КУБА, "ПТИЧКИ", РОК-Н-РОЛЛ 1 страница
МОСКВА, 2006-2016 гг.
Боченин О.А. - Куба, "птички", рок-н-ролл. Москва, 2006-2015 гг.
Повесть о службе в рядах ОСНАЗ ГРУ на острове Куба в 1979-81 годах. Автор рассказывает о радиоразведке в период глобального противостояния двух супердержав.
ВНИМАНИЕ!
В ПРОИЗВЕДЕНИИ ИСПОЛЬЗУЕТСЯ НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА!
ОТ АВТОРА
Дорогие мои товарищи! Известие о ликвидации нашей базы в Торренсе отозвалось болью в наших сердцах. Закрыта страница славной истории ОСНАЗ ГРУ и всей Группы советских военных специа-листов в республике Куба.
Технический прогресс нельзя остановить. Классической радиоразведки, - приёмник, магни-тофон, - уже нет, и вряд ли будет. Связь стал сложнее. Она осуществ-ляется по закрытым каналам. Перехват радиосообщений стал технически более сложным и требует наличия высококвалифицированных специалистов. Развилась автоматика и компьютерная техника.
Наша эпоха ушла в прошлое. Пожелаем нынешним осназовцам успехов в их тяжёлом ратном труде. Я же своей повестью, хочу рассказать о том, как это было. Ради памяти, ради справедливости по отношению к тем, кто лучшие свои годы отдал защите Родины на дальних рубежах.
Автор выражает признательность Гаврилову М., Трепалину В., Королёву С., Ковалю Б., Хвастунову Н., Веселкову С., Бердникову В., Шишко М., Гринченко Е., Скоромному А., Мазепову И. за помощь при подготовке этой повести.
КУБА, "ПТИЧКИ", РОК-Н-РОЛЛ
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. "ВЕШАЙТЕСЬ, ГРЕКИ!"
ПРОЛОГ
- Что вы мне голову ломаете?! У вас "бронь"! - злобная худосочная женщина в военной форме продемонстрировала мне моё личное дело со штампом на первой странице. - Идите отсюдова!
- "Бронь"? - удивился я. - А с какого перепугу?
- Вы где работаете?
- В Детском доме.
- Потому и "бронь"! Идите! Не мешайте! - она демонстративно закрыла окошко перед моим носом.
Я растерялся. Мне казалось, что военкомат имеет своей целью "брить" всех, подлежащих призыву, а тут я сам пришёл и меня послали. Наверное, если бы по небу проскакали всадники Апокалипсиса, я, в тот момент, удивился бы меньше, чем словам этой работницы военного комиссариата.
- А как мне снять "бронь"? - громко спросил я, чтобы мои слова проникли сквозь заграждение.
Окошко открылось:
- Вы - идиот?
- Да.
- Идите к военному комиссару. Мы тут идиотов не лечим.
Окошко закрылось. Я разнервничался ещё пуще. Решение идти в армию далось мне нелегко. Это решение было обдуманным. Я приготовился стоять на своём до конца: "Ну, что ж, к комиссару, так к комиссару". Этого «лекаря идиотов» пришлось ждать часа два.
- По какому вопросу? - спросил меня военный, встретив у дверей своего кабинета.
- У меня "бронь", а мне в армию надо, - скороговоркой ответил я, чтобы изложить просьбу до того момента, как он меня проигнорирует, что он и собирался сделать, судя по выражению его лица.
- Мы сами тут решаем, кого надо, а кого и на дух не надо! - ответил военком и презрительно осмотрел меня сверху донизу. - Где работаете?
- В Детском доме.
- Ну, так, идите и работайте!
- Мне в армию надо! - не уступал я. - Сейчас! Из Детского дома я летом уволюсь. Я там временно работаю.
- Когда уволитесь, тогда и призовём. Кыш! Без детского сада забот хватает! - он вошёл в кабинет и попытался закрыть передо мной дверь.
- Мне в армию надо! - потребовал я, придерживая дверь ногой. - Сейчас!
Военком от такой наглости растерялся. Он долго смотрел на меня, как чукча на папуаса, потом процедил сквозь зубы:
- Пошёл вон! Детям тоже должен кто-то служить!
- В армию! - процедил сквозь зубы я, выходя из себя.
Спорить со старшими, а тем более с офицерами меня не учили. Я сам испугался собственной дерзости. Но уже «Остапа понесло». Я никак не мог вернуться в исходное положение и отказаться от своей затеи.
