Вариативность общения

В жизни встречается много вариантов (типов) общения. Но, как правило, учителя используют или невольно поддерживают тот, который возникает вокруг них стихийно. Хотя вокруг разных учи­телей и воспитателей в каждом случае возникают свои, специфи­ческие варианты, для каждого из этих педагогов собственные ва­рианты оказываются стереотипными. И это неизбежно сужает профессиональное видение педагога и делает его работу моно­тонной. Если же учителю или воспитателю удается стать хозяином своего поведения, научиться ориентироваться в любых ситуациях общения, то его представления о своих профессионально-педаго­гических обязанностях и обязанностях детей, представления о том, что такое готовность учителя к занятию с детьми и учеников к уроку, его критерии успешности труда как своего, так и ученичес­кого — все эти представления неизбежно меняются. Познакомить учителей с тем, как именно могут изменяться их представления — одна из задач очерков педагогического комментария к излагае­мой режиссерско-актерской теории действий.

Когда учитель реально начинает в трудных ситуациях выби­рать и менять тип поведения-общения, то он в значительной сте­пени перестает зависеть от произвола случая. В каждой подвер­нувшейся неожиданности педагог начинает видеть счастливое подспорье для своей творческой работы по выстраиванию взаимодействий на уроке. Его работа из службы всё больше превра­щается в творчество со всеми характерными его признаками — периодами взлета и периодами неудовлетворенности, «отчаянных» и настойчивых (или увлекательных и веселых) поисков средств для нового взлета.

При знакомстве педагогов с особым «языком действий», «язы­ком поведения», заимствованного из театральной теории актерс­кого и режиссерского искусства, наиболее непривычным для их восприятия (как бытового, так и профессионально-педагоги­ческого) является термин «борьба» и связанные с ним терми­ны — «наступление», «оборона». В теории театрального искус­ства появление этих терминов неслучайно. Оно обусловлено раз­граничением в театральной практике реалистического и натуралистического направлений. Дело в том, что в окружа­ющей нас жизни целенаправленность поведения одного партне­ра в общении переплетается с целенаправленностью другого и в плане предметном (физическом), и плане взаимных представле­ний (психологическом). В результате картина их общения, как правило, выглядит для нас запутанной и противоречивой, так как общение протекает одновременно на разных уровнях описания. Нам часто совершенно непонятно, что вообще происходит и в чем заключается «соль» возникшего общения, то есть, в чем и на каком уровне представлений исходные цели (или неосознавае­мые стремления) общающихся соревнуются или противоречат друг другу, и вообще, в чем эти цели, собственно, заключаются. Натура­листический театр возводит эту неясность в культ и стремится именно ее и воспроизвести на сцене. Но очень часто это приво­дит играющих актеров к так называемому «болоту» — на сцене всё как будто совершенно правдоподобно, но смотреть это очень скучно.

Реалистическое направление театрального искусства, хотя оно также следует жизненной правде, стремится прежде всего к тому, чтобы за счет отсева действий вполне правдоподобных, но как бы засоряющих ход событий (а таких в повседневном обиходе люди совершают великое множество), прояснить целенаправленность по­ведения каждого персонажа, делая зримой для публики общую кар­тину сплетения этих целенаправленностей, их различий и их сорев­нования. То есть, реалистический театр, проводя отбор наиболее выразительных действий, занимается обнажением интересов, целей, желаний, мотивов поведения персонажей через их переплетение, а с позиции заинтересованного зрителя — борьбой, возникающей меж­ду этими персонажами на сцене.

Чтобы в жизни достаточно хорошо узнать человека, нужно «вме­сте с ним съесть пуд соли», то есть провести с ним довольно много времени, занимаясь общими делами. Зрители же во время правди­вого, яркого спектакля познают сущность жизни персонажей, сущ­ность их «человеческого духа» (К.С.Станиславский) всего за 2 — 3 часа. И это становится возможным именно благодаря обнажению того, что обычно бывает скрыто, обнажению в плане взаимных представлений борьбы целей взаимодействующих лиц. А такие соревнующиеся, в чем-то несовпадающие цели обнаруживаются даже и мирном диалоге партнеров[15].

