Больше они никогда не ходили к морю, хоть оно было и недалеко. Люди выходили отдыхать семьями с детьми. Но их культпоход получил в душе Ганны какой-то совпадающий с её смутными чувствами резонанс.
Нет, это не был экстремум в их отношении. Он будет ещё впереди. Диссонанс наступит, побереги, милая, себя. О! Сколько тебе придётся пережить! Твой муж не эгоцентрист, нет, не эгоист. Тут в чём-то другом причина. И где собака зарыта, ты долго не будешь знать. А интермедии подойдут постепенно одна за другой. Порой будет и индифферентизм – внешнее безразличие, будто равнодушие. Идолопоклонство мужу пошатнётся, но не рухнет. Хоть и экстравагантных поступков с его стороны будет немало…
Прошло лето, наступала осень. Ивана переводили в Уссурийск в училище, которое готовило не сержантов, а офицеров. Он, как бывший учитель, имел высокую планку: назначили заместителем начальника училища по учебной части.
И удивительно, что муж быстро забрал семью к себе. Может, потребовали освободить квартиру. Но вряд ли? Куда везти, если в Уссурийске не было жилья? Однако снял крохотную комнатку у какой-то бабки в пять квадратных метров. Еле помещалась кровать и детская коечка. Втиснули кое-как и тумбочку вместо стола. Но ноги Ивана почти не помещались. У хозяйки оказалась туберкулёзная дочь. Срочно нужно было искать другое жильё. Нашли в одном двухэтажном доме пустую захламлённую кухню. Кухня стояла с разваленной печкой, и никто ею не пользовался, тут же валялись замёрзшие человеческие испражнения. Иван сам или с помощью других не то солдат, не то друзей привели всё в порядок: вычистили, побелили, отремонтировали печь. Поместились две большие кровати (детскую пришлось бросить) и кухонный стол, пара стульев. И гидра – квартира взята в полон.
Но Ганне вспоминалось и другое. Её удивляло то, что Иван вроде выбивался из последних сил, старался, не сибарит, не склонный к роскоши, честный и требовательный коммунист к себе и другим, как-то вроде был всегда принижен начальством. Был просто служакой и не больше. У него не было друзей среди высоких чинов. А на их лестничной клетке ещё в Гродеково жил такой же майор, но по национальности грузин. Там в его большой квартире иногда собирались «свои». Это были офицеры с высокими звёздами. Ели и пили, даже не очень громко пели. Женщин в их компании не было, даже Тамара, жена майора, подав угощение, выходила в коридор, чтобы не мешать «высоким гостям». И вскорости майора забрали в округ, повысив звание и обеспечив отличной квартирой…
И в училище, на Второй Речке, ещё был майор. Детдомовец. Писанный молодой красавец. Жена дурнушка, в госпитале была санитаркой, выхаживала и обхаживала майора, сама тоже была из детдома. У них уже был ребёнок и гольная нищета в квартире. Но нищета – не то слово. Это было запущенное жильё, где помещалась одна кровать и кроватка для ребёнка. Ни шторки на окнах, ни задергушки; какая-то рухлядь на постели, пыль, грязный пол и полная коморка пуха.
К майору ездили из округа тоже «гости высокого ранга». Подъезжали машины и кучей направлялись куда-то на охоту. Сколько они там привозили убитых фазанов или зайцев Ганна не знала? Но после славной охоты вся шатия-братия хорошенько поднабиралась, закусывая жареной дичью, потом исчезала как после «балаганной» попойки, оставляя квартиру всю в пуху.
Ну и что ж, что пух? Зато майор мгновенно получил пагоны подполковника, а затем в Уссурийске и квартиру, где были диваны и красивые стулья, столы и даже фикусы… И нужно предвидеть, что продвижение майора пошло быстро вперёд, так как, по словам его жены, получил должность полковника.
Но Иван не мог да, наверное, и не хотел создавать около себя блок алкашей и бездельников, балласт, пристроившийся в округе.
