География российской власти в Сибири XVII-XVIII вв.
Процесс формирования полиэтнического Российского государства растянулся на века, при этом вхождение в состав России новой территории состояло, по мнению некоторых исследователей, из нескольких фаз: собственно присоединение (или вхождение), инкорпорирование и интеграция[62]. Инкорпорирование в этом контексте следует понимать как включение новоприсоединенной территории в административно-территориальную систему государственного устройства. Интеграция – как полное и законченное преобразование некогда присоединенных областей в однообразно выстроенную и унифицированную систему управления. Данная трехчленная схема «присоединение – инкорпорация – интеграция» в определенной степени применима с учетом своеобразия процессов ко всем присоединенным к России территориям. Рассмотрение колонизационных процессов в данном ракурсе не может помочь нам ответить на вопрос о разных принципах управления присоединенными территориями. Чтобы ответить на этот вопрос, представляется необходимым рассмотреть процесс колонизации как процесс социальной адаптации. Под социальной адаптацией мы понимаем процесс приспособления уже существующих социальных институтов и структур к имперским структурам и институтам.
Изменение названия центральных органов, управлявших Сибирью в XVII-XVIII вв. можно назвать наглядным свидетельством эволюции взглядов государственной власти на место новых земель в Российском государстве. После завоевания отрядом казаков под командованием атамана Ермака Тимофеевича столицы Сибирского ханства – Искера и утверждения российской власти в западно-сибирском регионе, в нач. XVII в. были созданы предпосылки для установления постоянных дипломатических и торговых отношений Российского государства со странами Средней Азии. Принципиальным рубежом в организации управления сопредельными с иностранными государствами землями стала передача сибирских территорий из ведения Посольского приказа в ведомство Казанского приказа в 1599 г. Вторым важнейшим рубежом стало создание в 1637 г. Сибирского приказа, отвечавшего за положение всего Зауралья. Сибирский приказ с момента своего образования имел достаточно широкие полномочия – от административно-финансовых до военных и дипломатических[63].
По мнению историка М.О. Акишина, изменения системы административно-территориального устройства и управления в Сибири в XVII-XVIII вв. определялись общим характером эволюции сословно-представительной монархии к абсолютизму, усилением процесса бюрократизации государства[64]. По мере продвижения русских людей на восток постепенно расширялась общероссийская система административного деления и управления, однако положение Сибирского региона в составе Российского государства имело свои особенности. Основой административного деления Сибири, как и в Европейской части страны, был уезд. Однако удаленность от центра приводила к тому, что реальная власть в уезде целиком сосредотачивалась в руках воевод. Формирование уездов шло по мере включения новых территорий в состав Российского государства.
К нач. XVII в. окончательно оформился Тобольский разряд (область), в составе которого были Березовский, Верхотурский, Енисейский и другие уезды. В 1629 г. был образован Томский, спустя 10 лет Ленский, а в 1677 г. Енисейский разряды. Тем не менее, Тобольск, основанный в 1587 г., сохранил положение главного города Сибири, а правительственные наказы требовали от уездных воевод согласовывать свои действия с тобольскими воеводами.
Упрочению местной власти способствовала первая губернская реформа. Среди 8 губерний, образованных Петром I указом от 18 декабря 1708 г., была и Сибирская с центром в Тобольске. Сибирский приказ потерял значение центрального государственного учреждения и превратился в Московскую канцелярию Сибирской губернии[65]. Официальное учреждение губернии состоялось в 1711 г., первым ее губернатором был назначен князь М.П. Гагарин. Его сибирская карьера окончилась грандиозным сыском, обвинением в злоупотреблениях, сепаратизме и публичной казнью. Сибирский приказ был восстановлен (1730-1763 гг.), и в его компетенцию попало назначение всех сибирских чиновников, кроме губернаторов и вице-губернаторов[66]. Однако из его компетенции был изъят ряд важных финансовых функций и право самостоятельных дипломатических сношений с сопредельными странами. Со времени своего восстановления в 1730 г. Сибирский приказ не занял центрального положения в решении сибирских дел. Реальная власть в крае все больше концентрировалась в руках губернаторов, которые налаживали прямые связи с коллегиями и Сенатом.