В любой беседе (повторим, что даже в мирной) такие несовпаде­ния существуют всегда, в этом и заключается жизненность беседы. Поэтому под борьбой не следует понимать обязательно что-то внешне скандальное, что привносится режиссером в игру актеров для ожив­ления действия (хотя в театрах встречается и такое — всё зависит от квалификации или «одаренности» режиссера). Профессиональное внимание актера или режиссера к борьбе, ее обнажение на сцене — есть достоверное воспроизведение того или иного типа общения (типовых причин, содержания, результатов), всей последовательности этапов его развития и ситуационной уникальности каждого воспро­изводимого типа.

В педагогике привычны разговоры об интересах, мотивах, целях. И педагогическая наука стремится прежде всего установить, зафик­сировать их константно-конкретное содержание. При этом содержание предполагаемое или желаемое часто выдается за содержание действи­тельное. К тому же ситуации общения взрослых с детьми очень многообразны и изменчивы. Поэтому результаты обычных педагоги­ческих исследований и вытекающие из них рекомендации редко осуществляются в живом педагогическом общении воспитателя с ребенком.

Режиссерская «теория действий» отказалась от примитивной конкретности и раздробленности предположений о содержании ин­тересов, намерений, целей и заменила этот примитивизм застывших подробностей простым выяснением общего типа переплетения дей­ствий партнеров на уровне их представлений, интересов, мотивов, целей при общении. Вот почему в этой теории и основывающейся на ней театральной и театрально-педагогической практике проблема неосуществленности дидактико-исследовательских замыслов и рекомен­даций оказалась преодолимой.

Любому специалисту (в том числе и педагогу) при общении с другими людьми свойственно поведение вполне человеческое. А целенаправленность поведения человека не всегда совпадает с теми целями, которые он провозглашает (или осознает), и уж тем более — с целями, вменяемыми ему в обязанность профессией. В педагоги­ческой же литературе говорится о целях, либо провозглашаемых самими учителями (приписываемых себе), либо вменяемых им в обя­занность. Но и первые, и вторые цели могут быть как лукавыми (то есть не соответствующими подлинным), так и невоплотимыми в по­вседневном поведении педагога из-за большой абстрактности и ото­рванности этих целей от реальности человеческого общения. Но как раз эти моменты в профессиональной педагогической литературе остаются без внимания.

Существует чудовищный отрыв педагогических теоретизирова­ний от реального положения дел, усугубляющий слепоту или бес­помощность многих педагогов в некоторых типичных ситуациях об­щения с детьми. И если в стенах наших детских садов и школ появляется что-то хорошее в общении педагогов с детьми, то сме­ло можно сказать, что это хорошее возникло скорее всего вопре­ки педагогической теории, преподаваемой в педагогических учили­щах и институтах.

С помощью теории игры актера в театре можно повернуть при­вычные рассуждения и поиски константных педагогических целей, задач, приемов и константных ученических мотивов в русло разгово­ра о типах взаимодействия как детей с учителем, так и детей друг с другом во время урока или занятия. При этом мы исходим из того, что любое педагогическое общение, несмотря на специфику, проте­кает в соответствии с теми же закономерностями человеческого общения, что и общение вне стен школы, вне профессионально-педагогических рамок. Отсутствие ориентации в этих естественно существующих закономерностях, как показывает практика, нередко приводит к результатам плачевным, то есть противоположным тем педагогическим целям, которыми, казалось бы искренне руководство­вался учитель или воспитатель в своей работе.

Увидеть борьбу интересов, мотивов, целей, мнений на уроке и понять ее тип учителю помогут параметры, с помощью которых в режиссерском искусстве «измеряют» и воспроизводят любое обще­ние между людьми. В театральной теории действий П.М.Ершова основных «измерений» пять: степень инициативности (наступление — оборона), предмет взаимодействия (позиционный деловой), представ­ления взаимодействующих как об общности своих интересов (дружест­венность — враждебность), так и соотношении своих сил (сила — слабость), и, наконец, особенности обмена информацией (добывать — выдавать).

В выяснении того, кто и как начинает общение и его поддерживает, заключается измерение инициативности. Начать общение (то есть наступление) и поддерживать его можно по-разному. Ти­пичные варианты, естественно возникающие при взаимодействиях людей в жизни и школе, рассматриваются в очерках третьей главы.

Общение невозможно и без причины, повода (в теории действий — «предмета» борьбы). Этим поводом является выяснение, столкнове­ние, соревнование не только деловых интересов и целей, но и тех, что связаны со взаимоотношениями между партнерами. Когда один партнер явно или скрыто настаивает на пересмотре другим парт­нером его позиции по отношению к нему, то в театральной теории действий предмет такого общения называется позиционным. В жизни можно различить несколько позиционных типов поведе­ния. Общим для них является направленность на установление дру­гой — большей или меньшей, чем прежде — дистанции во взаимоот­ношениях.

