Глава 16. Церемония посвящения
На следующее утро зеленая равнина Земель Прайда была заполнена зебрами, антилопами, слонами, жирафами и многими другими животными, толкавшимися, чтобы занять место поудобнее. Зазу, мажордом Короля, нервно расхаживал из стороны в сторону с напыщенным видом. Раньше он никогда не выступал перед такой огромной аудиторией. Король Ахади выглядел изнуренным, но старался не подавать виду. Королеве Акаси было трудно сидеть спокойно рядом с мужем. Она отсутствующим взглядом смотрела вдаль.
Сараби и Эланна находились под опекой королевы, и были приглашены восседать вместе с королевской семьей. Для Сараби было особенно приятно быть рядом с Акаси и чувствовать знакомый запах своей кормилицы[3].
— Зазу, — тихо спросила Сараби, — ты видел Таку?
— Сожалею. Я везде спрашивал, но, боюсь, его никто не видел.
— Ох, — она опустила голову.
— Даже аист Гопа не видел его, а от него ничего не ускользает. Если хочешь, я могу слетать за границу. После церемонии, конечно.
— Не стоит.
Подошла Акаси и нежно прижалась к ней.
— Ты мое утешение. Ты была его сводной сестрой, и, когда я нянчилась с тобой, я часто думала о тебе, как о своей маленькой девочке, словно я тебя выносила.
— Я чувствовала это, — произнесла Сараби, опустив голову на плечо Акаси. — Скажи правду, следовало ли мне уйти вместе с Такой?
Акаси замурлыкала.
— Нет, дитя мое. Потеря сына достаточно тяжелая утрата и без потери дочери. А мне кажется, сегодня ты станешь мне дочерью.
Ахади кивнул Муфасе, и тот двинулся к краю выступа, чтобы встретить толпу. Но вначале он остановился полюбоваться на Сараби, мило прильнувшую к Акаси.
— Моя последняя мысль как львенка и первая мысль как льва будут о тебе, — сказал он. — Сесси, опустишь ли ты когда-нибудь голову мне на плечо?
Она посмотрела глубоко в его глаза, и ее подбородок дрогнул.
— Муффи, — промурлыкала она. — Любимый.
Муфаса подошел к краю. Обрывки воспоминаний, затерянные в глубинах сознания вернулись к нему. «Старый Македди, — подумал он, — неужели я был таким маленьким, что ты мог поднять меня?» Он улыбнулся и окинул взглядом толпу. Было приятно вернуться туда, где все когда-то начиналось.
— Да здравствует Принц Муфаса, сын Короля Ахади! — прокричал Зазу. Толпа поклонилась, царапая землю. Зебры заржали, слоны затрубили, антилопы забили копытами. Они затихли, только когда Зазу развел крылья в стороны. Король поднялся к сыну, стоящему на вершине Скалы Прайда:
— Пусть все слышат, что мой сын идет по стопам своих предков. Посмотрите, на нем знак.
Акаси заняла место Ахади:
— О боги, взгляните на моего сына, ставшего теперь львом, и благословите его, — она вздрогнула, — и благословите моего сына Таку, где бы он ни был. Услышьте молитву матери и будьте милосердны к нему.
Воцарилось молчание. Зебры обменялись взглядами, слоны покачали головами. Акаси с достоинством стояла на вершине Скалы Прайда, но глубокая печаль заставила ее опустить голову. Все ждали, когда она скажет хоть что-нибудь. Одна из зебр прижалась к своему жеребенку. Леопарды склонили головы, и Бэхиту, ушастая лисица, уныло завыла. Ахади подошел, поцеловал жену, и она удалилась, чтобы уединиться в своей скорби. Зазу быстро благословил толпу, и все начали тихо расходиться — они знали, что случилось что-то скверное.
Муфаса спустился с выступа и направился назад к пещере, где провел детство.
— Так, значит, теперь я лев.
— Теперь ты мой лев, — ответила Сараби. Она вышла из тени, чтобы встретить его. Он собрался с духом и положил лапу ей на левое плечо. Она громко замурлыкала в ответ. Это могло означать только одно.
— Перед богами, перед звездами, перед всем миром я клянусь защищать, любить и заботиться о тебе до конца своих дней, — произнес Муфаса.
Она задрожала и любовно прижалась к нему.
— До последнего удара сердца, до последнего вздоха, наши жизни едины, да поможет мне бог.
— Благослови тебя бог, Сесси. Я буду любить тебя вечно.
— Пойдем куда-нибудь в уединенное место, — прошептала Сараби.
— Прямо сейчас? Ты уверена, что хочешь этого?
— Да, — она поцеловала его. — Когда-то Така нуждался во мне, но теперь он хочет от меня того, что я не могу ему дать. Надеюсь, он это найдет, — она прижалась нему и добавила: — позволь мне быть эгоистичной, Муффи. Позволь мне хоть раз подумать о себе. Дай мне то, что я хочу. Люби меня. Я хочу чувствовать твое дыхание на своей щеке.
— Сесси, — страстно прошептал он, — полюбить тебя однажды и умереть.
