Сон второй. я спас жизнь отцу

Как-то в детстве мне приснился сон о смерти Сталина, и через некоторое время он действительно умер. Этот сон о смерти вождя пришел мне на память много лет спустя, 17 июня 1972 года. Дату я запомнил хорошо, поскольку в этот день защищал институтский диплом. А накануне ночью мне приснился отец. Мы тогда с женой и ребенком жили на съемной квартире, и с родителями я встречался лишь пару-тройку раз в месяц. Ночью отец приснился мне, сидящим у меня в комнате на письменном столе, где кнопками был прикреплен лист ватмана с одним из чертежей моей дипломной работы. Отец был почему-то в черной сутане и скуфейке и был похож на католического священника. А лицо его было почему-то рябым, как и у Сталина, приснившегося мне некогда в детстве. И отец в темноте был хорошо виден, потому что от него отскакивали то ли искры, то ли маленькие молнии. Он мне сказал, что сегодня умрет.

От этих слов меня словно прошило током. Я вскочил с кровати прямо перед столом, на котором он, вроде, только что сидел, и в этот момент не мог понять, приснилось ли мне все это или я открыл глаза и увидел все наяву – в комнате стояли июньские светлые ночные сумерки, как и во сне. Видение это беспокоило меня весь следующий день, вот тогда-то я впервые, через многие годы, и вспомнил сон о смерти Сталина, видимо, из-за схожести рябизны их лиц.

В тот день защищались мы в институте группами по пять человек. Конечно, не все вместе, а по отдельности. Защита дипломного проекта в наше время была ответственным моментом в жизни, но из-за все более нараставшей за отца тревоги я был рассеян, отвечал вяло, порой невпопад. А, надо сказать, что после защиты была у нас в институте традиция идти с офицерами военной кафедры в кафушку обмывать ромбики. Причем на факультете офицеры по одному разбивались нами на каждую выпускную пятерку заранее, заранее заказывался и столик в кафе. Я нарушил эту традицию. Защитившись по счету то ли вторым, то ли третьим я сразу же отправился в родительский дом.

Мать моя тогда еще работала, а отец уже был на пенсии и должен был быть дома. Но на стук в дверь мне никто не открыл. Я сунул руку в карман пиджака и, к своему удивлению, обнаружил там ключи от квартиры, хотя, помнится, я их вовсе с собой не брал. Впрочем, я мог это сделать машинально.

Когда я вошел в дом, отец лежал на кровати и не мог говорить, а только с трудом шевелил руками. Одеяло сползло с него, и он был не в силах его поправить – настолько он выглядел беспомощным. (Как потом выяснилось, у него оказался обширнейший инфаркт.) Телефона у нас тогда не было, да и вообще мало кто имел в те времена домашние телефоны, поэтому я собрался было бежать вызывать «скорую» из телефона-автомата, но он знаками остановил меня и знаками же показал, что ему нужно немедленно ввести в вену укол.

Отступая от повествования, скажу, что отец мой был не только сердечником, но еще и диабетиком, поэтому дома были шприцы, которые тогда продавались строго по рецептам.

Из буфета, где стояли лекарства, я вытаскивал бутылочки, и он жестами отвергал одну за другой, пока не дал знак, что я нашел нужный пузырек с лекарством.

Укол нужно было ввести в вену, но у отца не было сил напрягать кулаки, и поэтому вена не проступала. Я же до этого не только в вену, но и вообще никуда никогда не ставил никаких уколов. Но здесь, словно кто-то свыше водил моими руками – шприц я ввел точно в вену на сгибе локтя, даже намека на кровоподтек от неверно вставленной иглы не было. Дальше все происходило, как в сказке: не успел я добежать до телефона и вернуться обратно, как к дому подъехала «скорая», и дальше без помех отец довольно быстро попал в реанимацию.

И все же я опоздал. Отец умер. Около четырех минут он был мертв, тем не менее, врачи пытались сделать все, чтобы вернуть его к жизни. И это было настоящее чудо, ведь ему было уже шестьдесят восемь лет, но он ожил, и потом прожил еще четыре года. Эта была награда свыше – по одному году земной жизни за каждую минуту, проведенную на том свете.

Через месяц отец вернулся домой. Но это был уже словно не он. Нет, все знания остались при нем, но манеры поведения, речи, даже интонация – все стало несколько иным. Обычно веселый, он стал задумчив, мог сидеть часами, погруженный сам в себя. Иногда он рассказывал такие вещи, о которых, казалось бы, не должен был знать вообще. Однако тогда я был атеистом и комсомольцем и воспринимал его высказывания как небольшое помешательство после пробуждения из мертвых.

Но, главное, он был жив. И это я помог обойти ему Фатум! Сам по себе этот случай чрезвычайно редкий, ведь от Судьбы не уйдешь. Но теперь, когда с тех пор минуло несколько десятков лет, я стал задумываться, а надо ли было обманывать Судьбу? Не зря ли я замутил это дело? Сквозь призму прошедшего времени теперь мне видятся многие обстоятельства в другом свете, многое в моей жизни сложилось бы иначе, умри он в свой час. Но, в любом случае, я не жалею о случившемся.