Предмет другого варианта общения условно называется дело­вым. Любое произнесенное слово, любое действие и поступок могут быть продиктованы как деловыми интересами, так и позиционными (то есть сводящимися к тем или иным претензиям). Типологическая разница между ними обнаруживается не столько в действиях самих по себе, сколько в том, как эти действия выполняются: в тончайших оттенках, в мельчайших подробностях выполнения даже самого про­стого действия. Вопросам позиционности и деловитости поведения в типичных бытовых ситуациях и в школе посвящена четвертая глава.

На характер общения большое влияние оказывают «представле­ния» партнеров друг о друге и «представления» каждого из них о соответствующем мнении другого. Поведение партнеров (или од­ного из них) может строиться на представлении об общности инте­ресов и намерений, и тогда оно по характеру выполнения склонно быть дружественным. Но поведение может строиться и на пред­ставлении (подлинном или мнимом) о разности своих интересов и намерений с интересами или намерениями партнера — и тогда оно склонно быть враждебным. Определять по поведению представ­ляемую степень общности и разности своих и ученических интере­сов нацеливает педагогов параметр «дружественность—враждеб­ность», которому посвящена пятая глава.

В шестой главе речь будет идти о параметре, связанном с представлениями партнеров о соотношении их сил, так как непро­извольное представление каждого из участников общения о том, слабее он или сильнее своего партнера по каким-то возможнос­тям, и предположение, как к его мнению относится партнер, накладывают отпечаток на их общение. Свои представляемые преимуще­ства перед партнером («свою силу») разные люди видят в разном. Одни — в глубине и точности понимания фактов, другие — в на­ходчивости, третьи — в ценности и объеме своих знаний, четвер­тые — в правильности прогнозов, пятые — в личной устроенности в жизни и т.д. В соответствующих ситуациях представления о своих преимуществах и предположение о признании их собеседником позволяют человеку осуществлять типичное поведение уверенного, сильного собеседника.

Если поведение партнера выдает нам его убежденность в соб­ственной слабости или силе, то при общении это всегда нами непро­извольно учитывается. Использовать это впечатление в профессиональ­ных целях и создавать ситуации, меняющие субъективные представле­ния детей об их собственных силах-возможностях, помогает измерение силы и слабости поведения как учителя, так и учеников.

Седьмая глава будет посвящена измерению поведения по пятому параметру— «обмен информацией». Это измерение осно­вано на том. что все люди в какой-то мере информированы об окружающем мире, о других людях и каждый о самом себе, но одни информированы лучше, другие хуже. Поэтому в борьбе каждый пользуется своей осведомленностью, по его собственным пред­ставлениям, более полной, чем та, которой располагает его партнер. Борющийся (наступающий) выдает тогда новую, необычную, как он думает, для своего собеседника информацию, чтобы произошли нужные ему сдвиги в осознании партнером ситуации. А чтобы уз­нать, что сдвиги действительно произошли, он добывает от парт­нера информацию об этом. Все четыре предыдущих измерения на­ходят своеобразное отражение в обмене информацией, в котором акцент может смещаться то в сторону «выдавать», то — «добывать». Так, если в быту во время общения «сильный партнер» много и красноречиво говорит (выдает), а «слабый партнер» лаконичен, то это, как правило, значит, что оба заняты, в сущности, позиционными взаимоотношениями, даже если говорят как будто бы о деле. Если, говоря о деле, один краток, а другой многоречив, то первый, скорее всего, сильнее второго. Режиссеру параметр «обмен информацией» помогает выстраивать целостную картину переходов внутренней парт­нерской игры и ориентировать в ней зрителя.

Рассказ о перспективах использования в практической педагоги­ческой работе пяти измерений, разработанных П.М.Ершовым в теат­ральной теории режиссуры, завершит изложение основных измере­ний и комментариев к ним. Восьмая глава названа «Положительный герой на сцене и в школе», ибо без утверждения в своем сознании некоего идеала (идеального героя) для нас оказываются закрытыми пути выбора намерений.

