Какое общество взрывоопасно? Состоящее из хрони­чески недовольных людей. А какие люди хронически недовольны? Ненасытные и неблагодарные. Люди, ис­точенные изнутри завистью.

В литературе есть еще одна ценная вещица, где фи­гурируют Рыба и Старик, и между ними сложные от­ношения. Это «Старик и море» Хемингуэя. Трудно представить, что этот старик (рыбак с Кубы), поймай он не рыбу-меч, а Золотую Рыбку, вел бы себя подобно своему русскому коллеге по ремеслу. Тот старик был крут. Он бы и жену на место поставил, и у Золотой Рыб­ки бесконечных глупостей не просил бы.

Важно сделать выводы. Не все же ругаться и бес­плодно критиковать. Сколько вширь ни богатей, все мало будет. Чтобы успокоиться, поблагодарить за то, что есть, отказаться от большего, если наличного хва­тает с головой, нужно богатеть вглубь. Писание гово­рит об этом: в Бога богатеть. Если мошна толстеет, а мыслишки по-прежнему куцые, то это у человека или общества экстенсивное развитие называется — пожи­рание ресурса. Такова вся хваленая современная циви­лизация, внутри которой этика безнадежно отстала от техники, а метафизика изгнана вон. И обречен на не­счастье живущий внутри этой цивилизации и по ее за­конам человек. Сыт он, одет он, почти всю работу за него делают механизмы. Но недоволен он, потому что не знает, зачем живет. Внутреннего роста в нем нет. Остается только завидовать тем, кто имеет нечто, пока недоступное. Общество бедных внутри и недовольных снаружи людей — опасное общество.

Однако следует вернуться к Старухе. Ходила бы она в церковь, хватило бы ей и одного нового корыта. А там, глядишь, сама Рыбка по доброте подарила бы и «домик в деревне». Читала бы бабка Псалтирь, хватило бы ей и мещанского статуса. Даже такой показался бы страшен, и желание большего бы отсеклось. Были бы у бабки вну­ки, а не только затюканный дед, выше дворянства после свалившегося мещанства не полетела бы ее мысль. Да и в дворянстве была бы она милосердна к таким же го­ремыкам, какой сама была до чудесного улова. Все бы­ло бы по-другому, если бы кроме зависти и жадности — или вместо них — была бы благодарность, молитва, сдержанность в желаниях.

Нужно, чтобы человек был и внутри, по Чехову, кра­сив. Глубок был бы человек. Нужно, чтобы и общество состояло из людей, работающих над собой, богатею­щих вглубь. По крайней мере нужно, чтобы количество таких людей в обществе не умалялось ниже некоего критического предела. Иначе продолжат и человек, и общество подобных ему преступно не замечать оби­лия окружающих благ. Продолжат вести образ жизни вредного и жадного человека, как тот демон у класси­ка, о котором сказано: «И ничего во всей Вселенной благословить он не хотел».

Так какой же человек мил? Благодарный, независт­ливый. С каким человеком приятно жить по соседству? С благочестивым и довольным тем, что есть. Ему и по­дастся большее. И большее будет не во зло.

Рабы чрева своего

Есть и пить — два глагола, существующих в каждом языке. Нет такого языка, даже самого дикого, такого, в котором нет абстрактных понятий и способов выраже­ния сложных мыслей, в котором не было бы глаголов «есть» и «пить». Я ем, я пью, ты ешь, ты пьешь. Глаголы эти повторяются много раз в Писании и указывают на нечто гораздо большее, чем просто есть и просто пить.

«Есть» и «пить»! Поставленные вместе, эти два слова в Книге Чисел говорят о гнусном идолопоклонстве ев­рейского народа при отшествии Моисея на гору Синай­скую для получения скрижалей. Когда Моисей ушел на сорок дней на долгий пост и на горе устами к устам об­щался с Богом, народ сказал: «Мы не знаем, что случи­лось с Моисеем, который вывел нас из Египта!» И они вынудили Аарона сделать им литого тельца из золотых украшений, вывезенных из Египта. Далее Библия гово­рит, что народ начал есть и пить и стал играть. Ну и что, вроде бы? Подумаешь, этакий многолюдный пик­ник на обочине. Но за этими тремя глаголами — есть, пить и играть — скрывается одна из самых больших катастроф мировой истории.

Люди сделали идола, только что выйдя из Египта, из страны идолов. Сделали идола в присутствии живого Бога, Который только что вывел их из дома рабства. И еврейские книжники считают, что это было неким повтором грехопадения, только не в лице одного чело­века, а в лице целого избранного народа. Большей ка­тастрофы придумать невозможно.

Когда есть идол, то нужно что-то делать ради него, есть идоложертвенное и пить идоложертвенное, вкушать во славу и во имя тех или иных богов. А потом, когда начинают играть, то за словом «играть» скрывается уже практическое идолопоклонство, заключающееся в разных совокуплениях, смешениях, всяких бесчин­ствах. Скупое слово скрывает практику, которая назы­вается в Писании простым и жестким словом «мер­зость» перед лицом Господним.

