Landnáma — первые контуры административных границ

Что могло представлять наибольшую ценность для скандинавов в Исландии? Отсутствие местного населения исключает из этого списка добычу, а полезные ресурсы на этом острове в приполярной зоне весьма ограничены. Остаётся немного вариантов, среди которых прежде всего нужно назвать землю. Именно земельные угодья, пригодные в первую очередь для скотоводства, были для бонда основным мерилом богатства, и закрепить за собой как можно больше лучшей земли — одна из основных его задач на протяжении не только Века Заселения, но и всей ранней исландской истории.

Для первопоселенца, только что прибывшего на остров, встаёт необходимость устроить себе жилище в месте, которое максимально бы обеспечило его насущные потребности, найти и занять землю, приносящую в результате как можно больше продукции. Желательно, чтобы имелся доступ к воде, к морю или хотя бы к реке, для занятия рыболовством. Климат, который был в общем мягче во времена викингов, чем сейчас, благоприятствовал более для проживания и ведения хозяйства. Тем не менее в определённых районах острова он всё же был весьма суров для нормального существования, и поэтому при заселении важно было обосноваться в тех районах, где природные условия позволяли это сделать. В конце концов имеет огромное значение доступность к месту поселения, его отдалённость от побережья, расположено ли оно в высокогорных местах или в долине.

Понятно, что в то время, как одни территории по всем данным параметрам подходили для обитания, другие были для этого совсем непригодны. Поэтому при рассмотрении процесса заселения огромное значение имеют географические и климатические условия, имевшиеся на острове. Именно особенности островного ландшафта вероятно и играли первостепенную роль в формировании первоначальных контуров административных границ в Исландии.

Мне представляется разумным выделять два условных этапа «взятия земли». Первый — это период, когда количество колонистов было ещё достаточно невелико, и на острове оставалось немало свободной хорошей земли, что позволяло практически любому брать себе её столько, сколько он пожелает. Второй этап начинается со времени, когда население Исландии достигает размеров, при которых пригодной, никем не занятой земли остаётся очень мало. Тогда приходится создавать уже более сложные механизмы урегулирования отношений между различными группами поселенцев: тех, кто прибыл раньше, и тех, кто достигает пределов острова позже, но тоже желает занять достойное место в новом обществе. Рассматривая образование общественного устройства на острове в Век Заселения, видно, что на первом этапе определяющее значение имеют географические факторы, а на втором уже традиционные устои северогерманских народов.

В Landnámabók почти всегда говорится о том, где тот или иной первопоселенец устраивал себе хутор. По всей видимости данные поселения существовали ещё и во время создания источника, так как случаи перенесения жилища обычно отдельно отмечаются. Возможно, порой то или иное место в сознании исландцев 12 века просто идентифицировалось с легендарным поселением эпохи викингов, хотя им не являлось. Поэтому, видимо, не будет лишним уделить внимание археологическому материалу: расположению археологических памятников- хуторов, древних захоронений и др. Они позволят очертить первоначальные ареалы, где концентрировались основные массы населения. На этих территориях создавались сообщества, которые скорее всего и определяли первоначально административное разграничение. Именно внутри этих сообществ и будут протекать процессы, которые подготовят становление политической системы древней Исландии.

На карте Исландии, где отмечены все основные захоронения эпохи викингов более или менее видно, как распределялось население на территории острова. Селились преимущественно неподалёку от побережья, часто по берегам фьордов, в долинах. Границами между земельными владениям (кстати, это будет реальностью не только в Век Заселения, что и отмечали многие специалисты^[65]) зачастую служили естественные преграды: река, возвышенность или овраг. Природными были и административные рубежи этих первых сообществ.

Доминирующие на первом этапе природные регуляторы процесса взятия земли без сомнения по мере роста количества колонистов дополнялись регуляторами социальными. Тем не менее даже самые первые поселенцы безо всякого сомнения действовали, исходя не только из сугубо практических интересов, но также и в рамках, которые им диктовали традиционные нормы, принесённые с собой.

