ГЛАВА XXI Что такое значит - сознавать? Появление ощущения

Можем ли мы сознавать несколько одновременных впечатлений разом? Ошибка Вундта и Спенсера. Мнение Аристотеля (1 - 5). - Сознавать - значит сличать, различать и сравнивать (6 - 8). - Невозможность объяснения сознания нервными движениями (9 - 11). - Невозможность раздвоения сознания (12 - 14)

1. Изучая внимание, мы не без намерения пропустили одну из замечательнейших его особенностей, так как она может прямо повести нас к ближайшему знакомству с деятельностью сознания и к ближайшему определению, что такое ощущение - этот материал всех душевных построек.

2. Всякий, без сомнения, замечал над самим собою, что ясность сознания независимо от большей или меньшей возбужденности внимания, причины которой мы изложили выше, находится в обратном пропорциональном отношении с числом впечатлений, входящих одновременно в сознание. "Внимание, - говорит Мюллер, - не может заниматься разом большим числом впечатлений; если же многие впечатления являются одновременно, то ясность их уменьшается пропорционально их множеству" *.

______________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 272.

______________________

3. Это такое простое и знакомое каждому явление, что мы не имели бы нужды доказывать его действительность, если бы не было противоположных теорий. "Мы никогда не в состоянии, - говорит Вундт, - одновременно видеть образ и слышать звук, сознавать настоящее впечатление и вспоминать протекшее представление, составлять суждение и образовывать понятие. Если же наблюдение над собственным духом представляет нам одновременность различных актов мышления, то это значит, что мы обманываемся быстротою, с которою один акт сменяется другим" *. Английский психолог одного направления с Вундтом, Герберт Спенсер, отличает физиологические явления от психических именно тем, что, тогда как первые "представляются бесчисленным числом различных рядов (идущих разом, одновременно), явления психические представляются нам единичным рядом" **, т. е. идут одно за другим, а не вместе, как явления физиологические.

______________________

* Vorlesungen iiber die Menschen und Thierseele, 1863. Erst. Th. 4 Vorles. S. 40.

** Principles of Psyhologie, by Herb. Spencer. London, 1855. P. 491. Впрочем, Спенсер проницательнее Вундта и, видя вполне невозможность мышления без сравнений, а сравнений без одновременности сравниваемых впечатлений, старается примирить открывающееся противоречие, но примиряет его очень неудачно (с. 503 - 505 и др.).

______________________

4. Но если самообладание в этом случае нас обманывает, представляя нам ощущения, следующие одно за другим, одновременными, то спрашивается: как могли эти психологи удостовериться в ошибке нашего сознания? Вундт, правда, ссылается на Аристотеля; но разве возможно в таком деле, как самосознание, ссылаться на кого-нибудь, кроме самого сознания? Если мы все ошибаемся, принимая быстроту последовательности душевных актов за одновременность, то точно так же мог ошибаться и Аристотель, и поверить этой ошибки нет никакой возможности. Замечательно, однако, что то место в сочинении Аристотеля "De sensu et sensili", на которое ссылается Вундт, вовсе его не подтверждает. "Есть некоторые вещи, - говорит Аристотель, - которые могут быть соединяемы в одно ощущение, и есть другие, которые соединяться не могут. Первые принадлежат к одному чувству и способны к смешению, последние же принадлежат различным чувствам. Так, могут соединяться между собою различные краски, а равно и различные тоны; но соединить в одно ощущение тон и краску нельзя" *. Где же тут видит Вундт утверждение в том, что два одновременных впечатления невозможны? Здесь говорится только об очень простом факте смешанных красок и смешанных тонов и что нельзя смешивать тона и краски, как нельзя складывать версты и пуды. Напротив, в своей книге "О душе" Аристотель с обычною силою своей логики опровергает тех греческих натурфилософов, которые, предупреждая Гоббеса, Вундта и Спенсера, объясняли душевные явления движениями материи и потому не могли примириться с очевидным фактом необходимости сравнений между ощущениями и, следовательно, одновременности сравниваемых ощущений **. Это место в аристотелевой книге "О душе" так замечательно, что мы разберем его подробнее не потому, чтобы мы ссылались на Аристотеля в деле самосознания, а потому, что его проницательная логика поможет нам яснее описать явление, столько же доступное наблюдению нашему и каждого из наших читателей, сколько и наблюдению Аристотеля.

______________________

* De sensu et sensili. Edit. Berlin, 1833. Cap. 7. P. 231. Wundt. Erst. Th. 4 Vorles. S. 42 и в конце: Anmerkung zu 4 Vorles. S. 471.

** Гоббес только возобновил мнение древних. "Образы и цвета, - говорит он, - суть только появление в нас движений, волнений или изменений, которые производятся предметом в нашем мозгу или в какой-нибудь внутренней субстанции головы".

