III. Некоторые социологические факторы, нарушающие процедуру оценки в современном обществе

1. Первый набор факторов, вносящих беспорядок в сферу оценок, вытекает из быстрого и бесконтрольного рас­ширения общества. Мы переходим от стадии, основу которой составляли так называемые первичные группы, такие, как се­мья и соседская община, к другой, где преобладают большие по размеру контактные группы. Как указывает Ч. Х. Кули⁵, про­исходит соответствующий переход от первичных связей и ка­честв к вторичным групповым идеалам. Свойства, характер­ные для первичных групп, такие, как любовь, братство, взаи­мопомощь, глубоко эмоциональны и личностны и без соответ­ствующей корректировки они совершенно неприменимы к ус­ловиям больших контактных групп. Можно любить своего со­седа, которого знаешь лично, но нельзя требовать от людей любви к тем, кого они даже не знают. С точки зрения Кули, парадокс христианства состоял в том, что оно пыталось при­менить добродетели общества, основанного на соседских от­ношениях, ко всему миру в целом. Люди должны были любить не только своих собратьев по племени (требование, вовсе не свойственное христианству), но и все человечество. Разрешение

[429]

этого парадокса состоит в том, что заповедь «Люби своего ближнего» не должна восприниматься буквально, а приспо­сабливаться к условиям большого общества. Это означает создание институтов, воплощающих абстрактный принцип, соответствующий первичным добродетелям, - симпатии и братству. Равные политические права граждан в демократи­ческом государстве представляют собой абстрактные эквивален­ты конкретных первичных добродетелей симпатии и братства.

В данном случае именно метод перевода ценностей из одной системы в другую заставляет систему ценностей функцио­нировать еще раз. Однако лишь социальные работники могли бы сказать нам, как часто люди терпят в жизни неудачу, потому что их никогда не учили тому, как приспособить добродетели, усвоенные ими в семье, к условиям большого общества. Об­разование, необходимое для семейной жизни и жизни в окру­жении ближайших соседей, отличается от образования, необ­ходимого для того, чтобы быть гражданином страны или мира. Наша образовательная традиция и система ценностей все еще приспособлены к потребностям узкого ограниченного ми­ра, так что нечего удивляться тому, что люди терпят неудачу, когда им приходится действовать в более широком плане.

2. Если в данном случае метод перевода или преобра­зования ценностей способствовал приданию смысла первич­ным добродетелям в мире расширяющихся контактов, то в других случаях ценности, характерные для жизни в мире бли­жайших соседей, нуждаются в полной трансформации, чтобы адекватно функционировать в современных условиях. Возьмем, к примеру, всю систему оценок, связанную с идеей частной собственности. Это было справедливое и творческое средство в обществе мелких крестьян и независимых ремесленников, ибо, как указывал профессор Тоуни⁶, в данном случае закон собственности означал лишь защиту орудий труда человека, делающего общественно полезную работу. Смысл этой нормы полностью меняется в мире крупной промышленной техноло­гии. Здесь сам принцип частной собственности на средства производства подразумевает право эксплуатации большин­ства меньшинством.

Этот пример показывает, как при переходе от более простых условий к более сложным один и тот же принцип, т. е. принцип частной собственности, полностью меняет свой смысл и превращается из инструмента социальной справед­ливости в инструмент эксплуатации. Однако недостаточно дать сознательную переоценку системы ценностей, сгруппи­рованных вокруг идеи собственности; необходима полная ре­форма этого понятия, если мы хотим воплотить в жизнь нашу первоначальную цель, а именно - господство социальной справедливости.

[430]

3. Переход от доиндустриального мира, в котором преоб­ладали ремесло и сельское хозяйство, к миру крупного индустри­ального производства отражается не только в изменении смысла оценок, сгруппированных вокруг понятия собственнос­ти, но и в изменении набора эстетических ценностей, а также ценностей, регулирующих наши обычаи, связанные с трудом и досугом. Так, нетрудно показать, как в нашей оценке искусст­ва происходит настоящая борьба между точкой зрения, осно­вывающейся на настоящем мастерстве, и ценностями, соот­ветствующими машинному производству.