- Уффф! - тяжело выдохнул военком. - Идиот... Пусть твой руководитель напишет справку, что ты устроен на работу временно. Все!
Он с силой захлопнул дверь. Нужно было идти к Елизавете Петровне, директору Детского дома. Директрисе о своих армейских планах я не говорил. О "брони" для работников Детского дома я не знал и думал, что мой призыв в армию весной - это само собой разумеющееся. "Нужно, так нужно", - вздохнул я и поплёлся в Детский дом, ожидая тяжёлого разговора.
- Какая армия? - директриса от изумления, аж, зажмурилась. - Олежка, ты в своём уме?! А Лёля?!
- Лёля согласна.
- Лёля согласна?! Так я тебе и поверила! А то я Лёлю не знаю... - Елизавета Петровна потянулась к телефону, подняла трубку и набрала номер.
Телефон не отвечал. Она повторно набрала номер. Опять ничего.
- Что я вам, врать буду? - разозлился я. - Мы с ней договорились. Мне нужно решить этот вопрос до женитьбы, а то получится, что она с ребёнком, а я у чёрта на куличках.
- Какая женитьба?! Она согласилась за тебя замуж?! - теперь уже директриса смотрела на меня, как чукча на папуаса.
- А что вас так удивляет?! - я едва сдержался, чтобы не нагрубить любимице всех детдомовских детей.
- Да, нет... Но Лёля... Ну, в общем... Ну, как бы это сказать...
- Елизавета Петровна, мы любим друг друга и хотим жить вместе. Это запрещено?
Сердцу не прикажешь. Наверное, в те времена, когда люди бегали с дубинками за мамонтами, маленькая, хрупкая, болезненная красавица вряд ли могла рассчитывать на любовь. Люди думали о продолжении рода. А что с такой продолжишь? Помрёт же при первом удобном случае, чтобы душа освободилась от немощного тела и обрела новую плоть при реинкарнации. Но в моё время и в моей среде обитания ценилось внутреннее содержание человека. А изнутри эта "Дюймовочка" была "Геркулесом". Её душевные качества обладали такой притягательной силой, что противостоять ей было невозможно. И не хотелось.
- Любовь, морковь... Детский сад, штаны на лямках... - Елизавета Петровна принялась поправлять свою пышную причёску, потом указала мне взглядом на стул.
Я присел. Посмотрел на часы: было уже около трёх пополудни, а военкомат работал до пяти часов вечера.
- Елизавета Петровна, дайте справку, пожалуйста, - как можно вежливее попросил я.
- Олежка, Олежка... Что ж ты такой глупый? Ты в зеркало себя видел? Ну, какая тебе армия? Там сила нужна, выносливость, характер, воля, а ты? Тоже мне Аника-воин! Не пущу! - директриса стукнула кулаком по столу.
- Вот, - я положил на стол готовое заявление об увольнении.
- Е-рун-да! - Елизавета Петровна небрежно скинула заявление со стола. - У тебя два месяца отработки!
Пришлось вызывать "тяжёлую артиллерию". Лёля разговаривала с подругой своей мамы около часа. Наконец, они обе вышли из кабинета и обе в слезах.
- На! - девушка протянула мне справку.
- Ты только там под каким-нибудь танком не споткнись, - попросила директриса, всхлипывая. - Мы тебя будем ждать обратно.
- Не ждите! - я выхватил справку и быстро спрятал её во внутренний карман пиджака. - Я в музыканты подамся!
- Не факт. Может, в армии тебе мозги на место поставят... - ответила Елизавета Петровна, демонстрируя мне фигу.
ГЛАВА 1. ГЕРАКЛ ЗАСУШЕННЫЙ ИЛИ ГЛИСТА В КОРСЕТЕ
- Пока! - сказал я на прощание.
- Пока! - ответила Лёля.
Я быстро вошёл в автобус, где сопровождавший нас сержант Саша Калинин уже, нервничая, тыкал пальцем в свои наручные часы и прошёл в конец салона. Автобус тронулся. Лёля махала мне рукой. С каждой секундой расстояние между нами увеличивалось и, однажды, достигло почти тридцати тысяч километров, если следовать тем путём, которым прошёл я.