______________________

5. "Ощущение, - говорит Аристотель, - есть средняя мера для противоположностей в ощущаемом, и потому-то ощущение может различать ощущаемое. Среднее и есть различающее; ибо оно в отношении обеих крайностей есть нечто другое" *. В следующей затем главе Аристотель говорит о растениях, что хотя они испытывают тепло и холод, но не чувствуют их именно потому, что у них нет среднего различающего **. В третьей же книге "О душе" Аристотель еще яснее высказывает мысль, что ощущающее не может быть ни одно, ни одной природы с ощущаемым. "Мы чем-то различаем, - говорит он, - белое и сладкое и все ощущаемое; вот из чего видно, что тело не есть последнее орудие ощущения; ибо тогда можно было бы различать осязанием то, что само различает. Нельзя отличать отдельно, что белое различается от сладкого; но и то и другое должны сделаться ясными через нечто одно, общее им обоим; ибо иначе выходило бы, как будто одно ощущаешь ты, а другое - ощущаю я, и из этого уяснялось бы, что ощущаемое тобою отличается от ощущаемого мною. Итак, что-нибудь одно должно выражать, что впечатления различны, что белое различается от сладкого, и это одно столько же мыслит, сколько и чувствует" ***. Что отдельным и в отдельное время нельзя различать отдельного - это ясно. Точно так же "это различающее выражает, что добро отличается от зла: говоря об одном (положим, о добре), что оно различно от другого (от зла), это различающее тем же самым (и в то же время) говорит и о другом (о зле), что оно отличается от первого (добра). Если я говорю, что что-нибудь различается от другого, то хотя я и не выражаю тогда же, что это второе отличается от первого, но выражаю разом и то, и другое. Таким образом, это делается нераздельно и в нераздельное время" ****. Переводчик Аристотеля - Вейсе думает, что эта глава из книги "О душе" очень испорчена *****, и действительно, некоторые выражения в ней не совсем понятны; но общий смысл ее так ясен, что нетрудно вполне восстановить его, тем более что это не описание какого-нибудь исторического события, которое никогда не возвратится, а описание явления, которое беспрестанно в каждом из нас вновь и вновь совершается.

_____________________

* Aristoteles. De anima. L. II. Cap. 11. Obers von Weisse. S. 62.

** Ibid. Cap. 12.

*** В главах "О рассудке" мы видим всю справедливость и глубину этой заметки Аристотеля.

**** De anima. L. HI. Cap. 2. Obers. S. 70 и 71.

***** Ibid. S. 286.

_____________________

6. Как бы ни объясняли мы себе природу ощущения, но в том уже не может быть сомнения, что во всяком ощущении нашем мы что-нибудь да различаем: тьму от света, тепло от холода, тишину от звука, один звук от другого, красное от зеленого, твердое от мягкого, сладкое от кислого, движение от покоя, движение вверх от движения вниз и т. д. Если бы по какому-нибудь случаю субъективно в нас самих или объективно во внешней для нас природе исчезла для нас возможность различать, то вместе с тем прекратилась бы и возможность ощущать. Если бы не было света, то мы не только не ощущали бы света, но не ощущали бы и тьмы, как не ощущают ее слепорожденные; тьма существовала бы для зрячих, но не существовала бы для нас, хотя мы ходили бы во тьме: не существовала бы потому, что мы не имели бы возможности отличить ее от света. Следовательно, в этом случае различение совершенно тождественно с ощущением. Но может быть, только свет и тьма как отсутствие света находятся между собой в таком отношении, в каком, по замечанию Аристотеля, находятся для нас добро и зло или в каком находятся между собою плюс и минус в математике. Однако же, всмотревшись внимательнее и во все другие ощущения, мы заметим в них то же самое. Предположим себе, что предсказание современной физики сбылось и что температура всех тел уравновесилась, так что все тела, не исключая и нашего, имели бы одну и ту же высокую или низкую температуру, и положим, что мы продолжали бы жить и чувствовать. Тогда, без сомнения, мы потеряли бы ощущение температуры: не имея случая различать тепло от холода, мы не ощущали бы ни тепла, ни холода. Могло бы даже случиться, что мы сильно страдали бы от постоянного, неизменяющегося жара или от постоянного, неизменяющегося холода, но не знали бы, отчего страдаем, не различали бы жара от холода, а следовательно, не сознавали бы ни жара, ни холода; эти ощущения, эти акты сознания были бы для нас невозможны. И в этом случае, следовательно, различение, ощущение и сознание суть только различные названия одного и того же психического акта. Возьмем еще один случай: предположим, что все в мире стало желтого цвета, и мы легко поймем, что тогда для нас не только бы не существовали ощущения других цветов, потому что их не было бы, но не существовало бы ощущения и желтого цвета, хотя бы он и был в природе и действовал на наши глазные нервы, как действует и теперь. Мы не ощущали бы его потому, что нам не с чем было бы его сравнивать, не от чего было бы его отличать, и потому мы перестали бы его ощущать, не могли бы его сознавать. Следовательно, в нашей психической деятельности не было бы всех тех материалов, которые даются ей теперь ощущениями различных цветов, а следовательно, не было бы и понятия о цвете. То же самое приложимо ко вкусу, запахам и движениям. Если мы сознали движение Земли, то только потому, что наблюдали звезды. Если же бы вся вселенная двигалась так же, как движется наша Земля со всем, что на ней есть, то мы считали бы Землю неподвижной.

