К чему "готовить"?

Трактовать судьбу литературного героя в нравственном аспекте - еще не значит воспитывать. Переболеть этой судьбой, будто собственной или близкого человека,- то исходное, конечное и высшее, до которого не всякий эрудит поднимется и поднимет, но без которого нет и не может быть урока как нравственно направленной эмоции, т. е. урока для всех.

"Как же так,- упрекнули однажды,- Шолохов "закончен", а "Судьбу человека" не прошли..."

Оттого и не прошли, чтоб не пройти... "Судьбу" решил прокомментировать в День Победы. Это будет и классный час, и митинг, и своеобразная встреча поколений (приглашены ветераны войны), и некий литературный семинар...- а в целом Урок, каким он может и должен быть. Вот его финал.

- Теряя товарищей, друзей, родных, любимых, шли Соколовы кровавой дорогой войны в свое бессмертие. Помнить о них - значит выбрать и свою правильную дорогу в жизни и, как они, не свернуть с нее. Подумаем же всерьез над нашими дорогами! Жить для себя, если они умирали за нас,- постыдно и глупо. Не об этом ли говорит Совесть, проверяя Память. Почтим же минутой молчания павших героев войны...

На уроке?! Да. Что может быть значительнее, когда вместе с учителем встают и со строгими лицами замирают все (!) 30 его питомцев. Такой урок - уже не просто умная мысль, высокое чувство. Поступок. Воспитание поступками - пафос и сущность "открытой этики". Говорят: школа готовит к жизни. Но школа - сама жизнь, а готовить нужно к тому, чтобы руками и умом тех, кто учится, сделать жизнь еще лучше, добрее. Исходя из этого воспитание уроком дополняю воспитанием на уроке.

Понять себя

Тревожить совесть, будоражить... Все это, конечно, очень важно. Но, признаться, больше люблю не тревожить, а успокаивать, лечить человека, нести ему облегчение. Все подсчитывают умственную перегрузку ребят, а кто всерьез учитывает психическую?

Как-то я встретил в школе одного из прежних своих учеников, некого В. Поговорили, как водится, о том о сем, вспомнили былое. Вдруг просьба: на урок - можно? Разумеется. В. встревожен, у него сложная жизненная ситуация. И на урок захотелось по старой привычке - себя понять. Что же, решил я, надо перестраиваться. Для одного?! Бывшего?! Почему же - для всех, с расчетом на одного. Как на всяком хорошем уроке. Собственно, тогда-то и получается урок. Класс - безликая масса, если нет "одного"!

- ... Корчагину приказывают слезть с лошади и проходить маневры, как все,- пешим. Но у него от ревматизма опухли ноги. "Инвалидам не место в армии!" - звякнула реплика "крикливого франта". Павел рванул уздой коня - и вот сейчас произойдет непоправимое. Нет, не произойдет. "Корчагин слез с коня и, превозмогая острую боль в суставах, пошел к правому флангу батальона". Но только ли в суставах эта боль? Правильно: и в душе. До слез ведь обидно: с ним, солдатом революции, разговаривали грубо. А Корчагины умели обижаться. Поэтому-то и шли к "правому флангу", обуздав себя выдержкой, чтобы не было среди нас жестоких и равнодушных, чтобы не отдать им правого фланга. Сможешь ли ты (будто невзначай говорю бывшему ученику и всем), сможешь ли вот так, по-корчагински, гордо нести свою боль и обиду, чтобы остаться в строю? Не разувериться в людях, в жизни, когда судьба вдруг столкнет тебя лицом к лицу с крикливым чинушей? Если сможешь, ты и есть настоящий человек, наш, мой современник. А если обида перехлестнет через край? И ты, образно говоря, "ударишь" себя своей же рукой? Только ли один ты пострадаешь? И люди, что в тебе и за тобой, и дело, которому служишь, и справедливость, где ты оказался жертвой, а не героем. Скольким, даже большим людям обида помешала занять достойное место в жизни! Не потому ли "выдержка" Корчагина приобретает для нас социальный смысл. Еще больше, чем на "франта", Павел рассердился на себя - комиссара батальона.