Муфаса кивнул родителям, и Ахади подмигнул в ответ.
— Развлекайтесь, детишки. В левой расщелине скалы есть красивый пруд с прозрачнейшей водой. Можете посмотреть на рыбок.
Когда Муфаса вышел из пещеры вместе со своей робкой молодой женой, Ахади прошептал Акаси:
— Слава богу. Сараби хорошая львица, и она сделала правильный выбор. Така хороший и умный, но он такой незрелый. Кроме того, как сказал Рафики, Муфаса действительно любит ее.
— Он и тебе сказал? Эта обезьяна всюду сует свой нос, но у него сердце от бога, — она покачала головой. — Мне неприятно с тобой соглашаться, но ты прав насчет Таки, — она вздохнула. — Как ты думаешь, увидим ли мы его снова?
— Наверное, не в этой жизни, милая. Он гордый. Гордый и упрямый.
— Тогда пойди за ним, — сказала Акаси.
— Пойти за ним? Куда? Это не охота на антилопу. Его следы повсюду в Землях Прайда. Знаешь, я не бог.
— Этого ты мог и не говорить, — сказала она в вялой попытке пошутить. — Но если ты не ищешь его, то буду искать я.
— Акаси! Будь благоразумна! Я не могу позволить тебе уйти из Земель Прайда. Я уже потерял сына — и что теперь, терять его мать?
— Так пойдем вместе.
— Не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее. Но мы должны хотя бы попытаться ради него.
В этот момент в пещеру влетел Зазу.
— Хорошие новости для всех! Ни за что не догадаетесь! — он низко поклонился, — Ваше Величество, Така возвращается! Я заметил его в зарослях, он направляется сюда!
— Это хорошая новость для нас, — сказал Ахади, — я только надеюсь, что для него тоже будут хорошие новости.
Глава 17. Новости от Сараби
Така был опустошен своей потерей. Он никак не мог поверить в произошедшее и постоянно искал случая встретиться с Сараби наедине. Но таких случаев выпадало немного: Муффи и днем, и ночью был рядом с ней, сраженный глубокой самозабвенной любовью. И Сараби отвечала взаимностью. Она ласкалась к нему без причины, играла с ним в прятки и догонялки, наградой в которых была страсть, и ложилась рядом с ним, зарыв голову в его мягкую гриву. Когда львицы болтали, собираясь на охоту, каждое ее слово было «Муффи то» и «Муффи это». Их влечение друг к другу было сильным, и знакомые говорили, что скоро в ее глазах загорится огонь.
Когда-то Сараби нравилось быть вместе с Такой. Теперь же она старалась избегать его. Однажды он повстречал ее на водопое и начал умолять пойти с ним. В другой раз он дождался, когда она вернется с охоты, и положил лапу ей на левое плечо в присутствии других львиц. Она ужаснулась, что некоторые его высказывания дойдут до ушей Муфасы, и тот попытается защитить свою честь. Така ошибочно принял предупреждения за беспокойство об «их отношениях» и стал игнорировать ее очевидное влечение к Муффи. Он был уверен, что, вынужденная вступить против воли в брак, она пыталась защитить свою истинную любовь от ревнивого мужа и оскорбленных богов.
Сараби пыталась разуверить его в этой фантазии. Така же верил в ее любовь сильней, чем когда-либо. Она, смелая, но хрупкая, предпочла бы, чтобы он полюбил другую, чем был убит родным братом. Вначале Така цеплялся за эту выдумку: благодаря ей отказ было легче перенести. Это делало Сараби еще прекраснее, еще желаннее, и он сильно страдал от этого.
Но в один прекрасный день ее любовь к Муффи приняла осязаемую форму в ее теле. В то утро она подошла к мужу, уткнулась в него носом и сказала: «папа». Со слезами радости на глазах, он поцеловал ее и произнес: «мама». Следующими новость узнали Ахади и Акаси, затем Сараби пошла к Таке, сообщить, что беременна. Это было скорее обязанностью, которую надо выполнить, и она не испытывала от этого никакого удовольствия.
Сначала он молча смотрел в землю, затем поднял глаза на нее.
— Значит, ты беременна. Как быстро бежит время.
— Надеюсь, ты рад за меня.
— Я мог бы быть рад за нас.
Он поднял лапу и прикоснулся к ее плечу.
— Надеюсь, ты не будешь этого делать, — она подалась назад. — Муффи из тебя коврик сделает. Кроме того, я в положении, это тебе о чем-нибудь говорит? Така, между нами все кончено. Неужели ты не понимаешь?
— Потому что ребенок растет внутри тебя? Сэсси, он мог бы быть нашим. Я так сильно люблю тебя, и так же сильно буду любить твоих львят. Я не могу так просто бросить тебя. Никто не любил тебя так, как я. Я не могу обвинять Муффи за то, что он хочет тебя. Я не могу ни одного льва обвинять за это. Но ты отвечала взаимностью на мою любовь. Я ждал тебя, я молился о тебе, ради тебя я был готов отвернуться от семьи и друзей, даже от самих богов.
