Что такое хорошо и что такое плохо
Следующий момент очень важный и серьезный. Я хочу остановиться на нем подробнее. У американских студентов за редким исключением, абсолютно отсутствует идея оппозиции учителю, школе, администрации, то что так характерно для российской системы в целом и российских детей в частности. Быть хулиганом и иметь плохие оценки в американской школе не считается круто. Также не круто пить, курить и ругаться матом. А иметь примерное поведение для мальчика не считается зазорным. Наоборот, быть прилежным учеником и иметь хорошие оценки в школе у них престижно (cool), а двоечники считаются не лидерами, а неудачниками (looser). Также престижно заниматься какой‑нибудь общей работой, быть на виду. Все это является результатом целенаправленного воспитания или идеологии в области образования.
Вспомните, как воспитываются наши дети. Вспомните, как часто в наших фильмах главный герой противостоит системе и лицам, по своему служебному положению эту систему олицетворяющим. Вспомните, как часто наш герой должен принять решение, идущее вразрез с системой. И он делает это на основе своих представлений о добре и зле, на основе своих жизненных ценностей. Он дает свою оценку всему происходящему. Он имеет свое собственное мнение…
Все это совершенно противопоказано детям американским. За них уже все продумали и решили. Их личные ценности должны быть адекватными с ценностями системы. И одна из главных ценностей выше уже шла речь об этом) – это следование инструкциям. Чтобы быть хорошим членом общества, совсем не обязательно делать что‑то хорошее. Достаточно не делать ничего плохого, то есть не нарушать инструкции. Принести оружие в школу плохо не потому, что это плохо, а потому, что это нарушает вполне конкретной инструкции – пункт такой‑то, абзац такой‑то. И это с детства в них усиленно воспитывается. К 16 – 17 годам они уже вполне сформировавшийся продукт системы.
Один маленький пример. У меня в классе во время урока громко разговаривает черная девочка. Честно говоря, это уже и не девочка вовсе. Ей 18 лет, и она должна бы быть в двенадцатом классе. Но, видимо, в прошлом году завалила несколько предметов и поэтому оставлена на второй год, теперь числится в одиннадцатом. Это говорит о том, что проблемы у нее не только с химией. В девочке 180 сантиметров роста и не меньше 100 килограммов веса, а то и все 120. Так вот, я делаю ей одно замечание, другое. Ноль внимания. После того как замечания не дают результата, я, следуя инструкциям, вывожу ее из класса – для приватной беседы в коридор, и там случайно наталкиваюсь на проходящего мимо завуча.
Завуч, видя, что начинающий учитель в нестандартной ситуации, интересуется в чем дело, я все вкратце объясняю. В ответ девочка начинает утверждать, что не делала ничего дурного. Мол, все разговаривают, и она совершенно не понимает, почему я привязался именно к ней. Это у них наиболее частая отмазка – "все разговаривали". Но я это уже проходил и потому вполне педагогично замечаю: «Бритни, мы сейчас говорим не обо всех, а конкретно о тебе. Ты должна отвечать за свои поступки». Она знает, что таковы правила: коллективное не снимает персональной ответственности. Девочка в легком замешательстве. "Я помогала Тиффани, так как она попросила меня объяснить ей непонятную задачу", – изобретает она на ходу после недолгой паузы. Тут уже я в замешательстве. Я еще не знаю, как это крыть. Но хорошо знает завуч. "А ты спросила у учителя разрешения помочь твоей подруге?" – спрашивает она ее. Девочка опускает глазки и говорит виноватым голосом: «Нет». Она вспоминает, что есть такая инструкция – спросить разрешения у учителя. Она эту инструкцию нарушила. "В следующий раз, если захочешь кому‑то помочь, – педагогично продолжает завуч, – спроси разрешения у учителя, и тогда тебя никто ни в чем не обвинит".
Я смотрю на все это и с трудом сдерживаю смех. Девочка‑тетя виновато стоит перед нами, потупив глазки. Ее поймали на нарушении инструкции. Громко разговаривать плохо не потому, что это мешает учителю, остальным ученикам, а потому, что существует такая инструкция. И тут я вспоминаю, что действительно многие дети постоянно спрашивают у меня, можно ли им помочь друг другу.
О правилах
Тут уместно будет перейти к различиям между учениками двух разных школ – хорошей и плохой.
Итак, школа худшая или, назовем ее так, среднестатистическая, которых в нашем дистрикте 90 процентов. Учеников в ней можно условно разделить на четыре категории.
Первая (от 10 до 20 процентов) – дети, настроенные на учебу. Они хотят что‑то понять, чему‑то научиться и очень заинтересованы в хорошей оценке. Подчеркнуто вежливы с учителем и друг с другом.
К следующей категории я бы отнес детей, которые могли бы нормально учиться и, как правило, нормально учатся при наличии в классе соответствующей атмосферы. Но они заинтересованы не столько в знаниях, сколько в хорошей оценке, так как в противном случае их ждут неприятности дома. Таких процентов 30.
Примерно столько же тех, кто настроен не учиться, а просто провести время в классе. По большому счету им наплевать на оценку, которую они получат. Заставить их что‑либо делать в классе крайне сложно. Как правило, их родителям совершенно безразличны успехи детей в школе. Это третья категория.
Оставшиеся 20 процентов – это просто патологический случай.
