Связь между дмт и шишковидной железой

Прежде всего мое внимание привлекла шишковидная железа — как своеобразная железа духа, физический орган, функции которого, как я предполагал, могли быть связаны с духовными или другими высшими измененными состояниями сознания. Доказательства связи между эпифизом и эндогенными психоделическими состояниями сознания имеются, однако они весьма косвенные. Некоторые из них носят скорее метафизический характер, другие, хоть и базируются на данных биологии, тоже достаточно умозрительны. Между тем спектр взаимосвязей шишковидного тела с сознанием и духом весьма широк. Местоположение этой железы совпадает с местонахождением высшей чакры в индуизме, а также высшей сефиры в иудаизме и ассоциируется с самым высоким уровнем духовного развития в эзотерических физиологических системах.

На протяжении многих веков непарный статус шишковидной железы в мозге привлекал к себе внимание философов. Так, Рене Декарт [106]заметил, что части мозга — органы парные: две миндалины мозжечка, два гиппокампа (или аммоновых рога) и т. д. Он полагал, что именно непарным статусом эпифиза мозга можно объяснить нашу способность обдумывать только одну мысль в определенный момент времени. Несмотря на некоторые весьма умозрительные, по общему признанию, рассуждения, Декарт предположил, что непарный статус шишковидной железы служит подтверждением связи между Божественным (источником нашего интеллекта) и мозгом, с помощью которого мы можем обдумывать одну мысль в определенный момент времени[107].

Шишковидная железа функционирует как «третий глаз» у амфибий и некоторых рептилий благодаря своему расположению на поверхности верхней части черепа, а также наличию хрусталика, роговицы и сетчатки. Она получает информацию о свете, благодаря чему происходит регулирование цвета кожного покрова и температуры тела. У млекопитающих шишковидное тело переместилось глубже в мозг, но опосредованно, с помощью глаз, оно продолжает получать информацию о внешних световых условиях. Наиболее изученным продуктом эпифиза мозга у млекопитающих является мелатонин, который играет существенную роль в размножении, самосохранении и терморегуляции.

Когда в наших исследованиях мелатонин не оказал особенного психоактивного воздействия на физиологию психически здоровых добровольцев[108], я обратил внимание на способность шишковидной железы синтезировать ДМТ. Хотя это не было доказано, мы обнаружили, что необходимые условия и энзимы для синтеза ДМТ имеются в эпифизе в высоких концентрациях. Кроме того, эпифиз расположен поблизости от важных сенсорных ретрансляционных [109]станций в мозге, поэтому если действительно шишковидная железа секретирует ДМТ в определенные промежутки времени, ее соседство с этими мозговыми центрами может объяснить зрительную и слуховую природу многих мистических и других эндогенных психоделических опытов.

Стимулировать образование мелатонина шишковидной железой необычайно трудно. Расположенные рядом с эпифизом и наполненные жидкостью полости образуют практически непреодолимый барьер для стимуляции нейротрансмиттерами, которые обычно регулируют выработку мелатонина. Психологическое и биологическое воздействие мелатонина является скорее незаметным и требует относительно длительного периода для проявления эффекта. Именно поэтому можно только удивляться, что другие продукты шишковидной железы требуют такой жесткой регуляции. Факт образования ДМТ шишковидной железой мог бы помочь объяснить потребность в защите эпифиза, поскольку значительные колебания уровня ДМТ не способствуют выживанию индивидуума. И не имеет значения, что все биологические параметры, которые мы измеряли, существенно возросли в ответ на высокую дозу ДМТ, а единственным исключением оказался мелатонин[110]! В таком случае связь между шишковидной железой и ДМТ следует считать умозрительной. К тому же существует немало других органов, которые вырабатывают ДМТ (включая мозг, клетки крови и легкие), и его эндогенность остается фактом, который еще нужно доказать. Все это вызывает очевидный и интригующий вопрос: для чего ДМТ присутствует в человеческом организме?

ИССЛЕДОВАНИЕ ДМТ В УНИВЕРСИТЕТЕ НЬЮ-МЕКСИКО

Существовало несколько причин, по которым я принял решение начать исследование психоделических свойств именно ДМТ, а не таких более известных препаратов, как ЛСД, мескалин и псилоцибин.