Пять параметров «измерения поведения», если ими овладеть, по­зволят «вчитываться» в поведение окружающих, устанавливать типо­логию скрытой или скрываемой целенаправленности поведения всех участников общения. Благодаря этому учителя смогут предвидеть и учитывать возможный отклик учеников при планировании и осуще­ствлении своих действий. Тогда и сама педагогическая деятельность во многом окажется деятельностью по планированию и выстраиванию того или иного поведения — как своего, так и учеников, того или иного общения с классом и в классе. А такие запланировано воз­никающие живые взаимодействия весьма благотворно сказываются и на освоении учениками знаний, и на приобретении ими навыков, и на тренировке умений.

Общение—взаимодействие—борьба

Система Станиславского утверждает огромное, решающее значение общения в актерском искусстве. Оно затрагивает не одного человека в отдельности, но всегда и одновременно нескольких. Общаясь, воздействуя друг на друга, люди взаимодействуют. Взаимодействующих на сцене людей в теат­ре принято называть партнерами.

Взаимодействие людей в реальной жизни в каждом случае протекает своеобразно: на их поведение влияют многие и са­мые разнообразные факторы идеологического, социального, психологического и даже биологического порядка. Здесь будут рассмотрены факторы психологические, но не в специальном научно-аналитическом аспекте, а в плане «практической пси­хологии».

I. Если желанной цели человек может достичь различными путями, то он всегда пытается использовать тот, который, по его представлениям, требует наименьшей затраты сил, и на этом избранном пути он расходует не больше усилий, чем, по его представлениям, необходимо. Но человек не всегда верно представляет себе реальную действительность, и поэтому ко­личество усилий, которое он собирается затратить на дости­жение цели, обнаруживает именно эти субъективные представ­ления, в частности - значимость для данного человека данной конкретной цели.

Человеку нужно и то, на что он постоянно расходует ма­лые усилия, и то, чему он отдает все свои силы в едином порыве. Говорят, утопающий хватается за соломинку; иногда он топит того, кто пытается его спасти. В таком нерациональ­ном расходовании сил отражается чрезвычайная важность цели сохранить жизнь. Но в обычных условиях субъективные пред­ставления нормального человека все же относительно верно отражают объективные качества вещей и явлений, с которы­ми ему приходится иметь дело. Этому способствуют жизнен­ный опыт, обучение, практика.

Чем выше уровень профессиональной квалификации чело­века, тем меньше непроизводительных усилий он расходует. Так, затраты усилий указывают не только на степень значимости соответствующих целей для человека, но и свидетельствуют о его жизненном опыте, приобретенных умениях и навыках.

2. Поскольку за достижение каждой цели человек расплачи­вается усилиями, и ему свойственно экономить их, он либо отказывается от целей, которые, по его представлениям, не стоят необходимых для их достижения затрат, либо, не от­казываясь от цели, начинает, сколь это возможно, «торговать­ся». Поэтому к труднодостижимым целям человек чаще всего идет путем постепенных затрат все больших и больших усилий. Если препятствий на пути к цели нет и она достигается одним мини­мальным усилием человека, то остается неизвестным, насколь­ко для него важно ее достижение. По мере возникновения пре­пятствий и в зависимости от их серьезности затрачивается все больше усилий, и становится ясно, сколько сил, энергии, вре­мени, мысли и труда данный человек готов отдать и чем пожерт­вовать для достижения данной цели. При этом обнаруживается, что и в какой степени является для него благом и что — злом, — как в самом общем, широком смысле, так и в конкретном.

Совершенно бесцельные затраты усилий для человека не­возможны, хотя, разумеется, мы совершаем множество уси­лий, не думая об их целях, когда усилия эти ничтожно малы. Но чем больше усилия, тем нужнее цель, которая оправдыва­ет их затраты. «Если бы захотели вполне раздавить, уничто­жить человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказа­ния и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыс­лицы»[16]. Бесплодные усилия мучительны для субъекта и не­приятны для наблюдателя (ведь, когда видишь их, хочется либо помочь, подсказать, либо уйти и не видеть).

3. Вслед за разными степенями значительности цепей чело-иска обнаруживается и их субординация: какие цели каким подчинены и какие над какими главенствуют. Эта субордина­ция у каждого человека своя, индивидуальная — более или менее своеобразная. Видя субординацию целей данного чело-иска, мы начинаем понимать в главных, решающих чертах, что он собой представляет: что для него является категоричес­ки необходимым, самым дорогим и значительным; что — важ­ным, значительным и дорогим, но не в такой степени; что— желательным, но все же не очень важным; что — совершенно нетерпимым, невыносимым; что — очень нежелательным, но терпимым; что—досадным, неприятным, но с чем, хотя и с трудом, можно мириться.

