Российский цивилизационный 5 страница

Концептуализация несимфонийных, инверсионных, рас-кольных объектов своеобразна, но ни с какими непреодолимыми трудностями не сталкивается, привлечения таинственной "верховной логики Провидения" (Чаадаев) не требует.

Что нужно разбить, то нужно разбивать (Писарев). Что нужно понимать, то понимать нужно. Арсенал теоретизирующего аналитика, концептуализирующего материал российской истории, — непериодические флуктуационные изменения в социуме в отсутствие зрелого среднего сословия, недоразвитости выполняющих конструктивно-стабилизирующие функции общественных институтов, переразвитости непомерно активной, идеологически перегретой, социально безответственной власти³, слова которой подчас утрачивают содержание и рассогласуются с делами, — арсенал аналитика, озабоченного моделированием такого рода реалий, составляют идеи нелинейных описаний, воспроизводящих поведение неравновесных колебательных систем большой амплитуды и интенсивности.

Упрощая, Россию можно уподобить единому колебательному контуру, фазовые изменения, переходы в котором обусловлены возмущениями его ядра — стержневым взаимодействием власти с народом. В ламинарные периоды доминируют анаболитические, в турбулентные периоды — катаболитические социальные превращения. Чем они вызваны? Неорганичностью, антагонистичностью развивающегося в режиме сверхнапряжения общества. В имперской фазе власть, требуя сверхэнтузиазма, идет на народ. Государство пухнет, население хиреет. Подрыв баланса сил вле-

¹ Пушкин A.C. Поли. собр. соч. М. Л., 1936. Т. 5. С. 340.

² Чаадаев ПЯ. Поли. собр. соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 1. С. 527.

³ См.: Тульчинский ГЛ. Российский потенциал свободы Вопросы философии. 1977. № 3.

чет переход в фазу смуты. Народ, требуя компенсаций, борясь за нормализацию существования, идет на государство. Государство рушится, население хиреет. Во всех случаях итог предрешен: хаос.

Выход из заколдованного порочного круга впадения в хаос находится в апелляции к незатратным эволюционистским, мелио-ристским технологиям преобразований, внедрять которые в России препятствовали вездесущие обстоятельства. То державный империализм, то пролетарский интернационализм, то либерально-рыночный демократизм, то...

Физика не изучает крайние "мертвые" точки в качаниях маятника. Социальная философия крайние точки в качаниях общества изучать вынуждена. Запад отлаженными установлениями, институтами переход в крайние точки социальности (революция, смута) надежно блокирует. Восток свыкся с крайностями, но в своем державном ходе выработал им противоядие в виде деспотизма и сервилизма. Одно и другое с разной степенью эффективности, издержек представляет гарантии развития. Действительно.

Множество событий исторического самотека непреднамеренно создает русло альтернатив. Отбор их случаен. Однако и на Западе и на Востоке с их отработанными правовыми и силовыми регламентами точки бифуркации в жизни социумов проходятся сравнительно безболезненно. Срабатывают привычные меры предупреждения всеобщей конфликтное™. Ничего похожего нет в России, где никогда не озабочены достижением желанного "устойчивого существования". Прохождение критических рубежей, связанных с перегруппировкой частей, влечет здесь разрушение целого за бифуркациями не следует обеспеченного порога устойчивости. Почему? Потому что бифуркации инициированы не логикой развития, а взвинченным воображением эгоцентрических маний. Власти, "размышляющей публики".

Нельзя быть рабом передовых и волюнтарных идей. Понимание этого еще не отрезвило умы отечественных стратегов. Как следствие: Запад живет по закону Восток по силе Россия — сама по себе. Где под последним разумеется безнарядье, режим непредсказуемого свободного плавания. С подобающим ему нарушением норм, подрывом запретов, перекрытием табуаций.

Ничего нет невозможного для распалившегося в рвении не по разумению россиянина. Интересы империи, рабочего класса, предпринимательства, поочередно отрицая друг друга, становятся апофеозом движения, предметом чаемого. В подобном тран-формационном ритме бифуркации не сменяются зонами устойчи-

V. Российский цивилизационный космос

5.3. Россия и Европа

вого развития. За неравновесностями следуют неравновесности, перетекающие в неравновесности же.

