Политическая структура мира xxi века.

Новый век, ...возможно, будет больше похож на пестрое и беспокой­ное средневековье, чем на статичный двадцатый век, но учтет уроки, извлеченные из того и другого. К. Бус, «Вызовы незнанию: теория международных отношений перед лицом будущего»

Явная устарелость Вестфальской модели мира и распад Ялтинско-Пот­сдамской системы международных отношений заставили политиков и уче­ных строить прогнозы относительно будущего политического миропоряд­ка. Их можно условно разделить на три группы.

Интерпретация Один из ведущих американских политаналитиков Томас Фридман в своей книге «Лексус и оливковое дерево: Постигая глобализацию»(1999) обращает внимание на то, что символами холодной войны были стена, разъединяющая миры, а также «горячая линия» между Моск­вой и Вашингтоном, позволявшая этим сверхдержавам до опреде­ленной степени контролировать развитие «разъединенного» мира. Символом конца XX в., как он считает, стал Интернет, при помощи которого все участники мирового сообщества «управляют» миром; вместе с тем никто не обладает функцией всеобщего контроля над ними. Так что если в эпоху холодной войны традиционный вопрос о могуществе сводился к тому, сколько и каких боеголовок имеет дан­ное государство и его противник, то сегодня он звучит иначе: «На­сколько быстро работает ваш модем?»

По одним представлениям мир становится все более гомогенным, глав­ным образом, вследствие развития процессов глобализации, которые охва­тывают очередные территории и влияют на новые составляющие экономи­ческого, социального, культурного, политического бытия человечества. В таких прогнозах глобализация обычно рассматривается как распростране­ние западных моделей, ценностей, институтов и т.п. на весь мир. Устано­вочными в этом плане принято считать работы Фукуямы,в частности «Но­выеразмышления: Крайний» (1999). Одно из основных критических возра­жений на тезисы этого аналитика заключается в том, что нет оснований полагать, что мир становится все более однородным и в этом смысле упро­щенным. Ярким тому свидетельством является противоречивость процес­са глобализации.

Обратите внимание Похоже, что современные технологии не только формируют новый мир, но и меняют наши представления о нем или образы миропоряд­ка. Если раньше мир описывался метафорами, взятыми из класси­ческой механики, физики и химии, где ядро и некая периферия — главные структурные элементы, то для фиксации образующейся гло­бальной структуры подыскивают образы уже из сферы современней­ших технологий — мир, в частности, выступает как сложная сетевая «паутина» вроде Интернета.

Прямо противоположный прогноз относительно будущего мира дают те исследователи, которые пишут о цивилизационном расколе. Причем приво­димые основания для такого раскола различны: обостряющееся разделение на западную, латиноамериканскую, африканскую, исламскую, конфуциан­скую, индуистскую, православно-славянскую, японскую цивилизации — у Хантингтона, также цивилизационный разлом, но иного рода: на сельс­кохозяйственную, индустриальную и постиндустриальную — у Олеина Тоффлера (род. 1928); резкие перепады в степени профессионализма — у Вла­дислава Иноземцева (род. 1968); уровень социально-экономического разви­тия стран (высокий, средний и низкий, которым соответствуют центр, полупериферия, периферия мир-системы) — у Валлерстайна; образование шести пространственно-экономических зон (североатлантической, тихо­океанской, евразийской, «южной» и двух транснациональных пространств, выходящих за пределы привычной геокартографии) — у Александра Неклессы (род. 1949). В этих и других аналогичных концепциях, прогнозиру­ющих дальнейшую дифференциацию мира, особо указывается на реаль­ные или потенциальные конфликты, связанные с данным фактором.

Такого рода сценарии тоже подвергаются критике. Во-первых, раз уче­ные выделяют целый ряд оснований для раскола, то некое глобальное столк­новение маловероятно, ибо многие из противоречий накладываются друг на друга, пересекаются (один и тот же человек может принадлежать сразу к нескольким группам — например, буддистской, высо­копрофессиональной и т.п.). Во-вторых, ак­центированный в данных подходах повы­шенный уровень конфликтности вряд ли можно рассматривать как основную черту у стоявшегося миропорядка — он присущ, скорее всего, именно процессу его перехода из одного состояния в новое. В третьей группе вариантов развития делаются попытки совместить обе современные тенденции — интеграцию и уни­версализацию мира, с одной стороны, и обособление его отдельных частей и областей человеческой активности — с другой. В начале 1990-х гг. обратил внимание на одновременное действие этих тенденций Бенджамин Барбер (род. 1939), а за ним и другие. Бывший директор Стокгольмского междуна­родного института исследований проблем мира (SIPRI) Адам Ротфельд считает, что международные отношения определяются как центростреми­тельными процессами (глобализацией или интеграцией), так и центробеж­ными (фрагментацией, эрозией государств). Американский политолог Джеймс Розенау (род. 1924) сконструировал даже особый термин для того, чтобы отразить такое переплетение направлений развития — фрагмегративность(англ. fragmegrative — совмещение фрагментации и интеграции).

Развернулись дискуссии и в плане будущей структуры международ­ных отношений. Популярнее всех две точки зрения: она будет четко одно-полярной(во главе с США вместе с «семеркой/восьмеркой» ведущих го­сударств) либо многополярной(с ведущими центрами силы в различных регионах) (схемы 4и 5):

Вместе с тем большинство ученых, описывающих будущее мироуст­ройство с использованием понятия поляризации, исходят лишь из фактора держав (или их союзов как центров силы), а значит, недоучитывают реа­лии, связанные с активной деятельностью негосударственных акторов на мировой сцене. В отличие от них Розенау предполагает, что политическая структура мира XXI в. будет напоминать, видимо, особым образом органи­зованную сеть — по подобию Интернета — с множеством узлов и перепле­тений. Но все-таки мир в начале третьего тысячелетия по-прежнему госу-дарственно-центричен, хотя появляются и негосударственные центры.