Landnámabók содержит в себе замечательные примеры того, как скандинавы тщательно и с большим умением выбирали себе территорию для проживания. Например, отмечается, что Ингольву и Хьёрлейву южная часть страны показалась лучше, чем северная (Landb., 7)^[66]. Большинство персонажей «Книги о взятии земли» берут себе исключительно лучшие участки, а, если климат чем-то их не удовлетворяет, как это случилось с Флоки, когда выдалась холодная зима (Landb., 6), то они предпочитают поискать себе другое место.

Landnámabók содержит также много примеров социально-правового и религиозного аспектов «взятия земли». Намёки на подобные вещи встречаются ещё, когда рассказ идёт о предшественниках Ингольва. Чисто хозяйственный интерес дополняется нормами, которые диктует общество, откуда колонист берёт свои корни, и верованиями, которые существуют в этом обществе.

Сакральная сторона колонизации обширно отражена в источниках. Так, например, Ингольв бросает в воду столбы с изображением богов, которые находились за его сидением в доме в Норвегии (Landb., 7). И хотя эти столбы найдены им не сразу, он переносит своё жилище туда, где их прибило к берегу, благо в этом месте, согласно источнику, земля оказывается очень хорошей. Квельдульв, отец Скаллагрима и дед Эгиля, почувствовал себя плохо во время путешествия в Исландию и приказал после смерти положить своё тело в гроб и бросить его в море. Когда спутники Квельдульва достигли Исландии, то они обнаружили, что гроб прибило к берегу, и похоронили останки своего предводителя. Скаллагрим же, который находился на другом корабля, прибыв на остров, находит людей отца и его могилу и замечает, что земли вокруг довольно хороши, чтобы там поселиться. «Весной Скаллагрим переправил корабль на юг в фьорд и дальше, вглубь той бухты, которая была ближе других к месту, где Квельдульв достиг Исландии. Скаллагрим поставил там двор и назвал его Борг…» (Egs., XXVII, XXVIII).

Из данных примеров видно, что колонистам было необходимо иметь некое сверхъестественное указание, знак судьбы или волю богов, чтобы взять какой-либо участок земли. Точнее будет сказать, что в сознании тех людей, которые создавали данные источники, это было необходимо, так как ко всему прочему такие истории создавали сакральный элемент для их хуторов, многие из которых подчас были заложены ещё в Век Заселения. Тем не менее даже с такой оговоркой я бы осмелился утверждать, что сакральный аспект имел значение и для людей IX–X веков.

Рассказы о столбах Ингольва или гробе Квельдульва имеют достаточно легендарный оттенок, и всё там складывается довольно удачно — где прибило фетиш, там и земля всегда оказывается неплохой. Несмотря на этот малореальный момент, стоит отметить, что для человека эпохи викингов такого рода ритуалы будут столь же практичными, как поиск климатически и географически благоприятных районов. Прежде всего подобный обряд мог символизировать определённую сакральную связь между жилищем на родине и местом, где переселенец устраивал свой новый хутор. Если помнить, что основной социальной группой в составе мигрантов были крупные бонды, а их дом и место, где он стоял, почти всегда служили отправлению каких-либо религиозных функций, то становится ясно, что им было необходимо как-то адаптироваться к новым условиям и в этой сфере, продолжать традицию.

Столбы Ингольва наверняка использовались в церемониях, а Квельдульв был очень крупным вождём, и ему наверняка приходилось бывать главным жрецом во время праздников. К тому же поговаривали, что он ещё был и оборотнем.

Подобные артефакты в представлении древних скандинавов приносили вместе с собой добрых духов, берёгших их дома в стране, где они жили раньше. Они могли способствовать тому, что злые духи новой, пока ещё чужой земли не будут им мешать в их начинаниях, а добрые помогут лучше устроится на новом месте. Возможно речь ещё шла об определённого рода сакральной легитимизации права на владение данным участком земли. К тому же, особенно когда речь идёт о столбах, помещавшихся позади главного сиденья в зале, такие действия несомненно означали почтение к богам. Так, например, Хьёрлейв никогда, в отличие от Ингольва, не почитал богов и не приносил им жертвы. Когда он погибает, то Landnámabók (произведение, созданное уже в христианские времена) вкладывает в уста его следующую фразу: «Печальный конец для воина, если его убивают рабы, но, по моему опыту, такие вещи всегда случаются с людьми, не приносящими жертв богам» (Landb., 8). Общество не отвергало таких людей — Хьёрлейв считался всё-таки могучим воином, — но определённое моральное осуждение такого поведения всё-таки имело место быть.