1. Краткий срок действия ДМТ. Я осознавал, что мое окружение в центре клинических исследований, где я вынужден был начать исследования, скорее всего, будет некомфортным. Такая обстановка потенциально способствовала возникновению негативных измененных состояний сознания или панических реакций. Я также прекрасно понимал, что у меня нет опыта введения психоделических препаратов человеку. Таким образом, я не чувствовал себя достаточно уверенным в том, сумею справиться с отрицательными реакциями, которые могли проявиться в ходе исследования.

Я полагал, что краткий срок действия ДМТ окажется преимуществом в обоих смыслах. Отрицательные реакции, которые могут проявиться, вероятно, тоже будут скоротечными. При этом уменьшается риск ошибок при вмешательстве с целью помочь добровольцам, так как время воздействия будет ограниченно. Я мог полагаться в большей степени на внутренние восстановительные ресурсы испытуемых, чем на то, что мне удастся повлиять на негативные реакции в течение сеанса.

2. ДМТ сравнительно малоизвестен. Я полагал, что общество и средства массовой информации проявят огромный интерес к возобновлению психоделических исследований в США после столь длительного перерыва. Я также считал, что любопытство, а возможно, и враждебное отношение общественности приобретут сенсационный масштаб, если объектом исследования станут препараты, обладавшие скандальной популярностью в 1960-е. Исследования с ЛСД (acid, кислота), псилоцибином (магические грибы) или мескалином (peyote buttons , дисковидные высушенные верхушки кактуса пейот) могли спровоцировать более тщательные проверки и, возможно, даже противодействие со стороны властей, в отличие от исследования сравнительно малоизвестного препарата.

3. Эндогенность ДМТ. На мой взгляд, это качество имело двойное положительное значение: благодаря ему появлялся еще один аргумент в пользу изучения ДМТ, с одной стороны, в рамках традиционной психиатрической исследовательской парадигмы, с другой — в соответствии с моим собственным, менее четко сформулированным планом научной работы. С точки зрения психиатрического исследования, я был убежден в том, что ДМТ остается самым подходящим кандидатом на роль эндогенного психотомиметического соединения. Понимание его эффектов и механизмов действия, благодаря которым он вызывает эти эффекты, могло пролить свет на этиологию эндогенных психозов, таких как мания или шизофрения. Кроме того, если допустить, что эндогенный ДМТ способствует возникновению эндогенных психозов, то препараты, эффективно блокирующие воздействие экзогенного ДМТ, на практике могли оказаться лечебными, так как уменьшали бы психотические симптомы, связанные с эндогенным ДМТ.

Если говорить о глубинных причинах, по которым я приступил к исследованию ДМТ, то меня интересовали биологические основы естественно возникающих психоделических опытов, таких как мистические и околосмертные состояния. Если бы экзогенный ДМТ с большой долей вероятности воспроизводил все или часть подобных явлений, это могло бы послужить доказательством моей теории о том, что эндогенный ДМТ играет важную роль в их возникновении. До некоторой степени более и менее очевидным поводом для моей работы с ДМТ было рассмотрение терапевтических свойств ДМТ в частности и психоделиков в целом. Я хотел своими глазами увидеть результаты воздействия ДМТ как представителя психоделического семейства препаратов и некоторые другие процессы, важные для психотерапии. Например, я хотел провести научные наблюдения за воздействием ДМТ на невербальное поведение, чувства и мысли индивидуума, находящегося под воздействием препарата, по отношению к внешнему миру (включая и меня самого), а также за отображением психологических конфликтов и их превращением в такие символические явления, как видения.

Я также хотел приобрести опыт взаимодействия с людьми, введенными в крайне измененное психоделическое состояние. Делая это, я надеялся развить и отточить мои собственные навыки сопереживания и поддержки, чтобы понимать и, когда это потребуется, направлять в нужное русло сложные и запутанные психические состояния, вызванные приемом препарата. Эти факторы могли оказаться весьма действенными при составлении плана дальнейших исследований или разработке психотерапевтического подхода, в котором бы применялись глубокие психоделические состояния.

Одним из самых важных уроков, которые я получил во время клинических исследований, а также в процессе предыдущего изучения мелатонина, состоял с следующем: необходимо ставить самые простые вопросы, независимо от того, насколько абстрактными, сложными или плохо сформулированными кажутся главные вопросы исследования. Я понял, что когда я ставлю простые пошаговые вопросы, мне не нужен сложный план эксперимента, чтобы ответить на них. Я мог разработать критерии экспертной оценки в этой области, и дальнейшие вопросы, возникающие в процессе исследования, становились все более адекватными и исчерпывающими.