Из всех этих небольших анализов, а равно из всех тех опытов над различного рода ощущениями, которые мы приводили в главах об органах чувств, мы вправе вывести, что ощущение или сознавание есть не более, как различение, плод сравнения, и что там, где невозможны сравнение и различение, нет ощущений и нет сознания.

7. Но спрашивается: разве мы не можем чувствовать страдания или удовольствия, не сравнивая ни с чем наших страданий и наших наслаждений? Разве страдания и наслаждения, гнев и зависть не чувства? Действительно, если слову чувство мы придаем обширное значение, включив в него как сознание внешних впечатлений, так и внутренние сердечные чувства недовольства, страдания, гнева и т. д., то слово чувствовать будет заключать в себе слово сознавать. Но мы можем гневаться, почти не сознавая того, что мы гневаемся, хотя в наших словах и поступках будет выражаться гнев, - и таков именно самый сильный гнев. Напротив, как только мы обратим наше сознание на наше чувство, на то, что мы гневаемся, гнев наш начнет заметно ослабевать. Точно так же следует различать радость и сознание радости; страдание и сознание страдания. Но можно ли радоваться, не сознавая радости, или страдать, не сознавая страдания? Конечно, нет: если страдание так сильно, что вся душа в нем сосредоточивается и сознание становится невозможным, тогда мы теряем сознание, впадаем в обморок. Точно так же удовольствие, гнев или страх могут до того усилиться, что сделают сознание невозможным. Чувствовать боль и сознавать боль не одно и то же: если мы следим за перерывами боли, повышением или понижением ее интенсивности, ее местным распространением и пр., это значит, что мы сознаем боль. Но чем сильнее боль, тем сознавание ее становится затруднительнее; и поднявшись до высокой степени, она прекращает сознание. В этой главе мы говорим о чувстве только в тесном смысле сознания и находим, что сознавать и различать - одно и то же. Анализ же внутренних, сердечных чувств ожидает нас впереди.

8. Убедившись в том, что сознавать или ощущать значит различать, а различение возможно только при сравнении, мы легко уже убедимся в том, что если бы сознание наше не могло одновременно сравнивать двух или более впечатлений, то оно не могло бы их различать, следовательно, не могло бы их сознавать - не было бы сознания. Если б мысль Вундта, а отчасти и Спенсера была справедлива, т. е. если б в нашем сознании в одно и то же время не могло быть более одного впечатления, то акт сравнения был бы невозможен. С чем же я могу сравнить единичное впечатление, если не с другим современным же ощущением или следом бывшего впечатления, который, однако ж, при акте сравнения из следа делается современным ощущением? * Сравнение есть камень преткновения теорий, подобных теориям Вундта и Спенсера. Вот почему, может быть, и Джон Стюарт Милль, как-то обходя этот акт мышления, называет его "необъяснимым", "исключительным", "специфическим" и отводит ему особенное, последнее место в основных актах мышления **.

______________________

* См. выше, гл. XIX, п. 14. То же утверждает и сам Спенсер в своей теории памяти. Это очень ясно выражено также у Милля (Logic. Т. I. Р. 76).

** Mill's Logic. Book I. Ch. III. § 11. P. 75. Он признает чувство сходства особенного рода ощущением; мы же доказываем, что всякое ощущение есть результат сравнения, т. е. чувства сходства и различия. Также см.: В. I, ch. V, § 6. Здесь он дает предложениям, основанным на сходстве, особое, и притом последнее, место. Мы же утверждаем, что чувство сходства и различия есть основание всякого предложения. Но не противоречит ли Милль сам себе (В. IV, ch. 2, р. 196), говоря, что сравнение предшествует всякой индукции? Подробнее этот вопрос разобран в главе о рассудке.

______________________

Но мы видим уже теперь, что сравнение вовсе не какой-нибудь исключительный, неважный, стоящий особняком акт мышления; но что это есть самый существенный акт сознания, без которого самое сознание, а следовательно, и вся сознательная жизнь человека невозможны. Без современного ощущения двух или нескольких ощущений или следов бывших ощущений * невозможно сравнение; без сравнения невозможно различение, без различения нет сознания. Следовательно, возможность сравнения есть необходимое условие сознания; а одновременность сознания разом нескольких ощущений есть необходимое условие сравнения.

______________________

* Ощущать след бывшего впечатления и ощущать настоящее впечатление - в сущности одно и то же. В обоих случаях мы ощущаем нервное состояние; следовательно, ощущая след бывшего впечатления и настоящее впечатление одновременно, мы ощущаем разом два различных состояния нервов.