Антагонизм ценностей еще более заметен в оценках, связанных с процессом труда. Стимулы к труду и награда за труд в доиндустриальную эпоху отличаются от существующих в наше время. Престиж различных видов деятельности в об­ществе, в котором преобладает ручной труд, отличается от форм престижа, существующих в иерархии фабричной орга­низации. Возникают новые формы личной и коллективной от­ветственности, однако очень часто отсутствие возможности взять на себя ответственность подавляет тех, кто еще отстаи­вает самоуважение через признание своего мастерства, вкла­дываемого им в работу. Было справедливо отмечено, что на­ше общество еще не сравнялось с машиной. Мы успешно разработали новый тип эффективности «по Тейлору», пре­вращающий человека в часть механического процесса и при­спосабливающий его привычки к интересам машины. Однако нам пока не удалось создать такие человеческие условия и социальные отношения на предприятии, которые удовлетво­рили бы ценностным ожиданиям современного человека и способствовали формированию его личности.

То же самое относится и к нашему механизированному досугу. Радио, патефон и кинематограф способствуют созда­нию и распространению новых моделей досуга. Они демокра­тичны по своей природе и вносят новые стимулы в жизнь про­стых людей, однако эти новые формы пока не могут создать истинных ценностей, которые могли бы одухотворить и очело­вечить время, проводимое людьми вне мастерской, фабрики или конторы.

Итак, машинный век оказался не способным создать новые адекватные ценности, которые могли бы сформировать процесс труда и досуга и примирить между собой два различ­ных набора противоположных идеалов, которые из-за своего антагонизма способствуют дезинтеграции человеческой лич­ности. Те же результаты характерны для большинства видов деятельности современного человека, поскольку то, что он дела­ет в одной сфере своей жизни, не связано с другими ее сферами.

4. Смятение вобласти оценок происходит не толькоиз-за перехода отусловий прошлого к условиям настоящего,

[431]

но и из-за увеличения числа контактов между группами. Бла­годаря расширению средств связи и росту социальной мо­бильности, как, например, миграции или передвижения вверх и вниз по общественной лестнице, происходит перемешива­ние и изменение самых различных ценностей. Раньше можно было говорить о различных конкретных пространствах рас­пространения ценностей: обычаи, привычки и оценки одного графства отличались от обычаев и оценок другого; шкала оценок аристократов - от шкалы бюргеров. Если же группы устанавливали контакт между собой или даже сливались, то процесс взаимной ассимиляции ценностей всегда происходил на протяжении какого-то времени, происходило своего рода объединение ценностей, так что не оставалось ни неприми­римых, ни антагонистических различий. Сегодня наша систе­ма ценностей включает самые разнородные влияния, причем нет ни техники посредничества между антагонистическими ценностями, ни времени на реальное их усвоение. Из этого следует, что в прошлом происходили медленные и неосоз­нанные процессы, выполнявшие наиважнейшую функцию по­средничества между различными ценностями, их усвоения и стандартизации. Ныне эти процессы смещены, либо не име­ется ни времени, ни возможности для должного их осуществ­ления. Это уже само по себе снижает значение ценностей. Для того чтобы динамическое общество вообще функциониро­вало, оно должно иметь возможность давать различные ответы на изменяющуюся среду; если же количество принятых моделей становится слишком большим, то результатом являются нервное раздражение, неуверенность и страх. Индивиду становится все труднее жить в аморфном обществе, в котором он даже в простейших ситуациях вынужден выбирать между различными моделями действия и оценок, хотя его никогда не учили выби­рать и действовать самостоятельно.

Для нейтрализации негативных последствий чрезмер­ного разнообразия необходимо найти метод постепенной стандартизации основных ценностей, чтобы восстановить равновесие установок и мнений. Поскольку в нашем массовом обществе такого метода не существует, постольку надо опа­саться, что такая неопределенность в конце концов вынудит нас взывать к диктату ценностей.

