивший название «гражданской культуры» и представляющий смесь подданнических и активистских элементов, по мнению Алмонда и Вербы, характерен для английской и американской культур.
Для изучения типов политических культур важное значение имело выделение понятия субкультуры.Оказалось, что одни национальные культуры были внутренне монолитными, а другие, получившие название фрагментарных, состояли из весьма разнородных частей. Эти «вкрапления» и были названы субкультурами. В политологии принято, говоря о национальной политической культуре, понимать под этим термином не политическую культуру того или иного этноса, а государственное образование. В небольших и мононациональных странах, например, в Армении, эти понятия могут совпадать. В многонациональных же государствах (например, в Индии, США, России и других) каждая национальная культура имеет и ряд этническихсубкультур. Так, в современной России политические субкультуры кавказских народов сильно отличаются от татарской, якутской или центрально-российской субкультур. Не всегда политики понимают, что их решения об экономической помощи разрушенным чеченской войной районам не могут перевесить антироссийские настроения, ожившие под влиянием традиций горских народов, сложившихся в ходе столетней войны с Россией.
Помимо этнических оснований для выделения субкультур, используют и региональныйпринцип. В современной политической жизни все большее значение приобретают региональные особенности, в том числе и культурные. В России 90-х гг. проявилось углубляющееся противоречие между политической культурой 1) мегаполисов, 2) средних и малых городов и 3) сельских районов. Эти три субкультуры отличаются не только по тому, как в них функционируют политические институты, но и по субъективным характеристикам политической культуры: по установкам граждан на власть, порядок, политические институты и лидеров. Если же учесть, какую роль в жизни россиян играет фактор «малой родины», то становится понятным и то, какую роль она играет в их региональной самоидентификации, в формировании «регионального самосознания» населения тех или иных субъектов Российской Федерации*.
* См. ст. Шатилова А. Политике - культурное измерение жизни российских регионов («провинция» и «мегаполисы»). В кн.: Гражданская культура в современной России. — М, 1999. С. 149 — 166.
Третий тип субкультур, на который обратили внимание исследователи, был назван субкультурами протеста или «враждебными»субкультурами (термин Д. Белла). Движения протеста, возникшие в 80-е годы, обратили на себя внимание тем, что в них концентрировались новые политические ценности, не совпадавшие с официальными. Примером такого движения стало движение борцов за чистоту окружающей среды. Сторонники только одной организации Гринпис собирают миллионы людей в поддержку своих акций. Последние выступления против ядерных испытаний Франции вызвали небывалый взрыв массовой активности практически во всем мире. В США для многих оказался неожиданным «марш миллиона черных мужчин» в октябре 1995 г. Потенциал протеста, который внимательно изучают политологи, подчиняется не только ситуативным факторам, но и складывается в достаточно устойчивую среду, в которой вызревают новые политические культуры. Российские «враждебные» субкультуры 90-х пока слабо изучены. Среди них есть и радикальные левые и правые движения, и националистические, фашиствующие группировки, и экологические, правозащитные и другие политические организации, для которых характерны деструктивные формы протеста.
Четвертой субкультурой, на которую обратили внимание еще в 60-е годы, стала молодежная субкультура. Она не однородна ни по своей политической направленности, ни по ценностям иного порядка. Но объединяющим ее моментом является демографический фактор — возрастная группа, ставшая ее социальной базой — молодежь. Тот факт, что в России 90-х годах в отличие от других посткоммунистических стран не сложилось мощного молодежного движения как части реформируемой политической системы заслуживает специального исследования. Но это не означает, что не сложилась молодежная субкультура и даже ряд субкультур.
* * *
Традиция исследования политической культуры, существующая в политической науке, показывает, что эта категория становится особенно полезной в то время, когда политическая система переживает кризис и традиционные институты перестают быть надежным инструментом анализа и прогноза. Тогда субъективные компоненты системы, к числу которых относится и политическая культура, становятся более надежным источником для понимания происходящего. Российской политической науке предстоит еще использовать те возможности, которые дает учет собственных исторических традиций в становлении новой политической системы.
Вопросы для обсуждения
1. Чем «национальный характер» отличается от «политической культуры»?
2. Каковы особенности российской политической культуры?
3. Перечислите чистые и смешанные типы политических культур и субкультур.
Литература
1. Баталов Э.Я. Политическая культура: понятие и феномен // Политика: проблемы теории и практики. Вып. VП, часть 2.
2. Белый царь. Метафизика власти в русской мысли. Хрестоматия. М., 2000. Комментарий.
3. Гаждиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект // Политические исследования. 1991. № 6. С. 69—83.
4. Грунт З.А., Кертман Г.Л., Павлова Т.В., Патрушев С.В., Хлопин А.Д. Российская повседневность и политическая культура: проблемы обновления // Полис, 1996. № 4. С. 56—72.