Любовную историю и прожектерскую кампанию в России может начать всякий. По векселям убогой мысли и тщетного действия, однако, сполна платит народ. Для определения природы подобного противоестественного явления, натурально, слов не выработано. Прибегнем к помощи понятия "транспонирование", за которым — волюнтарная практика переноса акцентов в социальном устроении не просто на некие интервалы вверх или вниз в зависимости от конъюнктуры, а на прямо противоположные. Главным является то, что смена акцентов изменяет тональность произведения в принципе, потому, несмотря на усилия, не получается мелодично звучащей органичной партии.

Неразмеренный, неритмичный тип превращений с пробле-матизацией величин абсолютных, инверсией ценностной исключает возможность, когда простота, правда, созидание, предсказуемость наполняют жизнь своим присутствием. Ввиду обратного камертоном существования оказывается неустрой, парадигматически строго выражаемый моделью победы пространства над культурой. Россия — страна неорганизованного, нетронутого культурой пространства. В этом порочная суть. Каковы же последствия? Их можно перечислить.

Возвратность. Причина ретардационных колебаний — борьба антагонистических начал, бессистемное чередование упорядоченности и неупорядоченности. Как указывалось выше, самосбалансированность социальных систем Запада и Востока покоится на осмотрительном обхождении экстремальных точек — точек максимальной и минимальной упорядоченности (дисциплинарная за-регламентированность, анархическая свобода). На это работают отлаженные инструменты государственности. В России инверсионные превращения порядка в хаос и vise versa инициируются авторитарными импульсивными починами правящих элит, действующих не преемственно, не слаженно, дискордантно. За упорядочивающим режимом правления Ивана IV грядет смута, сменяющая схожий режим правления Петра I. Элементы либерализма в политике Александра I замещаются элементами консерватизма в политике Николая I, аналогичное в рядах Александр II — Александр III, Хрущев — Брежнев. Корень откатов в трансформациях — революционность. Задумываемые, проводимые реформы, как правило, радикальны, меняют жизнь в основаниях посредством карательно-репрессивных мероприятий, наступления на народ. Итог — снижение благосостояния граждан, развертывание внутренних войн, подрыв суверенности, угроза аннек-

сии. В качестве контрфорса — усиление тенденций национальной консолидации, провоцирующей переход в фазу порядка. С возобновлением цикла.

Непоследовательность. В отсутствие отлаженной системы сдержек и противовесов извивы державных линий встроены в навигацию партикулярных судеб лиц государственных. Иван IV начал с губной реформы, завершил опричниной (террористической диктатурой). Александр I замышлял Конституцию, кончил разгромом борцов за конституционизм. Ленин борьбу за демократию поменял на борьбу с демократией. Хрущев от оттепели пришел к подморозке.

В стране не создано надежных демпферов интервенций личностного в социальное. Нация ставится в уровень с частными притязаниями, остается заложником качаний субъективного маятника. По сю пору Россия не ведает благотворных эффектов опосредующей срединной культуры, в ней не реабилитирован народ как полновластный субъект истории.

Отрешенность. Общество требует не изменений вообще, а предметных, народно санкционируемых изменений. У нас же энтелехией трансформаций пребывает маниловское "хорошо бы". Хорошо бы "догнать", "перегнать", "ускорить", "перестроить", "добиться". Модели потребных состояний, говоря слогом Федотова, питаются не столько силами отечественных реалий, сколько впечатлениями заграничных вояжей представителей власти, поверхностным восторгом их перед чудесами цивилизации, при полном неумении связать свой просветленный идеал с движущими силами российской жизни. Вспомнить хоть хрущевскую кукурузную кампанию, навеянную посещением калифорнийских ферм. Культуртрегерские инициативы прожектерствующих слоев правящих от антиинституциональной (пространственной) позиции — ставить эксперименты, исходя из своего "высочайшего черепа". Оттого буквально все российские социальные революции — раритеты неуемных преобразовательных актов, бессмысленных, глумливых опытов над народом.

Дискретность. Глупа птица, не любящая гнезда своего. В России относятся к наследию как к слову без содержания, звуку без значения. Прошлое здесь вспоминается, точно бледный, полузабытый сон. У нас всегда воевали с бывшим, ломали традицию. Иван IV — боярскую, Петр I — патриархальную, Столыпин — общинную, большевики — буржуазную, демократы — социалистическую. Такой подход исключает развитие, превращая страну, народ в соучастника собственного своего страдания.