В 30-60-е гг. XVIII в. основой деятельности сибирской администрации стали «Наказы губернаторам» от 12 сентября 1728 г., а позже «Наставление губернаторам» Екатерины II от 21 апреля 1764 г. Отныне губернатор провозглашался хозяином «вручаемой его смотрению губернии» и обязывался исполнять только указы императрицы и Сената. На протяжении второй половины XVIII в. несколько раз изменялось административное деление Сибири и в восточной ее части появляются новые отраслевые учреждения центральных ведомств[67].
C восшествием на престол в 1762 г. новой императрицы многое в жизни Сибири меняется. Императрица Екатерина II уже в первые годы своего царствования обратила внимание на неравномерность и неупорядоченность административно-территориального деления России. Екатерина II особым указом передала Сибирский приказ в ведение консультанта по сибирским делам сенатора Ф.И. Соймонова и приказала ему выразить свое мнение о необходимости этого учреждения. В сентябре 1763 г. сенатор представил на имя императрицы доклад, в котором заявил, что содержание этого органа управления «интересам Е.И.В. убыточно, а сибирскому народу отяготительно». Логическим завершением деятельности Соймонова стал указ от 15 декабря 1763 г. об окончательном упразднении Сибирского приказа. Вместе с этими административными перестройками сузилась и территориальная власть тобольского губернатора. Несколько областей Восточной Сибири получили автономию от старого губернского центра – Тобольска. Еще в 1736 г. огромная Сибирская губерния была разделена на две не зависящие друг от друга провинции – Тобольскую и Иркутскую, ставшие позднее самостоятельными губерниями. Последняя была передана в прямое ведение Сибирского приказа. Таким образом, было положено деление Сибири на Западную и Восточную[68].
В именном указе Сенату от 6 февраля 1763 г. Екатерина II объявила о своем проекте реформ в Сибири: «известно нам, что по всей Сибирской губернии и Иркутской провинции положенный ясак с тамошних жителей с крайним отягощением и беспорядком собирают, или, справедливее сказать, посылаемые для сбора ясака сибирские дворяне, казаки и дети боярские ненастоящие положенные ясаки в казну нашу собирают, но бессовестным образом всех таковых безгласных и беззаступных ясачных, яко – то: якутов, тунгусов, чукч, братских казаков и прочих тому подобных разного звания подданных нам народов грабят и до конца разоряют»[69].
Как известно, одной из задач Екатериной II во внутренней политике была кодификация российского законодательства. В этой связи была созвана Уложенная Комиссия, где были представлены и сибирские депутаты.
По сведениям историка П. Головачева, количество депутатов от Сибирской и Иркутской губернии в комиссии достигало 29 человек, из них 4 чел. были «иноверцами»[70]. Так представитель тобольских, тарских и тюменских бухарцев Иса Абдрахимов (предположительно, купец, т.к. П. Головачев пишет о том, что все сибирские депутаты – это крестьяне и купцы) участвовал в поздравлении императрицы от Сибири[71]. Второй сибирский депутат из числа «иноверцев» – Ивельямин Хансеитов – также бухарец.
По оценке П. Головачева, Хансеитов принадлежал к «городским бухарцам», которые происходили от старинных бухарских торговцев. Любопытно, что Хансеитов связан с ещё одним известным по другим источникам бухарцем – Алимом Шиховым. По данным Н. Потанина, впрочем, нуждающимся в проверке, Алим Шихов ездил «по выбору» юртовских бухарцев и татар в Петербург в 1751 г. для подачи жалобы по поводу насильственного крещения мусульман митрополитом Сильвестром и брал с собой Хансеитова «по незнанию грамоты». Вопрос о том, каким образом проходили выборы названных бухарцев в Уложенную комиссию, каким образом они смогли выдвинуться в своих общинах, требует дополнительного исследования. В целом, можно допустить, что участие сибирских бухарцев в Уложенной комиссии ускорило проведение реформ в управлении сибирскими «иноверцами».
Сибирские реформы Екатерины II начались в 1763 г. Тогда с целью упорядочения управления и сбора налогов в Сибирь со специальной инструкцией от Сената был направлен капитан[72] лейб-гвардии Семёновского полка Алексей Щербачев[73], возглавивший так называемую Первую ясачную комиссию (1763-1769). Из копии определения 1 департамента Сената от
1769 г. следует, что в данную комиссию вошли также: губернаторский товарищ, надворный советник Быков; капитан Томского пехотного полка князь Голицын; поручик Барков и прапорщик Ревельского драгунского полка Рыкачев[74]. Каждому из членов экспедиции полагалось двойное жалованье.