5. Рукавишников В.О., Холмэн Н., Эстер П., Рукавишникова Т.П. Россия между прошлым и будущим. Сравнительные показатели политической культуры 22 стран Европы и Северной Америки //Социологические исследования, 1995. № 5.
6. Шатилов А. Политико-культурное измерение жизни российских регионов («провинция» и «мегаполисы»). В кн.: Гражданская культура в современной России. М., 1999. С. 149—166.
7. Almond G., Verba S. The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. — Princeton, 1963.
Глава 9. Психология власти
В современной политологической литературе понятие власти относится к числу основополагающих и одновременно «сущностно оспариваемых»*. Не ставя своей задачей специальный теоретический анализ категории власти, примем как аксиому, предваряющую наш анализ, два довольно распространенных положения. Первое было сформулировано Р. Далем и определяло сущность власти как возможность одного человека заставить другого делать то, что тот по своей воле не сделал бы**. Другое акцентирует коммуникативный аспект властных отношений, определяя власть в терминах взаимодействия, предполагающего, что подчиняющийся власти признает приказ***.
* Gallie W.B. Essentially Contested Concept // Proceedings of the Aristotelian Society, 1956. № 56. P. 167 - 198.
** Dahl R. The Concept of Power// Behavioural Sciences, 1957. № 2. Pp. 201—215.
*** Simon H. Models of Man. 1957. P. 7.
Оба определения включают признание того, что властьвообще, а не только политическая, — это разновидность психологического воздействия,средства которого варьируются от мягкого увещевания до открытого насилия. Но помимо воздействия одного человека на другого между ними происходит и взаимодействие, обе стороны которого способны влиять на партнера, хотя и не соразмерно. Эти процессы возможны только при условии, что властвующие имеют с управляемыми общий язык, на котором можно договариваться, приходить к соглашениям*.
* Болл Т. Власть // Полис, 1993. № 5. С. 39.
В том же ключе трактует власть и концепция политической поддержки,согласно которой политическая система функционирует эффективно только тогда, когда граждане позитивно воспринимают власть и оказывают ей психологическое содействие, идентифицируют себя с этой властью*. Резервуар же положительных образов власть предержащих формируется в детстве под влиянием особенностей властных отношений, прежде всего, в семье. Политическая поддержка проявляется в том числе и в таких психологических показателях, как доверие, симпатия, готовность выступить в защиту того или иного лидера, института власти и т.д.
* Easton D., Dennis J. Children and Political System. - N.Y., 1969.
Последнее положение особенно важно в контексте политико-психологического анализа власти. Наличие общего языка у простых граждан и политических деятелей является если и не достаточным, то необходимым условием создания устойчивой, эффективной политической системы. Это положение получило эмпирическое подтверждение в самом функционировании стабильных режимов с развитыми традициями демократии.
В быстро изменяющейся российской политической жизни нет надежных свидетельств психологической подоплеки той поддержки, которую граждане до сих пор оказывали (с теми или иными оговорками) новой системе власти. Отсюда и разночтения в трактовке рейтингов отдельных политиков и партий как выражение поддержки или оппозиции власти. Думается, что для того, чтобы понять, как складываются отношения граждан с властью в условиях российской политики, следует, прежде всего, выяснить, что в этих отношениях уникально и сформировано контекстом нашей специфической политической культуры, а что подчиняется общим законам развития политической системы.
Опросы общественного мнения дают картину поверхностных настроений, фиксация которых слабо отражает глубинные причины отношений, складывающихся между властью и гражданами и, на первый взгляд, производящих впечатление хаоса и иррациональности. Может быть, прав был К. Аксаков, полагавший, что русский народ — в принципе народ неполитический. Он добровольно призывает внешнюю власть, и с властью в лице «царя он связан любовью и взаимной верностью», а не законом*? Полезно выяснить, чем сегодня связаны народ и власть, есть ли общий язык у российских граждан с политиками? Какими образами политики, демократии и власти руководствуются они в своих действиях? Как формируются эти образы и какими психологическими факторами определяются? Ответы на эти вопросы нам поможет найти знакомство с материалами исследования по восприятию образов власти, которое проводилось нами с 1993 по 2000 гг. В них содержится большой объем информации об отношения российских граждан к власти**.
* См. Белый царь. С. 553.
** Описание этого исследования дано в главе 12. Исследование имело преимущественно качественный характер, хотя нами были получены и интересные количественные результаты. Помимо анкеты, ставящей своей целью выяснить нынешние политические ценности, предпочтения и убеждения наших респондентов, с ними были проведены глубинные интервью и тестирование на уровень субъективного контроля (адаптированный тест Роттера).