При работе с ДМТ дополнительные трудности заключались в его противоречивой природе и возможном противодействии регулирующих органов, что обусловило еще более продуманный план изучения, выполнение которого могло дать более достоверные результаты — объективные данные в пределах краткого временного интервала и с минимальным риском. Кроме того, 25-летний перерыв в исследованиях создавал определенные сложности в получении разрешения на исследование и его финансировании. В каком-то смысле нужно было заново изобрести колесо: в план клинических исследований следовало включить пункты, которые могли усыпить бдительность представителей разрешающих организаций, ведь им возобновление подобных экспериментов поначалу казалось ящиком Пандоры [111].

Поэтому требовалось ясно изложить, что исследование предусматривает тщательный подбор добровольцев. На этой стадии эксперимента добровольцы, не имевшие опыта приема психоделиков, нам не подходили. Мы не могли рисковать, давая ДМТ людям, которые не имели представления, чего от него можно ожидать, и которые, соответственно, не могли дать осознанное согласие на эксперимент, не обладая достаточной информацией. Согласие, основанное на документально подтвержденной информации, предусматривает, что доброволец в некоторой степени знаком с ожидаемыми эффектами от воздействия препарата, с которыми ему придется столкнуться во время участия в исследовании, такими, например, как тошнота и учащенный пульс. Для экспериментов с ДМТ, который наиболее вероятно и гарантированно вызывал новые и неожиданные мысли, чувства и ощущения, добровольцы, не имевшие психоделического опыта, были нежелательны, и не только потому, что не знали, с чем имеют дело. Даже «ветераны», принимавшие психоделики, знают, что невозможно предугадать, каким будет каждый сеанс. Теренс Маккена говорил по поводу курения ДМТ: «У любого человека, поджигающего трубку, руки всегда дрожат». Таким образом, вопрос, кого выбрать в качестве добровольцев, был ключевым. Я полагал, что нам нужны только те, кто имеет опыт приема психоделиков и при этом психически и физически здоров.

Я считал, что люди, имевшие опыт приема психоделиков, будут меньше подвержены панике в процессе исследования, потому что они знакомы со странностями психоделического опыта, даже если не принимали ранее ДМТ. Фактически, одним из самых важных вопросов, которые я задавал при отборе добровольцев, состоял не в том, насколько им понравились предыдущие психоделические опыты, а в том, насколько негативными были их состояния под воздействием препаратов. Мне требовалось узнать, может ли доброволец ясно выразить свои страхи, попросить о помощи и воспользоваться ею. Например, один из потенциальных добровольцев рассказал мне, что всякий раз, когда он принимает большую дозу грибов, содержащих псилоцибин, он оказывается на крыше здания, не подозревая, каким образом туда попал. Очевидно, что он был неподходящим субъектом исследования: ведь предполагалось, что все добровольцы в течение нескольких часов должны были не покидать больничной кровати и, в окружении различных трубок и проводов, обязательно оставаться соединенными с собственным телом!

Способность добровольца дать субъективный отчет являлась еще одним важным и заслуживающим внимания условием при отборе. Я полагал, что опытные добровольцы могли предоставить более проницательные и точные описания эффектов воздействия препарата и сравнить ДМТ с другими знакомыми им психоделиками. Еще одно условие поставили юристы университета: мы не должны были принимать добровольцев, не имевших опыта приема психоделиков, поскольку они могли стать «зависимыми» и обвинить нас в этом.

Мы также должны были вводить различные дозы ДМТ безопасным способом. Для того чтобы начать этот процесс, требовалось установить, какой метод введения ДМТ является наилучшим, а также оптимальные дозы, которые вызывали бы желаемые эффекты.