V. Российский цивилизационный космос

5.3. Россия и Европа

Асоциалъность. Запад и Восток перенаселены, всеобщим способом выживания тут выступает укоренение. В российских неосвоенных пространствах люди перемещаются. Русский путь до сего дня — путь не укоренения, упорядочения, а выхода. Запад с гражданством, Восток с подданничеством медленно, но верно активизируют социальную интеграцию. В России всегда оставалась возможность социального самоустранения — перехода в разряд гуляющих. Потому на Западе культивация, на Востоке стабилизация, в России — турбуленция — блуждающее бурление.

Непроизводительность. Процент освоенных площадей в России ничтожный. Запад и Восток территориально освоены. Россия исчезает в просторах. Ее развитие вширь не синоним развития вглубь. Практикуемое у нас экстенсивное движение на север и восток упрочало не мобилизующую мораль утверждения, а демобилизующую мораль долга и спасения. В России извечно озабочиваются проблемой: не как обрести свободу, но как ее нести и вынести. Тема "богатства России" мнимая. Суть не в том, что у нас вообще есть богатства, а в том, что они не освоены. Недра в себе — не богатства освоенными богатствами страна бедна.

Антилтностностъ. Выживать в неосвоенных российских просторах приходилось сообщественно, общинно. Община пребывала средой, перемалывающей индивидуальное и индивидуально неперемолотое выбрасывающее. Обособление личности и общества, атомизация персоны и автономизация социальных структур не приобрели органичного (как на Западе) характера. Отечественная община являла род некоего синкресиса социализации и индивидуализации. Самая глубокая черта нашего исторического облика на групповом уровне — сращение общества и государства, институционального и гражданского на персональном уровне — отсутствие индивидуально конституируемого "свободного почина" в социальном развитии, навязывание всего и вся со стороны власти, державы.

Охарактеризованные черты с глубокой подоплекой позволяют вывести: приоритет цивилизационной эволюции России — борьба за выживание. Только и именно ей подчинен весь жизневоспрои-зводительный уклад, обязывающий через призму данной устойчивой тенденции оценивать державу не как "пробел в нравственном миропорядке" (Чаадаев), социальную аномалию, но как особую единицу мир-системы со специфической страновой статью. Ценностным ядром последней, определяющей картину силовых, является византизм — жесткая, правонеоформленная, волюнтарная государственная власть, способствующая поддержанию конкурен-

тоспособности целого (страны), однако добивающаяся этого крайне затратными, гуманитарно несбалансированными мерами.

Этатизм, политарность уподобляют Россию Востоку, где отмечается непропорционально высокая доля властного участия в вершении судеб державных. Централизм, администрирование, бюрократизм, коррупция, стагнация, непродуктивность как типологические черты налаживания жизнетока сближают российский и азиатский цивилизационные космосы, обостряя проблему страновых высокоадаптивных кондиций: почему причастная консервативному Востоку Россия не пасует перед прогрессивно-динамичным Западом?

Проблема снимается пониманием двойственности форсированно-темповой, силовой модернизации страны по обстоятельствам. С одной стороны, ускорение развития осуществляется ценой наступления на народ за счет социального обеспечения, вложений в человека с другой стороны, учитывая экстенсивность развития через наращивание территориальной громады в ходе вольнонародной колонизации, кабальные формы, дисциплинарный гнет не покрывают самопроявлений человека в живущем по законам аврала социуме. Как отмечает Кавелин: "Для народов, призванных ко всемирно-историческому действованию... существование без начала личности невозможно... личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное достоинство, — есть необходимое условие всякого духовного (и не только. — Авт.) развития народа"¹. Личностное высокорентабельное начало теплится в лакунах-островках автономии, неоккупированных, казалось бы, всепроникающей государственной властью: в верхах — фронда (вальяжное попустительство власть предержащих диссидентству с отдельными робкими попытками его приручения — "я буду твоим цензором") в низах — выход из государства, кстати, последним умело оседланный (одержавнивание казаков).