Она была поражена.
— Ты не боишься богов?
— Богов? — Така дерзко усмехнулся. — Если боги и есть, то они ненавидят меня. Они позволили этому проклятию съедать меня по кусочку и ничего не сделали, чтобы его остановить, — он пристально посмотрел ей в глаза. — Теперь ты мой бог. Ты и дитя внутри тебя. Я буду боготворить тебя. Я буду делать тебе жертвоприношения. Сэсси, посмотри на меня!
— Прекрати! Я никуда с тобой не пойду. Я люблю тебя как брата — избалованного маленького братишку, в котором есть что-то хорошее. Я думала, что научусь любить твое дыхание на своей щеке, но этому не бывать. Муффи — первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последнее, когда засыпаю. Когда он касается меня, я дрожу. С тобой я никогда этого не чувствовала.
Он стиснул зубы.
— Я не хочу этого слышать.
— Ты должен выслушать. Мы любим друг друга. Я жалела тебя и хотела, чтобы ты был счастлив. Но ты надоедливый, несамостоятельный, эгоистичный и противный, и это еще не самые плохие твои качества. Если бы я вышла за тебя замуж, это не изменило бы тебя. Но, слава богам, в последний момент я все-таки избежала величайшей ошибки в своей жизни.
У Таки перехватило дыхание. Его мечты были разбиты навсегда. Он несколько секунд смотрел на нее, не в силах ничего произнести.
— Что ж, — сказал Така с горечью, — похоже, я убежал в самый подходящий момент. Надеюсь, вы будете счастливы вместе.
Он пошел прочь.
— Подожди, Така! Я не хотела говорить таких ужасных вещей.
— Каких ужасных вещей, Сараби? — он посмотрел на нее испепеляющим взглядом. — Ты сказала, что любишь меня. Ты сказала, что выйдешь за меня, когда вырастешь. И та шуточка, что я не переживу первую брачную ночь. Да, я почти ее не пережил.
Она отступила на шаг, когда он приблизился к ней.
— Пока его дыхание благоухало на твоих милых маленьких щечках, как ты деликатно говоришь, я намеревался умереть.
От ужаса она закрыла рот лапой.
— Ты же не знаешь, почему я убежал, ведь так, Сэсси? Я убежал, чтобы распрощаться с тобой навсегда. Я думал, ты стоишь прыжка со скалы. Теперь я, наконец, понял, почему не сделал этого, — он покачал головой. — Некая высшая сила спасла меня, чтобы я узнал, что ты этого не стоишь.
Она ударила его по морде.
— Убирайся!
Он повернулся и пошел прочь. Така часто уходил один, и никто в прайде не знал, куда. Он забрал ногу зебры и направился к слоновьему кладбищу. Гиена Фабана ждала его. Она могла такое предчувствовать.
— Фэй, как приятно снова тебя видеть.
— Что на этот раз, Шрам?
— Огонь в ее глазах. Его ребенок.
Он больше ничего не сказал: обо всем остальном она уже знала. Щенки повзрослели, и уже узнавали его.
— Чего сегодня принес, дядя Шрам?
— Зебру. Ты любишь зебру, Банзай?
— Мое любимое!
— Еда — его любимая диета, — сказала Фабана, как только щенки начали отрывать куски. — В тебе есть доброта, Шрам. Ты истинный сын Ро’каш.
— Ро’каш?
Она удивилась.
— Твоя мать ничего не рассказывала тебе о Творце?
— А, ты имеешь в виду Айхею.
Она снисходительно улыбнулась.
— Возможно.
— Скажи мне, Фэй. Почему боги позволяют глупому проклятию, произнесенному шаманом, съедать по кусочкам все, что для меня важно? Я хочу сказать, разве Айхею — или Ро’каш, без разницы — не имеют достаточно власти над злыми духами? На моем единственном пути к славе и известности стоит маленький комок шерсти — и вот увидишь, он будет мальчиком — потому что боги отвернулись от меня.
— Не говори так при моих щенках, — сказала она, — нехорошо отзываться плохо о богах, даже если ты язычник.
— Извини, я не хотел. Просто иногда все выглядит именно так.
— Возможно, тебе следует помолиться. Думаю, бог слышит все молитвы, не важно, как его зовут.
— Думаешь, я не молился? На протяжении двух лун я был почти шаманом, — он приподнял бровь. — Скажи мне, Фэй. Этот твой Ро’каш. Он учит нас прощать своих врагов, или дает нам силу побеждать их?
— Что за глупый вопрос? Бог справедлив. Он покарает тех, кто вредит его детям. Ты создан по его подобию, то есть, если ты хочешь быть справедлив, уничтожь несправедливость.
Он улыбнулся.
— Значит, так, — Он подумал над чудовищностью этого заявления. — Какой же я дурак. Все это время Бог был готов помочь мне, а я раз за разом отвергал его дары! Расскажи мне больше о Ро’каше, он вполне может стать мне другом. Хватит ныть, пора начинать действовать. Добейся мне встречи со своими лидерами. Если бог на нашей стороне, то кто осмелится идти против нас?