Во всех известных нам исследованиях ДМТ, за исключением одного, применялся внутримышечный (ВМ) способ введения препарата. Несмотря на то что этот метод способствовал относительно быстрой абсорбции вещества по сравнению с приемом внутрь, она оказалась не настолько быстрой, как при курении, внутривенном (ВВ) введении или вдыхании. Мы начали давать ВМ умеренно высокие дозы ДМТ двум добровольцам, которые в прошлом курили чистый ДМТ и были знакомы с пероральным приемом ДМТ в составе аяхуаски. Мы считали, что эти два добровольца были идеальными субъектами, с которыми можно начать предварительное исследование по определению оптимальной дозы и способа введения препарата. Оба они сообщили, что лихорадка — быстро растущая волна эффектов, являющаяся характерной особенностью курения ДМТ, — не появляется при ВМ-способе введения препарата. Интенсивность пика воздействия также не была сравнима с той, что возникала при курении ДМТ.

Поскольку финансирование поступало в основном из Национального института по изучению проблем наркотической зависимости, мы должны были сделать наши исследования максимально соответствующими профилю института, то есть сфокусировать внимание на изучении эффектов и механизмов, вызывающих зависимость от препарата.

Курение, однако, не являлось возможным вариантом из-за потенциальной токсичности побочных продуктов окисления. К тому же технически очень сложно вдыхать препарат (затягиваться при курении) и в то же время обсуждать его первоначальное, часто дезориентирующее воздействие. Поэтому мы решили выбрать ВВ-способ введения, который оказался даже немного более быстрым и интенсивным, чем курение. В результате проделанной работы методом проб и ошибок мы остановились на серии ВВ-доз ДМТ, начинавшейся от самой низкой (0,05 мг/кг) до самой высокой (0,4 мг/кг) с двумя промежуточными дозами (0,1 и 0,2 мг/кг) и позволявшей получить полный спектр эффектов воздействия ДМТ. Таким образом, если масса тела испытуемого порядка 73 кг, то высокая (0,4 мг/кг) ВВ-доза ДМТ будет чуть больше 29 мг.

Переменные, которые мы решили измерять при введении этих доз, покрывали широкий спектр, применяемый в классических психофармакологических исследованиях, и особенно те из них, которые, по нашему предположению, ДМТ мог стимулировать в силу своего воздействия на серотонинергические [112]системы. Данные переменные включали в себя диаметр зрачка, кровяное давление, частоту сердечных сокращений, температуру тела, массу гормонов гипофиза и других гормонов, контролируемых участками мозга, в которых присутствует большое количество серотониновых рецепторов: пролактин, гормон роста, адренокортикотропный гормон (АКТГ), стимулирующий надпочечники, бета-эндорфин и кортизол, секретируемый корой надпочечников. Мы также наблюдали за уровнем мелатонина, предположительно вырабатываемым шишковидной железой. Кроме того, требовалось измерять уровень ДМТ в крови после каждой дозы, и таким образом мы могли установить связь между дозой препарата и уровнем ДМТ в крови после его приема, а также между уровнем ДМТ в крови и итоговыми измерениями.

Измерение уровней всех этих гормонов для нашего исследования потребовало покупки набора реактивов, которые могли использовать наши высококвалифицированные лаборанты. Однако доступных реактивов для ДМТ не существовало, и нам потребовались консультации старших научных сотрудников исследовательских центров, которые ранее работали с собственными реактивами. Нам посчастливилось найти реактив, разработчик которого помог его получить в Университете Нью-Мексико. Через шесть месяцев мы могли измерять уровень ДМТ с точностью до миллионных долей грамма (нанограмма) на миллилитр — не настолько чувствительно, чтобы измерять эндогенные уровни, но достаточно адекватно для задач нашего исследования.

В итоге я поставил перед собой цель разработать новую оценочную шкалу [113]для эффектов воздействия ДМТ: это письменный опросник, который должны были заполнять добровольцы непосредственно после того, как воздействие препарата прекращалось. Я надеялся, что наша шкала в теоретическом и практическом отношении будет гораздо совершеннее предыдущих, по которым определяли количество эффектов воздействия и которые позволяли манипулировать субъективными данными. У прежнего способа оценки, применявшегося в ранних исследованиях, был ряд неустранимых недостатков. Например, некоторые оценочные шкалы придавали особое значение неприятным эффектам воздействия препарата в ущерб приятным, что впоследствии могло привести субъекта исследования к еще более негативным результатам. Важнее, однако, то, что при акценте на неприятном воздействии препарата игнорировались позитивные или усиливающие свойства психоделиков — те эффекты, которые и побуждали людей их использовать. Другими словами, люди принимали психоделики из-за их уникальных позитивных — а не негативных — эффектов воздействия. Другим недостатком предыдущих оценочных шкал было то, что их испытывали на заключенных, отбывавших наказание за нарушение федеральных законов о наркотиках. В этом случае испытуемые надеялись, что участие в эксперименте поможет добиться досрочного освобождения или улучшений условий заключения. Помимо этого, почти никто из добровольцев в прежних исследованиях не имел опыта приема психоделических препаратов. Таким образом, это не была репрезентативная выборка [114], на основании которой можно сделать вывод обо всей популяции.