В исследовании были поставлены две задачи. Первая — выявить образы власти как таковой, ее отдельных институтов и политических лидеров в сознании наших респондентов. Использованные методы психологического анализа позволили вычленить как осознаваемые представления, так и бессознательные образы, выраженные в вербальной форме. Вторая задача состояла в поиске факторов, повлиявших на становление этих образов. Главным направлением в нашей работе стало исследование связи между образами реальной и идеальной власти — с одной стороны и типом первичной политической социализации наших респондентов — с другой.
Наибольший интерес с нашей точки зрения представил анализ текстового материала, полученного с помощью открытых вопросов анкеты и глубинных интервью для выявления как осознаваемых, так и бессознательных представлений, из которых складываются образы власти у наших респондентов. Исследование текстов интервью предваряется результатами, полученными с помощью опроса. Для иллюстрации нашей теоретической модели мы отобрали два интервью, сопроводив их своими комментариями (см. последний подраздел данной главы).
Властвовать или подчиняться
Прежде всего мы попытались представить общую картину взглядов наших респондентов на сущность власти в России, на ее политических носителей. Нас интересовало, в какой меренаши граждане готовы признать над собой власть, а в какой — сами стремятся властвовать (табл. 9.1).
Таблица 9.1
ЧТО ВАМ БОЛЬШЕ НРАВИТСЯ: (%)
| Варианты ответов | 1996 г. | 2000 г. |
| Подчиняться | 11,0 | 4,7 |
| Управлять | 35,5 | 22,0 |
| Ни то, ни другое | 25,6 | 42,4 |
| И то, и другое | 21,5 | 30,9 |
| Не ответили | 6,4 | — |
Удивительно, что число желающих управлять намного превосходит число тех, кому больше нравится подчиняться. Здесь странно все: и то, что число готовых подчиняться за десятилетие демократических реформ столь значительно сократилось. Это, несомненно, ненормально и говорит о том, что во власти явно какой-то непорядок. Обращает на себя внимание и тот факт, что выросло и число тех граждан, кто вообще хочет держаться от власти подальше: им не нужно ни подчинение, ни доминирование. Нормально относятся к власти те, кто готов подчиняться и брать на себя ответственность: это всего лишь каждый третий. Конечно, говорить о норме и отклонении можно лишь условно, но все же...
Вместе с тем, когда мы спросили этих же людей, какого типа отношения они хотели бы иметь со своими детьми, то число тех, кто предпочел отношения типа «учитель - ученик» в 1996 г. составило лишь 18,2%, но 79,4% хотели иметь с детьми скорее отношения равных, партнеров. В 2000 г. это соотношение изменилось в сторону большей авторитарности, что возможно свидетельствует о нарастании авторитарных тенденций и усталости от слабой власти. Возможно, такое рассогласование между «демократически» и «патриархально» ориентированными ответами одних и тех же респондентов можно объяснить существующим в их сознании образом идеальной власти — идеальному родителю (властвующему) положено быть своему ребенку другом. Другая гипотеза: демократию наши респонденты распространяют на тех, кто им близок (свои дети), и на тех, кто ниже по социальному статусу (табл. 9.2).
Таблица 9.2
КАКИЕ ОТНОШЕНИЯ ХОТЕЛИ БЫ ВЫ ИМЕТЬ СО СВОИМИ ДЕТЬМИ, %
| Варианты ответа | 1996 г. | 2000 г. |
| отношения партнеров, равных | 79,4 | 67,8 |
| отношения типа «учитель-ученик» | 18,2 | 28.5 |
| не ответили | 2,4 | 3,7 |
Однако при всех расхождениях в понимании власти у тех, кто готов иметь с ней дело, между ними есть нечто общее: власть является для них эмоционально значимой, независимо от знака их к ней отношения (те, кто желает подчиняться, управлять, и делать и то, и другое) вместе составляют более половины.
Как показывает анализ распределения ответов на вопросы анкеты, в зависимости от склонности респондента к доминированию или подчинению, образуется 5 групп респондентов:
1 — нравится подчиняться, и с детьми — партнерские отношения;
2 — нравится управлять, но с детьми — партнерские отношения;
3 — нравится работать самостоятельно, с детьми — партнерство;
4 — не нравится ни подчиняться, ни управлять, с детьми — партнерские отношения;
5 — нравится управлять, с детьми — назидательные отношения.
Довольно трудно из этих пяти групп выбрать ту, которая бы однозначно могла быть отнесена к сторонникам демократии. В первой группе собрались скорее пассивные демократы. Во второй — активные. Третья группа может быть названа демократической, но с изоляционистскими настроениями. В целом под определение сторонников демократии походят первые три группы. По политической самоидентификации — либералов и анархистов больше всего во второй группе; анархистов — во второй группе; демократов больше всего — в четвертой группе; коммунисты распределились более менее равномерно; аполитичных больше всего во второй группе. Между тем, в соответствии с нашей схемой, достаточно явственно выделяются авторитарные наборы установок в группе 5. Кстати, в отношении этой группы респондентов мы получили максимальное число значимых корреляций. Это говорит о то