5. Еще один источник смещений и тревог в нашей системе ценностей объясняется возникновением совершенно новых форм власти и санкций и новых методов их обоснования. Когда обще­ство было более однородным, то религиозная и политическая власть во многом совпадали друг с другом, в остальном же между ними существовал конфликт в определении сфер их компетенции. Теперь мы имеем дело с множеством религиозных вероисповеданий и расхождением во мнениях между раз-

[432]

личными политическими философиями, которым удается, поскольку они действуют одновременно, лишь взаимно нейт­рализовать свое влияние на сознание людей.

Кроме этого мы имеем дело с различными методами обоснования власти. Когда-то существовало только два ме­тода оправдания законодательной силы социальных установ­лений: они либо являлись частью традиции («как это делали наши предки»), либо выражали волю Бога. В наше время воз­ник новый метод оправдания ценностей, источником которого является вечный рациональный закон, якобы присущий всему человечеству. Когда вера в просветительский статус универ­сального Ratio как законодательной силы стала ослабевать, распахнулись двери для обоснования самых разных ценнос­тей. Утилитарное оправдание ценностей со ссылкой на их по­лезность или вера в неоспоримое влияние лидера стали на­столько же благовидными, как и вера в право сильного. И не суть важно, находит ли последняя свое выражение в теории вечной борьбы между расами, классами или элитами. Во всех этих случаях не видно конца затуханию взаимной вражды, поскольку оправдание как таковое признает бесконечные про­извольные притязания: почему бы моему лидеру не обладать ясновидением, а моей расе или классу призванием править миром?

Еще одна трудность того же порядка состоит в том, чтобы сосредоточить ответственность на каком-то видимом социальном факторе. Когда нет признанной системы ценнос­тей, то власть рассеивается, методы оправдания становятся произвольными и никто не несет ответственности. Сосредото­чение власти и распределение различных степеней ответ­ственности между должностными лицами - предварительное условие функционирования общественной жизни. Это сосре­доточение, однако, затрудняется, поскольку классы, имеющие различное историческое происхождение и духовный склад, придерживаются различных норм и не делается попыток при­мирить существующие между ними расхождения.

6. Еще одна проблема нашего времени связана с тем, что в противоположность обществу, основанному на обычном праве, где основные ценности принимались слепо, в нашем обществе создание новых ценностей и их принятие основаны на сознательной и разумной оценке. Если любовь к ближнему и ненависть к врагу основывались, как мы видели, на вере в то, что такова Воля Божья, или объяснялись нашей древней традицией, то решение о том, должна ли наша система обра­зования придавать больше значения изучению классиков или дальнейшей специализации, подлежит обсуждению. Даже если мы согласимся с тем, что следует отдать предпочтение какому-то иррациональному решению, это убеждение должно

[433]

пройти через стадию сознательного обсуждения, в ходе кото­рой создаются методы сознательной оценки ценностей.

Хотя этот процесс ведет к большей сознательности и зре­лому размышлению и сам по себе прогрессивен, в существующей социальной обстановке он нарушает равновесие между созна­тельными и бессознательными силами, действующими в на­шем обществе. Переход к сознательной оценке ценностей и принятие ее представляет собой коперниканский переворот в социальной сфере и в истории человечества, и он может при­вести к улучшению, только если будет по-настоящему усвоен всем обществом. Нести бремя большей сознательности мож­но лишь при условии одновременного изменения многих дру­гих вещей (например, образования). Причины этого нововве­дения, нарушающего равновесие, следует искать в том вре­мени, когда человек впервые понял, что, сознательно направ­ляя закон, он может оказывать влияние на перемены в обще­стве. Человек уяснил также, что может с помощью сознатель­ного размышления управлять процессом создания ценностей, предсказывать социальные последствия и влиять на них. В настоящее время то, что стало само собой разумеющимся в правовой области, переходит в другие. В области образова­ния, в социальной сфере, в пасторской деятельности ценнос­ти скорее морального, нежели правового характера, подвер­гаются разумному обсуждению и оценке. Так, создание ценно­стей, их распространение, принятие и усвоение все более становится заботой сознательного Ego.

