По смысловой лепке сложных фраз

У п р а ж н е н и е 1.

Определите в данных фразах звенья перечисления и произ­несите их сначала с интонацией ограниченного перечисления, а затем неограниченного (законченного и незаконченного).

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах.

***

Не многим, может быть, известно,

Что дух его не укротим,

Что рад и честно и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив, не забывал,

Что далеко преступны виды

Старик надменный простирал;

Что он не ведает святыни,

Что он не помнит благостыни,

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить, как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

***

Она езжала по работам,

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы,

Ходила в баню по субботам,

Служанок била осердясь;

Все это мужа не спросись.

А. Пушкин

И вспомнил я отцовский дом,

Ущелье наше и кругом

В тени рассыпанный аул;

Мне слышался вечерний гул

Домой бегущих табунов

И дальний лай знакомых псов.

Я помнил смуглых стариков,

При свете лунных вечеров

Против отцовского крыльца

Сидевших с важностью лица,

И блеск оправленных ножон

Кинжалов длинных... и как сон

Все это смутной чередой

Вдруг пробегало предо мной.

М. Лермонтов

Все чаще я тосковал по Москве, по шуму сыроватой лесной листвы, по прозрачным до самого дна речонкам, что струятся через эти леса, но часто останавливаются, о чем-то раздумы­вают над омутами. Там плавают тучи мальков, желтые кув­шинки, скромные облака и перевернутые вниз вершинами отра­жения сосен.

В. Солоухин

В Мещерском крае можно увидеть лесные озера с темной водой, обширные болота, покрытые ольхой и осиной, одинокие, обугленные от старости избы лесников, пески, можжевельник, вереск, косяки журавлей и знакомые нам под всеми широтами звезды.

К. Паустовский

У п р а ж н е н и е 2.

Определите характер перечислений в следующих фразах и произнесите их соответственно образно-смысловому содержа­нию.

...Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады;

Там ниже мох тощий, кустарник сухой;

А там уже рощи, зеленые сени,

Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,

И ползают овцы по злачным стремнинам,

И пастырь нисходит к веселым долинам,

Где мчится Арагва в тенистых брегах,

И нищий наездник таится в ущелье,

Где Терек играет в свирепом веселье...

***

Осада! приступ! злые волны,

Как воры, лезут в окна. Челны

С разбега стекла бьют кормой.

Лотки под мокрой пеленой,

Обломки хижин, бревна кровли,

Товар запасливой торговли,

Пожитки бледной нищеты,

Грозой снесенные мосты,

Гроба с размытого кладбища

Плывут по улицам!

А. Пушкин

Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча...

И перед ним иной картины

Красы живые расцвели:

Роскошной Грузии долины

Ковром раскинулись вдали;

Счастливый, пышный край земли!

Столпообразные раины,

Звонкобегущие ручьи

По дну из камней разноцветных,

И кущи роз, где соловьи

Поют красавиц, безответных

На сладкий голос их любви;

Чинар развесистые сени,

Густым венчанные плющом,

Пещеры, где палящим днем

Таятся робкие олени;

И блеск, и жизнь, и шум листов,

Стозвучный говор голосов,

Дыханье тысячи растений!

И полдня сладострастный зной,

И ароматною росой

Всегда увлажненные ночи,

И звезды яркие, как очи,

Как взор грузинки молодой!..

Напрасно упрашивал его Азамат согласиться и плакал, и льстил ему, и клялся...

М. Лермонтов

Потом стрельба перемежилась, и мир открылся Аксинье в его сокровенном звучании: трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей молодого осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, невнятно и грустно считала кому-то непрожитые года кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озерцом хохлатый чибис: «чьи вы, чьи вы?»; какая-то кро­хотная серенькая птаха в двух шагах от Аксиньи пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижму­рив глазок; жужжали бархатисто-пыльные шмели; на венчиках луговых цветов покачивались смуглые дикие пчелы... С тополе­вых веток капал сок. А из-под куста боярышника сочился бражный и терпкий душок гниющей прошлогодней листвы.

Он подолгу лежал возле круто срезанного берега, смотрел на широкий водный простор, на меловые отроги обдонских гор, тонущих в сиреневой солнечной дымке. Там, за этой дымкой, был родной хутор, Аксинья, дети...

М. Шолохов

А перед Челкашем быстро неслись картины прошлого, дале­кого прошлого, отделенного от настоящего целой стеной из одиннадцати лет босяцкой жизни. Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую женщину, с добрыми серыми глазами, отца — рыжебородого ги­ганта, с суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, весе­лую, снова себя красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осев­шую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордится перед деревней отец своим Григорием, усатым, здоровым солдатом, ловким красавцем... Память, этот бич несчастных, оживляет даже камни прошлого и даже в яд, выпитый некогда, подливает капли меда...

М. Горький

Майские сумерки, нежная молодая зелень с тенями, запах сирени, гуденье жуков, тишина, тепло — как все это ново и как необыкновенно, хотя весна повторяется каждый год!