Таким образом, "власть" и "пространство" — величины, структурирующие державную сферу: в каждой ее точке задан соответствующий вектор. Суть в том, однако, что на цивильном поле России не реализовалась более органичная возможность — структуризация через разворачивание неавторитарной самоорганизации.

Вследствие сказанного констатируем: ответ на вопрос, нужно ли для модернизации жертвовать социально-культурным типом Целостности человека, народа, страны, в нашей истории пока не найден.

Кавелин К.Д. Собр. соч.: В 4 т. М., 1960 Т. 2. С. 935.

5.4. Русская идея

V. Российский цивилизационный космос

5.4 РУССКАЯ ИДЕЯ¹

Наряду с американской, азиатской, европейской, исламистской (Туранской) русская идея относится к разряду так называемых великих панидей, которые применительно к народам (ценностным группам) ясно и отчетливо

— формулируют присущие им концепции бытия

— обосновывают мировоззренческую самобытность

— объемлют понятия о роли, месте, назначении, притязать ях в мире

— содержат программы утверждения, схемы достижения пре стижа, планы повышения веса, получения дополнительных активов, влияния

— определяют их относительно единиц родственных

— не предоставляя иным решение сформулированных задач, исключают возможность помимо них их как-то зафиксировать, а тем самым омертвить¹.

Согласно такому взгляду на природу вещей русская идея, тематизируя внушительный перечень вопросов: каковы боги? каковы люди? какова история? какова культура? какова база самоидентификации? каковы отношения к европейским и азиатским традициям? каковы собственные генеральные ценностные параметры, корни, первоистоки? и т.д., — ориентирует на решение объемной проблемы исторического призвания России, связываемого с ее перспективными державными прорывами-взлетами: судьба России принадлежит будущему, коим она обогатит, удивит, преобразит человечество.

Родовая модель грядущего, питая порядок символический, организует фигуры мысли в направлении сотериологическом — проекты потребного мироустройства привязываются к исполнению Россией некоей спасительной цивилизационной роли. Содержательный остов этих далеко идущих проектов образует теза своеобразного избранничества народа, страны, чему сообщается то религиозная, то вполне светская редакция, не оставляющая сомнений: Россия — средоточие истины, обилия, благодати.

Понятие исторического избранничества России намечается в Древней Руси, акцентирующей особость ситуации принявшего православие народа. Тогда и укрепилось мнение, будто, даровав

¹ Также см.: Critique de lelhnphilsphie. P., 1977.

русской земле веру, Господь будет требовать за это от русских больше, чем от других, будет строже за грехи их наказывать. Как отмечает С. Зеньковский, «в своем составленном около 1037 года "Слове о законе и благодати" митрополит Иларион, первый русский, ставший главой молодой... церкви, утверждает равноправие Руси с Византией, претендовавшей на мировое господство и мировое руководство. Он говорит: "Сбысться о нас языцех реченое: открыет господь мышцу свою пред всеми языкы и узрят все концы земле спасение, еже от Бога нашего"». Летописец, составлявший в том же веке первую историю русского народа, развил эту же мысль об избрании Руси Богом для особой христианской миссии в мире. В своем прологименоне к русской истории он описывает посещение Руси апостолом Андреем и пишет, что, остановившись на горах берегов Днепра, апостол предсказал большое будущее христианству в России: "Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия..."¹

Идея богоизбранности Руси, задавая контур национального историософского мессианизма, развилась в теорию потенциальной перспективности России по отношению к Западу. Эвристическим посылом этой претенциозной теории выступило представление об исчерпанности цивилизационных сил Европы: Европа, дескать, изжила творческие силы и должна передать свое наследие новым народам — России². Подобное убеждение, оказываясь концентрацией провиденциальных надежд, составило стержень поисков отечественной идентичности, многочисленных макетов вселенского положения нашего общества, его идеального назначения. Не стремясь к полноте, охарактеризуем основные из данных культовых макетов.