Итак, сакральный элемент играл определённую роль в процессе взятия земли, но роль эта была тем не менее меньше, чем та, что присутствовала в восприятии бондами своих жилищ на континенте. Прежде всего опять же стоит отметить, что в Landnámabók речь идёт о самых именитых первопоселенцах, людях, считавшихся таковыми в двенадцатом веке. Число их довольно невелико и все они со своими родами обладают высоким статусом в глазах людей времени создания «Книги о взятии земли». Потомки персонажей книги принимают активное участие в политической и культурной жизни страны, часто контролируют годорд. Те хутора, что были, согласно источникам, заложены их праотцами, существуют, и там даже можно обнаружить те священные предметы, которые способствовали построению дома именно в данном месте — о столбах Ингольва, например, говорится, что их «до сих пор можно увидеть в зале, где Ингольв взял себе во владение целую область между рекой Ольвус, Хвальфьордом и рекой Оксар, огибающей все водопады» (Landb., 9).

Большинству же исландских хуторов такой сакральный ореол не присущ. В сагах можно найти множество примеров, когда герой меняет с лёгкостью место своего проживания, продаёт или покупает усадьбу, на что, кстати, обращал внимание Байок^[67]. Такая лёгкость связана, видимо, с тем, что перемещение через океан на новую неизведанную землю нивелирует общее представление о священном смысле того или иного места.

Большое значение, на мой взгляд, имеет и сама специфика колонизации, тесно связанная с системами социального взаимодействия, одной из которых является родство. В Исландии формы родства приобрели черты, отличные от тех, что существовали собственно на Скандинавском полуострове. Как отмечали многие исследователи^[68], большее значение обретают непосредственные родственники, и они вводятся в круг наследников, в то время, как в Норвегии, например, наследование было патрилинейным. Соответственно двору, которым в течение многих поколений владел ряд представителей одного рода по мужской линии, будет придаваться больше сакрального смысла, чем тому, что может иметь в виде владельцев и других родственников, а то и вовсе человека со стороны. А именно такую картину можно было наблюдать в Исландии.

Помимо того влияния, которые оказывали верования на процесс взятия земли, стоит выделить социальные и правовые нормы древних скандинавов, проявившие себя в ходе колонизации. Правда, необходимо отметить, что эти нормы тесно связаны с религиозными представлениями первых исландцев, так как они осуществлялись посредством ритуала (вещь, характерная для всей средневековой цивилизации, отмеченной как цивилизация жеста), в котором опять же сакральный элемент занимает видное место.

В источниках можно найти огромное количество примеров того, как поселенцы устраиваются на новом месте. Тем не менее регуляторы того, как, кто и где мог брать себе землю предстают довольно неразличимыми. И, хотя их трудно назвать наверняка, мне представляется разумным предположить, что они существовали.

Если придерживаться теории, что подавляющее большинство число поселенцев составляли крупные бонды, то, скорее всего, они то и играли основную роль в Landnáma’е. Помимо них на остров на корабле прибывали также их домочадцы и спутники, о чём уже говорилось выше, и на первом этапе колонизации будет вполне логично, что они тоже изъявляли желание взять себе землю. По всей видимости, определённым людям это удавалось сделать, но похоже, что тут вступал в силу их социальный статус и степень родства с главой экспедиции.

Почти всегда источники называют одного именитого человека или нескольких (в подавляющем большинстве случаев отца с сыновьями), снаряжающих корабль или корабли в Исландию. Так, например, Квельдульв командовал на одном корабле, а Скаллагрим на другом. Остальные, как можно предположить, находились на положении подчинённых.

Исходя из этого, возникает версия, что легитимное право на взятие земли имел только тот, кто владел кораблём, на котором группа прибывает в Исландию. Подобное правило предстаёт довольно логичным, и все остальные получали земли с согласия своего лидера. Так Landnámabók сообщает, что после основания Борга Скаллагрим даровал землю всем своим спутникам и многим другим, кто прибыл позже (Landb., 30).