______________________

9. Вместе с признанием необходимости процесса сравнения для происхождения каждого определенного ощущения делается совершенно невозможным объяснение психических явлений какими бы то ни было материальными движениями, будут ли то движения нервных волокон, или движения нервного процесса, или психического эфира и т. п. Если всякое впечатление, по признанию современной физиологии, есть не что иное, как движение нервов, вызываемое в них внешними влияниями, то ясно само собою, что два нервных движения не могут сравнивать себя друг с другом: для этого первое движение должно бы быть вторым движением и в то же время самим собою, а второе движение - первым и в то же время самим собою. Впечатление сладкого, применяясь к выражению Аристотеля, дает нашим нервам одно движение, а впечатление горького дает другое - противоположное; впечатление же зеленого цвета опять особенным образом движет наши нервы. Движения эти могут совершаться в отношении друг друга двояким образом: или одновременно, но разноместно, или в одном и том же месте, но разновременно. В первом случае два различных нервных движения, из которых одно, положим, даст нам впечатление зеленого цвета, а другое - впечатление красного, будут выполняться двумя разными системами глазных нервов *. Во втором случае два различных нервных движения одного и того же рода, но различной силы (быстроты или непрерывности) будут выполняться одними и теми же нервами, но в различное время: одно сначала, а другое потом, когда первое уже прекратится. Ясно само собой, что ни в том, ни в другом случае сравнение между этими различными нервными движениями, а следовательно, и различение их было бы совершенно невозможно, если бы то, что различает, были бы те же самые движущиеся нервы. Утверждать это все равно (воспользуемся опять метким словом Аристотеля), что утверждать, что если бы один человек ощущал красный цвет, а другой ощущал зеленый, то из этого могло бы возникнуть различение зеленого цвета от красного. Но так как различение, как мы уже доказали, есть то же самое, что ощущение и сознание, то ясно, что акт сознания не может быть выполняем нервами, а должен быть выполняем чем-то особенным, отдельным от нервов, чем-то таким, что не стесняется условиями места и времени.

______________________

* См. выше, гл. VI, п. 16.

______________________

10. Нервы наши способны к одновременным, но разноместным движениям; они способны также к одноместным, но разновременным движениям; к соединению же различных движений в одно место и в одно время, что требуется для выполнения самого простого ощущения, самого простого акта сознания, не способны ни нервы, ни что-нибудь иное, материальное. Ничто материальное, насколько наука определила материю, не способно, как заметил еще Аристотель, в одно и то же время и в одном и том же месте двигаться в различных направлениях. Движение, вызываемое в нервах впечатлениями черного цвета, противоположно движению, вызываемому в нервах впечатлениями белого цвета. Но для того чтобы совершился акт ощущения, т. е. различения между этими двумя движениями, первое должно было бы сделаться вторым и второе - первым в один и тот же момент времени и в одном и том же месте. Напрасно мы, следуя Фехнеру, старались бы увернуться из железных клещей аристотелевской логики, представляя себе, что такое отождествление противоположных движений с полным сохранением их противоположности (иначе нечего было бы и различать) сделается возможным, если мы ускорим быстроту этих движений в громадной степени (громадные цифры - обыкновенное прибежище худой логики). Мы не можем понять движения иначе, как совершающимся в пространстве и времени: иначе это будет уже не движение, а нечто другое. Как бы ни было быстро движение, всякая данная частица движущегося тела (всякая молекула его или даже атом) в настоящий момент будет уже не там, где была в прошедший. Напрасно также прибегли бы мы в этом случае, как и пробовали делать иные, к известному механическому явлению одновременного действия двух сил на одно и то же тело или к так называемому параллелограмму сил. Если тело под влиянием двух различно действующих на него сил движется по среднему направлению, т. е. по диагонали параллелограмма, то, как справедливо заметил Лотце *, здесь происходит не соединение двух движений, а третье, новое движение, тогда как для акта сознания должны бы совпасть два различных движения, нисколько не утрачивая своего различия. Движение, которое дается нашим нервам влиянием красного луча, должно бы ощущать, что оно не то, которое дается влиянием желтого луча, а для этого оно должно бы быть движением желтого луча и в то же время движением красного. Из этого мы в полном праве вывести, что никакое материальное движение не способно выполнить того акта, который мы называем ощущением или вообще сознанием. Вот почему психологи и мыслители физиологического направления так неохотно вдумываются в акт сравнения, лежащий, как мы видели, в основе всех ощущений - этих единственных материалов всех наших сознательных психических работ.

_____________________

* Microkosmos. Erst. В. S. 179.

_____________________

11. Однако же не привел ли нас наш анализ акта ощущения к странному и непримиримому противоречию? Для того чтобы ощущать, как мы доказали, нужно уже сравнивать два различных впечатления, нужно их уже различать; но для того чтобы сравнивать и различать впечатления, разве не нужно уже их ощущать? К этому противоречию, как кажется, пришел и Аристотель и ответил на него не положительно, а вопросом, смысл которого для нас не совсем понятен *. Это же противоречие почувствовал и Кант, когда задался вопросом: "Видим ли мы цвет только чувственно или с помощью сравнивающего разума?" Это же противоречие заставило и Фриса отделить "чистое созерцание" от "чувственного созерцания" **. Однако же такое разделение кажется нам лишенным смысла, ибо мы видим, что самые чувственные из наших актов сознания - ощущения цветов, звуков, вкусов и т. д. - требуют уже предварительно различения, а следовательно, и сравнения. Что же такое будет "чувственное созерцание", если оно не будет ощущением? В этом случае мы только описываем явление, не будучи в состоянии отгадать тех средств, которыми это явление выполняется; но разве, описывая, например, явление притяжения или электричества или явление химического сродства, мы понимаем средства, которыми эти явления выполняются? "Везде мы видим только как и не знаем почему" ***.

