А через несколько дней, войдя в фойе дома офицеров вместе с сестрой, Иван увидел девушку в модно одетом пальто, в маленькой фетровой шляпке, стоявшую к нему спиной в кругу лейтенантов.

«Высокая, стройная, видимо любимая молодыми лейтенантами, не нюхавшими войны…»

− А вот и твоя Ганна, − сказала Маша. − Хочешь − сегодня познакомлю вас. Женихов у неё много. Видишь, окружили кольцом. Но у Ганны запросы наверное выше этих офицеров. Тебе ни один из них не может быть конкурентом…

Ганна отошла от группы офицеров, сняла пальто в раздевалке. Мимо её с Машей прошёл высокий майор, с удивительно бравой выправкой, черноволосый, мужественный, вылитый, будто весь из бронзы…

«Боже мой! − подумала Ганна. − Откуда такой мог появиться? И Маша с ним… Она, говорят, сестра полковника. Да, ей всегда будет достойная пара, не наши бесквартирные лейтенантики, снимавшие у бабок по койке… Хоть и парнишки среди них есть неплохие. Но не женятся. Смотрят, чтоб у невесты было жильё…»

Пара прошла мимо Ганны, а она осталась стоять и удивляться: «Умный, грамотный, деловой и сильный, и, конечно, на хорошем счету у начальства… Какой офицер! Знает себе цену, может быть всегда хорошим другом. Честный, не пошляк, не юбочник. Боже мой! Какой офицер! И звание немалое: майор. Вот такого бы мне мужа… Завидую Маше доброй завистью… Маша, Машенька, а мне никогда такого не иметь…»

Хотелось заплакать, слёзы подступили к глазам: «Сейчас, сейчас одену пальто и уйду… Но боже, какой офицер!»

Ганна достала из сумочки номерок, подала женщине в раздевалке. Вдруг к ней подскочила Маша: − Ты куда? Уходишь? Почему? Пойдём, потанцуем, оставайся…

Маша быстро взяла Ганну под руку и потащила, чуть ли не силой в танцевальный зал. Та только успела что-то пролепетать: «Ты же не одна, у тебя вон какой поклонник… Да мне и неудобно мешать вам…»

− Это не поклонник, а мой брат! − как обухом ударили Ганну эти слова. И руку не вырвешь, и не бросишься назад…

Маша довела Ганну до брата. Тот мгновенно встал с кресла и, протянув руку, отрапортовал: «Иван Устименко!» Ганна ахнула про себя и села рядом: «Всё, голубушка, песня твоя спета!» − сказала она сама себе. Знала, что здесь, в Лесозаводске, равной ей нет.

Разговор сразу же завязался о школе, о танцах, о фильмах… Да мало ли о чём могли говорить, искавшие друг друга?

Иван провожал её до дома, где она снимала квартиру. Отчим стал упрекать её, что сидит на их шее, хотя она и здесь вела уроки в две смены. Вот и ушла, ещё среди зимы. Всё лето проводила в пионерских лагерях. Подрабатывала да и не голодала. На дворе уже наступил ноябрь. Работа, книги, планы, тетради…

Иван хотел приобнять её, но Ганна деликатно слегка отстранила его руку. Отстранила… «Будь, Ганна, на высоте. Так научила её не мать, а Тургенев в своих романах. Так учила её Амалия и те учительницы-дворянки в Кольчугино. Два года совместной жизни и работы не прошли даром. Да и семья дяди Андрея воспитывала Ганну совсем в другом амплуа, чем родная мать…

А через неделю они срочно зарегистрировались. Жить вместе станут, когда приедут в часть в Порт-Артур. Иван снова уехал в округ оформлять теперь пропуск на жену. Там встретили его с удивлением: «А мы решили удовлетворить твою просьбу. Перевести сюда в Приморский край, в Гродеково… А ты уже успел жениться? Но теперь приказ остаётся в силе. Поедешь в Гродеково не командиром полка, а только командиром батальона…

Иван Устименко ахнул: «Лариса, милая моя святая Ларисонька… Что я натворил? Прости меня, милая, и прощай… Сюда бы ты, конечно, приехала… Но по документам я уже женат… Ганна, Ганна… Красивая, обаятельная и вроде душевная. Но как быстро согласилась стать женой? А я её совершенно не знаю».

Иван с округа поехал не в Лесозаводск, а в часть. Снял у бабки комнату для жилья. Заплатил наперёд за месяц. В части пробыл три дня, принимал дела. Проходили как раз ученья. Был на них. Вернее присутствовал при командире части, давал свои резюме. С начальником части, полковником, вроде находили общий язык. Тот тоже был фронтовик, не тыловая «крыса», как в штабе округа, отодвигавшие видных офицеров подальше в глубинки сопок или за пределы СССР. Так спокойнее, нужно обламывать и не одного с фронтовыми взглядами и своевольной распущенностью… Война прошла, и вы получили ордена. За это вам честь и слава, но в мирное время есть округ, власть… Беспрекословное подчинение… После округа больше недели Ганна его не видела. Не приходил. Даже было как-то странно. Потом явился.

Перед самым отъездом в Гродеково Ганна решила познакомить Ивана и его мать со своей семьёй. Боялась, конечно, за убогость семьи. Предупредила мать, чтоб навели порядок в доме, оделись все получше, почистили хотя бы посуду и положили клеёнку на стол. Её она им купила и передала. Да, боялась, что либретто этой комедии будет не в её пользу. Но знакомить будущего мужа с её семьёй всё-таки нужно. Апофеоза не будет, скорее апостериори – сделают нелестный вывод о её родне и Иван, и его мать… Но, она не Арахна – сказочная ткачиха, превращённая за гордость богиней Афинов в паука. Стыдно, стыдно, что вышла она из такой семьи, плакать хочется… Где её дядя Андерей – эстет, всегда подтянутый и красивый? Где его жена? Бабушка? Хоть бы кто-нибудь из них… Надели бы хоть они эполеты порядочных людей. А друг мать её снова начнёт называть лобастой или Галькой?

И каково же было удивление Ганны, когда она увидела полный дом каких-то неизвестных ей мордастых, обросших родичей Фёдора? Кто они такие, откуда набрались с грубыми лицами, с пошлым смехом и хамскими выкриками, пожиравшими всё за столом, звякая рюмками и кружками – было неизвестно. Никогда этих людей раньше в их доме не было. Ульяна потом сказала Ганне на кухне, когда та пошла спросить, кто это за люди и зачем их всех сюда назвали:

− Та то же батько пригласил их. Это сыновья Тихона… Хотел им тебя показать. Даже кабанчика по такому случаю зарезал. Я его отговаривала, бо ты их никого и не знаешь. Есть же у Фёдора и другая родня. Вон у Луки сыновья: то бухгалтера, то заведующие магазинов, да и Марусю, жену Григория, можно было пригласить… А он заладил своё: «Ешьте, дорогие гости, от пуза, напейтесь так, чтоб дома не журились и встретились все под столом… «Рассчитывал, наверное, на хамскую попойку. Пусть покажет майёрша своему мужу её родню.

Один мордастый парень потянулся к Ганне: «Сестричка, поздравляю тебя. − И он обнажил огромные полувыбитые зубы: Я – Пашка, ты помнишь меня?