Глава 18. Ультиматум
На какое-то время Така перестал все время жалеть себя. По иронии, это изменение не всем понравилось: для большинства львиц беспомощность Таки была его единственной чертой, которая их притягивала. Благодаря своей тайной вере он не нуждался в жалости, да и не внушал ее. Он бодро расхаживал с важным видом, искренне веря в свою великую судьбу.
Муфаса держался с большим достоинством. Он никогда не умолял и не упрашивал, но у него было все, чего он хотел. Возможно, именно это нравилось Сараби. Возможно, ей нравились твердая лапа и шаловливость.
Така пришел к впадине в Скале Прайда, в которой собиралась дождевая вода. До конца дня он хотел удовлетворить хотя бы одно из своих желаний. Вода была кристально чистой — казалось, маленькие рыбки дразнили его, плавая рядом. Он пил, и по поверхности воды расходились круги, искажая его отражение. Все же он смог заметить темно-желтую фигуру, спустившуюся к нему. Така знал, что точно выбрал время, еще до того, как обернулся.
— Вода свежа, как весенний дождь, Сараби.
— Така, это ты.
Он поднял голову и добродушно улыбнулся.
— Разве ты не прекрасна сегодня.
— Ну… спасибо.
Он наклонился назад к воде и продолжил пить. Она присоединилась к нему, когда поняла, что он не собирается уходить. Время от времени он посматривал на нее. Наконец, он напился и вытер морду своей большой лапой.
— Я думал о прошлом. Ты всегда была так заботлива. Муффи всегда злило, когда ты ласкалась ко мне. Я не знал, как сильно он любит тебя. Если бы знал, то не принимал бы тебя как должное. Я относился бы к тебе лучше.
— Ну, это уже в прошлом.
— Правда? — он обезоруживающе улыбнулся. — тебе по-прежнему неприятно мое присутствие. Я соскучился по временам, когда ты смотрела мне в глаза без предчувствия, что случится что-то плохое. У тебя красивые глаза. Боже, как мне их не хватает! — он отвел взгляд в сторону. — Теперь мы почти не разговариваем — ты всегда находишь отговорки. Сэсси, мне не хватает тебя. Ты моя молочная[4] сестра. Я просто хочу знать, что все еще нравлюсь тебе.
— Разумеется, нравишься. Если бы ты держал себя в лапах, я бы не боялась показать это.
— Боялась?! — Така понял, смущенно улыбнулся и сказал: — почему, моя дорогая Сэсси? Нет ни одного достойного упоминания льва, у которого от одного взгляда на тебя сердце не начнет биться немного чаще. Этого не стоит бояться. Твои глаза как свежие цветы, влажные от утренней росы. Когда я смотрю на них, я чувствую себя счастливым. Я люблю твой взгляд, твой запах, твою походку. Кто не любит?
— Ты очень милый, Така, — сказала она сдержанно, — но в Прайде есть и другие львицы, не менее привлекательные. Найди себе одну. Единственную. Ты должен получше ее узнать. Я хочу, чтобы ты был счастлив, как мы с Муффи. Правда, хочу.
— Да, есть другие львицы, — мягко сказал Така. — Для кого-то, может быть, они прекрасны, как ты, Сэсси, но ни одна из них слезинки не проронила, когда мне было больно. Ни одна из них не была добра ко мне. Ни одна из них не являлась мне во снах. Только ты, всегда ты. Муффи был хорошим братом, а ты была хорошей подругой. О боги, каждый раз, когда он занимается с тобой любовью, я готов умереть. Я просто готов умереть! — он так сильно прикусил губу, что его шерсть окрасили маленькие капельки крови.
— Така! — твердо сказала она. — Возьми себя в лапы! Когда ты найдешь себе львицу, мы можем оставаться друзьями. Друзьями, Така, как когда мы были львятами. Ты пугаешь меня своим поведением. Я не верю тебе. Если хочешь, чтобы львица полюбила тебя, ты тоже должен любить ее и сделать так, чтобы она чувствовала себя единственной. Найди ту, что хочет чувствовать себя единственной, и дай ей то, что она хочет.
— Ты не понимаешь меня, да? — Така собрался уходить. — Я не могу выбросить тебя из головы. Сэсси, ты убиваешь меня изнутри.
Ища защиты от солнца, он устроился в тени холмика, и потянулся перед сном. В этот момент к нему подошел другой лев. Это был Ахади.
— Пройдемся со мной, сын.
Ахади, не произнося ни слова, шел медленно вверх по извилистой тропинке, ведущей к выступу Скалы Прайда, но вместо того, чтобы войти в пещеру, он поднялся по выступу и сел на возвышении в величественном молчании. Така подошел к нему и сел рядом.
— Положи голову мне на гриву, — промурлыкал Ахади.
Така неохотно сделал это.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Я твой отец. Мне нужны причины?
