От анальности к отцу: наказание и символизация

«Преимущественно позитивный» перенос сместился к отцовскому полюсу Эдипова комплекса. В результате, пациент рассказал мне серии сновидений, в кото­рых изображалось крайнее насилие против его отца. Анализ этих сновидений в терминах анальных влечений привел к возросшему пониманию первертного характера пациента. Желание анальной атаки на отца было проинтерпретировано как желание мести по отношению к отцу, который позволял, чтобы Дидье был пассивным объектом своей матери. В данной точке в анализе я стала этим нерадивым отцом, и нападки Дидье были направлены на меня (Дидье стал ощущать угрозу вследствие анальных желаний, которые до этого были бессознательными). Посредством тех же самых сноподобных образов, однако, он продолжал мстить за тот страх, который порождали мои интерпретации — страх приведения его вновь к состоянию пассивности. Лечение Дидье вывело на свет вытесненные анальные конфликты, но, возможно, не устранило их.

Даже если бы такая цель была возможной, я полагаю, что она была бы спорной, если не опасной, для такого пациента как Дидье. Его перверсия обеспечивала тонкую защиту для нарциссической нехватки, которая была заперта с помощью анальности (через анальное возбуждение, которое порождает барьер для генитальности, и через различные виды продукции, подобные писанию картин, которые идеали­зируют анальность). В такой экономике анальность, которая способна к разви­тию, остается существенно необходимой — в «разрушенной» форме — для сохра­нения психической идентичности. При данных мерах предосторожности можно предположить две возможные перспективы: либо ликвидация анальной защиты может привести к психотическому коллажу, либо же эта ликвидация может быть трансформирована в долгосрочный анализ связанных с анальностью событий. Последняя альтернатива определенно является секретом многих аналитических приглашений, однако Дидье не был готов принять на себя такую роль. Тем не менее, стало возможно анализировать эдиповы конфликты Дидье со своим отцом,

Попытка Дидье определить себя как мужчину потребовала от него смотреть в лицо эдипову соперничеству с отцом. До этой эдиповой ярости ее отрицание

порождало фантазию тотального сексуального переживания. Сексуализация стала исподволь внушать отцовскую угрозу кастрации, что заставило Дидье довести отца до смерти. Я убеждена, однако, что эдипова вина (к аналитику, предположи­тельно осуждающему «тотальное наслаждение», которого желал, воображал себе и предлагал аналитику ее пациент) принимала участие в многочисленных случа­ях менее серьезных расстройств, которым был подвержен Дидье. Сколь бы незна­чительным ни было подобное недомогание, оно крайне беспокоило Дидье, так как ему уже ранее советовали подвергнуться хирургической операции.

Соматические симптомы Дидье свидетельствовали о том, что психическая репрезентация может иметь место и без достижения полного контроля над противоречи­выми влечениями. Каким образом первертная экономика данного пациента была ответственна за соматическое разрешение Эдипова комплекса? Подвергая себя та­кому «наказанию», не желал ли Дидье наказать меня, женщину и аналитика — потому что он был неспособен разрешить свои сексуальные конфликты без вмеша­тельства маскулинной третьей стороны? Даже если это было так, я продолжала счи­тать, что кардинальное вмешательство хирурга было намеренно выбрано в физио­логической регистрации отыгрывания, даже «коллажа» и «де-коллажа». В этом смысле, оно несло свидетельство несократимой и недоступной эротической близо­сти перверта. С другой стороны, говоря об этих событиях внутри переноса, пациент сохранял привилегированное место для лечения: место для воображаемого и сим­волического, место, где могла быть разыграна драма процесса его индивидуации.