_____________________

* Aristoteles. De anima. L. III. Cap. II. Ubers. S. 71.

** Anthropologie. B. I. S. 106.

*** Клод Бернар. Введение в опытную медицину. С. 130: "Когда мы знаем, что вода и все ее свойства представляют результат соединения кислорода с водородом в известных пропорциях, то мы знаем все, что можем знать об этом предмете, и это отвечает на вопрос как, а не почему".

_____________________

И в явлении сознавания для нас ясно только одно, что душа наша начинает сознавать, когда получается возможность сравнивать и различать, - что ощущение единичных впечатлений в их раздельности для души невозможно, что она наконец сознает только отношение между единичными впечатлениями, а не самые единичные впечатления. Всякое ощущение, как сказал Аристотель, есть непременно отношение, и душа сознает только эти отношения между нервными движениями, а не самые нервные движения, о которых она непосредственно ничего не знает, равно как и о самих нервах; то и другое открывается только объективною наукою.

12. Признав за факт, что ощущение единичного нервного движения для души невозможно, мы вместе с тем должны признать, что и раздвоение сознания между двумя нервными движениями также невозможно. Если бы сознание при этом раздваивалось, то ощущение опять было бы невозможно, как невозможно полное совпадение двух различных движений с полным сохранением их различия. Из этого прямой вывод тот, что акт сознания не есть движение, а нечто особенное, свойственное одной душе и невозможное для материального мира. Самое поверхностное наблюдение над деятельностью нашего сознания убедит нас, что всякое раздвоение противно природе сознания и что если оно не может соединять, то оно перестает действовать. Сознание может собою обнимать одновременно два впечатления, но только под условием, что оно находит между ними отношение. Собственно говоря, сознание сознает всегда только одно отношение между впечатлениями и не может стремиться в разные стороны, к разным впечатлениям, не соединяемым в одно отношение. В этом смысле следует понимать слова Аристотеля о "единстве сознания", которым так злоупотребил Вундт.

13. Нервные впечатления могут рассеивать сознание, могут, так сказать, тянуть его в разные стороны. Не признав этого, мы не могли бы себе объяснить, каким образом одно впечатление может вытеснить из души другое, а этот факт ежеминутно в нас совершается. Во время борьбы нового впечатления со старым, с которым у него нет ничего общего (когда, например, стук, или холод, или какое-нибудь другое впечатление прерывают ход наших мыслей и т. п.), должен быть непременно момент, когда оба эти впечатления, и вытесняющее, и вытесняемое, находятся в сознании, т. е. оба они сознаются. Но само по себе сознание не может стремиться к двум разным, ничем между собою не соединенным впечатлениям. Полную невозможность такого раздвоения сознания может испытать на себе всякий, попытавшись разом направить свое сознание на два предмета. Из этого мы вправе вывести, что влияния внешнего мира, вызывая в нашем организме разом множество различных одновременных нервных движений, стремятся всегда развлечь сознание, увлекают его в разные стороны; но сознание по самой природе своей борется с этими увлечениями и всегда стремится к единству, к сознанию общего отношения. Не только сознание не может направиться на два разных впечатления, но оно точно так же не может направиться на два разных, уже сознанных им отношения. Оно всегда будет стремиться найти отношение, общее этим отношениям, - отношение отношений. Это стремление сознания всегда к единству и полная невозможность для него стремления обратного, стремления в различные стороны или в различных направлениях, без сомнения, и было причиною, почему при поверхностном наблюдении Вундту, Спенсеру и другим писателям того же направления казалось, что сознание в одно и то же время может ощущать только одно впечатление, одно нервное движение.

14. Изучая впоследствии деятельность памяти, воображения и рассудка, мы увидим, что самая степень ясности сознания зависит от количества выполненных им соединений; но и теперь уже можно заметить, что чем более отношений соединило сознание в одно общее отношение, тем яснее отразится в нем предмет, который своим влиянием на органы чувств и нервную систему вызвал в душе все эти акты сравнения и различения, все эти отношения и отношения отношений. Взглянув бегло на большую картину, на которой нарисовано множество лиц в самых разнообразных положениях, мы сохраним в душе нашей только самое неясное сознание картины; но чем пристальнее мы будем вглядываться в ее подробности, связывая эти подробности в общие отношения, и если наконец, идя этим путем, мы постигнем основную идею картины, т. е. то общее для всех ее подробностей отношение, которым все они связываются в одно целое, тогда только наше сознание картины достигнет высшей степени. При такой степени сознания достаточно, чтобы в нас родилась основная идея картины - и все подробности ее возникнут перед нашим умственным взором. Впрочем, это явление объяснится нам более, когда мы изучим законы ассоциаций, по которым сознание наше действует в этом случае и на основании которых следы работ нашего сознания сохраняются в памяти телесной и душевной не отдельно, а целыми вереницами, группами и сетями.