Решение, предложенное Екатериной II и детально разработанное комиссией Щербачева состояло в максимальной изоляции «безгласных и беззаступных ясачных» или, вернее, в установлении прямой связи между сибирской пушниной и имперской короной. Подушный ясак был официально заменен групповой данью, взятие заложников (аманатов) для гарантированной поставки ясака было запрещено[75]. Ясачная комиссия разрешила замену пушнины деньгами, а при взимании ясака вводилась круговая порука: по образцу русской крестьянской общины за исправный платеж ясака стали отвечать целиком податные ясачные единицы — род, улус, волость и т.д.
В результате деятельности этой комиссии управление сибирскими «иноземцами» было значительно реформировано. По ее предложению упразднен институт ясачных сборщиков. Чрезвычайно важно, что сбор ясака отныне передавался в руки родоначальников (князцов, мурз, старшин и пр.), чьи функции отныне должны были регламентироваться. Согласно «Описанию законов и обычаев» татар, населяющих Ялуторовский уезд Сибирской губернии, составленному земским исправником Поповым, Первая ясачная комиссия учредила должности старшин у тех групп ясачных, у которых «княсцов» до этого не было. «При восшествии Государыни императрицы Екатерины II Алексеевны на престол скоре по жалобе татар на притеснительные сборы ясака был в Сибирь послан майор Щербачев; он признал лучшим иметь ясашным старшин»[76]. Чтобы новая система работала, «князцов и старшин» нужно было найти и приучить. Местные администраторы стали надзирать за «выборами», уделяя особое внимание тому, чтобы на них были представлены все семьи волости (полагая, что таким образом будет выбран «подлинный предводитель»)[77].
Принеся присягу при вступлении в должность, вновь избранный князец или старшина (название зависело от местной традиции или наличия старых титулованных грамот, но у сибирских татар и бухарцев это были чаще всего старшины) получал детальные инструкции относительно сбора ясака и судебных процедур. Некоторые «родовые старшины» были выведены из статуса ясачных и стали «служилыми людьми», которые получали постоянное вознаграждение и были освобождены от уплаты ясака[78].
Таким образом, деятельность комиссии внесла серьезные изменения в жизнь сибирских мусульман и, в сущности, юридически оформила косвенную систему управления народами Сибири, укрепив власть местных элит «иноверцев».
Указом от 15 декабря 1763 г. Екатерина II объявила свое монаршее покровительство над народами Сибири, и оно обрело вполне конкретную «материальную» форму: с упразднением Сибирского приказа ясачный сбор и все связанные с ним вопросы передавались в ведение Кабинета Ее Императорского Величества: «Монаршим нашим словом обнадеживаем, что не только все подвластные подданные наши ясачные, равным образом и впредь в империю нашу и в подданство приходящие, содержаны будут в желаемом спокойствии, почему Мы всем нашим верноподданным повелеваем с оными ясачными обходиться ласково, показывая им всякое доброхотство и не чиня им не только каких-либо притеснений, обид, грабительств, но ниже малейших убытков; если же кто за сим нашим монаршим повелением дерзнет чинить ясачным народам нашим грабительства и разорения, а от ясачных в учреждениях от нас правительствах принесены будут нам на кого во взятках и в прочем тому подобном жалобы, то повелеваем наистрожайше следовать и с винными поступать по законам, а обидимых по справедливости защищать без промедления малейшего времени, о чем сей наш манифест по всей Сибирской губернии публиковать во всенародное известие» [79].
Следующий высочайше утвержденный доклад Сенату от 12 февраля 1764 г. «О произведении следствия по взяткам с сибирских инородцев и о положении бухарцев, живущих в Сибирской губернии по прошествии льготного времени, в оклад против государственных крестьян» ужесточил наказания в отношении лиц, обвиненных «во взятках с иноверцев» вплоть до конфискации имущества и последующих наказаний»[80].