7. Эти изменения довольно значительны, ибо для того чтобы сформировать законопослушного гражданина, покор­ность которого основана не только на слепом одобрении и обычае, нам нужно переучить человека. Люди, которые при­выкли слепо принимать ценности путем ли повиновения или подражания, вряд ли смогут совладать с ценностями, взыва­ющими к разуму, основополагающие принципы которых могут и должны быть обоснованы. Мы пока еще не осознали в пол­ной степени, какую колоссальную реформу образования не­обходимо осуществить, чтобы могло функционировать демок­ратическое общество, основанное на сознательной оценке ценностей. Любому реформатору и педагогу следует помнить о том, что новая система социального контроля требует от него прежде всего переучивания самого себя. В обществе, где ценностной контроль, апеллирующий либо к условным реак­циям, либо к эмоциям и бессознательному, является соци­альным регулятором наподобие светофора, в таком обществе можно было осуществлять социальные действия без напряжения умственных сил Ego. В обществе же, в котором основные изме­нения являлись бы плодом коллективного обдумывания, а пере­оценка основывалась бы на способности интеллектуального

[434]

постижения и всеобщего согласия, необходима новая система образования, которая бы сосредоточила главное внимание на развитии умственных сил и способствовала бы формирова­нию такого типа сознания, которое оказалось бы в состоянии нести бремя скептицизма и не впадало бы в панику, видя исчез­новение множества старых привычек мышления.

С другой стороны, если наша современная демократия придет к выводу, что такой тип сознания нежелателен, не­практичен или пока невозможен для большинства людей, мы должны иметь смелость включить это положение в нашу об­разовательную стратегию. В этом случае нам придется при­знавать и культивировать в некоторых сферах и те ценности, которые апеллируют непосредственно к чувствам и иррацио­нальным силам в человеке, в то же время сосредоточивая наши усилия там, где это возможно, на раскрытии способнос­ти рационального проникновения. Существуют два пути: либо воспитывать привычку к иррациональным ценностям в обще­стве, основанном на таких ценностях, либо обучать процедуре рационального обсуждения там, где ценности допускают ра­циональное обоснование на почве утилитаризма, например. Однако конфликт между характером преобладающих ценнос­тей и существующими методами образования может привести к хаосу. Нельзя создать новый моральный мир, исходя только из рациональной оценки ценностей, социальная и психологи­ческая функция которых умственно постижима, и в то же вре­мя сохранить образовательную систему, методы которой предполагают запреты и которая не допускает выработки соб­ственных суждений. Как мне представляется, решение лежит в постепенном изменении образования, введении стадий обу­чения, на которых как иррациональный, так и рациональный подходы займут достойное место. Такое решение несколько напоминает систему, созданную католической церковью, ко­торая пыталась представить истину простому человеку с по­мощью образов и театрального ритуала, а образованным лю­дям предлагала постичь ту же самую истину на уровне теоло­гических споров. Нет необходимости говорить о том, что моя ссылка на католическую церковь должна восприниматься не как предложение следовать ее догмам, а как пример, показы­вающий, как можно планировать образовательную политику, учитывая различные типы восприятия ценностей.

8. Мы рассмотрели некоторые социальные причины кризиса нашего общества типа laissez-faire. Мы видели, как переход от первичных групп к большому обществу, от ремес­ленного производства к промышленному, способствующий увеличению контактов между ранее обособленными сферами ценностей, вызывает нарушения в оценочном процессе. Мы видели также, что такие факторы, как новые формы власти и

[435]

санкций, новые методы их обоснования, невозможность скон­центрировать ответственность и неудача в обучении созна­тельной оценке ценностей - каждый в отдельности и все вме­сте усугубляют существующий кризис оценок. И наконец, мы видели, как механизм, который обычно автоматически регули­ровал процедуры оценок, постепенно ослабел и исчез, не бу­дучи замененным никаким другим. Поэтому неудивительно, что нашему обществу не хватает здоровой основы, состоящей из общепринятых ценностей, а также факторов, придающих духовную последовательность социальной системе. Если верно утверждение Аристотеля о том, что политическая ста­бильность зависит от приспособления образования к форме правления, и если мы согласимся по крайней мере с теми, кто понимает, что общество может функционировать только при наличии определенной гармонии между преобладающими в нем ценностями, институтами и образованием, то наша сис­тема laissez-faire обречена рано или поздно на распад.