В тот момент, когда тоска так сжала моё сердце, что я лишился дара речи, я понял всю глупость своего решения. Я мог спокойно доработать до лета в Детском доме, затем поступить в музыкальное училище и, после его окончания, мог остаться служить в оркестре при штабе КДВО в самом Уссурийске, откуда меня призвали, или при Доме офицеров в том же Уссурийске. Мой отец и дядя-полковник вряд ли стали ходатайствовать за меня дорогого, но ради Лёли, которую они в качестве моей невесты приняли очень тепло, жилы бы вытянули из кого надо. Мать с ребёнком - это святое! Я ни на минуту не сомневался, что дети у нас будут, и будет их трое, как мне хотелось. Молодость...
Ничего исправить уже было нельзя. Парни, разгорячённые алкоголем, запели армейские песни. Настроение у них было отличное, и мне не хотелось портить праздничную атмосферу своей скорбью. Я присоединился к новым товарищам. Калинин упорно не хотел называть наш «point of destination». Знали мы только то, что летим в Москву.
В дороге мы упились вусмерть. Калинину пришлось везти нас к себе домой в Раменское. Его мама призвала соседей и нас, двенадцать приморцев, накормили и уложили баиньки. Утром мы электричкой добрались до Рязани, а оттуда прибыли в свою воинскую часть в городке Спасск-Рязанском, что напротив Старой Рязани, разорённой Батыем. Я почему-то решил, что город основали спасшиеся от Батыя рязанцы. Так было логично. Но я ошибся. Город был назван по Спасскому монастырю, возникшему на берегу Оки двумя веками позже. А тот получил свое название от одноименного храма, построенного каким-то князем для какого-то монаха-отшельника, как мне рассказали позже сами горожане.
Когда мы вышли на плац, то из окон рядом стоящей четырёхэтажной казармы высыпались бритые головы и радостно нас приветствовали:
- Вешайтесь, греки!
Начало было впечатляющим! Оптимистичным...
Об армии в те годы рассказывали всякие страсти-мордасти. Дедовщина процветала. Но я был уверен, что если другие выдержали, то и я выдержу. Военком, получив от меня справку, вызвал капитана и приказал:
- Этого в пехоту! Чтобы ему служба "малиной" не казалась!
Что такое пехота? Солдат Иван Бровкин из популярного кинофильма пел: "Там, где машина не пройдёт и бронепоезд не промчится, солдат на пузе проползёт и ничего с ним не случится!" "Бороздить" поля своим пузом и конечностями мне не очень улыбалось.
- Товарищ капитан, - обратился я к военному по пути в его Отдел призыва, - а кроме пехоты, других вариантов для меня нет? Я, вообще-то, музыкант…
- Не дрейфь! - капитан улыбнулся. - Идиотов нет, чтобы призывника с такой анкетой, как у тебя, гнобить в окопах. Пристроим по высшему разряду!
Девятнадцатого апреля я прибыл в военкомат для отбытия в войска, но меня завернули обратно, выдав предписание явиться двенадцатого мая. Я почувствовал "засаду" и пошёл разбираться с военкомом.
- Ты меня уже задолбал своими претензиями! - заорал на меня военный. - Радуйся! В команду тебя зачислили. Моя бы воля, ты бы у меня яйца морозил на Новой Земле! Пошёл вон!
Что это за "команда" такая? Запрут куда-нибудь в тайгу на пусковую установку и чего? А как же музыка? Мне в тайгу не надо было! Все парни с музыкальным образованием, из числа моих знакомых, служили в оркестрах. Армия без оркестра существовать не может. Я был абсолютно уверен, что меня ждёт труба или, на крайний случай, большой барабан, а тут "команда"! Мне нужно было "отвязаться" от срочной службы, чтобы спокойно обустраивать свою жизнь, но собственно воинским делом я заниматься не планировал. Нужно было просто отбыть свой срок. Я пребывал в растерянности, пока не увидел на погонах сержанта Калинина эмблему войск связи, которые в народе называли "мандавошками". Служить с "мандавошками" на плечах мне тоже не особо хотелось... Что за радость, таскать за собой катушку с телефонным кабелем?!
- Катушки таскать не будешь, - успокоил меня Калинин. - У нас работа посерьезнее. Спать не придётся.
- А эстрадный оркестр у вас есть?
- На фига? - удивился Калинин.
Понятно. Я загрустил и запаниковал. Что-то мне совсем расхотелось служить.