А. Чехов

Словами сражаются, словами любят, словами ненавидят, словами убивают, словами помогают и творят величайшие дела в истории.

К. Станиславский

У п р а ж н е н и е 3.

Определите в данных фразах противопоставляемые части и донесите как можно ярче противопоставление в звучащей речи. В распространенных противопоставлениях следите, чтобы голос не снижался после первой части противопоставления.

Ты сер, а я, приятель, сед.

На вид-то он хорош, да зелен.

И. Крылов

Но Кочубей богат и горд

Не долгогривыми конями,

Не златом, данью крымских орд,

Не родовыми хуторами,

Прекрасной дочерью своей

Гордится старый Кочубей.

А. Пушкин

Еще пройдет десяток лет, и вы увидите, что Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках.

Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их.

Во многих гостиных стали говорить, что, конечно, Чичиков не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине.

Н. Гоголь

Пушкину не нужно было ездить в Италию за картинами прекрасной природы: прекрасная природа была у него под ру­кой здесь, на Руси, на ее плоских и однообразных степях, под ее вечно серым небом, в ее печальных деревнях и ее богатых и бедных городах. Что для прежних поэтов было низко, то для Пушкина благородно; что для них была проза, то для него была поэзия.

В. Белинский

...русский народ и русские войска, а не исключительно только мороз и голод победили французов в 1812 году...

Н. Чернышевский

Татьяна, состоявшая, как мы сказали выше, в должности прачки (впрочем, ей, как искусной и ученой прачке, поручалось одно тонкое белье), была женщина лет двадцати осьми, ма­ленькая, худая, белокурая, с родинками на левой щеке.

И. Тургенев

Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способ­ности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.

...В ночь сражения, взволнованный, но не усталый (несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог перено­сить физическую усталость гораздо лучше самых сильных лю­дей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Креме к Ку­тузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн.

Л. Толстой

У п р а ж н е н и е 4.

Определите смысловые связи между фразами предлагаемых текстов. Следите за перспективой развития мысли и точной лепкой фраз.

У всякого человека есть своя история, а в истории свои критические моменты; и о человеке можно безошибочно су­дить, только смотря по тому, как он действовал и каким он является в эти моменты, когда на весах судьбы лежала его и жизнь, и честь, и счастие. И чем выше человек, тем история его грандиознее, критические моменты ужаснее, а выход из них торжественнее и поразительнее. Так и у всякого народа — своя история, а в истории свои критические моменты, по кото­рым можно судить о силе и величии его духа, и, разумеется, чем выше народ, тем грандиознее царственное достоинство его истории, тем поразительнее трагическое величие его критиче­ских моментов и выхода из .них с честью и славою победы. Дух народа, как и дух частного человека, выказывается вполне только в критические минуты, по которым одним можно безо­шибочно судить не только о его силе, но и о молодости и све­жести его сил. Бородинская битва, самим Наполеоном назван­ная битвою гигантов, была самым торжественным, самым трагическим актом великой драмы ХП-го года.

В. Белинский

Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыс­лить себя где-либо, кроме России...

Я люблю эту бедную природу, может быть, потому, что какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она срод­нилась со мной, точно так же, как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тре­вог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого. Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Брази­лию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны моей родины, по­тому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние.

Отечество есть тот таинственный, но живой организм, очер­тания которого ты не можешь отчетливо для себя определить, но которого прикосновение к себе ты непрерывно чувствуешь, ибо ты связан с этим организмом неразрывною пуповиной. Он, этот таинственный организм, был свидетелем и источником пер­вых впечатлений твоего бытия, он наделил тебя способностью мыслить и чувствовать, он создал твои привычки, дал тебе язык, верования, литературу, он обогрел и приютил тебя, сло­вом сказать, сделал из тебя существо, способное жить. И всего этого он достиг без малейшего насилия, одним теплым и беско­нечно любовным к тебе прикосновением. Он сделал даже больше того: неусыпно обнимая тебя своею любовью, он и в тебе зажег священную искру любви, так что и тебе нигде не живется такою полною, горячею жизнью, как под сенью твоего отечества.

Я еще застал людей, у которых в живой памяти были собы­тия 1812-го года и которые рассказами своими глубоко волно­вали мое молодое чувство. То была година великого испытания, и только усилие всего русского народа могло принести и при­несло спасение. Но не о таких торжественных моментах я здесь говорю, а именно о тех буднях, когда для усиленного чувства нет повода. По моему мнению, и в торжественные годины и в будни идея отечества одинаково должна быть присуща сынам его, ибо только при ясном ее сознании человек приобретает Право назвать себя гражданином.

Двенадцатый год — это народная эпопея, память о которой перейдет в века и не умрет, покуда будет жить русский народ.

М. Салтыков-Щедрин

Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие заража­ются этими чувствами и переживают их.

Л. Толстой

Н. Гоголь

Мертвые души.