ГЛАВА XXII Припоминание

Припоминание механическое и душевное (1 - 2). - Описание душевного припоминания. Необходимость признания двух агентов в этом акте (3 - 5). - Идея как душевный след. Отличие идеи от представления (6 - 13). - Объяснение акта припоминания с помощью принятой гипотезы (14 - 17)

1. Акт припоминания так часто и так ясно совершается в нас, что каждый имеет полную возможность наблюдать его. Наблюдая же этот акт, мы легко заметим, что он бывает двоякого рода. Одно припоминание бывает невольное, которое потому мы назовем механическим; в другом мы замечаем ясно участие нашего желания; мы стараемся припомнить, что нам нужно, и наше желание исполняется иногда очень нескоро, а иногда остается даже и вовсе без исполнения, несмотря на долгие старания наши. Такое припоминание, так как инициатива его выходит из души, мы назовем душевным. Припоминание душевное и припоминание механическое часто перемешиваются между собою в один продолжительный процесс. Вспомнив произвольно какое-нибудь событие нашей жизни, мы начинаем развертывать длинную цепь воспоминаний - одно звено за другим и при этом заметим, что одни из звеньев этой вереницы воспоминаний сами собою входят в наше сознание, иногда пробуждая в нас заметное чувство изумления, вызываемого неожиданностью; тогда как другое звено, наоборот, долго, а иногда и вовсе не поддается нашим душевным усилиям.

2. Причины и средства механического припоминания уже объяснены нами в главах о рефлексах, привычке и нервной памяти. Ясно само собою, что в этом припоминании привычки нервов, почему-либо связанные между собою, взаимно вызывают одна другую, как вообще один рефлекс вызывает другой, с ним связанный *.

______________________

* См. выше, гл. XII, XIII, XIV.

______________________

3. Гораздо труднее объяснить явление душевного припоминания, хотя это одно из самых частых и самых ярких душевных явлений. Кто из нас не испытывал того, довольно мучительного состояния, когда мы припоминаем что-нибудь, чего, казалось, не могли забыть и что, однако же, позабыли. То то, то другое подвертывается ищущему сознанию, но оно отвергает и то, и другое, ясно сознавая, что это не то, чего оно ищет. Следовательно, нельзя сказать, чтобы наше сознание совершенно не знало, чего оно ищет: уже для того, чтоб искать, оно должно знать, чего ищет. Но с другой стороны, если бы сознание наше знало, чего ищет, то ему не нужно было бы искать. Если библиотекарь ищет данную книгу в своей библиотеке и не находит, то это потому, что библиотекарь и библиотека два разных существа, и на полках библиотеки может не оказаться тех книг, образ и заглавие которых, а может быть, и содержание сохраняются в голове библиотекаря. И наоборот, может случиться и так, что на полках библиотеки стоит книга, о которой ничего не знает библиотекарь. Но если душа наша была бы разом и библиотекарь, и библиотека, то этого не могло бы с нею случиться. Библиотека, одаренная сознанием, не могла бы позабыть, что в ней хранится; а если бы та или другая книга исчезла из нее, то библиотека не могла бы ее не вспомнить. Если бы память библиотекаря была в то же время и библиотекою, то ей нечего было бы искать: все, что в ней есть, было бы ею самою.

4. Таким образом, если бы припоминание было делом одной души, как это утверждают психологи-идеалисты *, то тяжелое ощущение долгого и нередко бесплодного припоминания было бы невозможно. Душа или воспроизводила бы свой прежний акт, или не могла бы его воспроизвести, не зная ничего о своем бессилии: середины не могло бы быть. А между тем душа наша очень часто ищет что-то определенное в области памяти: перебирает при этом те или другие подвертывающиеся ей воспоминания и отвергает их как негодные, как не те, которые она ищет; следовательно, душа наша знает, чего она ищет в области памяти. То же самое следует сказать и о нервной системе. Если бы весь акт воспоминания совершался одною нервной системой, то явление припоминания, столь знакомое каждому из нас, было бы невозможно. Нервная система или прямо воспроизводила бы прежде установившееся в ней привычное движение, или не могла бы его воспроизводить и не сознавала бы в то же время своего бессилия; она не могла бы в одно и то же время и знать то, чего она в себе не находит, и не находить того, что она в самой себе знает. Словом, акт неудачного припоминания, продолжающийся в нас иногда слишком долго, чтобы мы могли его не заметить, был бы невозможен, если бы в этом акте не участвовали два агента: сознание и нервная система. Может быть, ни в чем не выражается так ощутительно двойственность нашей природы, как в акте припоминания.

______________________

* Например, Эрдман, Розенкранц, Фихте-сын и другие.

______________________

5. Чтобы уяснить себе, сколько возможно, способ участия каждого из этих двух агентов (нервной системы и сознания) в акте припоминания, мы должны припомнить, какую роль играли те же агенты в произведении ощущения: нервная система давала два или более одновременных движений, а сознание ощущало отношение этих движений, и таким образом рождалось определенное ощущение. Но если таков способ происхождения ощущений, то, вероятно, таков же и способ сохранения их следов в нашей памяти. Душа помнит то, что есть ее собственное дело, т. е. помнит отношения, а нервная система сохраняет следы того, что произведено ею же, а именно следы нервных движений в виде приобретенной привычки к тому или другому движению.