Формулировка, что «вновь прибывший берёт себе землю с одобрения того, кто уже это сделал» (Landb., 11, 14, 15 etc.) довольно часто встречается в Landnámabók. Возможно, за ней скрывается некая социальная процедура, существовавшая в традициях древних скандинавов. Почти всегда хозяин дозволяет новичку поселиться на своей земле. Трудно пока сказать наверняка, что конкретно подразумевается в таких случаях, но некоторая нелогичность в том, что первые поселенцы будут просто так добровольно отдавать свои владения другим (полезно будет вспомнить, какая борьба шла за земли в последующие столетия), даёт намёк на то, что здесь речь идёт о правовой норме. Необходимо заметить, что подобная практика приобретает особенную важность на втором этапе Века Заселения, учитывая, что крупных военных конфликтов между теми, кто уже живёт в Исландии, и теми, кто только, что прибыл, из-за территорий не зафиксировано, хотя в источниках встречаются фрагменты о попытках захвата земли силой, которые можно было бы отнести к этому периоду.

В «Саге о жителях с Песчаного Берега» есть история о том, как Торольв сын Гейрид пожелал завладеть землёй другого поселенца:

Торольву казалось, что земли, которые его взяла его мать, были недостаточно обширны, и он вызвал Ульвара Победителя на поединок за земли, которыми тот владел. Ульвар был старым и бездетным. Ульвар предпочёл умереть, чем позволить Торольву задирать себя, и они дрались в Альфтафьорде. Ульвар был убит, а Торольв ранен в ногу так, что всю оставшуюся жизнь он ходил, прихрамывая, за что получил прозвище Кривостопый. Торольв завладел всеми землями, что раньше принадлежали Улвару, и построил дом в Хвамме в Торсдале. Он был очень трудным человеком (Eyrbs., 8).

Для современников данной саги подобная ситуация была непривычной. Известно, что судебные поединки — hólmganga — были запрещены ещё в самом начале одиннадцатого века, и для потенциальных составителей и слушателей «Саги о жителях с Песчаного Берега» являлись анахронизмом. В данном же случае речь идёт не о поединке на тинге, а, в сущности, согласно исландским законам, о стычке, где Торольв находится в положении преступника, убив Ульвара. Следовательно, людям тринадцатого века таковыми могли казаться возможные процедуры и нравы первой половины века десятого, поскольку в тексте не встречается упоминания о том, что Торольв понёс какое-либо наказание, и, таким образом, этот фрагмент может нести в себе представления исландцев времени записи саг о своей ранней истории. В саге Торольв Кривостопый рисуется крайне неприглядным персонажем — его поведение находится в явном несоответствии с общепринятыми моральными нормами, что особенно явно проявляется в последние годы его жизни. Убийство Ульвара из-за земли также находится в противоречии с концепцией «правильного поведения», а потому, такие прецеденты не могли считаться распространёнными. На протяжении всей исландской средневековой истории существовала тенденция избегать подобных ситуаций, особенно грозивших пролитием крови, и все островные общественные институты выстраивались, чтобы противодействовать этому. Как и в христианское, так и в языческое время сообщество не принимало такого поведения и старалось себя обезопасить от него. И, если в Век Заселения чётких способов противодействия таким поступкам ещё не существовало, то позднее они будут созданы.

Ошибочным, скорее всего, будет и представление, что, получая землю из рук другого, человек становился в определённую правовую зависимость, от того, кто ему эту землю даёт. Подобная ситуация напоминала скорее бы пейзаж феодальной Европы 11 века, чем суровый вид исландских скал. Хотя наверняка и нельзя сказать, что же всё-таки имело место быть в то время, в Грагасе используется термин aðalból, подразумевающий полноправное владение землёй индивидуумом. Landnámsmenn приносили с собой на остров концепцию норвежского аллодиального землевладения, как разумно отмечали Бьёрн Торстейнссон и Сигурд Линдаль. В результате взаимодействия норм, существовавших у скандинавов в Норвегии, и специфических условий колонизации óðal, который, как уже отмечалось ранее был владением патрилинейных наследников, трансформируется в исландский aðalból, наследники которого могли быть просто ближайшими родственниками, неважно какими^[69].