«Иван, − думала Ганна, − настоящий коммунист. Не хочет, чтобы его окружали хоть небольшим комфортом. В более менее нормальной домашней обстановке видит мещанство. Ему не нравится, что я всё время стараюсь создать уют в квартире. Но зато горжусь им. Человек кристально чист, труженик. За это его люблю и ценю… мой Аполлон… Упрямый, как глупый ребёнок… А его обиды? Не будем думать о них… Он мой муж, и я всегда буду рядом с ним… Только с ним. Ведь у меня кроме него никого и нет… Страшно подумать, если я его потеряю… Он мой, мой… и родной, такой же родной, как Саша…»
Да, как Саша!
Глава 23
Да, мужа перевели как бы с повышением в Уссурийск, в училище, которое готовило офицеров. Кончился один абзац жизни. Берите на абордаж новое время и вперёд. Идите в авангарде современности, хоть и живёте в заброшенной крохотной кухне. Сделали аврал и живите. Тут ваша автономия. Адаптируйтесь. Кухня адекватная квартире. Вы адепты честности и гордости, живите, и не ссорьтесь. Любите друг друга. Ведь с милым и в шалаше… В холодной комнате, в заброшенной кухне рай. Это аксиома. Жильё – это акрополь семьи. Математический алгоритм для решения определённых вопросов семьи. И алогизмы (противоречие логике) здесь не подойдут. Семья пристроена и без всяких аллегорий – иносказаний можно аллюром бежать по другой, своей дороженьке.
Прошло месяца три, и Иван привёл симпатичного офицера, старшего лейтенанта, в их маленькую кухню: «Это приезжий товарищ, проверяющий. Пусть у нас поживёт. В части нет мест в гостинице…»
Было сомнительно в отношении гостиницы. Нет в части, зато есть в городе. Да и проверяющий имеет почему-то не очень высокий чин для проверки такого солидного заведения. И уже конечно, если приехало какое-то начальство с проверкой, то не пошлют его ночевать к человеку, который ютится с семьёй в заброшенной кухне. Где повыгребали замёрший человеческий кал и стали жить. Начальству пусть и не рады, но в грязь лицом не ударят. Вывернутся наизнанку, чтобы показать, что у них всё о’кэй.
Проверяющий почти не ходил на работу, сидел около Ганны, когда та на машинке вышивала портьеры. Иногда играл с Сашей. И никакой ревности не было со стороны мужа. Что тут за алхимия? Что за альтруизм? Бескорыстная забота о благе «проверяющего». И пусть альянса – союза между Ганной и лейтенантом никакого не было, но и альтруизма со стороны хозяйки большого не наблюдалось. Однако они как-то взяли Сашу, вместе пошли в магазин, в первый день продажи хлеба без карточек. Смотрели, как некоторые набивали целые мешки булками, не веря, что завтра тоже свободно его можно купить. Многие, купив хлеб, стояли тут же в магазине, удивлялись: «Неужели всем хватит? Ведь почти восемь лет была карточная система и вдруг свободно можно купить? А главное, бери сколько хочешь…»
Хотя периферия знала, что во Владивостоке уже два года, как свободно, постояв в очереди, можно отоварить сумки и мукой, и крупой, и сахаром, и даже конфетами. Кто-то из офицерских жён ездил в край, а кто-то приводил старинную поговорку: «За морем телушка-полушка, да рубль перевоз». Да, да… Скоро и здесь, в небольшом городе начнут снабжать население не только хлебом, но и мукой и сахаром…
Мать Ганны часто говорила, когда будила чуть свет дочь: «Кто рано встаёт – тому бог даёт». И Ганна теперь вставала чуть свет, готовила для двух мужчин и для сына, забывая о себе. А гость несколько дней наблюдал за работой Ганны и подвёл свое резюме: «Зачем вы делаете такую сложную работу? Портьеры на двери вышиваете уже больше, чем полгода. Красиво, да. Но какой труд? Не лучше ли купить в магазине? Пусть они будут проще, но без такого умопомрачительного труда?