В обществе, где процесс дезинтеграции зашел слиш­ком далеко, возникает парадоксальная ситуация, состоящая в том, что образование, деятельность в социальной сфере и пропаганда вопреки высокоразвитой технологии становятся все менее эффективными, поскольку исчезают все регулиру­ющие их ценности. В чем смысл развития самых искусных методов пропаганды и внушения, новых методов обучения и формирования привычек, если мы не знаем, для чего все это? Зачем развивать науку о воспитании детей, вести психиатри­ческую социальную работу и заниматься психотерапией, если человек, который должен быть воспитателем, лишен всячес­ких критериев? Рано или поздно все станут неврастениками, поскольку затруднен разумный выбор в хаосе противоречивых и непримиримых ценностей. Лишь тот, кто видел результат полного вмешательства в процедуру оценки и сознательного уклонения от любой дискуссии об общих целях в наших нейт­ральных демократических обществах, таких, как Германская Республика, поймет, что подобное абсолютное пренебреже­ние (целями и ценностями. - Ред.) ведет к пассивности и го­товит почву для подчинения и диктатуры. Невозможно пред­ставить себе человека, живущего в полной неуверенности и с неограниченным выбором. Ни человеческое тело, ни созна­ние не могут вынести бесконечного разнообразия. Должна существовать сфера, где господствуют согласованность и за­вершенность.

Конечно, если мы жалуемся на то, что наша либераль­ная демократическая система не имеет центра, это вовсе не означает, что мы хотим иметь регламентированную культуру и авторитарное образование в духе тоталитарных систем. Од­нако должно существовать нечто, своего рода третий путь,

[436]

проходящий между тоталитарной регламентацией, с одной стороны, и полной дезинтеграцией системы ценностей, харак­терной для стадии laissez-faire, - с другой. Этот третий путь я называю демократической моделью или планированием ради свободы. Он представляет собой нечто прямо противополож­ное диктатуре и внешнему контролю. Его метод состоит в на­хождении новых путей для освобождения истинного и непос­редственного социального контроля от разрушительных по­следствий массового общества или в изобретении новых при­емов, выполняющих функцию демократической саморегуля­ции на более высоком уровне осознания и целенаправленной организации.

Теперь, по всей вероятности, стало ясно, почему я так много времени уделил анализу основных социальных измене­ний, повлиявших на различные механизмы оценочной проце­дуры. Ясно также, почему я попытался перечислить некото­рые средства и методы ценностных ориентации, как, напри­мер, перевод или преобразование ценностей, создание новых ценностей, полная реформа, концентрация власти и ответ­ственности, обучение сознательной оценке ценностей и т. д. Поскольку демократическое планирование системы ценностей вовсе не состоит в их насаждении, то настоятельной необхо­димостью становится тщательное исследование факторов, обеспечивающих спонтанность оценок в повседневной жизни.

Если мы согласимся с тем, что настоящее планирова­ние должно быть демократичным, из этого следует, что про­блема заключается не в том, быть или не быть планированию, а в том, чтобы найти разницу между планированием диктатор­ским и демократическим. В мою задачу не входит рассмотре­ние демократического метода создания оценок, который по­степенно разрабатывается в англосаксонских демократиях и получит, как я надеюсь, дальнейшее развитие в будущем. Я лишь укажу на некоторые принципы, лежащие в основе этого демократического метода.

IV. Смысл демократического планирования в области оценок

1. Первый шаг, который должна предпринять демокра­тия в противовес предыдущей политике laissez-faire, состоит в отказе от своей полной незаинтересованности в оценках. Мы не должны бояться занять определенную позицию, когда дело доходит до оценок; не следует также утверждать, будто в де­мократическом обществе невозможно достижение согласия относительно ценностей.

С начала войны, когда главным нашим врагом стал фашизм, поле битвы изменилось и возникли новые возможности

[437]

достижения согласия. Вопрос состоит главным образом в том, правильно ли мы понимаем смысл этого изменения и готовы ли мы действовать немедленно.