По оценке сибирского «областника» Н.М. Ядринцева Екатерина II видела в Сибири «обширную инородческую колонию и решилась дать ей права подчиненного царства»[81]. Роль бухарцев в этом процессе создания «царства» Н.М. Ядринцев отмечает отдельно. По его мнению, Екатерина II «водворяет покровительство торговле бухарцев, обещает из них создать особую торговую думу для целой Сибири, с делопроизводством на бухарском языке». В подтверждение своей трактовки реформ Екатерины II как процесса создания «инородческого царства» Н.М. Ядринцев приводит факт официального наименования Сибири «царством», появление соответствующего герба с двумя соболями и начало чеканки особой сибирской монеты, а также установку в Тобольске трона, на котором должен был сидеть Тобольский наместник во время принятия присяги «иноверцев».
К сожалению, на данный момент мы не знаем подтверждений по другим источникам идеи создания бухарской «торговой думы» в Сибири, поэтому этот тезис Ядринцева следует оставить под знаком вопроса. Хотя несомненно то, что благодаря донесениям сибирского губернатора
Екатерина II была осведомлена об особой роли бухарцев в Сибири.
Важно отметить также то, что в правление Екатерины II произошло глобальное административное размежевание и, по сути, рождение заново губернии как основной административно-территориальной единицы империи. Были созданы не только новые местные государственные учреждения, утвержден губернский чиновничий штат, но и предпринята попытка навести порядок во взаимодействии центра и периферии.
Согласно «Учреждению для управления губерний Российской империи» 1775 г. административное устройство Сибиpи получило четырехступенчатую систему. В рамках губернской реформы Сибирь была разделена на 3 наместничества – Тобольское, Колыванское и Иркутское. Наместничество(генерал-губернаторство), представляло собой высший руководящий орган в регионе; губернский уровень во главе с губернатором ведал решением административно-хозяйственных, финансовых и полицейских задач; на сопредельных окраинных территориях иногда образовывались области, отличавшиеся упрощенным набором административных функций и управления; низший уровень был представлен уездным управлением, состоявшим, как правило, из земского суда. Уездному правлению подчинялось волостное правление,являвшееся, тем самым, низшей ступенью названной иерархии ведомств.
Наряду с деятельностью первой ясачной комиссии губернская реформа 1775 г. являлась важной вехой в становлении системы управления сибирскими «иноверцами» и «иноземцами», поскольку разделение Сибири на губернии и уезды сопровождалось усилением местной власти «старшин» и «князцов». В «Описании законов и обычаев» татар, населяющих Ялуторовский уезд говорится, что «при открытии наместничеств определены в каждой волости особенные старшины, выбираемые из людей почетных. Срок служению их не определен, но они, примеряясь к порядку, в русских волостях установленному, сменяют старшин через год»[82]. Из этого источника мы видим, что срок нахождения на должности старшин у ясашных в кон. XVIII в. не был регламентирован, поэтому, «были они [старшины – прим.] и более [1 года], смотря по их поведению, состоянию»[83]. «Выбранному старшине подчиняются все вообще в волости живущие татары, имеют к нему приличное уважение и внимают его советам, приказаниям».
Права и власть ясашных старшин над вверенными им волостями практически не ограничивалась российским законодательством. Кроме того, власть старшин обосновывалась шариатом («Законом их, изложенном в Коране»). Например, в том же «Описании законов и обычаев» татар, населяющих Ялуторовский уезд, сказано, что «Законом магометанским велено иметь всякое почтение к старым и почетным людям и повиноваться установленным от верховной власти начальствам»[84].
Каков был объем властных полномочий ясашных старшин? Данный вопрос практически не исследован в литературе. Историк А.Ю. Конев считает, что, несмотря на формальное наделение старшин всей полнотой власти в рамках традиционных общин, единолично они могли решать только мелкие дела. Там где речь шла о нарушении прав собственности, а также при определении меры наказания они обязательно советовались с коллективом или его наиболее авторитетной, «лучшей» частью[85]. По мнению
А.Ю. Конева, первая попытка Российского государства определить формы и сферу компетенции аборигенных судов в Сибири относится к инструкции, данной послу России – С.Л. Владиславичу-Рагузинскому[86], отправленному в Китай в 1725 г[87].
Согласно данной инструкции 27 июня 1728 г., подтвержденной Высочайшим указом 6 марта 1783 г., суд и расправа во всех делах тяжебных в неважных уголовных между «сибирскими инородцами» предоставлены их управам и «почетным людям» по их собственным степным правилам, т.е. обычному праву[88].