Передача во владение части своей земли другому лицу в принципе не давала какого-то легального превосходства над ним, но добавляла наверняка влияния и престижа. Если посмотреть по карте, какой участок взял себе, согласно Landnámabók, Ингольв, то перед глазами предстанет довольно обширная территория. Использовать всю землю только для себя и своих домочадцев было, видимо, трудновато. Зато, разрешая другим брать часть своих земель, он становился неформальным лидером того сообщества, что образовывалось там. Это сообщество только начинало вырабатывать свои устои и социальные модели, и он таким образом принимал в этом формировании самое деятельное участие. И уже сын Ингольва — Торстейн — созывает ассамблею в Кьяларнесе, которая существовала до основания Альтинга. А сын Торстейна — Торкель Луна — становится законоговорителем. (Landb., 9; Íslb., 3). Вот так Ингольв даёт начало именитому роду.

Иногда в источниках можно найти совершенно противоположную картину: раздав все свои земли другим, landnámsmaðr (или landsnámskona) теряет своё могущество и влияние. Подобная вещь случилась с Ауд или же Унн, дочерью Кетиля Плосконосого. Раздав много занятой ею земли другим (Laxds., VI), она умерла, а её наследники, по всей видимости, утеряли значимый статус, какой имела эта женщина.

Здесь важно отметить, что в Исландии будет создано общество, которое скорее всего будет правильным охарактеризовать, как «общество свободных людей»^[70], где определяющую роль играет разграничение между статусом «несвободного» и «свободного», привычной и основной градации для скандинавов на протяжении всей эпохи викингов. Эта оппозиция, как отмечает в своей работе Рат Кэррос Мэзо^[71], имела принципиальную роль для северного европейца, и выражалось, например, в том, что социальный статус мог влиять на описание внешности человека — раб никогда не похож на свободного. С течением времени на континенте это разделение уступало место другим, присущим феодальному устройству, в Исландии же, хотя рабство и отмерло там в 11 веке, изменения в данной сфере происходили не так радикально. Забегая вперёд, приведу пример, на который указывал и Томассон в своей статье^[72]. В договоре между исландцами и конунгом Олавом Харальдссоном упоминаются различные статусные категории среди норвежцев в то время, как у исландцев можно найти всего лишь одну — свободный человек.

В Грагасе есть также и параграфы, где речь идёт о leiglendingar (арендаторах) — свободных людях, которые, не имея своего полноправного землевладения, пользуются территорией другого. Как социальная группа они вполне могли возникнуть ещё и в Век Заселения, на втором его этапе, ближе к концу массовой миграции. Здесь, на мой взгляд, стоит чётко представлять те общественные и экономические слои, которые являлись источниками их пополнения, поскольку вряд ли это были те бонды, о которых написано выше. Видимо, в их ряды вливались некоторые свободные спутники бондов, а также вольноотпущенники. Тем не менее их значение в Век Заселения и на протяжении десятого века представляется несравненно меньшим, чем в веке одиннадцатом и далее, когда исчезнет рабство и будет расти население, что приведёт многих людей к необходимости стать арендаторами. Помимо арендаторов, существовали и другие категории схожего характера — búðsetumenn, которые, в отличие, пользовались землёй на несколько других условиях, более ограничивающих их^[73]. Мне кажется, что подробно говорить о них в данной работе не будет правильным, поскольку именно aðalból играл значимую роль в территориальном вопросе, а более мелкие его деления здесь не важны.

Подобная конструкция — бонд берёт себе землю, а потом это с его дозволения делают его спутники и другие желающие поселиться на его территории — естественно выглядит несколько идеальной. Не будет большой ошибки, если заметить, что наверняка имели место и другие случаи, но они были не столь многочисленны и постоянны, как подобный вариант.

Например, среди таких случаев в источниках можно найти параграфы, где спутники самостоятельно селятся на острове. Такие события по всей вероятности чаще случались на первом этапе, когда в Исландии было много пустынных областей. Самым первым таким человеком, согласно Landnámabók, был Наттфари, человек с корабля Гардара, и вроде бы он на самом деле должен бы считаться первым исландцем, а не Ингольв. Йоун Йоуханессон предполагал, что «метод Наттфари во взятии земли не соответствовал закону»^[74]. Логично, на мой взгляд, что этот человек, покинувший судно с рабом и рабыней (Landb., 3), не имел в глазах своих современников и людей, создававших источники, и права на занятие земли также.

