Греческий идеал воспитания и уклон в средневековье. Как должны мы воспитывать свободных людей?

До 7-го года у ребенка все в единстве. Образование сосудов, нервней системы и кровообращения является в те же время развитием душевным и духовным. Он обладает в этом периоде "ударной" силой, которая выдвигает вторые зубы, после чего эта сила ослабевает. Это кульминационный пункт органических сил, более не повторяющийся. До этого момента ребенок живет едино, "природно". После этого начинает развиваться более тонкая сила душевной жизни. Можно сказать: теле слабеет, душа крепнет.

Аналогичный переход - в 14-15 лет, с началом полевой зрелости: душевное становится на ступень слабее и выступает духовное. Итак: до 7 лет человек есть телесно-духовно-душевное существо; в 7-14 - телесно-душевное и отделенное от него душевно-духовное существо, а от полового созревания - существо из трех частей: физическое, душевное, духовное существо.

Эта истина глубоко лежит во всем человеческом развитии. Без нее воспитание детей может быть только дилетантским. Удивительно, что греки знали это. Отсюда они вывели закон: до 7 лет ребенок должен воспитываться дома в обществе женщин, не участвующих в общественной жизни мужчин, в естественной обстановке. Только после этого возраста он может быть взят из родительского дома. В наше же рационалистическое время забыли это и зачастую берут в школу детей в 6 лет и даже раньше.

До 7 лет грека интересовало в ребенке, правильно ли заключает его теле спустившееся в него духовное существо. В некоторых местах существовал даже страшный варварский обычай: умерщвляли ребенка, о котором инстинктивно полагали, что он только оболочка, не выражающая своим телом никакой правильной духовной сущности.

После 7 лет ребенок становится собственно на ступень ниже. До 7 лет он в известном смысле спущен с неба и несет ещё с собой свою унаследованную оболочку, которую в 7 лет снимает. И не только мелочные зубы, но и все тело сбрасывается каждые 7 лет, - в первый раз на 7-м году жизни.

Для грека тело до 7 лет было оболочкой, созданной ещё доземными силами. Свою же собственную первую земную оболочку ребенок носит от 7 до 14 лет. Здесь он берет развитие сил сам в свои руки. Деле гимнаста было продолжить действие природных сил человеческим усмотрением, искусственно, сохраняя в свежем, здоровом виде те, что развилось естественно до 7 лет, так, чтобы оно сохранялось до смерти. Т. е. продолжать при помощи воспитания божественную гимнастику.

Это был великий, мощный принцип греческого воспитания. Добиться теге, чтобы ребенок не погиб в человеке до самой смерти.

Для этого нужно от 7 лет до 14 лет не давать уснуть первым силам (до 7 лет), нужно их постоянно будить.

Сохранение ребенка в человеке до самой смерти - это как раз и создало величие греческой культуры и цивилизации.

И когда мы стоим пораженные перед этим величием, мы должны спросить себя: можем ли мы подражать такому идеалу? Не можем. По трем причинам:

1) Эти греческие принципы воспитания существовали только для небольшой части людей, для верхнего слоя, и предполагали наличие рабства. Чтобы так воспитывать этот тонкий слой, нужно было, чтобы часть того, что человек должен был исполнить на земле, была исполнена теми, которых предоставили их элементарной человеческой участи, не воспитывая их вовсе так, как в Греции считалось правильным. Это воспитание, как и вся греческая цивилизация, было немыслимо без рабства. Так что наше восхищение достижениями Греции имеет тот страшный трагический привкус, что это должно было быть куплено ценой рабства.

2) Устранение в Греции женщины в социальной жизни от теге, что собственно создавало греческую культуру. И это отстранение только и делало возможным содержание ребенка дома с предоставлением его чистому инстинкту, сохраняемому без всяких знаний до 7 лет.

3) Утеря в наше время первобытной мудрости /через откровение/ и необходимость добиваться мудрости духовной жизни при помощи активной человеческой работы.

***

Действенность и надежность греческого воспитания покоилась на том, что оно строилось на человеческих привычках, навыках, т. е. на том, что можно встроить в человеческое тело.

До 7 лет человеческое развитие было внутренне связано с телом. Тело же развивается так, что его отправления совершаются как бы бессознательно. И они только тогда являются надежными способностями, когда действуют бессознательно, когда то, что я должен делать, я усвоил в определенном приеме (руки..., ухватке), которые получаются сами собой, без интеллектуальных соображений с моей стороны. Доведя упражнения до привычки, я достиг того, чего должен достигнуть через тело.

Так греческая жизнь стремилась образовать в привычках всю человеческую земную жизнь по существу. Направляя так воспитание, можно удержать дольше то, что естественно для человека до 7 лет, детские силы, вплоть до смерти.

В средние века появились иные жизненные навыки, нравы. Осознали, например, что рабства не должно быть, женщина должна быть уважаема, а развитие ребенка в 7-14 лет не должно уже быть только телесным, душа должна быть в известней мере эмансипирована от тела и не может дольше допускаться консервирование детства, как раньше. Это важнейшее достижение средневековья /действующее до нового времени/ для возраста 7-14 лет. И только теперь видим мы, с какой громадной силой бунтует человеческая природа, когда она переходит возраст 14-15 лет и ещё несет в себе те, что бунтует. Как выражается это возмущение?