"Москва — третий Рим". Модель православного царства с воплощенной благодатью Духа Святого: Русь воспреемница благочестия, завещанного Византией, оплот православной державнос-ти. Вопрос: достаточно ли православия для поддержания политической мощи — получил в нашей истории ответ отрицательный. Замысленного Филофеем спасительного сочетания власти и веры в опыте национального державостроения достигнуто не было. Свидетельства последнему:

— церковный раскол, знаменовавший раскол социальный. За измену церкви раскольники отказались принимать официальную власть, расщепившуюся для них на праведно-пра-

Зенъковский С. Русское старообрядчество. Мюнхен, 1970. С. 28—29. См.: Данилевский Н.Я. Указ. соч. С. 308.

5.4. Русская идея

V. Российский цившшзационный космос

вославную и великоцарскую. Первая, не имея шансов на выживание в борьбе со второй, исчезает метафизически (неорганичное русскому духу сказание о скрывающемся под водами Светлояр-озера легендарном граде Китеже) и физически (расправа со старообрядцами с их уничтожением, выдворением, отселением)

— светские реформы Петра I, искоренявшие в тотальной вестернизации старую добрую самобытную народную Русь, усиливавшие в обществе культурные диспропорции. Для утверждения новых порядков требуется долговременность, постепенность, всеохватность. Петр же "ограничил свое преобразование дворянством. Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собою некоторыми общими признаками... со времен петровых высшие степени отделились от низших, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний"¹.

Вера не преобразила российский мир, что в конце концов дало веские основания В. Соловьеву подытожить: "И третий Рим лежит во прахе, а уж четвертому не быть".

Панславизм. Модель державного Всеславянского союза с положенным в ее основу этническим принципом славянства удивляет недостатком связи с реальностью. Славянское братство и единство химерично, что лишний раз доказала линия Чехии, Болгарии, Польши по недавно обостренному балканскому (югославскому) вопросу. Славяне в Центральной и Южной Европе это — Европа с ее далеко не пророссийскими настроениями и интересами. Сердечные тенденции в политике идут отдельно от державных. Преждевременное воздействие на умы поверхностной панславистской схемы сдерживается аналитичными увещеваниями Достоевского: «Не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными... начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себя и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись... вмешательством европейского концерна, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, "имея в.виду расширение границ и основание

¹ Карамзин Н.М. Записки о древней и новой России. М.₍ 1991. С. 31.

великой Всеславянской империи на порабощение славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени"... России надо серьезно приглядеться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества»¹ и Леонтьева: "Наши западные и южные единоплеменники гораздо более нас похожи всеми своими добродетелями и пороками на европейских буржуа самого среднего пошиба", оттого "слияние и смешение с азиатцами... или с иноверными и иноплеменными гораздо выгоднее... по одному, что они еще не пропитались европеизмом"² (препятствующим установлению духовного единства вульгарным мещанством). Кроме того, план славянской федерации несбыточен ввиду национальной многосоставности России: Россия — лидер славянского мира — по населенческому признаку не сугубо славянская многим входящим в нее этническим группам идеал всеславянства непривлекателен (ср. превентивную позицию Татарстана по вопросу возможного объединения с Югославией).

Почвенничество. Модель самобытного, особого пути страно-вого развития, развиваемая славянофилами, выглядит химерой горячечной фантазии. Каково существо спасительной, преобра-зительной миссии России для мира?

Вариант Киреевского: христианское (читай: православное) обновление европейского просвещения, сознания, духа.

Вариант Хомякова: мондиализм — державно-культурное доминирование России в мире.

Тебя призвал на брань святую,

Тебя господь наш полюбил,

Тебе дал силу роковую,

Да сокрушишь ты волю злую

Слепых, безумных, буйных сия...

...

И встань потом, верна призванью,

И бросься в пыл кровавых сеч!

Борись за братьев крепкой бранью,

Держи стяг божий крепкой дланью,

Рази мечом — то божий меч!

_э Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 26. С. 78—80. Леонтъев К.Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996. С. 356, 358.