− Да, наверное, так, − ответила Ганна. − Но зато исключительно дорогая и красивая вышивка. Я это делаю не только, что мне некуда деть время. Хочу, чтоб муж оценил не только мою работу, но и меня… Посмотрите на мои задергушки на окнах! Вышито ришелье. Тоже умопомрачительно. Портьеры вышиваю филе. Красота в квартире облагораживает человека. Разве не так?
Лейтенант посмотрел на неё как-то с сожалением:
− Вы замечательная женщина и преданная жена. Ласковая, добрая мать. Вы жертвуете ради семьи собой, но ваш Иван… ваш Иван… − и он запнулся, не сказал то, что хотел. А только как бы подвёл в финале: − Не сидите дома за этой машинкой. Вы должны выйти из этого мирка. У вас впереди должна быть ещё какая-то жизнь. Растёт ребёнок, и вы ему долго будете нужна… Вам, наверное, трудно было в годы войны. Нужда шла за вашей спиной. Но вы сильная и умная, а впереди не знаете, что вас ждёт. Сохраните надолго благородство и красоту души, и ещё раз повторяю: вырвитесь из этой тесной клетки…
И старший лейтенант ушёл, не дождавшись обеда. Ушёл так же внезапно, как и появился. Зачем Иван приводил его к ним? Зачем? Только позже, намного позже Ганна вроде разгадала этот алгоритм. Этот бином: Иван приводил ей замену для себя. Но тот увидел слишком порядочную и любящую душу. Такая женщина никогда не переступит грань, которая ей дана людьми, судьбой и богом…
А замену ли? Что-то всё-таки тут не то… Почему они никогда не уходили вместе и оба вместе не приходили? Кто он этот лейтенант? Что он хотел от Ивана? Кто его подослал? В училище ведь изучали новейшее оружие?
Но тогда она на прощанье сказала лейтенанту, который вдруг стал каким-то сухим и отдалённым, даже сердитым:
− Да, вы правы. Мне нужно учиться. В этом году мы приехали сюда поздно. К осени подрастёт сын, и я пойду в десятый в вечернюю школу… А потом будет видно, но думаю, что вернусь в школу…
На лице лейтенанта появилась как бы слегка презрительная улыбка. Презрительная и злая… Почему? Кто его знает? Да и кто он таков?
Весной Ганна сходила в домоуправление, и им дали комнату в трёхкомнатной квартире. Пусть и кухня на троих, но комната большая, светлая, а главное, что тёплая. Ура! Наконец-то можно жить по-человечески. Поместилась их кровать, кроватку купили для Саши. Тут же стояла и отличная тумбочка для продуктов. Итак, на окне красивая большая штора и задергушки. Их кровать покрыта белым пикейным покрывалом, сверху две подушки под кружевными накидками и даже стол покрыт скатертью. А на двери, на двери висели изумительные шторы, вышитые сложным рисунком работы филе…
Подходила осень. Они с Иваном договорились идти в десятый класс. Муж мечтал и об академии. С сентября должна была ходить Ганна, с октября – Иван и Михаил, сосед, который жил за стеной, тоже подполковник.
Ивану и Михаилу нужны были аттестаты за среднюю школу. Война закончилась уже давно. В армии шла большая демобилизация. Идите, работайте. Оставьте свои амбиции, даже кто аморфный, без профессии, то приобретайте её… Но многим офицерам гражданка – это крах, потеря положения, трагедия личная и семейная. Особенно старшему комсоставу. В первую очередь демобилизовывали офицеров без образования. Срочно нужен был документ об образовании.
Огромная армия офицеров, которая была в войну и в первые послевоенные годы, сокращалась. Правительство оставляло только грамотных людей, которые могли в свою очередь не только приказывать, но и воспитывать солдата; в армию вводили новое оружие, и его нужно было осваивать. Были полковники, которые имели по два-три класса или даже самоучки, но жизнь шла вперёд. Новым оружием должен владеть не только грамотный солдат, но в первую очередь сам офицер.
Месяц Ганна спокойно проучилась, окунулась в лабиринты математики, физики, химии и других предметов. С трудом вспоминалось забытое, а многое в годы войны и не давали ученикам. Сидела дома, кропотливо разбиралась по записям и книгам.
