Не плоть, а дух растлился в наши дни

И человек отчаянно тоскует...

Он - к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он,

Он жаждет веры... но о ней не просит...

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед закрытой дверью:

"Впусти меня! - Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!.."

Ф. И. Тютчев

ПСИХОЛОГИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживет.
О. Мандельштам

СТИХИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ

О. Мандельштам очень не любил и побаивался слова "развитие". В "Путешествии в Армению" он писал: "Скучное, бородатое развитие". Надежда Мандельштам, уточняя такую позицию супруга, пишет, что он "боялся этого слова из-за того, что оно сочеталось с понятием прогресс"¹.

И дело не только в том, что слово прогресс вызывает у любого верующего человека в лучшем случе снисхождение. Дело еще и в том, что когда мы говорим о динамике психических процессов - внимания, ощущения, памяти, то здесь, видимо, нормально и уместно говорить о развитии. Но применительно к личности понятие "развитие" формализует, обобщает и выхолащивает глубину и тайну внутреннего личностного роста или, напротив, падения.

В. Непомнящий пишет: "Пушкин разрешает эту проблему художественно. Его взор прикован не к "развитию" в смысле "прогресса", а к замыслу, то, что дано в замысле, не "изменяется", не "прогрессирует", не "совершенствуется", а открывается ("откровение") ... Колесо устойчиво, хотя оно движется".² Если же мы говорим об онтогенезе, то в таком случае, на мой взгляд, мы могли бы говорить о воспитании, созревании личности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЗАВЕТА С БОГОМ

О возрождении имеет смысл говорить, когда личность переживает некий экзистенциальный конфликт с собой, с Богом, с миром. Эта, как говорят, "душевная туга" часто вообще не поддается рефлексии. Бог, мир, я сам - вообще неразличимы. Просто говорят: "душа болит". Это хорошо выражено у поэта.

Небо тусклое, с отсветом странным,
Мировая, туманная боль.

Ощущение, что ты сам не у себя дома - феномен евангельского блудного сына, который ушел от чего-то заветного, бесконечно своего в "страну далече". Кроме этого, живая личность, находясь в вышеописанном состоянии, ищет, не может не искать (!), выхода, пути. В этих поисках она вольно или невольно расширяет свое семантическое поле. Кризис - это во многом и благо. Ибо страдание разрыхляет жесткую, безблагодатную почву души. Но расширение смыслового пространства вовсе еще не шаг к возрождению. И здесь возможно бегство от себя через (если так можно выразиться) "черный ход" личности. Известно множество людей, которые ушли от страдания и тонкими, только им ведомыми внутренними ходами, перевели, сублимировали страдание в уныние, в постоянную, но неострую тоску. И если в страдании не сохраняется искренняя жажда Истины, то затем постепенно и не вдруг уныние начинает обладать душой. Скепсис, витальная тоска, цинизм и отчаяние - это ступени нравственного ниспадения эмоционально-волевого и духовного строя личности.

Уныние - это не клиническое состояние. Напротив! В этом состоянии находятся сегодня многие наши современники. В этом состоянии они женятся, защищают диссертации, разводятся, пытаются воспитывать своих детей и т. д. Можно сказать, это - нравственно-психологическое состояние. Когда становится совсем невмоготу, каждый унывающий знает, что надо делать: один пьет, другой бежит трусцой, третий пишет, четвертый реализует древний принцип: "шерше ля фам" и т.д. и т.п. М. К. Мамардашвили писал, что человек для того, чтобы сбежать от себя, готов укрепиться в состоянии "упрямой хитрости, готовым на все, лишь бы не привести себя в движение и не поставить себя под вопрос".³

Видимо здесь речь идет о важнейшем, самом главном факте внутренней, незримой биографии души - заключении или незаключении завета с Богом. Ниже мы будем говорить о мистике прямой речи. Но сейчас уместно сказать о реальности некоторого диалога с Богом, где личность либо отвергает своего Творца и Бога, либо (не без внутренней борьбы) заключает соглашение. Думается, что этот факт духовного самоопределения проходят все люди, даже те, кто с детства традиционно воспитан в Боге. Факт осознания своей веры у них осуществляется не менее драматично, чем у неофитов.

Сама душа таинственно знает смысл и качество этого призыва Бога и знает, как она распорядилась с этим призывом.

О ПРОПОВЕДИ

Любому проповеднику предстоит, прежде всего, в самом себе преодолеть внутренние барьеры, которые создает современный многоликий мир на пути к Богу; и это преодоление состоит не в гневных словах миру (хотя и лежащему во зле), а в рождении в душе самого проповедника того нового человека, созданного по Богу, в которого, по словам апостола Павла, должен облечься каждый христианин, и в первую очередь каждый пастырь. Тогда, пройдя через искушения, можно и искушаемым помочь.

Проповедовать Христа - это значит для всех быть всем, т.е. знать и чувствовать, и постигать меру духовности и восприимчивости самых разных людей, стоящих в храме в данный момент. Надо просить апостола Павла и святителя Иоанна Златоуста об этом даре, чтобы, с одной стороны, нам не дать "твердой пищи" младенцам, а с другой, - не потакать греховным немощам слушающих. Таковы узкие врата проповеди. Современному проповеднику, говоря сегодняшним языком, полезно чувствовать себя как бы миноискателем, который посылает радиоволны и ждет возвращения сигналов.

Проповедь - это диалог: один говорит о Христе, другие же не только внимают слову, но внутренне отвечают. Диалог всегда незавершен, его хочется продолжить, поэтому темы и поводы к проповеди разные, а канва одна - разговор об Истине, о Христе, о спасении. Не случайно один из видов проповеди называется беседой, хотя говорит один проповедник.

Если священник, будучи частью народа Божия и выражая его мысли и чувства, уловил молитвенное настроение народа и возвратил его в слове тем, кто, умея чувствовать, затрудняется словами выразить свои чувства, такую проповедь можно назвать откровением, пусть малым, но откровением о том, как спасать свою душу во Христе для Вечной Жизни. Аминь.