Один тот факт, что демократии воюют против фашиз­ма, а также то, что они продолжают свою борьбу в интеллек­туальной сфере и после окончания войны, с необходимостью подчеркивает общие основания нашей демократической сис­темы и прогрессивную эволюцию социального смысла демок­ратии. Это значит, что в современной ситуации существует внутренняя тенденция выдвигать на передний план ценности демократического образа жизни и демократии как политичес­кой системы и не отказываться от них ради каких-то обеща­ний лучшей жизни. С другой стороны, я думаю, что сегодня действуют силы, которые не допустят, чтобы потребность в достижении согласия стала ширмой, за которой мы остались бы социально инертными или даже реакционными. Конечно, возможность достижения согласия и общественного прогресса - это только возможность. Для ее реализации необходимо много знаний и большая смелость.

2. Во-вторых, для осуществления демократической политики ценностей желательно довести до сознания каждого гражданина тот факт, что демократия может функционировать только тогда, когда демократическая самодисциплина станет настолько сильной, чтобы побуждать людей к достижению согласия по конкретным проблемам ради общего дела, даже если их мнения не совпадают в отношении деталей. Однако подобное самоограничение возможно на парламентском уровне лишь в том случае, если оно существует в повседнев­ной жизни. Только когда привычка к дискуссии ежедневно ве­дет к примирению антагонистических оценок, а привычка к сотрудничеству - их взаимному усвоению, можно надеяться на то, что парламент с его большими организованными парти­ями, каждая из которых преследует свои стратегические цели, сможет выработать общую политику.

Недостаточно, конечно, лишь констатировать это же­лание. Необходима большая работа для того, чтобы найти больные точки в социальном организме с его недугами, уста­ревшими институтами и дегуманизацией. Согласованность -это нечто большее, чем достижение теоретической догово­ренности по определенным вопросам. Это общность жизнен­ных установок. И подготовить почву для такой согласованнос­ти - значит подготовить ее для совместной жизни.

Реформаторы общества время от времени привлекают' всеобщее внимание к порокам социальной системы; сейчас это надо делать систематически и масштабно. Вряд ли можно сегодня полагать, что вредные последствия безработицы, неправильного питания или недостатка образования могут

[438]

остаться уделом только определенных классов общества. Тесная взаимозависимость событий в современном обществе вызывает у всех его членов беспокойство, что .отрицательно сказывается на их физическом и моральном состоянии. Чтобы подготовить почву для достижения согласия, надо устранить препятствия, существующие в нашем обществе. Поэтому борьба за достижение согласованности в оценках идет рука об руку с борьбой за социальную справедливость.

С другой стороны, нельзя предположить, что распрос­транение социальной .справедливости на значительную часть общества автоматически приведет к согласию в оценках. В массовом обществе много других источников разногласий и противоречий между индивидами и группами, которые могут привести к хаосу, если мы не найдем правильного подхода. Поэтому одна из важнейших задач социолога будет состоять в изучении условий, при которых возникают разногласия и пре­рывается процесс группового приспособления и примирения ценностей. Он должен будет проанализировать причины не­удач теми же эмпирическими методами исследования, кото­рые во многих других областях указывали адекватные меры по восстановлению и обновлению пришедших в упадок обще­ственных структур.

Одно из достижений современной социологии - откры­тие эмпирических средств лечения социальных пороков, кото­рые раньше рассматривались как проявление злой воли и греха. Если социология смогла внести свой вклад в определе­ние социальных причин различных типов преступности среди несовершеннолетних, законов поведения гангстеров, а также истоков возникновения расовой ненависти и других групповых конфликтов, то было естественно предположить, что она смо­жет найти методы, которые позволят людям урегулировать разногласия в оценках.