Педагогикой вразумлений назвал бы я такой урок. Убеждаю, утешаю, советую. А по сути, одному и всем (себе - тоже) открываю книгу - каждую строчку - для пробуждения человека! Смысл урока вижу в неотложной потребности что-то улучшить в сегодняшней жизни ребят, самоутвердиться в их - по моей учительской воле! - состоявшейся судьбе, в зеркале спасенной души увидеть свой труд.

Если с ребятами разговаривать так, воздействуя и помогая словом, к нам на уроки будут приходить даже бывшие, а нынешние не будут уходить и после звонка.

В школе, где работаю, ребята из "среднего звена" частенько просятся ко мне на урок, прихватив кого-нибудь из уличных приятелей: послушать! Не отказываю. В нехитром "послушать" - спрятанная надежда на помощь.

Когда нужны знания

Помочь - во всем дойти до "живого", заставить волноваться. А волнует в первую очередь все то, что происходит с нами, в нас и в зависимости от нас. Ищу повод для веского разговора, не уходя от книги и не упрощая ее сложности. Скажу откровенно: повод для меня, учителя-этика, в некотором смысле важнее темы.

Однажды, комментируя 8-ю главу "Онегина", буквально за 2 - 3 минуты, не делая "остановок" (можно и так), провел беседу почти со всеми девочками класса: интонацией, жестами, взглядом, лукаво посматривал на одну, другую, третью. Кого-то укоряя, над кем-то тонко иронизируя, а перед кем-то склоняясь в благодарности. Эти акценты я обозначил в пушкинском тексте восклицательными знаками:

Она была нетороплива (!), Не холодна (!), не говорлива (!), Без взора наглого для всех (!), Без притязаний на успех (!), Без этих маленьких ужимок (!), Без подражательных затей (!)... Все тихо (!!!), просто (!!!) было в ней...

Угадывая отнюдь не злые, а добрые, доброжелательные намеки и мысленным взором оценивая себя, девочки любовались Татьяной, видели ее: тихую, простую, обаятельную. Но растревоженное чувство гаснет в недогрузке ума. Догрузим. Что же делает нас тихими, простыми? И вот уже идет разговор о духовности Татьяны, о бурях и грозах в ее судьбе. Отсюда и тишина, совсем не тихая, и простота, совсем не простая! В "милом идеале" Пушкина внезапно открылось пушкинское "жить... чтоб мыслить и страдать".

Прямая связь образа и жизни (Татьяны и восьмиклассниц) была бы примитивной, если бы не подкрепилась глубоким анализом содержания романа, вдумчивым (с примеркой на себя) чтением. Знания стали нужны, ибо приняли личностно значимый характер.

Как пять лет!

В моей практической работе немного уроков, на которых не было бы гостей.

Наталья Юрьевна (из Подмосковья) - начинающий словесник. Но велико желание не медля, уже сейчас, постичь секреты своей удивительной профессии. Даю один урок, Другой... Но что-то остается неразгаданным, неуловимым.

- Хотите, ребята дадут дельные советы?

Лицо выразило удивление: каким образом?

- Очень просто. В IX А сдвоенный урок. Начинаем "Войну и мир". Проведите первый, а на втором обсудите - с ребятами. Это самые строгие и доброжелательные судьи. Кое-что, разумеется, и я скажу.

Урок Наталья Юрьевна провела весьма даже оригинально, изящно. Уставшая, взволнованная, села за стол, чтобы услышать мнение ребят. Хвалили искренне, без лести. А после, словно сговорившись, стали "делать замечания".

- Вступительное слово - это все произведение в одном уроке! Потом интересно и "частями" заниматься. А вот "произведения"-то и не было.

- Как Анна Шерер "запускает" свой салон, так и учитель должен "запускать" нас, чтобы от темы не уходили.

- Вместо "подумайте" лучше "подумаем".

- Ходите по классу, а не стойте у стола. Когда учитель рядом, легко быть самим собой и думать хочется.

- А когда руку положит на плечо, и вовсе ничего не страшно: говори, что думаешь.

- Начинайте урок неожиданно, а тему объявите потом. Так интереснее.