"Будь, что будет!" - решил я после ста грамм алкоголя, принятого тайком в туалете военкомата, и стал настраиваться на серьёзную работу, подозревая, что буду служить в системе правительственной связи. По пути в часть я загрузил себя алкоголем, и будущая армейская жизнь предстала в цвете. И тут на тебе: "вешайтесь, греки!" Добрые, такие!
Эта казарма, из окон которой нас «обласкали» наши братья по несчастью, была единственным многоэтажным зданием в части, не считая двухэтажного штаба. Были еще столовая, караульная с гауптвахтой, магазин военторга, две казармы и два учебных корпуса. Клуб размещался в здании казармы третьей роты, куда я и попал.
Нас завели в длинный барак, - учебный корпус, - и тут снова подвергли медицинскому осмотру. Осматривал нас капитан Немытько по кличке Зелёнка и очень, ну, очень очаровательная барышня. Зелёнкой его прозвали за то, что он на спинах солдат, обращавшихся к нему за помощью, писал зелёнкой слово «сачёк». На утреннем осмотре сержанты видели эту надпись и принимали меры.
- Повернитесь ко мне задом! - потребовал Зелёнка у Сашки-матросика. - Раздвиньте ягодицы.
- К богатырю задом, а к лесу передом... Доктор, а вам ваша профессия нравится? - поинтересовался Сашка, глядя на Зелёнку снизу-вверх через промежность.
- Ты, сейчас, дошутишься, что я тебе клизму пропишу литров на цистерну! - обиделся капитан. - Ты у меня ещё придёшь!
- Таки уже не приду! Очень надо! – ответил Сашка.
Нам приказали раздеться и переодели в военную форму. Мне, с моей изящностью, выдали форму пятьдесят второго размера! Я гимнастёрку и пояс брюк-полугалифе дважды обернул вокруг своей "осиной" талии.
- Ты у нас Геракл, только засушенный! - съязвил Матросик.
Так меня и стали звать. Сашка учился в морском училище во Владивостоке, там проштрафился и его отчислили. Парень был очень рад, что попал в "сапоги", а не в мореманы, где служили три года. Потому и прозвали его Матросиком.
Потом нас проверяли на чувство ритма. Калинин нам намекнул, чтобы мы стучали неправильно. Мы к добродушному и улыбчивому сержанту прониклись уже доверием и стучали так, что тестировавший нас старший лейтенант смотрел на нас, как на убогих. По стуку отбирали в морзянщики. "Тупых" отправляли в радиотелефонисты. Я был "тупым". И, слава богу!
Мы попали в роту майора Лямина во взвод, где заместителем командира взвода (замком) был Калинин, а меня и Виктора Шимановича Калинин забрал к себе во взвод. Сашку-матросика он тоже взял к себе. Вообще-то, группу более пяти человек должен был сопровождать из военкомата в часть офицер. Не знаю, почему нас забирал из Владивостока Калинин. До августа наш третий взвод был без взводного, пока не появился Веселков. Чаще всего нами занимался старший лейтенант Сорокин. Чей он командир, - наш или первого взвода, - мы не понимали. Да и без разницы было!
Свои домашние вещи мы сложили в выданные нам холщовые мешки. В роте я подсуетился и выбрал себе нижнюю койку, как учил меня мой дядя. В казарме всё было устроено традиционно: спальное помещение с оружейкой, умывальная, бытовая комната, Ленинская комната и каптёрка старшины Чёрного. Мешки мы бросили на кровати без постельных принадлежностей. Наступило время обеда. Обустраиваться пришлось позже.
Столовая в Учебке... Это был гадюшник! Такой гадости я не ел ни до Спасска, ни после. Кашеварила там женщина из вольнонаёмных, но таких к кастрюлям нельзя подпускать на пушечный выстрел! Врагу такую жену не пожелаешь! Что ни блюдо, то бурда! Силы у неё было море! Как-то во время моего наряда в столовой, привезли свиные туши. Парни вдвоём не могли насадить тушу на крюк. Эта повариха подошла к мясу схватила тушу и без всякого напряжение подвесила для разделки. А как она орудовала мясницким ножом! Это было шоу!
Мы все проголодались, и парни сразу набросились на пищу, едва расселись за столами. У меня был опыт. После пятого класса я почти месяц провёл в военизированном пионерском лагере, где порядки были армейские. После девятого класса у нас были месячные военные сборы при воинской части, где нас тоже учили уму-разуму. Я остался на ногах, ожидая команды командира. Остальные бойцы, кроме моих земляков, тоже остались на ногах. Калинин одобрительно мне подмигнул.