Очевидно, не нужны — они долго сидели рядом; легкий бриз спутывал их гривы вместе. Невесомые облака плыли по лазурному небу, и орел, повелитель небес, величественно парил на неподвижных крыльях. Мгновение два короля, каждый своего владения, смотрели друг на друга; орел качнул крыльями, и Ахади помахал лапой. Така начал расслабляться, его тревоги медленно уносились ветром. Он слышал размеренное биение сердца отца, и чувствовать, как его грудь поднимается и опускается в такт дыханию. Чувство спокойствия и защищенности пробудило воспоминания из глубин его сознания.
— Однажды я сказал, что ты можешь рассказать мне обо всем, когда будешь готов, — Ахади нежно прижался к Таке. — Я устал ждать, сынок. Я беспокоюсь о тебе, ты в ловушке собственных чувств. Доверься мне.
— Я в порядке. Правда.
— Должно быть, ужасно страдать так, как ты страдаешь из-за Сараби.
— Но, отец, я не страдаю из-за Сараби.
— Неужели? — Ахади вздохнул. — Муффи подергивает кончиком хвоста, когда обманывает. Ты всегда морщишь нос. Отец знает такие вещи. Я спрашиваю тебя, мой голос звучит рассерженно?
— Нет, сэр.
— Но он звучит обеспокоенно, не так ли?
— Да, сэр.
— Я очень обеспокоен. Мы с твоей матерью хотим, чтобы ты был счастлив. Мы также хотим, чтобы и Муффи был счастлив. Становится все труднее угодить вам обоим: все, чего хочешь ты, принадлежит Муффи, — Ахади положил лапу ему на плечо. — Он любит тебя, сынок. Он твой брат. Я рад за него и хочу, чтобы и ты был рад за него. Более того, я хочу радоваться за тебя. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Думаю, да.
— Сынок, я люблю тебя. Ты всегда был умным и чувствительным. На ком бы ты ни женился, она будет счастлива. Она будет дорожить каждым моментом с тобой, мой сын. Ты думаешь о романтике и мечтаешь об этом, но это только иллюзия. Вернись к реальности. Сараби говорила с твоей матерью и со мной, и мы знаем, до чего ты дошел.
Така замер.
— О боги.
— Не беспокойся. Она ни слова не сказала Муффи, и мы не скажем. Она не желает тебе зла. Сараби очень огорчена сложившейся ситуацией и чувствует себя виноватой из-за того, что разочаровала тебя. Мы с Акаси считаем, что тебе нужно как можно быстрее найти себе другую львицу.
— Но я не хочу другую львицу. Она все, что я хочу. Она была моим королевством. У Муффи было свое королевство, но теперь он забрал и мое, — Така начал плакать. — Она любила меня, папа. Она так говорила.
Ахади вздохнул и лизнул его щеку.
— В твоем возрасте тебе лучше дать выход всем этим новым, сильным чувствам. Я понимаю, как ты желаешь Сараби, но она не может быть твоей. Иди, поплачь о своей потере, но затем продолжай жить. Эланна уже давно положила на тебя глаз. Если ты раскроешь глаза, то сразу это увидишь. Может, ты захочешь поговорить с Рафики и узнать, что говорят духи — и не говори мне, что он тебе напредсказывал, не желаю даже слышать об этом, — он повернулся и посмотрел Таке в глаза. — Я даю тебе три месяца, целый сезон, чтобы ты завязал с кем-нибудь другим серьезные отношения.
— Или?
— Или мне придется оградить Муффи и Сэсси от постоянного беспокойства. Ты получишь простое Посвящение, и я отправлю тебя в Большой Мир.
— Отец!
— Я не шучу. Нам с матерью будет больно, но мы должны думать не только о себе. Муффи — хороший лев, и когда-нибудь он станет Королем. Он имеет право на преданность собственного брата. Если ты не можешь дать ее, то ты должен уйти в Большой Мир, где ты или станешь ответственным, или превратишься в падаль. Така, ты уже не львенок.
Глава 19. Болезнь
Прошла неделя. Для Таки это было тяжелое время, полное трудностей и разочарований. Он начал разговаривать с другими львицами, но везде встречал неприятие. Странно, что, несмотря на слова отца, он избегал Эланну. Эланна была сестрой Сараби, а между сестрами секретов не бывает.
Он чувствовал себя неловко рядом с родителями, потому что боялся того, что они обсуждают за его спиной. Но в то время, как его мать вела себя как обычно, отец вел себя довольно странно, не только с ним — со всеми. Така начал беспокоиться, нет ли у его отца других проблем. Тем более некоторые львицы интересовались у него, о самочувствии Короля.
Ахади был раздражительным, то и дело ссорился. Акаси извинялась за него, говоря: «ему не здоровится». Она настаивала, чтобы Ахади сходил к Рафики, но он не придавал значения ее беспокойству, говоря, что «все это пустяки», и просил ее быть «паинькой».
Така был настолько поглощен своими мыслями, что не обращал внимание на здоровье отца. Однажды он бесшумно шел по лужайке на южной стороне Скалы Прайда, когда увидел Муффи, лежащего на спине рядом с Сараби. Они не заметили его, поэтому он замер и прислушался.