- Вы разговаривали с первыми партами, а лучше начинать с последних. Смотришь, и "серединка" зашевелилась, работает.

- Мы не только разбираем, но и "пишем" книгу. Вот я недавно был "Достоевским". А сегодня никто не был "Толстым".

- И "исторической" парты не было. Учитель рассказывает нам о ребятах, которые когда-то сидели за теми же партами, что и мы. Он помнит их имена, мысли, находки, даже слова, которыми они говорили. Вот у этой парты, например, целый "список" интересных учеников. Иногда себя чувствуешь неловко: достоин ли парты, за которой сидишь?

- Отметки выставляйте на следующем уроке. А то всё стирается, как запись на магнитной пленке.

Много еще чего говорили ребята. А после Наталья Юрьевна засыпала меня вопросами: почему отметки на следующем уроке? Обязательно ходить по классу? "Историческая" парта - что это такое? Что значит: "писать" книгу? Отчего не сразу объявляете тему?

Постараюсь ответить на каждый из вопросов.

Урок никогда не заканчиваю отметкой, наоборот - с нее начинаю. Вслух стараюсь припомнить, кто и о чем говорил, насколько удачно. Бывает, и пошучу, и поспорю, что-то доскажу. Словом, повторяем, закрепляем, учимся отвечать. И конечно же общаться! Общаться на скучной, казалось бы, основе школьной отметки. Такой прием помогает по-деловому настроиться на новый разговор с учетом и анализом допущенных промахов. Очередного урока ждут: не высокая или просто хорошая отметка, а мой нередко веселый комментарий волнует и радует ребят. А веселое при любой теме не во вред! Если с ребятами лишь одна связь - оценка в журнале, то смешно говорить о каких-либо ценностях. И потом: всё ведь оценивается с оглядкой на себя. А тут необходимо время, чтобы еще и еще раз "перебрать" урок - был ли он ярок, интересен, какие вопросы, кому и как заданы, не спешил ли: ведь, чтобы мыслить, надо повторить ход мысли другого. Короче, нужен "осадок", на фундаменте которого и сооружается объективность отметки. Иным, случается, и вовсе ничего не поставишь, потому как сам виноват, и об этом, сожалея и принося извинения, открыто говорю ученикам. Не только ведь ребят, но и себя надо "строить". И еще. Молниеносные "итоги", выражаемые отметкой по ходу урока или в конце, действительно стирают остроту и свежесть впечатления, эмоциональный настрой, и от урока в нравственно-эстетическом смысле вряд ли что остается.

Да, беседуя с ребятами, не стою на месте, а хожу по классу. Стараюсь ко всем "подойти". Слово беру в кавычки, ибо подойти не значит только сократить дистанцию, а непосредственной близостью, тем, что всякому оказано внимание, создать на уроке комфортные условия, ситуацию взаимного успеха и дружбы. Есть тут, однако, и другой расчет. Ребята видят лицо учителя, но не видят своих лиц. А лицо одноклассника - лучшее "наглядное пособие" на уроке литературы! С "лицом" иной раз работаешь не меньше, чем с книгой. Разрешаю ребятам поворачиваться друг к другу, когда иду в глубь класса. Мечтаю о крутящихся стульях, чтобы и вовсе можно было смотреть друг на друга без усилий и напряжения. С недавних пор, когда на урок приходит методист или инспектор, того и другого сажаю не за парту, а за свой стол, чтобы видели глаза, а не затылки ребят и судили об уроке по их лицам.

"Историческая" парта... Совершенно особый, доверительный стиль разговора. Больше того - наиважнейший обучающий прием. Не всегда, впрочем, демонстрирую готовую находку. Бывает и по-другому. Говорю классу: вот эту мысль в таком-то году и в таком вот виде подарил мне ученик, который сидел... вот за этой партой. А теперь посмотрите, как я эту мысль развил и что из этого получил. Дивятся. Не только у ребят, но и у каждой парты свое лицо.