- Отставить! Строиться выходи! - приказал «замок». - Матросик, хлеб изо рта выними и обратно возверни на тарелку!
Мы вышли из столовой. Калинин объяснил «правила игры». Вернулись. На столе стояли котелки с жидкой бурдой, твёрдой бурдой и бурдой в виде варёного сала, политого такой же бурдой красного цвета. Я это есть не мог из эстетических соображений. Мои земляки стали неспешно разливать щи, - как это называла повариха, - себе по тарелкам. Едва процесс розлива бурды был завершён, Калинин приказал:
- Закончить приём пищи! Раздатчики, убрать посуду! Строиться выходи!
- Ни фига себе порядочки! - возмутился Матросик. - Чё, блин, за дела?! На хрен "бакланов" плодить?!
Калинин его выпад проигнорировал, но после обеда отправил Сашку чистить выгребную яму в туалете. "Баклан" на морском жаргоне - это очень голодный матрос. "Бакланами" мы были почти весь первый год службы. Нагрузки на организм были запредельными, и ему требовалась энергия.
После обеда нам выдали постельное белье. Как надо заправлять койку я тоже знал и справился с этим быстро, что вызвало одобрительный кивок моего командира отделения младшего сержанта Ванякина. Парни «тупили». Сержанты поливали их матерной бранью, как будто заклинали духа. Матерная магия не помогала, и пришлось сержантам самим учить парней этой премудрости. Затем мы подписали мешки со своими вещами, сдали их старшине роты прапорщику Чёрному для отправки шмоток домой и нам разрешили покурить. Курить полагалось строго в специально отведённых для этого местах с «пепельницей», в виде вкопанного в землю огромного котла, в котором всегда была вода. В курилке были ребята из числа тех, кто прибыл раньше нас. Узнав, что мы из Приморья, симпатичный крепыш с хитринкой во взгляде оживился:
- А это правда, что у вас тигры по городу бродят?!
- Чуваки, ну, что за туфту вы гоните?! - скривился Матросик. - Где вас таких учили?
- Если бы мы тигра видели, то вы бы с нами тут не разговаривали, - встрял я в разговор на правах потомка таёжных охотников. - Тигров, как и вы, мы видели только в цирке, в зоопарке и в музее. Не поверите, но у нас, даже, автомобили по дорогам "бродят"!
- Чё, нет тигров?! - разочаровался другой боец, низенький и курносый.
Пришлось парням объяснить, что животные человека опасаются. Тех, кто не опасался, наши предки уже истребили. В природе остались только генетические трусы. А тигр - тоже животное. И если он идёт на встречу с человеком, а не бежит от него, то только для драки. Нападает тигр из засады. Бьёт один раз и наверняка.
- А то ты знаешь! - фыркнул долговязый парень.
Окрестности курорта Шмаковка, где я вырос и где жили мои родители, я в детстве обследовал в радиусе пяти километров. Шлялся бы я в одиночку, если бы была опасность? Да и кто бы меня пустил?! Родителям, даже, и в голову не приходило, что со мной может что-то случиться в наших лесах. Вот, вы, читатель, пустите сегодня своего семилетнего сына одного в лес? А я уходил на целый день и в жару, и в стужу. Ничего не боялся, потому что лес - это наша родная обитель. Мы всего несколько тысяч лет как стали цивилизованными. Этот срок ничто в нашей человеческой истории, по сравнению с миллионом лет охотничества и собирательства, жизни в единении с матушкой-природой. Мы по-прежнему изнутри охотники и собиратели, только с возрастом эта природная наша сущность убивается культурой. Чем больше культуры, тем быстрее в ребёнке исчезает человек природы. А потом мы страдаем и заводим кошечек, собачек, птичек, рыбок, крокодильчиков... Это не заменит нам живого общения с природой, как российская звезда с попой не заменит нам всей нашей богатой культуры.
Ничего этого я долговязому объяснять не стал. Звали его Игорь Самсонов, и был он из Москвы. Рождённый в городе - это не лечится. Имя никарагуанского диктатора Сомосы было у всех на слуху и Игоря прозвали Самосой. Самоса был парнем высоким, чернявым. Его «портил» крупный нос и холодный взгляд. Крепыша звали Сергеем Локайчуком. Его призвали из Подольска. Он отлично играл в футбол, поэтому за ним закрепилось прозвище Пушка, в просторечье Лука. У Сергея был очень сильный удар по мячу. Если мяч от его ноги попадал в игрока, то для последнего игра заканчивалась. Курносый был, ясное дело, из Рязани (там почти все курносые) и звали его Игорем Крыловым. Пока прозвища у него не было. Вот, с ними и пришлось служить от и до.