Подобная картина вполне естественно приводит к пониманию того, что Landnáma — это по сути сложная правовая, социальная и экономическая процедура, у которой естественно есть свой процессуальный и сакральный аспект. Описание ритуального действия взятия земли часто встречается в источниках. Так, например, подобная процедура выглядит согласно Hauksbók, варианту Landnámabók:

Конунг Харальд Прекрасноволосый постановил, что ни один человек не должен брать себе земли больше, чем он или его люди могут обнести огнём за один день. Должно было зажечь огни, пока солнце находилось на востоке. Затем надо было зажечь ещё так, чтобы всегда был виден дым от предыдущего. Первый же костёр должен гореть до ночи. Затем человеку надо было идти до тех пор, пока солнце не окажется на западе и зажигать другие огни.

Для женщин, кстати, как отмечает Байок, существовала другая процедура: можно было взять земли лишь столько, сколько женщина могла обойти от восхода до заката солнца, ведя двухлетнюю тёлку^[75].

Подобные попытки ограничения необузданных амбиций поселенцев в занятии земли дают понять, что определённая напряжённость в ходе Landnáma’ы существовала. И здесь заложен ещё один регулятор того, чтобы места на острове хватило как можно большему числу людей. В то же время важно постараться определить, с каких пор этот ритуал исполнял именно такую ограничительную функцию.

Логично напрашивается опять же то время, когда колонистов становится довольно много. Упоминание о вмешательстве конунга Харальда может служить некоторым доказательством этого, хотя, имело ли оно место быть или нет, не ясно^[76]. Тем не менее сознание людей 12–13 веков вполне могло приписывать Харальду опасения того, что слишком много людей покидает его владения. Подтверждением такой позиции может стать фрагмент Íslendingabók, где рассказывается о том, что норвежский властитель из тех же опасений постановил выплачивать ему определённую сумму, если человек хотел взять себе земли в Исландии (Íslb., 1).

Независимо от того, что данный ритуал укрощал желания прибывавших, он, я полагаю, нёс более глубокий смысл и существовал в практике скандинавов долгое время. В источниках не упоминается, как первые колонисты занимали территории, но здесь можно предположить, что, когда Ингольв или кто-нибудь другой брал себе землю, он исполнял подобную процедуру. Более того, я думаю, что сам термин landnáma подразумевает, что совершаются такого рода действия, как описано в Hauksbók.

Использование огня также не случайно. Схожие ритуалы можно наблюдать и в более позднее время. Так, например, годи Одд, персонаж саги о Курином Торире, импровизировано провозглашает своё владение над сожжённым Арнольвсдалиром. Он объехал всё слева направо, держа в руках горящую балку, и громко провозгласил, что объявляет себя владельцем этой земли, поскольку он не видит здесь признаков жизни (Hþors., 14). Таким образом, видно, что схожая процедура не утеряла своей актуальности и для людей 13 века, когда создавались саги.

Исходя из всего выше сказанного, я бы определил, что aðalból помещается на низшей ступени условной иерархической лестницы, какую можно попытаться выстроить по отношению к административному устройству древней Исландии. И только эта ступень будет чётко очерчена территориально, в отличие скажем от остальных, о которых речь пойдёт далее. И ритуал «взятия земли», как фактор, влиявший на размер владения бонда, имеет поэтому грандиозное значение.

Итак, в ходе заселения острова огромную важность имели географические и климатические особенности, определяющие территориальное расселение колонистов. Не меньшее воздействие оказывали религиозные представления мигрантов, их социальная организация и правовые нормы. Они прежде всего находили своё отражение в том, кто и в какой степени имел право на landnáma, и в том, как этот процесс проходил. В результате определённых процессов в ходе взятия земли появляется исландский aðalból, который можно характеризовать как административную единицу. Социальная группа бондов, владевшая им, принимала прежде других участие в политической жизни сообществ, образовавшихся в наиболее удобных в географическом смысле районах для проживания. Именно так начинают образовываться два наиболее важных социальных института древней Исландии — тинг и годорд.