— Маленький львенок, ты здесь? — спросил Муфаса. Его лапа скользнула вниз живота Сараби. Она дернула лапой и захихикала.
— Прекрати, ты, бессовестный лев!
— Я твой муж. Я могу трогать тебя везде, где хочу.
— А я твоя жена. Значит, я тоже могу.
Она легонько толкнула его в грудь.
— Ой! Больно же!
— Сейчас тебе станет лучше. — Она поцеловала его и начала приглаживать его гриву. — И чем я только заслужила такое счастье?
У Таки сердце было готово выскочить из груди. Он побежал прочь от лужайки, прорываясь через кусты и высокую траву саванны. Зловещее полуденное солнце обжигало его как огонь. Все вокруг было омерзительно. Реальной была только его ненависть. Ненависть к твари, которой стал его брат. Ненависть к Сараби. Ненависть к самой жизни.
Он вспугнул кролика, пока несся. В два прыжка Така преодолел разделяющее их расстояние и прижал к земле беспомощное создание. В смертельном ужасе кролик уставился в красные от ярости глаза.
— О боги, — бормотал он. — О боги. Умоляю, отпусти меня! Умоляю!
— Он думает, что такой милый, лапая ее, — Така прищурился. — Я убью его. Да поможет мне бог, я убью его!
Кролик неистово дрожал в удушающих объятьях лапы Таки.
— Во мне почти нет мяса. О боги, я умру! О боги, боги! Пожалуйста, пощади меня.
— Ты знаешь, что я делаю с такими подонками? Грязным мерзавцем, укравшим то, что мое по праву?
Така почти вплотную приблизил морду к кролику. Его дыхание, насыщенное львиным запахом, окрашивало каждое его слово.
— Только дождусь подходящего момента, затем разорву их как газель.
Така сомкнул челюсти. Кролик едва успел взвизгнуть, прежде чем был разорван львиными клыками. Така поднял голову и отшвырнул кровавый трофей в сторону, оставив его лежать на траве.
— Как газель! Я разорву его в клочья, да поможет мне бог!
Между тем Королю становилось все хуже и хуже. На следующее утро Акаси обнаружила Ахади в бреду.
— Прогоните их отсюда! — кричал он. — Прогоните их!
— Кого прогнать?
— Просто прогоните их отсюда!
Шатаясь, он отошел к стене и, будучи защищенным сзади, в панике огляделся по сторонам.
— Акаси! Встань рядом со мной, быстро! Я защищу тебя!
Акаси погладила его лицо лапой.
— Ахади, дорогой! Все в порядке! Ты в безопасности.
— В безопасности? — спросил он, у него был отсутствующий взгляд. — Где Акаси? Мне надо прогнать гиен прочь с Земель Прайда, — по его роскошной гриве покатились капельки пота. — Я так устал. Гиены, они, похоже, всегда знают, когда я устал. Только расслабишься на минутку, и...
— Пожалуйста, приляг. Гиены убежали. Муфаса прогнал их.
— Муфаса? Он такой хороший мальчик. Где он?
Акаси подбежала к входу в пещеру.
— Зазу! Ради бога, быстрей сюда!
Зазу обеспокоенно влетел внутрь.
— В чем дело, Ваше Величество?
Ахади поднял голову.
— Мы должны немного отдохнуть. Надо найти тень — мне так жарко. Така, продолжай без меня, — Ахади повернулся к Зазу, но его взгляд был пустым. — И о чем они только думают? Иша, твои дети опять мутят воду на водопое!
— О боже, — прошептал Зазу. — Я лечу за Рафики.
Зазу полетел так быстро, как только ему позволяли крылья. Акаси легла рядом с пылающим от жара Ахади и поцеловала его в щеку.
— Я люблю тебя, дорогой. Помощь уже в пути. Ты слышишь меня, Ахади? Ты узнаешь меня?
Ахади начал часто и прерывисто дышать, но положил свою большую лапу на лапу Акаси.
— Думаю, я посплю, милая. Ты будешь рядом со мной?
— Конечно, родной! Конечно! — и шепотом добавила: — Боже, пусть они поторопятся. Я чувствую себя такой беспомощной. Боже, помоги.
Казалось, Рафики требовалась вечность, чтобы добраться до пещеры, хоть он и старался, как мог. Рафики прибежал, запыхавшись, с маленьким мешочком порошка чи'пим и посохом.
Он набрал воды из пруда, смешал в ней листья и дал смесь Ахади, чтобы сбить лихорадку и привести его в чувство.Затем Рафики проверил его глаза, оттянув веко. Он сунул палец в угол его пасти и пощупал. Потом он послушал его грудь. Лицо мандрила было мрачнее тучи.
Он отвел Акаси вглубь пещеры.
— У него были проблемы со сном в последнее время?
— Да.
— Онемение мышц?
— Он говорил тебе об этом?
— Нет. К сожалению, нет. Это симптомы ко’суул, — прошептал он. — Когда он придет в себя, отведи его через саванну к краю леса.
— Куда?