Чрезвычайная значимость цели обнаруживается в одно мгновение, когда человек для достижения этой цели без про­медления жертвует чем-то очевидно дорогим. Так, уступая страсти, швыряют «к ногам» состояния, так, из корысти, пренебрегают собственной репутацией. В таких ситуациях обнаруживается бескорыстие, таковы и подвиги самопожер­твования, героизма. Библейский царь Соломон решал спор двух женщин о ребенке — обе претендовали на материнские права. Он приказал разрубить ребенка пополам и безоши­бочно определил мать в той, которая отказалась от дорогих для нее прав, чтобы сохранить жизнь ребенку. Отказ от ма­теринских прав послужил ему доказательством материнства, так как в этом отказе обнаружилась субординация целей, естественная для матери.

4. Субординация целей наиболее полно раскрывает внут­ренний мир человека, когда сами его цели так или иначе свя­заны с другими людьми. Для искусства, так же, как и для пе­дагогики, это очень существенно. У Б.Брехта читаем: «Из того, что происходит между людьми, получается все, о чем мож­но спорить, что можно критиковать и видоизменять»[17]. М.Бах­тин отметил: «Только в общении, во взаимодействии человека с человеком раскрывается и «человек в человеке», как для других, так и для самого себя»[18]. Р.-П.Уоррен: «Говорят, что вы проявляетесь как личность только в общении с другими людьми. Если бы не было других людей, не было бы и вас, ибо то, что вы делаете — а это и есть вы, — приобретает смысл лишь в связи с другими людьми»[19].

Если в одном месте одновременно присутствуют несколько человек, то почти всегда поведение каждого связано с поведени­ем других; но связь эта может быть большей или меньшем в зависимости от того, какое место в субординации целей каждо­го занимает та, которую он в данное время преследует, и зави­сит ли ее достижение от присутствующих. Например: «я» подви­нулся, потому что кто-то сел рядом; «я» пересел на другое место потому, что кто-то открыл окно; «я» улыбнулся потому, что кто-то нахмурился и т.п., хотя при этом «я» занят (скажем, в читальном зале) тем, что само по себе к присутствующим отно­шения не имеет. Или: «я» подвинулся для того, чтобы кто-то не сел рядом; «я» открыл окно для того, чтобы кто-то пересел; «я» улыбнулся, чтобы кто-то не хмурился. В этом случае «я» занят кем-то из присутствующих. А если он все-таки садится рядом? Если, несмотря на открытое окно, не пересаживается? Пренеб­регая моей улыбкой, продолжает хмуриться? Возникает новая ситуация: «мне» остается либо примириться с тем, что мои уси­лия не достигли цели, либо настаивать на своем и для преодоле­ния встретившегося сопротивления затрачивать повторные и дополнительные усилия. Этот уровень рассмотрения взаимодей­ствий партнеров обозначим специальным термином — «борьба».

5. Слово «борьба» многозначно, как и многие другие обще­употребительные и всем понятные слова... Все на свете есть борьба, поэтому ее можно видеть где угодно, но можно и не замечать вовсе.

Все тела имеют вес и объем — когда и часто ли это занима­ет нас? Много ли мы взвешиваем и измеряем? Все живое бо­рется — часто ли это обстоятельство привлекает наше внима­ние? А если привлекает какая-то борьба, то она имеет и соот­ветствующее наименование: футбол, шахматы, спор, драка — или: война, политика.

Режиссерское понимание «борьбы» — абстракция от всех них конкретных ее проявлений, поэтому употребление сло­на «борьба» приобретает характер специального термина. Так же, впрочем, как и слово «цвет» для живописца и слово «звук» для музыканта: и цвет, и звук они могут рассматривать не только на бытовом, общедоступном уровне, но и на уровне специальном, профессиональном, не всегда понятном окру­жающим.