В выше цитированном нами источнике сказано, что «старшина имеет право по приносимым маловажным просьбам делать разбирательства один или по его рассуждению с собранными по позыву его почетными старшинами»[89]. Тем не менее, старшины обладали правом наказывать ясачных за нетяжкие преступления или отказ от выполнения принятого ими решения: «Если по разбирательству установленного начальника – старшины – одного или с почетными людьми, признанный виновным ослушается исполнить то решение, какое сделано, в таком случае Законом магометан велено наказывать ослушника плетью столько, сколько угодно начальнику, но не более 39 ударов»[90].
Важно также отметить, что статус ясачных старшин в XVIII в. не был нормирован российским законодательством, старшины не отличались от рядовых жителей ясачных волостей по форме отправляемых повинностей в пользу государства: «Особенных прав и власти им не предоставлено, а велено в случаях важных приносить жалобу начальнику высшему по порядку <…> а старшинам Законом магометанским никаких особенных выгод не предоставлено и они должны участвовать во всех налогах»[91].
Именной с целью регламентации деятельности ясачных старшин как мне кажется, был начат процесс записи обычного права сибирских татар и бухарцев в кон. XVIII в. Данная инициатива была основана на той идее, что «правила сии, по коим надлежало действовать управам, были основаны на сложных и разнообразных изустных преданиях, которые ничем не были удостоверены и даже оставались вовсе не приведенными в известность»[92].
Отсюда, по мысли российских администраторов, следовала «произвольная расправа родовых судов, жестокость в наказаниях, наложение несоразмерных пеней и взысканий, беспрерывные ссоры между инородцами». Другая причина в том, что «судебные места, не зная родовых обычаев, при ревизии восходящих дел, основывали свои решения на общих государственных узаконениях, так что инородец оправдывался или обвинялся против общего его понятия о справедливости»[93].
Имеющиеся в нашем распоряжении сборники обычного права сибирских мусульман, опубликованные Г.Т. Бакиевой, позволяют увидеть, что процесс записи «обычаев» начался не позднее 1785 г. Кто выступил инициатором данного мероприятия? Этот вопрос требует отдельного исследования, однако в рамках данной работы попробую высказать свои соображения.
На мой взгляд, истоки процесса записи обычного права сибирских мусульман следует искать в тех решениях российских властей, которые были приняты после Уложенной комиссии. Так по данным историка
П. Головачева, нерчинский депутат в екатерининской комиссии князь Павел Гантимуров поднял вопрос о беззащитности сибирских «иноверцев» перед лицом сибирских судов. Князь Гантимуров высказался в защиту тунгусов и «братских людей», которые, по его мнению, терпят всякое притеснение, когда у них возникают судебные процессы, «а нерчинская воеводская канцелярия, помимо начальника и старшин забирает из волостей тунгусов и братских людей по небольшим их делам, содержит их под караулом по несколько лет, чинит производство без их старшин, а эти инородцы, по незнанию ими русского языка и приказного порядка, запутываются подьячими и многие из них бывают обвиняемы иногда совершенно без вины»[94].
В ходе работы Уложенной комиссии князь Гантимуров предложил, чтобы в малых делах эти иноверцы судились своими старшинами и в город не забирались. По мнению историка П. Головачева, этой мерой Гантимуров предлагал лишь подтвердить приказ коллегии иностранных дел, данный 8 ноября 1729 г. сибирскому вице-губернатору Болтину. По этому приказу в городские суды приказано направлять иноверцев только в уголовных делах, а по всем прочим ведаться по своему обычаю по родам[95].
В случае процесса между «иноверцем» и русским, судей, по предложению князя Гантимурова, должно быть поровну. В случае дел уголовных, «иноверцы» должны были доставляться в города через старшин, а не через «нарочных людей», а при процессе при них должны находиться старшины и толмачи. Наказания должны исполняться, по мнению Гантимурова, через старшин в местах их жительства «не чиня оного в городах»[96].
Реализация идей, предложенных Гантимуровым требовала знания обычного права сибирских «иноверцев» и, поэтому, как мне кажется, уже в 1770-е гг. в Сибири был начат процесс записи адатов[97] сибирских мусульман, получивших отражение в местных кодифицированных сборниках обычного права, не так давно опубликованных Г.Т. Бакиевой[98].
Таким образом, делегирование полномочий из центра на места, сочетание общих законов империи с правовыми обычаями сибирских мусульман отвечало главной цели властей – стремлению организовать контроль над вновь приобретенными территориями.