Через пару дней на утреннем осмотре соизволил появиться старшина Черный.
- Это что за глиста в корсете?! - возмутился он, увидев меня. - Вы ему, хотя бы, подушку подложите под живот! На хрен мне этот балет?!
Подушку мне не подложили, но рекомендовали сильно не затягивать ремень. От такой затяжки ремня подол моей гимнастёрки принимал горизонтальное положение и был похож на балетную пачку. Так я и ходил чучелом огородным до присяги.
ГЛАВА 2. КЛУБ РОК-Н-РОЛЛА
С первых дней стало ясно, что о музыке на ближайшие полгода, а то и больше, мне придётся забыть. Это было ужасно! Музыкант должен репетировать ежедневно. Что будет с моей техникой через полгода? Это был вопрос не риторический. Я был расстроен, потому что, после такой службы без музыки, можно было забыть о музыкальной карьере. Мне потребовалось бы не менее года, чтобы восстановиться на том уровне, который у меня был до армии, а для поступления в училище требовалась куда более серьёзная программа. Тоска зелёная...
Мой дядя, который был старше меня на шесть лет, говорил, что в армии уважают специалистов, художников и музыкантов. Я был уверен, что смогу заниматься музыкой, поддерживать свой уровень в свободное время, но когда снова поинтересовался у Калинина, где у них тут в кустах рояль, то получил отповедь:
- Роялев в этой "филармонии" нет и не предвидится! Всех порешили! О службе думай!
- А в боевых частях? - спросил я с надеждой. - Мне заниматься надо. Я после армии в музыкальное училище хочу поступать.
- В херилище ты поступишь! - рявкнул на меня Калинин. - Первым делом - самолёты... Хана твоей музыке, курсант. Раньше думать нужно было.
- Первым делом, мы испортим самолёты, ну, а девушек, а девушек - потом, - пропел Матросик, присутствовавший при этом разговоре.
Мне захотелось Сашку удавить... Позже я узнал, что эстрадный ансамбль в Учебке таки был, и его таки порешили, выражаясь по фене. Кто-то решил, что курсантам нужно «больше думать о Родине, а потом о себе», как пелось в одной советской песенке.
Мало того что я ходил чучело чучелом, так ещё и настроение у меня было, как у приговорённого к смертной казни. Я проклинал тот день и час, когда меня осенила "светлая" идея об уходе в армию. После армии уже я узнал, как из артиллеристов попал в связисты.
Я призывался из Детского дома. Образование у меня было среднее, так как ушёл я со второго курса пединститута. В анкете был пункт "знание иностранных языков". Я написал, что могу свободно говорить и читаю без словаря. Много таких призывников со средним образованием? Разумеется, нет. То есть, практически нет! Ну, капитан и отправил меня к пушкарям, пропустив этот пунктик анкеты по привычке. А тут мужики из более серьёзной системы на этот пунктик анкеты обратили внимание, вставили капитану и военкому по полной и завернули меня в команду. Капитан потому и запомнил мой "светлый" образ. Пунктик о наличии у меня музыкального образования никого из военных не возбудил…
Я не знал и знать не мог, что попал под пристальное внимание одной очень закрытой конторы с момента получения приписного свидетельства, когда на меня в военкомате «завели дело». Об этом ещё скажу ниже.
Тем не менее, музыка не могла не присутствовать в нашей жизни, равно как и любовь. О себе я мало рассказывал. Да и никто особо не раскрывался. Мы понимали, что через полгода разбежимся в разные стороны. Заводить дружбу с курсантами не было смысла. Однако шила в мешке не утаишь. Самоса сморозил глупость по поводу группы "Deep Purple" и происхождения песни "Smoke on the water" и я не удержался от того, чтобы его поправить. По Самосе, эта песня была написана по поводу сгоревшей студии группы «Rolling Stones», а сгорело казино Монтрё, в котором группа планировала записать свой альбом.
- А ты откуда знаешь? Ты там был? - с язвительной усмешкой "наехал" на меня Игорь.