— Там будет лучше. Лихорадка отступит, и пару часов он будет в здравом уме. Но, дорогая, ты должна торопиться. Ему уже не увидеть луну этой ночью.
— О боги, нет!
— Тс-с!
— Ты шаман, — прошептала она, но так настойчиво, будто это был пронзительный крик, — ты ничего не можешь сделать? Ну хоть что-нибудь? Я не могу позволить смерти забрать его у меня! Просто не могу!
Он посмотрел ей в глаза, и осторожно оттянул пальцем веко.
— Не беспокойся, Айхею по-своему проявил милость. — Он молча провел кончиками пальцев вокруг ее правого глаза и коснулся ее под подбородком. Рафики хотел, чтобы она знала, что скоро предстанет перед Богом и назовет Его по имени. — Два, может быть, три дня одиночества. Используй это время, чтобы приготовиться.
— Ох, — она кивнула, и слезы побежали по ее щекам, — я понимаю. Айхею милосерден. Но я так хотела увидеть внуков. Ты должен передать им мою любовь.
Он вытер ее слезы.
— Ни с кем не прощайся, если ты действительно любишь их. Ты не должна пить из общего водопоя или реки, пока не пересечешь равнину. Ты не должна облегчаться пока не найдешь подходящее место. Мне надо будет вычистить пещеру, прежде чем она станет безопасной, — он поцеловал ее. — Что-нибудь передать Муфасе?
— Нет, только попрощайся за меня, — она вздохнула. — Бедный Така, мне не суждено высказать, что у меня на душе. Пообещай, что постараешься присматривать за ним. Он такой несамостоятельный. Пообещай, что присмотришь за ним.
— Обещаю сделать все, что в моих силах.
— Шепчешься обо мне за моей спиной, старушка? — это был Ахади, ему стало намного лучше.
— Я просто говорила с Рафики о сюрпризе. Ты нехорошо себя чувствовал, сейчас тебе помогло лекарство, и ты можешь прогуляться со мной, чтобы посмотреть на кое-что интересное.
— Да, мне намного лучше. Меня не придется вытаскивать, и это приятный сюрприз. Не думай, что я не знал, что мои дни сочтены. Смерть подкрадывалась ко мне, теперь она делает последний бросок, — Ахади медленно осмотрел ее, — он дал тебе знак Айхею. Я так понимаю, старушка, мы уходим вместе?
— Как всегда, — она нежно уткнулась в него носом.
— Рафики, ты должен сказать Таке, что я совершил ошибку, — сказал Ахади.
— В чем?
— Однажды я убил медоеда. Это был не самец, как я сказал. У нее были детеныши, — Ахади вздохнул, — она напала на моего сына, только чтобы защитить их. Я пытался доказать Таке, что люблю его, и нарушил один из своих же законов. Я не могу предстать перед Айхею с этим секретом на совести.
— Я скажу ему, — слезы потекли по лицу Рафики, — я уверен, ты умрешь прощенным. Я касаюсь твоей гривы.
— Я чувствую. И, друг, скажи ему — пусть продолжает искать. Он поймет, что это значит.
— Скажу.
Рафики вытащил из мешочка небольшой кремневый нож. Он подошел к Ахади, взял несколько прядей его гривы, срезал их, поцеловал и положил в мешочек. Затем он поставил на Ахади метку Айхею.
— Пора.
Ахади и Акаси покинули пещеру в последний раз и спустились со Скалы Прайда. Не произнося ни слова, они выбрали самый быстрый путь, и, войдя в безмолвную траву, пошли прочь от своего жилища.
С тяжелым сердцем Рафики собрал в саванне сухую траву и сложил костер в середине пещеры. Он положил сверху папоротник и посыпал порошком альбы. Затем он взял глиняный горшок и извлек оттуда раскаленные угольки.
Угольки, утоляя свой голод, производили клубы дыма, которые быстро заполняли пещеру своим резким запахом. Дым стремился к небу, но, натолкнувшись на потолок пещеры, раскинул серые щупальца в поисках выхода. Наконец, найдя его, он начал свободно подниматься к сапфирному небу.
— Пожар! Пожар! — Така бросился в пещеру, задыхаясь и кашляя от дыма. — Есть здесь кто-нибудь?
— Ты должен уйти, — сказал Рафики.
— Ты, глупая обезьяна! Что творишь?! Ты спятил?! Когда мама с папой увидят это, они из тебя выбьют дурь!
— Они никогда этого не увидят, — ответил Рафики, — это ко’суул. Выйди. Ты здесь в большой опасности.
— Ко’суул? — Така раскрыл глаза от ужаса. — Но это же смертельно. Ты хочешь сказать, папа умирает? Мама знает?
— Акаси ушла вместе с ним.
— А-а! — он остолбенел, — но она была здорова. Я видел ее этим утром. Она была здорова! Что ты имеешь в виду, она ушла с ним? Ничего мне не сказав?! Она тоже заразится! Где она?!
— Ты не можешь ее видеть. Это будет смертельно для тебя. Мне жаль, но она была больна, когда я пришел сюда. Смерть уже поставила на ней свою метку.
