Размышления о современной теории личности

Каково будущее теории личности? Есть ли нечто, отсутствующее ныне на теоретической сцене и чему предстоит еще появиться? Есть ли в теоретическом подходе большинства психологов специфические недостатки? Есть ли какие-то проблемы, которые сегодня доминируют и указывают направление возможного будущего прогресса? Нам кажется, есть, хотя следует признать, что не все психологи – а быть может, и большинство, – согласятся с точностью наших высказываний.

Мы полагаем, что психология личности много выиграла бы, если бы психологи тоньше понимали природу и функции теории. У этой проблемы много сторон, но, вероятно, важнее всего – понять центральное значение теории как средства генерирования или стимулирования исследований. Психологам стоит отказаться от мысли о том, что миссия их выполнена, если они предлагают теоретические формулировки относительно того, что уже известно в данной эмпирической области. Если теория всего лишь организует известные факты, мы остаемся на описательном уровне и вполне можем отказаться от теоретизирования. Мысль проста: теории должны оцениваться с точки зрения того, порождают ли они новые исследования. Психологам стоит проявлять больше желания принять тот факт, что допущения относительно поведения, из которых невозможно вывести предсказания – не стоят времени, усилий и бумаги. Пусть психологи обращаются к формулированию положений, имеющих некоторое осмысленное отношение к тому, чем они занимаются – к изучению поведения.

С этой потребностью совершенствования методологии связана потребность в более тонком различении впечатляющего литературного стиля и убедительного теоретизирования. Очевидно, что с точки зрения читателя, чем более литературно и убедительно теоретик представляет свою систему, тем лучше. Однако, должно быть столь же очевидно, что красота презентации ни в коей мере не является мерой того, насколько теория является эмпирически важным средством. В настоящее время, как представляется, многие теоретики оценивают теорию по тому, насколько обаятелен автор в представлении своей теории. Хотя живой и впечатляющий стиль играет важную роль в пробуждении интереса к теории, оценка ее плодотворности должна стоять на других основаниях. Суть в том, что отношение к теоретику должно исходить из полезности теории для исследований, а не из литературного блеска.

Теория личности и исследования в этой области нуждаются в усилении как радикализма, так и консерватизма. Можно сформулировать это как повышение творческого воображения и критичности оценки. Хороший теоретик должен иметь бесстрастное желание радикально пересмотреть привычные допущения относительно поведения. Насколько это возможно, следует освободиться от привычных предрассудков относительно поведения. Проявив однажды способность к обновлению или созданию теории, не привязанной жестко к существующим представлениям о поведении, теоретик затем должен проявить ригидный консерватизм в развитии, формализации, приложении и проверке следствий из своей точки зрения. Другими словами, теоретик должен ломать условности, но, когда устанавливается новая система условностей, следует стремиться тщательно изучить все, что в них скрывается. Невозможно проверить следствия теории, если теоретик не хочет достаточно долго придерживаться одной позиции – тогда нельзя осуществить верификационные процедуры. Это не означает, что следует цепляться за свои формулировки перед лицом возможной дезавуации. Это означает, что в стабильное "тело" теории следует вводить изменения на основе полученных в контролируемых условиях эмпирических данных, а не из-за каприза или мимолетных наблюдений. Очень важно, чтобы теоретик и его последователи занимались эмпирическими исследованиями, а не словесными спорами. Не столь важно, кто из теоретиков выступает первым действующим лицом в споре а важно то, чья теория личности продуктивнее всего генерирует важные и проверяемые эмпирические следствия.

Давно пора освободить теоретика личности от обязанности оправдываться за те теоретические положениям которые отличаются от нормативных или привычных взглядов на поведение. Слишком часто мы обнаруживаем, что та или иная теория критикуется за то, что слишком сильно подчеркивает негативные стороны поведения или переоценивает значение половой мотивации. Действительно, с точки зрения здравого смысла люди обладают и хорошими, и плохими свойствами, не только половыми мотивами, но и другими. Но в отношении развития теорий поведения такая аргументация неуместна. Теоретик, как мы только что сказали, обладает полной свободой отказываться от привычных представлений о поведении, от него требуется только формулировать эмпирически полезные представления о поведении. Вопрос об удовольствии или обиде среднего человека здесь не важен. Вполне возможно, что самые плодотворные теории поведения будут самыми обидными для обычного члена нашего общества. Разумеется, вполне возможно и обратное. Мы говорим здесь не о том, что теоретики должны отвергать привычные взгляды на поведение или принимать их. Они свободны в своем выборе. В отношении этих взглядов их позиция – нейтральная, она может быть близка или отклоняться от них, и оценка выбора основывается на критериях, также не соответствующих нормативной приемлемости или девиантности теории. Многое из часто встречающейся иной критики теоретических формулировок также сомнительно. Так, положения о том, что данная теория слишком молекулярна, слишком рациональна, слишком механистична просто отражает предрассудки данного критика относительно поведения. Замечания такого рода более служат выражению позиции критика, а не оценке теории. В конечном итоге единственная реальная критика данной теории – это другая теория, более эффективная. Если кто-то говорит, что данная теория слишком молекулярна, остается продемонстрировать, что альтернативная теория, использующая более крупные единицы анализа, способна сделать все то, что и первая, плюс что-то еще.