Вариант К. и И. Аксаковых: фронтальная критика Запада с апологией отечественного. К. Аксаков: "Подражание Западу — гибельно для нас. Подражание введено самим правительством, то есть Петром, и от правительства мы вправе ожидать возвращения на русскую дорогу... Запад разрушается... ясно, к какой болезни приводит... избранная им дорога... Ужели и теперь Россия захочет сохранять свои связи с Западом. Нет — все связи нашей публики с Западом должны быть прерваны... Русским надо отделиться от Европы... верная порука тишины и спокойствия есть наша народность. У нас другой путь, наша Русь — святая Русь..."¹ И. Аксаков: "Русская земля подверглась... страшному внешнему и внутреннему насилованию. Рукой палача совлекался с русского человека образ русский и напяливалось подобие обще-европейца... Все, что только носило на себе печать народности, было предано осмеянию, поруганию, гонению: одежда, обычай, нравы, самый язык, — все было искажено, изуродовано, изувечено. Народность, как ртуть в градуснике на морозе, сжалась, сбежала сверху вниз, в нижний слой народный правильность кровообращения в общем организме приостановилась, его духовная цельность нарушена... Русский человек из взрослого, из полноправного, у себя же дома попал в малолетки, в опеку, в школьники и слуги иноземцев всяких..."²

Помимо критики и видений, — в чем позитив позиции, позволительно спросить: о какой собственно и по преимуществу национальной дороге речь? Невнятные ремарки К. Аксакова, будто на Западе "душа убывает", подменяясь законодательством, человек трансформируется в механизм, русский народ безгосударственный, подвигнувшие того же Хомякова отметить невозможность Аксакова в "приложении практическом"³, разумеется, не позиция. Трудно понять и принять и скрупулезно выписываемую Толстым линию почвенного уклада, выражаемую в "Анне Карениной" Левиным. Он, дескать, видел, что Россия "имеет прекрасные земли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине дороги, рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев, когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что происходит это только от того, что рабочие хотят работать и работают хорошо

¹ Цит. по: Цимбаев H.H. Славянофильство. М, 1986. С. 155—156, 162.

² Аксаков К.С., Аксаков U.C. Литературная критика. М., 1981. С. 265.

См.: Хомяков A.C. Поли, собр соч. Т. 8. С. 272.

одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе народа. Он думал, что русский народ, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые пространства сознательно до тех пор, пока все земли не заняты, держался нужных для этого приемов и что эти приемы совсем не так дурны, как это обыкновенно думают". Неразрешимая проблема, составляющая камень преткновения почвенников, — проблема положительной предикации составляющего пафос платформы самобытного пути национального развития.

Народничество. Модель уточненной самобытности, комбинирующая в отличие от славянофильской схемы не апофатическими описаниями типа "стремление к духовной свободе без политического значения", а катафатическими дескрипциями: специфичность развития России обусловлена сопоставительно с Европой ее отсталостью, которая через общинность, артельность, неформальное народное право позволит построить общество справедливости, решить проблемы, Западом нерешаемые. Критика Запада по тем временам адекватна: он страдает болезнями (социальная конфликтность) ему грозит гибель (пролетарский бунт) там нет живого духа (капитализация, бездуховность). Неадекватен позитивный момент: прогресс через регрессивный метаморфоз, ответ на важнейшие вопросы, волнующие человечество, через архаику. Негативистский утопизм народничества определен:

а) романтизацией отсталости — поздняя и недостаточная урбанизация, социальная беспомощность бюргерства, атрофия капитализма расцениваются как предпосылки грядущих завоеваний

б) социальным изоляционизмом — отторжение достижений западной культуры, ставка на консервацию ветхого сельского мира, рурализацию, якобы исключающих западноевропейское мироедство

в) акцентом насилия, политического радикализма, экстремизма (призывы Руси "к топору") в обретении чаемых "земли и воли" в отсутствие какого бы то ни было гуманитарного обсчета проекта, оценки степени готовности масс к преобразованиям

г) соблазном через постановку умозрительных и небезобидных экспериментов над согражданами открыть новую "счастливую" страницу мировой истории. Как выяснилось, народничество не выработало платформы вывода России в признанные первопроходцы — лидеры сообщества-наций. Оказалось:

— преимуществ отсталости не существует

17-9240

— консервация общины — не путь ликвидации цивилизаци-онной архаики

— на народнический террор, пропаганду бунта (ишутинцы, лавристы, бакунисты) после акции Каракозова правительство ответило рескриптом 13 мая 1866 г., противопоставив агрессивным идеям пушки, развязав истончающие интеллигентскую среду репрессии жертва образованных слоев во имя народа оказалась неоправданной хождение в народ с будированием масс потерпело полный провал уже к концу 70-х годов XIX в.