Не стали разбираться, что он с двумя сыновьями лучший рабочий завода, и никогда даже в мыслях не приходило бежать за границу.

− Вражья контра умеет пристраиваться, втискиваться в доверие советской власти. Вражеский хамелеон! Выслать! В Сибирь! Вот список, выбирай, куда можно ехать. А в отношении сыновей ещё посмотрим. Пусть пока работают. Что? Григория забрали в военное училище? Будет офицером? Да, нам нужны свои офицеры, вышедшие из рабочих и крестьян, но не контра…

И вся родня не стала ждать, что решит агрессивно настроенная прокуратура в отношении сыновей Тараса, какая ждёт судьба и экзекуция. Продали дома и уехали в Красноярский край искать новую «экзотику». Выехали экспромтом, вроде бежали от эшафота, боясь слова юрисдикция, юриспруденция. Провались пропадом эти слова и эти инстанции.

На Дальнем Востоке осталась только Маруся с двумя детьми, жена Григория. Кто её тронет? Муж в армии, в училище… Однако после учёбы Григория послали в полк, где была семья.

Василий в Сибири тоже работал снабженцем, но яро проворовался и угодил на семь лет тюрьмы. Но дом в Сибири успел купить Марийке, добротный, большой. Сам, скрывшись за колючей проволокой, спасся от предстоящего фронта, работая и там, в «неволе» снабженцем. Жил вольготно, ладил с начальством заключённых.

В Назарово Тарас купил себе хороший дом. Андрей остался жить со своей семьёй с отцом и матерью, а Ивану и Макару купили дома попроще. Как всегда: есть где жить – ну и ладно. Фёдор с Ульяной поселились за тридцать километров от Назарово в украинской деревне, в довольно просторном дому, в колхозном. Зимой Фёдор чинил обувь дома колхозникам, летом работал на полях, на покосе… Летом работала и Ульяна на свекле, турнепсе, брюкве. Осенью – на уборке пшеницы и ржи; там, где не могли убрать комбайны – урожай убирали вручную. Ставили копны, потом свозили на ток, обмолачивали…

Заканчивала Ганна пятый класс в Назарово, живя у бабушки. В деревне только четырёхклассное обучение. И Ганна знала, что троглоид – пещерный человек, Фёдор, не пустит её дальше учиться в 6-ой класс. Она делала всё, чтоб заработать побольше для себя и семьи. Работала почтальоном: вечером разносила почту, днём с другими подростками на прополке пшеницы. Химикатов для уничтожения сорняков тогда не было. Пололи вручную бабы и детвора. Поля огромные, ни края, ни конца не видно. Только среди полей изредка стоят дома-кульстаны. Жала всю осень с матерью пшеницу, ставила снопы в копна, подгребала граблями колоски. К осени оказалось, что у Ганны вдвое больше трудодней, чем у матери. Убрала Ганя дома и в огороде всю картошку, пересушила, ссыпала в погреб. Всё, уже скоро закончится первая четверть. Девочку чуть ли не хватает психастения – нервозность, страх, что пропадает учёба… А Фёдор, «архар» – горный козёл, запел снова свою песню: «Хватит учиться, закончила пять классов и хватит… Вон какая семья растёт, а кто должен её кормить? Учительницей хочет быть? Белоручкой? Нас заставляли быкам хвосты крутить… Вон шёлк ей на платье купил, что ещё надо? Тоня мала, чтоб почту носить: не доверяют, мы с матерью неграмотные… В месяц за почту получала двадцать пять трудодней. А за год это сколько? Немыслимо сосчитать!.. Я за год почти столько набираю!»

Но Ганна не слушала трюизмы отчима, его тирады и выпросила у одного парня-неудачника в учёбе, двоечника, бросившего школу, учебники.

И, взяв в сумку ещё булку хлеба и вилок капусты, ушла из дома в район к материному брату Андрею, её покровителю. Прошла соседнюю деревню, русскую «Путь Ильича», потом пошла по железной дороге в рваном пальто и разбитых старых ботинках.

«Носите вы сами шелка, а я пошла учиться…» − думала Ганна.

Слева, метрах в шестидесяти, стоял густой лес, уже давно опавший. Оттуда раздавался вой волков. Они высовывали морды из-за деревьев, но к железной дороге, к открытому месту, не подходили. А Ганна со всех ног пробегала двадцать километров, за ними начиналась ещё одна деревня, очень, по словам, богатый колхоз. А всего через пять вёрст начнётся и её станция. Всего пять километров… И покажется большой рубленный из добротных брёвен дом…

Пришла Ганна в школу в начале ноября в рваном пальто, подворачивала от стыда рукава. Правда, месяца через два отчим, изотоп человека, привёз бабушке два мешка картошки и мешок хорошей муки. Хотя можно было дать и больше, дома обрабатывала весь огород она одна. Потерять такую работницу в семье было почти катастрофой. И сразу после побега Ганны, Фёдор третий раз избил жену. «Твоя работа, сука! − кричал он. − Сама бы Галька не ушла из дома. Ты ей позволила… Кто теперь будет кормить семью? На меня не рассчитывай: где сядешь – там и слезешь. А ты тоже не всегда выходишь на работу… А Галька за одну почту получала бы и зимой вон сколько трудодней! Я вон считал и кое-как подсчитал, что за год у неё было бы 300 трудодней! Подумать только!»

Да, Ульяна уже видела, что грамотной куда легче жить. Не носила бы дочь почту, то была бы счетоводом, или бригадиром, а то и агрономом. А это не быкам хвосты крутить, не снопы вязать, когда темнеет в глазах и думаешь, что вот-вот рухнешь на землю, не обливаться потом, что света белого не видно…

И она впервые сказала Ганне, как бы открыв свою перед нею душу: «Ладно, беги… Может ты будешь счастливее меня. Учись. Тоня вон пошла в школу, но не сильно тянется к учёбе… Но ты смотри – не принеси в подоле… А в моей старости вспомни, что у тебя была мать…»