У этого помещика была тысяча с лишком душ, и попробовал бы кто найти у кого другого столько хлеба, зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушилы загро­мождены были таким множеством холстов, сукон, овчин выде­ланных и сыромятных, высушенными рыбами и всякой овощью или губиной. Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, ни­когда не употреблявшейся — ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками по­зади, делать свои хозяйственные запасы, и где горами белеет всякое дерево шитое, точеное, лаженое и плетеное; бочки, пере­секи, ушаты, лагуны, жбаны с рыльцами и без рылец, побра­тимы, лукошки, мыкольники, куда бабы кладут свои мочки и прочий дрязг, коробья из тонкой гнутой осины, бураки из плете­ной берестки и много всего, что идет на потребу богатой и бед­ной Руси.

...Губернатор, который в то время стоял возле дам и держал в одной руке конфектный билет и болонку, увидя его, бросил на пол и билет и болонку, только завизжала собачонка; словом, распространил он радость и веселье необыкновенное. Не было лица, на котором бы не выразилось удовольствие или по крайней мере отражение всеобщего удовольствия. Так бывает на ли­цах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест: после того как уже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он сам изволил наконец пошутить, то есть произнести с приятною усмешкой несколько слов. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, ... которые, впрочем, несколько плохо услышали произнесенные им слова, и наконец стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.

Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уже потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица.

... Несметное множество племен, поколений, народов тол­пится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякий народ, нося­щий в себе залог сил, полный творящих способностей души... своеобразно отличился каждый своим собственным словом, ко­торым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженьи его часть собственного своего характера. Сердцеведением и муд­рым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щего­лем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; за­тейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худоща­вое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.

Дамы города N. были то, что называют, презентабельны, и в этом отношении их можно было смело поставить в пример всем другим. Что до того, как вести себя, соблюсти тон, под­держать этикет, множество приличий самых тонких, и особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опе­редили даже дам петербургских и московских.

...В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать (до такой степени дошла тонкость вкуса). Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке, хотя над этим беспорядком трудилась много порядочная голова. Легкий го­ловной убор держался только на одних ушах и, казалось, говорил: «Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой кра­савицу!» Талии были обтянуты и имели самые крепкие и при­ятные для глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить). Все было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были от­крыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить чело­века; остальное все было припрятано с необыкновенным вку­сом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты или шарф легче пирожного, известного под именем поцелуя, эфирно обни­мал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, ма­ленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под име­нем скромностей. Эти скромности скрывали напереди и сзади то, что уже не могло нанести гибели человеку, а между тем заставляли подозревать, что там-то именно и была самая по­гибель. Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но обдуманно оставляли обнаженными возбудительные части рук повыше локтя, которые у многих дышали завидною полно­тою; у иных даже лопнули лайковые перчатки, побужденные надвинуться далее, словом, кажется, как будто на всем было написано: нет, это не губерния, это столица, это сам Париж!

Сорочинская ярмарка.

Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в ти­шине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь пото­нувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объ­ятиях своих! На нем ни облака. В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюблен­ную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые -живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при силь­ном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые скирды сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, как чистое зеркало – река в зелёных, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!

Л. Толстой

Воскресение.

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц,— весна была вес­ною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газо­нах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы на­дували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весен­нему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди не переставали обманывать и мучить, себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ,— красота, располагаю­щая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.

Война и мир.

Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспо­тевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприя­теля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или лошадь), — из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастиче­ский мир, который составлял его наслаждение в.эту минуту.

1-го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу. Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и пе­реулки, и позади себя напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы. К 10-ти часам утра 2 сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.

А.Чехов

Гусев.

— Да, я всегда говорю в лицо правду,.. Я никого и ничего не боюсь. В этом отношении между мной и вами — разница гро­мадная. Вы люди темные, слепые, забитые, ничего вы не видите, а что видите, того не понимаете... Вам говорят, что ветер с цепи срывается, что вы скоты, печенеги, вы и верите; по шее вас бьют, вы ручку целуете; ограбит вас какое-нибудь животное в енотовой шубе и потом швырнет вам пятиалтынный на чай, а вы: «Пожалуйте, барин, ручку». Парии[27] вы, жалкие люди... Я же другое дело. Я живу сознательно, я все вижу, как видит орел или ястреб, когда летает над землей, и все понимаю. Я вопло­щенный протест. Вижу произвол — протестую, вижу ханжу и ли­цемера— протестую, вижу торжествующую свинью — протестую. И я непобедим, никакая испанская инквизиция не может заста­вить меня замолчать. Да... Отрежь мне язык — буду протесто­вать мимикой, замуравь меня в погреб — буду кричать оттуда так, что за версту будет слышно, или уморю себя голодом, чтоб на их черной совести одним пудом было больше, убей меня — буду являться тенью... Да... Вот это жизнь, я понимаю. Это можно назвать жизнью.

М. Стельмах