Самый интересный, самый важный и нужный из уроков - вводный! Первое слово дороже второго. Во всем. В житейских, производственных делах и в педагогике. Школьник должен прежде увидеть некий целостный образ произведения, чтобы решить: знакомиться с ним или нет. Иногда полезно прокомментировать страницу, в иных случаях - только реплику, а зачастую и вовсе, закрыв книгу, читать ее по памяти - детально, с охватом всего наиболее примечательного в ней. Вводный урок - в основном чтение по памяти! Здесь больше всего текста - в смысле не количества, а яркости и остроты.

Верно. Не только разбираем, но и "пишем" книгу. Ребятам по душе моя рекомендация: объяснять писателя - это входить в сотворчество с ним. Бери, накапливай, когда-нибудь отдашь - старшеклассников уже не устраивает. Они хотят отдавать сейчас, им нужна сегодняшняя радость. Отсюда: не Пушкина и Чехова приспосабливаю к ним, а их немножко делаю и Пушкиными, и Чеховыми...

Когда объявлять тему? Если метафорически, урок - вроде как костер разжечь. Поначалу кладешь сухие щепочки, после - сухие дрова, а затем - и сырые поленья. Не стану пояснять: что есть щепочки, дрова, поленья. Скажу: когда костер горит - всё дает огонь. И - "тема", даже если сырая, академическая. Она не всегда разожжет костер, но всегда добавит огня.

Мы еще долго разговаривали. Наталью Юрьевну я убеждал, что всякий урок, а тем более первый нельзя строить на уверенности, будто класс прочитал или начал читать книгу, которая в руках у учителя, что методические идеи, как и многое другое, надо брать и у ребят. Ученики пристально вглядываются в каждого из нас: обогащаемся ли мы духовно в общении с ними? Если нет, какой прок в общении. Наконец, войти в класс - это одно, в урок - совсем другое, в ребят - искусство высокой пробы. Кстати, люблю заключать с ними договоры. Как будем читать учебник: по частям или целиком, по разделам, когда изучим писателя? "Целиком!" - тут же проголосуют с хитрым расчетом. Соглашаюсь. Ведь и у меня свой расчет: похитрее. Прочтут писателя, выслушают меня, самих себя, а после волей-неволей заглянут и в учебник: там-то хоть как? Заглянут и прочтут, если, конечно, поинтереснее "спросить". Ну, например: какие - особо важные! - мысли учебника, к сожалению, не прозвучали на уроке? Скорректировать мысли учителя, тем более опытного, всегда занятно. Вот и ищут мысли в книге, которая, оказывается, не такая уж сухая и скучная.

Теперь и я спросил коллегу: какую яркую находку извлекла она из собственного урока? Нет находки - нет и урока!

- Я цитировала слова Ленина о том, что Толстой "срывал все и всяческие маски". Кто же первый, с кого писатель сорвал маску? С себя, наверное?

- Ну что ж, поздравляю с рождением оригинального вопроса.

Перед тем как расстаться, Наталья Юрьевна снова вспомнила моих девятиклассников, благодарила их за "открытый" урок:

- Эти 45 минут, поверьте, стоят пяти лет учебы в педвузе.

Как делается урок, должен знать не только учитель, но и ребята. Это надежный способ научить умениям.

Урок - это помощь

"Всё - через знания!" - говорит теория и практика школы. Но думаю, что на уроке литературы познавательное не самоцель, а, скорее, условие завязать и остро развить нравственную тему как нравственное знание. Кое-что и даже многое школьник сумеет "добрать" дома - активным самообразованием и, стало быть, не испытывая перегрузок. Специальные знания можно добывать и в одиночку. Нравственность завоевывается сообща! В коллективе особенно хорошо идет постижение моральных основ поведения, отношения человека к человеку. Замечаешь: когда нравственное открыто выходит на поверхность урока, а не прячется хитроумно в "тематике", "проблематике", ребята охотно выполняют любые задания. Не только прочтут учебник, поспорят, напишут сочинение, а и вымоют и натрут полы в школьном коридоре, оформят кабинет, активно проведут комсомольское собрание, отправятся на экскурсию. Да, урок воспитывает не "моментами", а всей сутью. Но, однако, без моментов исчезает и сама суть. Спрятанное для большинства есть несуществующее. Не здесь ли "упускаем" ребят? Урок - это помощь! Кому-то скорая, кому-то неотложная, а кто-то пока и подождет... Уровень внимания ребят к себе определяю результатом своего внимания к каждому (!) из них, к тому отклику, какой вызывает в душе школьника этическая, а не только эпизодическая судьба литературного героя. И все 30 - 40 будут на уроке! И продолжат урок в долгой, благодарной памяти о чуткости старшего, "когда подступало ненастье".