6. В какой форме сохраняются душою следы раз почувствованных ею отношений между двумя нервными движениями - этого мы не знаем; но. точно так же не знаем мы и того, в какой форме нервная система сохраняет следы движений, испытанных ею раз или несколько раз. Последнюю форму мы назвали привычкою, показав в то же время всю неудачу попыток объяснить, в чем состоит сущность привычки *; первую же форму - форму, в которой душа сохраняет следы прочувствованных ею отношений, мы назовем идеею.

______________________

* См. выше, гл. XII, п. 7.

______________________

7. Мысль о том, что душа сохраняет в себе только отношения движений, вызываемых в теле влияниями внешнего мира, видна уже у Аристотеля, и из этой мысли с помощью Декарта вышла впоследствии крайняя идеалистическая школа, превратившая всю душу в одни отношения, и математическая школа в психологии, поставившая всю задачу этой науки в том, чтобы уловить математические законы этих отношений. "Идея, - говорит Рид, - вошла в философию со скромным характером образа или представителя вещи"; но потому она разрушила существование того, что должна была представлять собою. Посредством идей найдено было, что "тепло и холод, звук и цвет, вкус и запах суть сами только идеи". Беркли провел идею еще на шаг далее и нашел, что протяжение, плотность, пространство, фигура и тело суть идеи и что нет ничего в мире, кроме идей и духа. "Но полного торжества идея достигла в "Трактате о человеческой природе" (Юма), в котором удален уже и дух и оставлены одни идеи как единственные существа мира" *.

______________________

* Read. V. I. P. 109.

______________________

8. В Германии слово идея имело подобную же историю, потому что философская Германия в этом отношении получала свое направление из Франции и Англии. Картезианское определение души как существа, всегда мыслящего, пройдя субъективный идеализм Фихте-отца, выработалось в гегелевской философии в определение души как мысли или как идеи *; а в психологии Гербарта и еще более Бенеке душа, потеряв все особенности, дающие ей возможность отдельного существования, превратилась в ассоциацию впечатлений.

______________________

* Hegel's Werke. Berlin, 1845. В. VII. Abth., 8, 15, 20, 46, 51 и др.

______________________

9. Мы же постараемся удержаться на этом скользком пути и не пойдем покудова дальше того значения идеи, которое мы здесь ей придали. Для нас идея есть не более как след, оставшийся в сознании от совершившегося в нем акта определенного ощущения, соответствующий следу движений в нервной системе, который мы назвали привычкою. Идея, следовательно, есть след отношения двух или более нервных движений, оставшийся в душе, тогда как след этих самых движений в виде привычки к ним остался в нервной системе.

10. Мы знаем уже из предыдущего *, что все ощущения: света, цвета, звука, вкуса и т. д. - суть душевные акты, которым во внешнем мире соответствуют только движения материи, отражающиеся движениями же в нервной системе. Этими душевными актами отвечает душа на все вибрации нервной системы, а совершив их раз, душа сохраняет следы своих актов, или идеи раз вызванных в ней отношений, и стремится вновь воплотить их в нервные движения, т. е. вновь объективировать их в форме телесных движений, или, другими словами, стремится представить их самой себе. При таком взгляде на идею и представление мы будем твердо различать их: идея будет для нас только след отношения, схваченного душою, отношения между двумя или более нервными вибрациями, схваченного и превращенного в ощущение; представление же будет для нас воплощенною идеей и воплощенною в тех же самых движениях, которые вызвали в душе то ощущение, или, вернее, то отношение, следом которого является идея.

______________________

* См. выше, гл. X, п. 12.

______________________

11. Мюллер весьма метко заметил, что идею какого-нибудь цвета следует отличать от ощущения этого цвета, замечая, что ощущение гораздо ярче идеи *. Но почему оно ярче? Именно потому, что здесь совпадает деятельность двух агентов сознания: нервной системы и души. То же самое следует сказать и об отношении идеи к представлению: представление гораздо ярче идеи именно потому, что в нем идея души заставляет действовать и нервы, вызывая в них ту же деятельность, которая вызывалась в них внешними влияниями. Но к сожалению, отличив так метко идею от ощущения, Мюллер смешал идею с представлением, тогда как идея так же относится к ощущению, как и к представлению.

______________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 508. "Кажется, - говорит Мюллер, - есть абсолютное различие между идеею и ощущением: ощущение требует энергии органов чувства, которой не требуется, чтобы составить себе идею". В доказательство же того, что идея не есть слабое ощущение, Мюллер приводит, что можно иметь идею цвета вообще, идею ощущений вообще, т. е. по нашему объяснению, можно сознавать не только отношение между нервными движениями, но и отношения отношений.