Духовная древняя премудрость, стекавшая к грекам как нечто само собой разумеющееся, стала в средневековой римской традиции тем, что хранилось только в книге, в письменах, и во что верили только благодаря авторитету традиции. Понятие веры, как оно развилось в средние века, отсутствовало в древности и еще у греков. Для них это был абсурд. Понятие веры развилось лишь тогда, когда древняя мудрость перестала изливаться непосредственно, а только сохранялась, консервировалась.

И для большей части человечества все, что относится к спиритуальному, сверхчувственному, является по существу еще теперь традицией, преданием; в это верят, но непосредственно этого нет здесь. Здесь тальке природа и воззрение на нее. Традиция же переходит как наследство от поколения к поколению, и живет благодаря своему авторитету. Это было внешнее. А что же было внутренним?

У греков из системы развития телесных привычек развилась /без особого ухода, сама собой/ удивительная память, о какой мы теперь не имеем понятия, - а на древнем Востоке еще значительнее. Грекам показалось бы абсурдом заводить стенографистов на лекциях. Память сохраняла все верно, ибо ее носителем была телесная способность. Сама душа развилась также из телесных качеств и постольку она стала против духовной древней мудрости, открывавшейся сама из себя.

В средние века этой мудрости больше не стало. Она стала традицией, хранимой и передаваемой внешне из поколения в поколение жречеством (священством). Внутренне же должны были выращивать, воспитывать то, о чем греку вовсе не приходилось заботиться, - память. Так в средние века включили в память то, что подлежало сохранению в традиции.

Так заботились внешне об исторической традиции, внутренне - о воспоминании и памяти, как о первом душевном, о чем стали заботиться, как только душа эмансипировалась: о памяти. И тот, кто знает, какое значение придавалось еще недавно памяти в школьном обучении, тот может также судить, как упорно держится эта забота о памяти, прешедшая через историческую необходимость.

И так на протяжении всего средневековья колеблется, качается существе воспитания, как неустойчивый корабль в шторме, ибо к душе человека труднее всего подойти. К телу можно подойти; можно добиться понимания духа; душа же так сидит в индивидуальном человеке, что к ней труднее всего подойти.

Все было душевным делом: и внутренний путь к авторитетам, охранявшим традицию, и почитание слов церковных учителей, укреплявших традицию. И забота о воспоминаниях и о памяти без того, чтобы насиловать ее - было делом душевного такта.

Правильность и неправильность подхода в средневековой душевней цивилизации зависели от тактичности и нетактичности. Воспитание тогда колебалось между тем, что душа принимала хорошо и что ее оскорбляло. И много, много от такого средневекового воспитания удержалось до наших дней, хотя люди и не замечают этого.

Но воспитание в средние века стало таким потому, что прежде всего душа не захотела больше сохранять в себе "ребенка", ибо она захотела сама быть воспитуемой. А могла она быть воспитуемой только при помощи традиции и памяти.

Между 7-ю и 14-ю годами наблюдается некое лабильное состояние существа человека. Душевное действует в человеке не так прочно, как действует телесное до 7 лет, а ориентировки с помощью духа еще нет. Все приобретает интимный характер, который делает необходимым пиетет /почитание/ и нежность.

Все это привело существо воспитания в течение долгого времени в неопределенный, неясный фарватер и сделало исключительно тяжелым для существа воспитания то время, когда нужно было заботиться о традиции и памяти. Теперь мы живем в талое время, когда человек, благодаря своему естественному развитию, хочет иметь другую надежность /уверенность/, которая не опиралась бы на такое лабильное основание, как в средние века. Эти поиски новых основ выражаются в многочисленных стремлениях к реформам воспитания в наше время.

Из познания этого факта исходила Вальдорфская педагогика. Ее вопрос: как следует воспитывать, когда между 7 и 14 годами душа продолжает хранить возмущение претив консервирования детства? И когда человек к тому еще потерял старее отношение к традиции и памяти? Внешне человек потерял доверие к традиции; внутренне он хочет стать свободным существом, которое в каждое мгновение стоит непредвзято перед жизнью. Он не хочет всю жизнь стоять на почве воспоминаний.

Перед нами встала необходимость воспитывать не на основе традиции и памяти, а на основе теге непосредственного жизненного мгновения, которым человек включен в земное бытие, когда он из мгновенно даваемых фактов должен принимать решения как свободный человек. Впервые является вопрос: как нам воспитывать свободных людей?

***

... Мы должны считаться с тем, что последует у ребенка после начала полевой зрелости, как он будет переживать человеческое сознание, которое вспыхнет в нем се стихийной, вулканической силой, если мы попытаемся задержать его. Мы не должны больше погружать его в сонный сумрак, как это было у греков, у самых возвышенных греков даже еще у Платона и

Аристотеля, которые принимали рабстве как само собой разумеющееся. Так как воспитание затемняло сознание после начала половой зрелости, мог грек быть охранителем первого детства в период между 7 и 14 годами.

Мы же должны стать пророками позднейшего человечества, если хотим правильно воспитывать, а не консервировать природные данные, полагаясь на инстинкт, как грек. Мы должны, как воспитатели, уметь развивать интуиции, предусматривать вперед все человеческое. Правильным будет такое воспитание, если наш воспитанник в будущем, оглядываясь на то, что мы посеяли в него в 7 - 14 лет, скажет: "Да!" с удовлетворением. Ребенок должен любить нас как воспитателя не только в школьном возрасте, не и в будущем, когда проснется его сознание, он должен в зрелом суждении находить оправданной эту любовь к нам, как учителю и воспитателю.

Воспитание и обучение должно стать в высокой степени нравственным делом, свободным делом. Как это осуществить?

Лекция.