Воспитательным урок становится только в том случае, если в нем неразрывно сопряжены три урока: жизненный, эстетический, нравственный.

- Саша! Ты любишь своих родителей? А ты, Миша? А ты? А вот как на тот же вопрос ответил Базаров...

Формулирую принцип

"Любите книгу... она научит вас..." Эти слова М. Горького можно увидеть в кабинете литературы. Вместе с тем учителя жалуются: школьники читают мало и в основном "читают" с помощью "Ладоги", "Рекорда", "Рубина". А ведь за каждой лично прочитанной книгой - судьбы многих других, теснящихся на полках школьных, районных библиотек, судьбы самих ребят. Книгу нельзя ни рассказать, ни прочитать в классе, ни "показать" на экране. Общение с ней - процесс интимный, домашний.

Весь тот "инструментарий", которым пользуюсь, имеет цель - воспитать читателя. Книголюба! А не информированного дилетанта, в чьей душе теплится радость от того, что Гоголь сжег второй том "Мертвых душ", а к третьему не приступил. Не дай бог, пришлось бы и их читать! Однако к набору уже испытанных средств (деталь, вопрос, прием-"чудинка", "открытая этика") нужно прибавить еще одно.

Не жду, пока основная масса ребят прочитает книгу и начнется ее разбор (практически такое бывает редко), а самим разбором вызываю массовое чтение. Анализом создаю условие для анализа. Ищу страницу, которая заставит прочитать книгу. Но найти - полдела. Надо еще увлекательно разобрать. Так, чтобы начатой страницей поманила вся книга. От урока вести к книге. Стараюсь удивить искусством своего чтения; ставлю проблемы, которые могут быть решены не просто на основе текста, а самим текстом, всей емкостью художественной мысли; начинаю с нелегкого, сложного, чтобы увлечь доступным, "элементарным", которое в особенности трудно дается сегодняшним ребятам. Мой секрет - поскорее открыть книгу и всё подчинить ей. Всё! Общение с классом - вещь капризная, покуда не "заговорит" книга. Назначение урока, видимо, не исчерпать книгу досконально, а выборочным анализом вызвать к ней интерес. Чтобы школьник поверил в книгу, захотел прочитать и впоследствии вернуться к ней, он должен найти и свои страницы.

Итак, формулирую принцип: увлекая - вовлекать! Чтение - это поиск ответа. Путь, которым иду (от части - к целому), проявляется и здесь.

В поисках ответа

О "Мертвых душах" ученик сказал: "Чего начинать - все равно не кончу. Кино смотрел". И он прав: книга утратила для него фабульную новизну, а искусство гоголевской детализации не БСЯКОГО волнует. Попробуем все-таки начать так, чтобы позвать в книгу.

- ... Нам известно, что Чичиков приехал в некий губернский город N. О заднем колесе его брички, когда она въезжала в ухабистые ворота гостиницы, двое мужиков решили: до Москвы доедет, до Казани - нет! Что же это за город, расположенный к Москве ближе, чем к Казани? Может быть, Ярославль? Не случайно же Гоголь упоминает о "расторопном ярославском мужике", сколотившем отменную бричку, что сосчитает не одну сотню верст. Нет ли в тексте других, более веских подтверждений? Если "раскопаем", возможны интересные выводы: ведь Чичиков-то знал, куда ехать за "мертвыми"!

В конце концов не важно, в каком именно городе разворачиваются события поэмы: N - типичный для того времени город. Важно другое: поэма прочитана. Сами ребята дошли до строчек о русском беспредельном просторе ("Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?") и ужаснулись: на беспредельном просторе - маниловы, коробочки, плюшкины, а разворачивается в полную силу не богатырь, а "рыцарь копейки".