Если бы общество столько же сил тратило на смягче­ние расовой и групповой ненависти, сколько тоталитарные общества вкладывают в ее разжигание, то в области смягче­ния конфликтов можно было бы ожидать важных достижений. Комитеты по примирению и третейские суды представляют собой модели добровольного соглашения по спорным вопро­сам, которые в ином случае надо бы решать с помощью ко­манды. Ярким примером успешной деятельности арбитража, соединенной с социологическим знанием, является доклад Чикагской комиссии о негритянском мятеже⁷. Когда начался этот бунт, был создан комитет, который должен был, исполь­зуя социологические знания, вскрыть причины этих волнений. Хотя мы и понимаем всю ограниченность доклада комиссии, он дает все же некоторые указания относительно того, как

[439]

можно было бы скорректировать механизмы коллективной адаптации и урегулировать различия в оценках, если бы для этого нашлись новые структуры.

3. Задачи демократической политики в этой области заключаются не только в том, чтобы смягчать конфликты и исправлять нарушения в адаптивных механизмах после того, как они стали очевидным фактом; эта политика должна стре­миться к достижению согласованности оценок по основным вопросам. Если верно социологическое утверждение о том, что ни одно общество не может выжить без координации ос­новных оценок, институтов и образования, то должны суще­ствовать демократические пути воспитания такой гармонии в большом обществе. В наших руках как новые, так и старые инструменты, такие, как система образования, обучение взрослых, суды для малолетних преступников, клиники для трудновоспитуемых детей, обучение родителей, социальная работа. Однако существование этих средств распростране­ния, приспособления и усвоения ценностей явно недостаточ­но. Необходимо более философское осознание их смысла, более обдуманная координация политики и сосредоточение усилий на стратегически важных пунктах. Такая концентрация в нашем демократическом мире вовсе не обязательно ведет к диктатуре, ибо несмотря на демократическое регулирование политики, остается простор для эксперимента и свобода для меньшинства идти своим путем.

Основная мысль в моих рассуждениях заключается в том, что демократия не обязательно подразумевает аморф­ное общество, не имеющее своей политики в отношении цен­ностей, общество, в котором постоянно достигается стихийное согласие на различных уровнях. Местные группы, группы по интересам, религиозные секты, профессиональные и возраст­ные группы имеют различные подходы к оценкам; эти разли­чия нуждаются в механизме посредничества и координации ценностей, главным звеном которого является выработка кол­лективно согласованной политики, без которой не может су­ществовать ни одно общество.

Было бы неверно думать, что эти попытки интеграции искусственно накладываются на естественную жизнь группы, в то время как дезинтегрирующие силы, т. е. индивидуальный и групповой эгоизм, являются подлинными. Обе эти тенденции одинаково действуют в любом обществе и в каждом индивиде. Дело в том, что в массовом обществе социальные механизмы, которые должны обеспечивать посредничество и интеграцию, постоянно подавляются.

Один из уроков войны заключается в том, что она по­казала, какие огромные психологические и институциональ­ные силы начинают действовать в обществе, когда возникает

[440]

реальная потребность в интеграции. Нам следует вниматель­но изучить действие этих механизмов, ибо будущее общества зависит от того, сможем ли мы изобрести приемы достижения согласия по основным ценностям и методам социальных ре­форм. В этом смысле прав психолог У.Джемс, который счита­ет, что основная проблема современного общества состоит в том, чтобы найти моральную замену войне. Это означает, что должна быть найдена объединяющая цель, по своей силе равная войне, действующая столь же сильно на стимуляцию духа альтруизма и самопожертвования в большом масштабе при отсутствии фактического врага.

Я думаю, что существует реальная возможность того, что после ужасов настоящей войны задачи по восстановле­нию разрушенного станут столь настоятельными, что будут восприниматься многими как интегрирующая сила, равная по силе войне. Опасность же неудачи демократической пере­стройки мира может оказать на нас давление, подобное стра­ху перед врагом. Если этот страх подчинить силе разума, то можно решить и проблему демократического планирования. Если этого не произойдет, то неизбежно порабощение чело­вечества с помощью тоталитарной или диктаторской сис­темы планирования; а когда такая система установлена, то ее очень трудно уничтожить.

Глава III Проблема молодежи в современном обществе

Проблема молодежи в современном обществе имеет два аспекта, которые можно сформулировать следующим об­разом: что может дать нам молодежь и что может ждать от нас молодежь.