Но прошёл месяц спокойной учёбы. Иван с Михаилом тоже пошли в десятый набираться не знаний, а заработать экспромтом аттестат. Но офицеров чуть не хватила аритмия сердца. Арсенал знаний был у них на нуле. Какие преподаватели запели арии, и на каком языке, нашим подполковникам было «что в зуб ногой…» Явно, что попытки учёбы в десятом классе получила неудачу. Фиаско! Афронт! А с этим и душевные переживания: аффект. Но документ-то нужен, как воздух. Нужно найти бальзам – целительное средство. И это не абсурд двух мужей, прошедших войну, не абстракция, не прихоть. На карту поставлена дальнейшая жизнь. И наши «гладиаторы» узнали, что мир не без добрых людей. Между вторым этажом и четвёртым, есть ещё и третий: заочная школа. И там был директор этой школы с глобальными правами и возможностями. Нет не графоман, а мудрый и даже добродушный, который спас не десятки, а сотни офицеров-заочников со всего военного округа, а может и людей из других округов.
Он записывал людей на заочное обучение, а весной поступивший получал нужный документ, где выставлялись все оценки о сдаче экзаменов. Легко и просто: поступил, заплатил директору двести рублей, а весной и получи нужный документ: хочешь – за седьмой класс, а хочешь – то и за десятый. А закон? Его писали люди – не буквоеды… Значит и обойти его можно. В этот мудрый список попали и Михаил с Иваном. Они уже стали заочниками в десятом классе. Весной и получат нужный документ и будут спасены. Работа дураков любит, а жить нужно умнее. Да, конечно, знания – богатство. И не мешок с песком. Их носить не трудно. Они всегда с человеком, пока тот живой. Но эта аксиома для сопливых пацанов. А тут не до детских сказочек. А тут давай аттестат в руки, и прощайте навсегда. Спасибо, что протянули руку, помогли в экстремальный момент.
Иван при желании и при поддержке жены мог бы осилить десятый класс, хотя он закончил всего один курс техникума в тридцать седьмом году. Но отца забрали, нужно было вести домашнее хозяйство: корова, лошадь, на которой отец разъезжал, врачуя, по деревням. Мать не хваткая на руку. Лошадь продали, продали в деревне и дом. Семья полусиротская переехала в Лесозаводск. Год был потерян, об учёбе нечего было и думать. Кто будет теперь содержать студента? В мыслях люди сеют одно, но в жизни пожинают часто совсем другое, которое и не снилось, и не гадалось. Оно даётся нам и судьбой, и временем, и нашей не то удачей, не то изворотливостью. Однако если хочешь спеть попурри – выучи сначала ноты. Иван, так и не окончив педучилища, пошёл работать учителем в малокомплектную школу в небольшой деревне. В классе четыре парты, за стеной с большой акустикой его кровать и рабочий стол. Мизерная зарплата, но тогда почти все так жили, олигархов не было. Даже слово такое не знали. Вот и не аукал, а молчал, зная, что никто на его крики не откликнется. Однако молодой, здоровый парень был нужен армии. После двух лет работы и был подстрижен наголо. Что ж добру-то пропадать? Отец – враг, погиб под следствием, а сын пусть идёт в армию и служит, как все люди. Врагов уничтожили, а остальное рабочее стадо будем мерить под один аршин. Однако не всех подравнивали. Иван был всё-таки более-менее грамотный среди всех остальных солдат, и его направили через год службы на курсы лейтенантов. И в 42 году сразу из училища – на фронт, под Сталинград. А в документах было написано: учитель начальных классов. Потом придумал версию, что документ об образовании разорвало вместе с планшетом. Так что и в яркой и броской жизни бывают тёмные пятна. Так вроде и за незначительной ложью последовала другая − купленный аттестат. Но документ не поддельный: с печатью, двумя росписями: директора школы и учителя истории. Но в том-то и беда: на всех документах, выдаваемых не один год и не одному офицеру, как клише, шли только эти две росписи…
Горько умирать старому, ещё обиднее молодому, так не перепрыгивай через планку возможностей, чтоб не обломать свои навострённые рога.