______________________

12. Отношение идеи к ее воплощению, ощущению или представлению Мюллер сравнивает с отношением знака к вещи и слова к тому предмету, которого представителем оно служит *. Но в этом сравнении есть некоторая неточность. Слово само по себе есть уже собрание нервных движений, т. е. уже воплощение идеи. Но, думая о красном цвете в форме слова, мы ощущаем только это слово, а не красный цвет, и нужно употребить заметное усилие, чтобы ощущение красного цвета действительно появилось. Слово есть уже представление особенного рода, общее для всех ощущений, - условный, но чувственный знак ощущений, тогда как идея есть необходимое душевное последствие ощущения.

______________________

* Ibid. P. 509.

______________________

13. Из предыдущего уже ясно, что мы напрасно старались бы представить себе идею в какой-либо форме: представить ее нельзя, ибо тогда она перестанет быть идеею и станет представлением. Все, что мы можем сказать о ней, так это только то, что идея есть предполагаемый след акта души, остающийся в душе, точно так же как привычка есть предполагаемый след акта нервной системы, остающийся в ней и после того, как деятельность нервов прекратилась. Мюллер хочет себе представить отношение идеи к ощущению в виде отношения геометрической фигуры к алгебраическому ее выражению; но конечно, это не более, как сравнение: всякая попытка представить себе идею в какой-нибудь форме противна самой сущности идеи, которая не есть представление. Представление уже выражает идею в нервных движениях, но в таком случае это не идея.

14. Установив определенный взгляд на привычку нервов, ощущение, представление и идею, мы уже легко можем объяснить себе акт припоминания. В этом акте идея ощущения или целой ассоциации ощущений совпадает с нервными привычками к тем движениям, из отношения между которыми уже прежде возбудилась в душе та же идея, которая теперь, в акте припоминания, снова в них воплощается. Это уже повторительный акт, совершаемый совокупным действием нервной системы и души, но инициатива в этом повторительном акте может принадлежать или нервной системе, или душе.

15. "Как только какой-нибудь предмет действует снова на наши чувства, - говорит Мюллер, - то мы узнаем его посредством идеи, которая в нас осталась об этом предмете; из этого не следует выводить, что между идеею и ощущением предмета есть сходство; но только то, что всякое ощущение вызывает непременно определенную идею и что одно и то же ощущение вызывает всегда одну и ту же идею" *. Но великий физиолог описал здесь только один путь припоминания, тогда как может быть и другой, обратный: идея, возбужденная в душе собственною внутреннею жизнью души, собственным течением идей, может возбудить те самые движения в нервах, которые прежде вызвали ее или вызывали несколько раз, и может воспроизвести ощущение, возбудив те самые движения в нервной системе, для которых эта идея есть их взаимное отношение. В припоминании первого рода напоминанием служит впечатление, идущее из внешнего мира; в припоминании второго рода напоминанием служит сама идея, до которой душа достигла каким-нибудь образом в процессе своих психических работ. Оба этих противоположных акта припоминания каждый может заметить в самом себе. Иногда мы смотрим на представившийся нам предмет, как бы не понимая или не узнавая его: предмет подействовал на наши нервы и возбудил в них привычные движения; движения эти вызвали в душе соответствующие им отношения, т. е. ощущения; но отношение между этими ощущениями, отношение между отношениями, т. е. идея предмета еще не возбуждена, может быть, потому, что внимание нашей души развлечено ее внутренними работами. Противоположное этому чувство испытываем мы, когда душа наша в своих мысленных работах достигнет до какой-нибудь идеи и захочет воплотить ее или в общую одежду всех идей - слово, или в ощущение, для чего самые нервы, дающие то или другое ощущение, должны прийти в движение. В первом случае напоминание идет из внешнего мира в виде материальных движений, сообщающихся нервам; во втором - из души в виде идеи.

______________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 502.

______________________

16. Но кроме того, напоминанием может служить нам или другая нервная привычка, или другая идея. Одно привычное движение нервов может вызвать другое, связанное с ним в одну ассоциацию, и, таким образом, одно внешнее впечатление может вызвать не одно привычное движение нервов, но целую группу или вереницу их. Так, первые два-три слова заученных стихов вызывают за собою остальное, одно за другим, в заученном порядке. При таком развертывании верениц нервных привычек душа наша может оставаться почти безучастною зрительницей, испытывая ощущения знакомых звуков, но не улавливая отношения между звуками. Точно так же одна идея может вызвать в душе нашей целую группу или вереницу других, связанных с нею или общим смыслом, или общим чувством, и эти вереницы идей могут развертываться в душе нашей с такой быстротою, что мы решительно не успеваем облекать их ни в слова, ни в образы, ни в какие другие нервные движения, и если захотим потом высказать или записать то, что совершилось в душе нашей в одно мгновение, то употребляем для этого целые часы, дни, месяцы, а может быть, и годы.

17. Связь нервных следов в пары, группы, вереницы и сети и связь идей между собой существенно различны. Первые связываются своею внешнею стороною, вторые - своим внутренним содержанием. Но те и другие безразлично рассматриваются в психологиях под именем ассоциаций представлений, к которым мы и перейдем в следующей главе.