Здесь я попытаюсь дать ответ только на первый воп­рос: в чем значение молодежи в обществе, какой вклад может она внести в жизнь общества. Сама формулировка вопросов показывает, что социологический подход к проблеме молоде­жи является новым в двух отношениях. Во-первых, социоло­гия больше не рассматривает образование и обучение как чисто надвременные или вневременные методы, а придает большое значение конкретному характеру общества, в кото­ром воспитывается молодежь и в жизнь которого она должна

[441]

будет внести свой вклад. Конечно, в психологии и социологии образования есть общие элементы, однако картина будет достаточно полной лишь тогда, когда общий подход будет сочетаться с анализом исторической обстановки и конкретных условий, в которых придется действовать молодежи.

Во-вторых, новизна подхода заключается в том, что молодежь и общество рассматриваются во взаимодействии. Это значит, что ответ на вопрос, чему и как надо учить моло­дежь, в большой степени зависит от характера того вклада, который ожидает от молодежи общество. В рамках общества мы не можем формулировать потребности молодежи абстрак­тно, мы должны делать это с учетом нужд и потребностей данного общества. Современные методы образования, впер­вые в последние десятилетия признавшие права молодежи и ее истинные потребности, достаточно разумны,, но все же ог­раничены и односторонни, так как преувеличивают значение потребностей молодежи, не уделяя должного внимания нуж­дам общества. Современное образование с его эксперимен­тальными школами часто уподоблялось состоятельным роди­телям, которые, стремясь сделать жизнь своих детей легкой и обеспечить их всем необходимым, балуют их, снижая тем самым возможность приспособления к неблагоприятной ситу­ации. «Век ребенка» провозгласил, что каждый период жизни самостоятелен и имеет свои права, и тем самым оставил без внимания очень важные факторы, обеспечивающие взаимо­действие между возрастными группами и обществом.

В то время как старая авторитарная система образо­вания была слепа к психологическим и жизненным потребнос­тям ребенка, либерализм со своим laissez-faire разрушил здо­ровое равновесие между индивидом и обществом, сосредото­чив свое внимание лишь на индивиде и игнорируя конкретное окружение общества в целом, в которое этот индивид должен внести свой вклад.

I. Социологическая функция молодежи в обществе

Первая проблема, с которой мы сталкиваемся, заклю­чается в следующем: стабильно ли значение молодежи в об­ществе? Очевидно, нет. Существуют общества, где пожилые люди пользуются большим уважением, чем молодые. Так бы­ло, например, в Древнем Китае. В других же обществах, как, например, в США, человек после сорока лет считается слишком старым для работы и требуется только молодежь. Общества раз­личаются не только по престижу молодых людей, но и в зависи­мости от того, объединена ли молодежь в группы или движения, которые влияют на ход событий. Перед первой мировой

[442]

войной в Германии возникло стихийное молодежное движе­ние, которое не поддерживалось и не поощрялось официаль­ными группами и институтами, управляющими страной. В Анг­лии тогда не было подобной организации молодежи, в то вре­мя как во Франции она была, но в меньшем масштабе⁸. В России, нацистской Германии, фашистской Италии и Японии сегодня существуют созданные государством монополистические организации молодежи, носящие милитаристские черты⁹. Ни в Англии, ни в каких других демократических странах нет ничего подобного. Проблема состоит в том, что, хотя всегда есть но­вое поколение и молодежные возрастные группы, тем не ме­нее вопрос их использования зависит каждый раз от характе­ра и социальной структуры данного общества. Молодежь -это один из скрытых ресурсов, которые имеются в каждом обще­стве и от мобилизации которых зависит его жизнеспособность. Наилучшее подтверждение этого тезиса мы имеем в сегод­няшней ситуации военного времени, когда выживание каждой страны определяется мобилизацией ее скрытых ресурсов. Победа зависит от использования каждого безработного, от применения женского труда в промышленности и получения прибыли от капитала. Однако победа связывается также с использованием психологических резервов, существующих в каждом человеке и в каждой нации; с мобилиз<