— Но я должен ее увидеть! — он бросился на Рафики и прижал его лапами к полу пещеры. — Говори, или я из тебя душу вытрясу!
— Твоя мать взяла с меня обещание заботиться о тебе. Если ты должен меня убить, убей.
Така выглядел смущенным и опечаленным. Наконец, он отпустил Рафики, отвернулся и сел лицом к стене.
— Сэсси не любит меня. Мой брат не любит меня. Боги не любят меня. Все, что у меня оставалось, было здесь. Теперь я один. Они убивают меня по частям. На этот раз они убили мое сердце, — он задрожал. — Я хожу, я разговариваю, но внутри я мертв. Мертв.
— Может быть, я могу чем-то помочь, — сказал Рафики, поднимаясь.
— Ты уже предостаточно сделал.
— Это несправедливо, Така. Когда я был молодым, моя мать умерла от бе’то. Перед смертью она билась головой о дерево, пытаясь выбить головную боль. Я смотрел, как она умирала в самой страшной агонии. Тогда я понял, что должен стать шаманом. Я хотел никогда больше не чувствовать себя таким беспомощным.
— Почему же ты не помог им?
— Мои знания росли, но каждый ответ порождал новые вопросы. Я не могу исцелить каждый недуг. Поэтому важнее всех моих трав и навыков, знание того, чтó сказать, чтобы утешить Ка, когда тела Ма’ат умирают.
— Тогда скажи мне что-нибудь утешительное.
Он погладил гриву Таки.
— Я думаю о предсказании. Я много о нем думаю. О, я знал, где мне предстоит быть и что мне предстоит делать через год, через пять лет, через десять. Сейчас я дал обет бороться с этим. Все мои надежды и мечты были перевернуты с ног на голову. В этом мы похожи, мой друг. Время наших детских мечтаний прошло. Пришло утро, и мы проснулись, чтобы встретиться лицом к лицу с реальностью в свете солнца. Нам предстоит найти что-то важное под солнцем, что радует нас, и за что мы можем держаться. Все остальное суета.
— Ты глупая обезьяна, — сказал Така, — но даже глупец может временами говорить умные вещи.
С этими словами Така медленно направился к своему секретному месту, чтобы побыть одному. По мере того, как его жизнь рассыпалась на части, он все чаще где-то пропадал. Потеря отца была ужасным ударом, но после смерти Акаси он уже никогда не был таким, как прежде. Мать была его другом и союзником. Можно сказать, она была для него и совестью, и добротой, и верой в богов. Всем этим и даже больше.
Прошли часы, но Таку никто не видел. Муфаса и Сараби, несмотря на свое горе, вспомнили о нем и попытались найти его уединенный мир уныния, чтобы утешить его. Они не смогли найти его; позднее Йоланда расскажет, что видела одноглазую гиену со своим выводком, сидящую рядом с ним вблизи слоновьего кладбища, пока он плакал как младенец. Никто не поверил ее истории: слишком уж неправдоподобной она была. Должно быть, она видела бедного Ахади. Хотя Йоланда утверждала, что видела черногривого льва.
Позже этим же вечером, когда Муфаса просил Рафики помочь в поисках Таки, вернулся Зазу.
— Есть новости? Ты нашел моего брата?
— Ваш отец… — Зазу замолчал, опустил голову и тяжело вздохнул. — Крепитесь, Ваше Величество.
Подошел Рафики, обнял Муфасу и прошептал:
— Пришло время.
Муфаса медленно поднялся на выступ Скалы Прайда и, достигнув вершины, остановился. Затем он поднял голову и зарычал. Это был печальный и устрашающий рык, разрывающий вечернее небо, львицы подхватили его. Король умер. Да здравствует король.
В тишине после могучего рыка Муфаса услышал голос отца, доносящийся из прошлого:
— Всегда прекрасно быть нужным кому-то, особенно когда ты всего себя посвящаешь другим. Однажды ты познаешь это чувство, когда меня не станет.
Муффи вздохнул.
— Не очень-то это прекрасно, папа. Как я хочу, чтобы ты сейчас был рядом. Мне так много надо тебе сказать.
Сараби поднялась и села рядом с ним, опустив голову ему на гриву.
— Выпусти свое горе, Муффи. Не держи его в себе.
Подбородок Муфасы дрогнул. Он попытался сохранить самообладание, но слезы навернулись на его глаза.
— Их больше нет, Сэсси. Их больше нет!
Муфаса прижался к ней и зарыдал.
Глава 20. Огонь в ее глазах
Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды. И, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце, и когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему.
ОТ МАТФЕЯ 2:7-8
Прошли недели, и стало заметным, что внутри Сараби зарождается новая жизнь. Другие львицы баловали ее и относились к ней с пристальным вниманием, и перебирали мужские и женские имена. Из всех вариантов были выбраны «Шанни» для девочки и «Симба» для мальчика. Имя «Симба» было идеей Адженти и сразу же понравилось большинству. Така никогда не сомн<