- Не был. Но я читал журнал "The Rolling Stone"... Я, всё-таки, с инфака...
- Ха! Трепло! - Игорь победно посмотрел на окружающих. - Rolling Stones - это группа, а не журнал!
Пришлось объяснять, что есть и группа, и журнал, основанный в Сан-Франциско в 1967-м году Яном Уэннером. У группы "stones" во множественном числе, а у журнала - в единственном числе ("stone").
- А ты чё, сечешь в музыке? - поинтересовался Локайчук.
- Секу...
Я рассказал о своей музыкальной карьере. Парни оживились. Оказалось, что многие до призыва в армию играли в ансамбле. В те годы рок-н-ролл уже завоевал сердца сотен тысяч советских парней и девушек. Мои сослуживцы слышали немногое из эстрады "загнивающего" Запада. Пришлось их просвещать. Кому-то мои рассказы были интересны, кому-то не очень. Постепенно образовался этакий клуб по интересам, в который вошли Сергей Локайчук, Олег Дмитриев из Братска, Вова Кравченко из Хабаровска, тот же Самсонов и ещё несколько парней. В свободное время, которое бывало только на перекурах или в поездках за пределы части, мы разговаривали либо о своих девушках, либо о роке. Знал я много. Рассказывать умел. Ребята, вскоре, перестали прикалываться над моими формами и формой. Не то, чтобы зауважали, но воспринимали меня, как источник знаний, которые они в обычной жизни получить не могли.
В то время мы проходили курс молодого бойца. Тут мне было делать совершенно нечего. После событий на острове Даманском, было принято постановление, что все школы на границе с Китаем, в пределах тридцати километровой зоны, должны ввести начальную военную подготовку и автодело. У нас НВП преподавал капитан Ченин, которого я не раз поминал добрым словом.
Парней в девятых и десятых классах оставалось мало. В то время высшее образование не было так притягательно, и от армии никто не бегал, потому что было стыдно. В двух старших классах, в моей школе, на сорок девочек было всего дюжина мальчиков. Пришлось и мне участвовать в соревнованиях по НВП, выступая за свой класс. Я собирал и разбирал автомат с закрытыми глазами. Противогаз и химзащиту одевал быстрее нормативного времени. Полосу препятствий преодолевал без проблем. Стрелял на «пять». Строевая подготовка у меня была на высшем уровне. Уставы я знал. А это всё и входило в курс молодого бойца. То есть, я в этом деле был "спортсменом".
Так же и с физической подготовкой. К моему удивлению, со всеми нормативами я справлялся. Кроме кросса. Ох, уж, этот кросс! За два года учёбы в институте я совсем утратил выносливость. В школе я занимался спортивным ориентированием и туризмом. После восьмого класса в походе мы сдавали нормативы и прошли двадцать пять километров от озера Ханко до трассы на Спасск-Дальний за два часа сорок пять минут. На соревнованиях по спортивному ориентированию бегали «трёшку» и проблем у меня не было. Но в армии кросс стал моим бичом. Я попросил Калинина, чтобы тот освободил меня от некоторых занятий и позволил самостоятельно заниматься бегом, но "замок" мне отказал, потому что курсантам не полагалась самодеятельность. Они должны были быть всегда под присмотром старшего, а заниматься мною отдельно было некому. Приходилось краснеть перед товарищами...
Толковых ребят было много. Но были и "экземпляры", как их называли в Учебке, которым всё давалось тяжело. Неуспевающих дрючили, а успевающих отправляли на работы за пределы части. Члены клуба выезжали на работы часто и по пути туда и обратно, сидя в грузовиках, мы орали песни, которые я с ребятами разучивал в перерывах. Начали со "Smoke On The Water", затем разучили "Come Together" и "Can't Buy Me Love". Интересная была картина: едет армейский грузовик, а из него доносятся песни на вражеском языке. Но нам это сошло с рук. Так, благодаря клубу, к которому стали присоединяться и другие ребята, мы сдружились. Характеры и воспитание у нас были разными, но была и общая страсть.
Лёля мне писала каждый день, и каждый месяц присылала свою фотографию. Я тоже старался отвечать ей часто. Такие отношения не остались незамеченными. Парни стали интересоваться моей историей любви, но я относился к своим чувствам ревностно и, до поры до времени, таился. Девушки остались на гражданке не у всех. "Холостяки" над нами подшучивали, но было видно, с какой завистью они смотрели на меня, когда я получал письма и читал их.