Две домохозяйки случайно встретились и мирно беседуют о погоде, о планах на лето, о прочитанной книге, о кино­фильме и т.д., держась какой-то из этих тем или переходя от одной к другой. В такой бытовой картине можно увидеть самое разное, причем одно вовсе не исключает другого. Если вы спро­сите самих домохозяек: что вы делали? — каждая из них может ответить: «ничего, поговорила с соседкой», или: «соседка мне сказала...», или: «я рассказала ей...». И действительно, все это происходило. А происходила ли между ними борьба? Сами собеседницы могут категорически заявлять, что «нет, не про­исходила». А она все-таки происходила, но это вовсе не озна­чает неискренности их ответа.

Взаимодействия людей мы чаще всего называем «борьбой», когда очевидно, что ряд действий одного человека подчинен одной цели, а ряд действий другого — цели противополож­ной, причем действия первого вызваны действиями второго, а действия второго — действиями первого. Если такой взаимо­связи ряда действий мы не усматриваем, то в повседневном обиходе мы обычно говорим, что «борьбы нет». Мы даже мо­жем про одного сказать, что он «боролся», а про его собесед­ника, что тот «не боролся», хотя взаимодействие между ними было очевидное. Это — общежитейское употребление слова и понятия «борьба». Наши домохозяйки, отрицая борьбу между собою, именно так это слово и понимают.

6. Когда в окружающей нас жизни мы наблюдаем взаимо­действие людей, то обычно не утруждаем себя вопросами о содержании и характере этого взаимодействия, хотя могли бы, подобрав надлежащие слова (иногда не без труда) на них от­ветить. Наши выводы из наблюдаемого взаимодействия чаще всего бывают характеристикой кого-то из «борющихся» — оценкой его ума, темперамента, целей, переживаний, состояний и т.п. Это происходит потому, что обычно взаимодействие людей привлекает наше внимание, когда мы заинтересованы кем-то из борющихся, когда мы пристрастны.

Но бывает, что в жизни мы интересуемся борьбой как та­ковой — течением самого ее процесса. Причем, наиболее пол­ное и верное представление о нем получит тот наблюдатель, который сохранит объективность и будет с равным внимани­ем следить за действиями каждой из борющихся сторон. Тако­вы: беспристрастный следователь на очной ставке, начальник или воспитатель, выступающие арбитрами, дипломат или ней­тральный обозреватель, наблюдающие борьбу сторон и заин­тересованные не в победе одной или другой из них, а в уста­новлении объективной характеристики интересов, позиций, сил, тактики и стратегии каждой стороны в равной степени.

Заметим, что понятие «борьба» не следует смешивать или отождествлять с конфликтом. Хотя «борьба» не может возник­нуть, если между борющимися нет никакого конфликта, пусть даже ничтожно малого, случайного. Но один и тот же кон­фликт может раскрываться в разной по характеру борьбе, а случаи борьбы, весьма сходные по содержанию и характеру, могут быть проявлениями самых различных конфликтов.

7. В действиях отдельного человека целенаправленность ча­сто не лежит на поверхности, но ее можно прочесть по поряд­ку этих действий и по связи между ними. Это — логика дей­ствий данного лица. Во взаимодействиях людей картина усложняется: целенаправленный ряд действий одного пере­плетается с целенаправленным рядом действий другого — логика действий одного влияет на логику действий другого и отражается в ней иногда самым причудливым образом, всту­пая в своеобразное соревнование. Не увидев в общении борь­бы, мы это соревнование рядов действий упускаем из виду— особенно, если отдельные действия или высказывания одного человека были интересны вне их зависимости от действий или высказываний других людей. Так иногда игнорируется не только борьба, но и взаимодействие вообще. Среди непрофессиона­лов— это вполне естественно.

Установка режиссера на восприятие общения как борьбы помогает сделать реально ощутимой сущность происходящего. Философ у Б.Брехта замечает: обычно, «мы лишь смутно ощу­щаем, что каждое наше решение зависит от очень многих об­стоятельств. Мы чувствуем, что каким-то образом все связано между собой, но какова эта связь, мы не знаем»[20]. Обнажение борьбы эту связь и обнаруживает.

Профессионализм обязывает видеть борьбу даже в тех взаи­модействиях, к которым слово это в обиходном употребле­нии, казалось бы, не подходит. Рассказывает ли пассажир в купе вагона случайным спутникам анекдоты, загорают ли на пляже отдыхающие, беседуют ли чинно гости на приеме, — пока между ними происходит то или иное общение, пока кто-то к чему-то стремится и на чем-то настаивает или всего лишь пытается настаивать, они борются, то есть их общение специ­алист может рассматривать как борьбу, хотя для самих «борю­щихся» она может быть незаметна или не важна.