Можно сказать, что в настоящее время в психологии слишком малое значение придается эмпирическому исследованию, непосредственно исходящему из существующих теорий, и вместе с тем слишком большое значение – теоретическим представлениям или спекуляциям, осуществленным после того, как осуществлены определенные открытия. В сознании многих психологов более высокий престиж ассоциируется с созданием новой, хотя и тривиальной, теории, обладающей трудно демонстрируемым небольшим превосходством над существующими теориями, чем с осуществлением исследований, базирующихся на уже существующей важной теории. Психологи, благоговеющие перед теорией, и то, что они не смогли различить объяснения "после того" и предсказания "до того", создали систему условий, когда максимальный интерес вызывает создание теории и минимальный – изучение следствий из существующей.

Досадным и вредным свойством некоторых современных теорий личности является тенденция к тому, что может быть названо теоретическим. империализмом. Мы имеем в виду попытки убедить читателя, что та или иная возникшая теория – единственно правильно объясняющая поведение. Так, многие психологи утверждают, что единственная обоснованная теория – та, которая рассматривает непрерывное взаимодействие с психологическим процессом, другие отстаивают плодотворность только "молярных" представлений, иные полагают, что в центре внимания теоретика должен быть социальный контекст. Вопрос не в том, что эти теоретики обязательно ошибаются, а в том, что теоретизирование это "свободное предпринимательство". Никто из теоретиков не имеет права учить других их делу. Каждый вправе формулировать собственные представления и устанавливать возможно большую их связь с эмпирическими данными, свидетельствующими об их полезности. Он равным образом может соединять теорию и данные с рациональными аргументами, которые считает убедительными относительно того, почему в конце концов его подход окажется плодотворным. Но полагать, что именно так должен осуществляться прогресс, – нонсенс, и может лишь смутить того, кто приступает к изучению данной области. Пусть теоретик как можно убедительнее представляет свою теорию, но пусть с уважением относится к тому факту, что нет такой вещи, как абсолютная правильность теории.

Все теории личности включают по крайней мере некоторые допущения относительно существования некоторой формы структуры личности. Так, хотя некоторые теоретики больше заняты сравнительной важностью внешних или ситуационных факторов, чем другие, все согласны до определенной степени в том, что существует некое постоянство личности, сохраняющееся в различные периоды времени и в различных ситуациях. Теоретические различия между приверженцами теории черт, такими, как Олпорт и Кеттел, и сторонниками ситуационного детерминизма, такими, как Хартшорн и Мэй (Hartshorne & May, 1928, 1929) привели к активным дискуссиям и появлению исследовательских программ в два десятилетия, предшествовавшие Второй Мировой войне. В последнее десятилетие этот вопрос снова возник как основная тема теоретических споров и исследований. Как мы ясно видели в случае Олпорта и Кеттела, теоретики черт полагают, что индивидов можно сравнивать с точки зрения черт или продолжительных диспозиций, и, обладая знанием сравнительной позиции индивида или показателя по данной черте, возможно во многом предсказывать поведение индивида в различных условиях среды. Верящий в ситуационный детерминизм убежден в том, что по большей части поведение – следствие условий среды или ситуации, в которой осуществляется поведение индивида. Так, поведение побуждается стимулами, а не возникает в связи с чертой или диспозицией. Промежуточная позиция утверждает, что индивидуальные диспозиции или черты влияют на ситуации, в которых оказывается человек, на стимулы среды. Интеракционистическая позиция приписывает важную роль переменным ситуации, и чертам или диспозициям. Трудно сомневаться в том, что этот теоретико-эмпирический вопрос будет иметь первостепенное значение в последующие десятилетия.