Из двух последних групп половина учеников не способна чему‑либо научиться в принципе. Причем я сейчас говорю о тех, у кого официально медиками зафиксированы какие‑либо проблемы (learning disabilities). Таковых не более 5 %. Причем я с удивлением обнаруживаю, что подчас среди этих студентов есть умненькие детишки. Сейчас я говорю о тех, кто официально считается совершенно нормальным человеком безо всяких отклонений. Так вот, у этих самых нормальных студентов совершенно отсутствуют всякие навыки к обучению, к усвоению материала. Мозг не приучен выполнять даже простейшие мыслительные операции. В ходе недавней подготовки к государственному тесту ученики десятого класса должны были ответить на вопрос: "Если деревянный брусок распилить пополам, чему будет равна плотность каждой половинки?" Только 20 процентов ответили, что плотность останется та же, 60 процентов – что плотность каждой половинки будет в два раза меньше начальной, еще 20 процентов – что плотность будет в два раза больше…
Об исключении из правил
Поговорим теперь об учениках хороших. Но прежде всего несколько слов о самой школе. Мне удалось перейти в нее совершенно случайно в самом конце моего первого года работы в Америке. В предпоследний учебный день я зашел на сайт нашего дистрикта и с удивлением обнаружил, что требуется учитель химии в Lamar High School – в одну из лучших, если не сказать самую лучшую High School города. И я решил попробовать. Работать в прежней школе уже не было ни сил, ни желания. Послал свое резюме, и в тот же самый день меня пригласили на собеседование. А на следующий день я уже был зачислен в штат новой школы. Директору для принятия решения, в принципе, хватило того факта, что я кандидат наук по химии.
Оказалось, дело в том, что в этой школе есть программа так называемого международного бакалавриата (International Baccalaureate). Мы ее называем просто IВ‑программой. В дальнейшем для краткости буду ее называть программой МБ. Штаб‑квартира этой организации находится в Швейцарии. В ней действительно участвуют школы со всего мира, есть даже несколько из России. Причем все они платят за свое членство в организации. Существует стандартная учебная программа (достаточно сложная) со стандартными выпускными экзаменами. Диплом этой организации признается большинством университетов мира, и потому для абитуриентов он служит хорошим подспорьем при поступлении. Кроме того, при хорошей оценке на экзамене некоторые курсы, пройденные в школе, засчитываются как университетские, поскольку действительно таковыми и являются. Самые продвинутые школьные курсы в этой программе, вроде преподаваемого мной Сhеmistгу‑З, эквивалентны или даже сложнее программы первых курсов университетов.
Разумеется, в программу МБ принимают не всех. Критерии отбора очень жесткие. Понятно, что отношение к учебе у этих студентов совершенно иное. Да и голова у них, как я заметил, работает. Чувствуется неплохая подготовка. Некоторые даже очень способны. С ними просто приятно работать. Я с радостью за них и даже с некоторой ревностью отмечаю, что многие более сообразительны, нежели был я сам в их возрасте.
Был у меня такой интересный случай. Веду урок в своем самом продвинутом дипломном классе, том самом, преподается университетский уровень химии. В этом классе у меня всего двенадцать учеников. Я не подготовился заранее к уроку и веду его, что называется, с колес. Задал задачку из учебника, они решают, и одновременно решаю её сам. Решил, заглянул в ответы в конце учебника – ответ не сходится. Пересчитал еще раз – то же самое. Ну, думаю, американцы, даже ответы не могут привести правильные. Обращаюсь к классу: "Кто решил задачу?" Половина поднимает руку. Спрашиваю: "Сошлось с ответом?" Отвечают, что сошлось… Я в замешательстве. Чтобы потянуть время и сориентироваться, вызываю одного из них к доске, и тот решает задачу… Оказалось, что в данном случае нужно использовать другую формулу. С тех пор я стал относиться к своим студентам с еще большим уважением.
Эта категория студентов отличается высокой мотивацией к обучению. Они четко знают, что им нужно от школы и понимают, что их будущее во многом зависит он того, как они учатся. Очень высока состязательность в обучении. Они сражаются за каждый отдельный балл, им очень важно получить оценку лучше, чем одноклассники. Это балл впоследствии будет им необходим при поступлении в университет. Дело в том, что лучшие 10 процентов выпускников каждой школы получают от государства так называемый scholarship – средства для бесплатного обучения в университете. Не последнее значение имеют и приобретенные знания. Эти студенты знают цену образованию и постоянно выражают мне свою признательность за то, что я их действительно учу.
В заключение разговора об этой категории студентов еще раз отмечу, что они все хорошо воспитаны, очень вежливы и обходительны с учителем. С ними приятно даже просто общаться на отвлеченные темы, что я порой и делаю. За счет таких студентов поддерживается высокий уровень школы по сравнению с другими школами Хьюстона.
Кстати, по результатам общенациональных экзаменов наша школа находится не только выше среднего уровня по дистрикту и штату, но и выше среднего общенационального уровня. А по числу выпускников, получивших дипломы, мы в первой десятке в США и среди первых тридцати в мире среди школ, участвующих в этой программе.
Однако было бы неправильно судить о всей школе по студентам, занимающимся по этой программе. Программа МБ – это вещь в себе, как бы школа внутри школы. Если же повнимательнее посмотреть на студентов в обычных классах, то они мало чем отличаются от студентов вышеописанной Westbury High School.
Уровень их подготовки и мыслительные способности на том же уровне. Разве что с дисциплиной дела обстоят несколько лучше. Многие из них хотят получить если уж не знания, то по крайней мере хорошую оценку. Неблагополучные ученики просто растворяются в преобладающей массе успевающих студентов. Да и общая уже сформировавшаяся школьная среда вынуждает их держать себя в рамках приличия.
Следует оговориться, что в дальнейшем в тексте я буду писать не столько о своих лучших студентах, сколько об основной, преимущественно неблагополучной в смысле знаний, массе учеников нашей школы и дистрикта. Книга о правилах, а не исключениях из правил.