8. Профессиональная наблюдательность — есть умение под­мечать значимые мелочи. Но какие мелочи в поведении обща­ющихся партнеров значимы, а какие — нет?

Например, споря с товарищем, «я» добиваюсь от него чего-то, но попутно листаю журнал, пью чай, одеваюсь и т.п. Дей­ствия, необходимые, чтобы листать, одеваться и т.п., могут не иметь никакого отношения к предмету нашего спора и, следова­тельно, не быть необходимыми в том споре, который «я» веду. Действия, направленные к таким «попутным» целям, возника­ют, так сказать, «на досуге», когда человек имеет возможность отвлечься от того, за что он борется. Чем меньше усилий расхо­дует человек на овладение предметом борьбы, тем больше у него «досуга», который он и употребляет в соответствии со своими мимолетными побуждениями, привычками, вкусами.

Установка наблюдающего на восприятие борьбы позволяет ему и фиксировать подобные случаи «досуга», и отличать пе­реплетение досужих мелочей в поведении общающихся от пе­реплетения существенных деталей. В споре с товарищем «я» ведь могу листать журнал и демонстративно. А «мой» собеседник ­— этого не замечает и, как «мне» кажется, не замечает специально. И «я», потерпев крошечное фиаско, откладываю журнал в сторону. На аргументах спора все это могло и не отразиться, хотя первый «раунд» одним из партнеров уже проигран, и они оба об этом знают. Профессиональная уста­новка наблюдателя на обнаружение борьбы помогает рассмат­ривать смысл произносимых спорящими фраз в неразрывной связи с контекстом переплетений целей, желаний, мотивов, умений и результатов взаимодействующих партнеров.

9. Для определения специфики любого конкретного слу­чая борьбы необходимо установить общие закономерности су­ществования всякой борьбы. Знание их позволяет специалис­ту в наблюдаемом общении не только обнаружить борьбу целей, интересов, но и быстро «измерив» (или «обмерив») его, установить характерные особенности в его содержании и протекании.

Но подобные «измерения» невозможно выразить в количе­ственных величинах. В режиссуре приходится пользоваться не «мерами», а своеобразными «планами» или «параметрами», определяющими типологию и лишь в самых общих чертах — количественные отношения. Речь идет об объективной зави­симости содержания и характера борьбы от обстоятельств, в которых она протекает. Эта зависимость станет очевидной при достаточном внимании к ней, а также при известном опыте наблюдения взаимодействий людей в жизни и построения борь­бы в спектакле, в работе с актерами.

Среди общих закономерностей, присущих всякой борьбе, различают «основные» и «производные». В следующих главах данной работы будут рассматриваться закономерности основ­ные. Их в теории режиссуры — пять:

1) нельзя представить себе борьбу, которую никто не на­чинал, хотя начать ее можно по-разному. Кто-то ее обязатель­но начинает и кто-то продолжает — ведет. Кто именно начина­ет и кто ведет на каждом этапе данной борьбы? Ответ на этот вопрос и будет «измерением» борьбы по параметру «инициа­тивность» (глава 3);

2) всякая борьба происходит из-за чего-то. Характер пред­мета борьбы — деловой или претенциозный — не может не от­разиться на ее ходе. Так каков он на данном этапе ее течения? Ответ в самых общих, но важнейших для такой характеристики чертах является «измерением» борьбы по параметру «дело— позиция» (глава 4);

3) и 4) всякая борьба есть борьба с кем-то. В зависимости от того, как представляет себе борющийся того, с кем он бо­рется — насколько сильным и насколько дружественным — борьба приобретает те или иные характерные черты. Какие именно и от чего они зависят? Ответы на эти вопросы явля­ются «измерениями» по параметру «дружественность — враж­дебность» (глава 5) и параметру «сила — слабость» (глава 6);

5) в подавляющем большинстве случаев людям свойствен­но бороться при помощи речи. Речь— это одно из средств передачи информации. Словесная борьба включает в себя вы­дачу информации и ее получение. Как именно проходил об­мен информацией на каждом этапе борьбы? Ответ складыва­ется из «измерений» борьбы на всех этапах по параметру «вы­давать— добывать» (глава 7);

В характере обмена информацией находят отражение едва ли не все особенности хода и развития борьбы. Это делает последнее «измерение» удобным для подведения итогов и про­верки всех предшествовавших основных «измерений».