Человек — существо, которое должно есть и пить. Господь Бог, создавая человека в Раю, насадил для него Эдемский сад. И не создавал Господь Бог бесплотного духа, а соединил дух с плотью. Господь Бог сказал Ада­му и Еве, что от всех деревьев в Раю могут есть. Однако за простыми словами «есть» и «пить» и тогда скрыва­лось нечто большее, потому что и в Раю можно было съесть смерть.

Кашрут показывает человеку, что еда - это не просто «Жуй все подряд, что можно сжевать», а «Жуй то, что Бог благословил», и не забудь, насытившись, благосло­вить Творца. Потому что «ты есть то, что ты ешь».

Вот, например, дерево, от которого запретили есть. Если вкусить от него, то смертью умрешь. Еда может быть источником смерти для человека. Наоборот, о де­реве жизни сказано, что «всяк, ядый от него, не умира­ет». Когда человек согрешил, то был отогнан от древа жизни, чтобы не стать бессмертным злом. Оказывает­ся, что-то можно есть, а что-то нельзя. А если съел что-нибудь запрещенное, то тогда отнимается нечто ранее разрешенное.

Такие сложные вещи включены в духовную жизнь человека. Вот животное ест просто — что Бог благословил и что ему по роду его положено: травоядное жует, хищное грызет, свинья ест все подряд. На чело­века по части всеядности в мире похожи, к сожале­нию, свинья и крыса. Они абсолютно всеядны. И стро­ение внутренних органов у них — кишечника и всего остального — очень похоже на человеческое. Поэтому инсулин свиньи, например, колют человеку, страдаю­щему сахарным диабетом. Именно свиньи, а не собаки или жирафа. Человек очень похож по всеядности на этих двух очень неприятных представителей фауны — на свинью и крысу. Именно по всеядным способно­стям. Свинья ест все, а корова только траву. Корова мясо не ест. Даже поросята едят все.

Еще до Евангелия еврейский народ получил законы поведения: как ему жить, чтобы угодить Богу, как себя оградить от всего того, что Богу неприятно. Там огром­ным пластом был представлен закон о еде, так называ­емый кашрут. То есть что чисто и что нечисто для вку­шения. До сегодняшнего дня это действует среди евреев, даже среди малорелигиозных. Они к этому бо­лее-менее прислушиваются. По-разному, но прислуши­ваются. Это ешь, а это не ешь! Вот это вообще нельзя есть, а это можно есть, но только после того, как ты вот это съешь... Целый свод разных законов о пище.

Кашрут показывает человеку, что еда — это не про­сто «жуй все подряд, что можно сжевать», а «жуй то, что Бог благословил», и не забудь, насытившись, благосло­вить Творца. Потому что «ты есть то, что ты ешь». Эти слова сказали греки, и они были недалеки от истины. Человек через еду подтверждает свое телесное сходство с тварным миром. Он по плоти взят из земли и от земли питается. У человека телесный состав, земляной. Этот состав требует телесного, земляного, подкрепления пищей. Человек ест все, что рождается от земли. Этим он подкрепляется и как бы говорит: «Я земной чело­век».

А когда человек питается Божиим словом, он заявля­ет о том, что он не только земля. Об этом Господь гово­рит в пустыне дьяволу: «Не хлебом единым будет жив человек». То есть человек — это не просто плоть. Если бы он был просто плотью, то он бы ел только хлеб, мас­ло, молоко и прочее. Земное ело бы земное. Но человек не просто плоть, и он не может жить одним только хле­бом. Он должен жить хлебом и словом Божиим. Такова человеческая природа. По природе человек не полно­стью принадлежит земле. Та часть, которая принадле­жит земле, нуждается в хлебе. А та часть, которая не от земли, требует другой пищи — молитвы, Божиего сло­ва, благодарения, хваления, покаяния, богомыслия.

То и другое сочетаются в Евхаристии, потому что земной хлеб при помощи слова Божиего, Духа Святого и благословения на Евхаристии соединяет собой и не­бесное, и земное, и человек причащается Телом Хри­стовым, Телом воплощенного Иисуса Христа, Сына Бо­жиего.

Вопрос о пище — центральный для человека. И Хри­стос в Писании много раз говорит о ее важности. При этом Он употребляет эти же глаголы: есть и пить. Он говорит: «И вы не ищите, что ясте или что пиете». То есть: «Не спрашивайте друг друга, что будем есть, что будем пить». «Весть бо Отец ваш Небесный, яко требу­ете сих. Ищите же прежде Царствия Божия, и сия вся приложатся вам» (см.: Лк. 12, 29-31). То есть Господь знает, что мы нуждаемся во многом, но об этом знает и Отец. И Он говорит чадам: «Не переживайте, Он вам даст все. Вы только служите Ему—Отцу светов, от Ко­торого всякое даяние благо и всяк дар совершен. Он даст вам все остальное».

У Франсуа Рабле в его бессмертном интереснейшем романе «Гаргантюа и Пантагрюэль», который прекрас­но растолковал и объяснил Михаил Бахтин, описыва­ется некий владыка мира господин Растер. Растер — по-гречески значит «желудок». Этот господин Растер изобрел искусство и науки, он же изобрел удобства и привилегии, он заставляет служить себе все человече­ство. Мысль о чреве как о владыке Рабле, вероятно, спи­сал у святого Иоанна Лествичника, который так и на­зывает желудок—ближайший и ненасытный господин.