Последние годы показали, что психологи в каком-то смысле предпочитают развивать более скромные идеи, чем то, что обозначается единой общей теорией, охватывающей все адаптивное поведение человека или большую его часть. Эти более ограниченные, или мини-теории иногда связаны лишь с отдельными областями поведения, например, принятием решения или моторными навыками или с отдельными комплексами поведения, например, шизофренией или половым развитием. Некоторые теоретики обратились к математическим моделям познания или научения; других более интересует нейрофизиологический субстрат поведения, но во всех случаях теоретики фокусируют внимание на отдельных сферах или способах репрезентации поведения, несколько игнорируя многие другие его аспекты. Эти умеренные или ограниченные теоретические подходы должны в конце концов включиться в общие теории личности.

Как мы уже отмечали, последние годы сопровождались существенным развитием в широкой области психобиологии или биологии поведения. Систематическому изучению генетических детерминант поведения способствовало как появление новых методов и открытий, так и некоторое уменьшение традиционного для Америки внимания к среде – за некоторым исключением биологии (Manosevitz, Lindzey& Thiessen, 1969). Расширялось и углублялось знание о том, каким образом биологические факторы влияют на поведение и наоборот, и эта информация сейчас лишь начинает существенным образом включаться в попытки рассмотрения сложного поведения человека. Огромная жизненная сила нейронаук и хорошо рекламируемая забота о развитии эволюционной теории, ее распространении на области сложного человеческого поведения – агрессию, альтруизм, кооперацию, конкуренцию, стереотипы супружеских отношений указывают на возрастающую вероятность того, что биология сможет сказать о будущем теории личности гораздо больше, чем в отношении теорий прошлого.

Революции в методах и представлениях произошли не только в психобиологии, но и в области компьютеров и количественного анализа. Компьютеры широко используются для количественного анализа, часто позволяя психологу осуществить вычисления, буквально недоступные до введения компьютеров. Так, теории Кеттела и Гилфорда получили существенное усиление благодаря размаху и возможностям анализа. Правда и то, что многие теории, такие, как теория Скиннера и S-R теория, которые тесно связаны с лабораторными исследованиями, существенно продвинулись в связи с тем, что ныне компьютеры – существенная часть многих экспериментальных лабораторий и участвуют как в контроле за проведением эксперимента, так и в анализе данных во время самого исследования, что, в свою очередь, влияет на следующую стадию исследования. Это не только повышает эффективность экспериментов, но и позволяет осуществлять многие исследования на ранее недоступном уровне.

Использование компьютеров для моделирования мышления или других психических процессов также стало одним из главных теоретических упражнений. В самом деле, область искусственного интеллекта – по сути использование компьютеров для решения познавательных задач того типа, что обычно считались свидетельством человеческой мысли или интеллекта – стала оживленной областью исследований с участием математиков, инженеров-электриков, психологов и специалистов по компьютерам. Вопросы при изучении искусственного интеллекта: может ли компьютер играть в шахматы, осуществлять терапию, решать сложные задачи? Допущение состоит в том, что для того, чтобы создать эквивалент человеческого мышления, или любой иной формы поведения, мы должны вначале понять процессы, стоящие за человеческим поведением. Есть по крайней мере некоторые психологи, которые в компьютерных программах и моделировании человеческого поведения видят путь в будущее (Simon, 1969). Каковы бы ни были недостатки этой процедуры, она требует точности и эксплицитности.

Читатель не должен считать сказанное указанием на то, что настоящий статус теорий личности обескураживает. Действительно, современные теории есть за что критиковать, особенно при сравнении с абсолютными или идеальными стандартами. Однако важнее то, что при сравнении их с теми теориями, которые существовали тридцать-сорок лет назад, мы безошибочно видим признаки прогресса. Именно в последние тридцать пять лет было проведено большое количество релевантных эмпирических исследований, и в этот же период усилилось внимание к смежным дисциплинам. В то же время теории стали более эксплицитны в плане своих положений, гораздо больше внимания уделяется проблеме адекватных эмпирических дефиниций. Далее, очень расширился круг идей и представлений о поведении. В целом мы полагаем, что каковы бы ни были формальные недостатки этих теорий, идеи, в них содержащиеся, оказали широкое и плодотворное влияние на психологию. И нет никаких причин полагать, что в будущем это влияние уменьшится.