Я опросил девятнадцать человек, которые уже имели значительный опыт приема ДМТ и других психоделиков, чтобы подготовить первую редакцию оценочной шкалы и предугадать вопросы, которые могли возникнуть во время проведения каждого сеанса. Для этой редакции оценочной шкалы галлюциногена (ОШГ) я выбрал буддийскую систему психологических знаний — абхидхарму [115]— в качестве психологической модели психоделического опыта. Я ценил относительно объективный, феноменологический и свободный от оценочных суждений подход абхидхармы к содержанию сознания и психическим процессам. Сущностью такой классификации является разделение психического опыта на пять категорий: эмоции, мышление и мыслительные процессы, восприятие (зрительное, слуховое, вкус и запах), телесные ощущения и сила воли (способности сознательно взаимодействовать с внешним и внутренним миром). К этим пяти я добавил шестую — общую меру интенсивности. Несмотря на то что мы не собираемся здесь подробно обсуждать разработку ОШГ и данных, которые она позволила получить, стоит упомянуть, что ОШГ зарекомендовала себя достаточно хорошо по сравнению с предыдущими и даже некоторыми современными оценочными шкалами. К тому же в наших собственных исследованиях она оказалась более чувствительной к эффектам, вызванным различными дозами ДМТ, чем любая из наших многочисленных биологических переменных[116]. Многие исследовательские группы в США и Канаде, Европе и Южной Америке успешно использовали эту оценочную шкалу в собственных проектах, связанных с изучением различных психоделиков и других психоактивных препаратов.

На лоббирование федеральных регулирующих ведомств, местного университета и руководства штата ушло два года, прежде чем я получил разрешение начать исследование ДМТ. Грант, полученный от отделения масонской организации «Шотландский ритуал» в рамках их программы исследований шизофрении, помог мне упрочить репутацию нашего исследования за год до начала его фактического проведения. Почему масоны финансировали исследования шизофрении вообще и ДМТ в частности, я не знаю, но полагаю, что получение такой поддержки повысило оценку моего исследования в глазах соответствующих регулирующих и финансовых ведомств. Последними препятствиями, которые требовалось преодолеть, стали необходимость найти поставщика ДМТ фармацевтического стандарта качества, чтобы препарат был достаточно чистым, и получение разрешения от Управления по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных средств. Профессор Дэвид Николс из Университета Пердью согласился синтезировать партию ДМТ для наших исследований, и мы приступили к ним вскоре после этого, в конце 1990 года[117].

Пять лет спустя, перед завершением первого периода научной работы в середине 1995 года, мы ввели четыреста доз ДМТ различной силы более чем шестидесяти добровольцам в семи исследованиях ДМТ. Мы также начали пилотный проект по определению соответствующих доз псилоцибина, активного ингредиента магических грибов. Несмотря на то что условия клинического центра исследований были малокомфортными, они, казалось, снижали беспокойство испытуемых, которые иногда пугались, думая, что умирают, и с облегчением вспоминали, что реанимация госпиталя совсем рядом. Но эта же обстановка оказалась невыносимой при более длительном воздействии псилоцибина. Поэтому мы прекратили его исследование и так и не начали проект с ЛСД, для которого уже получили финансирование, разрешение и сам препарат.

КОММЕНТАРИИ К ПРОТОКОЛУ

Используя три уровня обследования, я тщательно проверял всех добровольцев еще до того, как они получали препарат. На первом уровне происходила беседа в свободной форме, которая была посвящена потенциальному интересу добровольца к участию в проекте и предыдущему опыту приема психоделических препаратов. В частности, мы говорили о том, как они справлялись с беспокоящим или пугающим воздействием вещества и как далеко заходили в своих психоделических путешествиях. В последнем случае мне хотелось узнать, переживал ли человек предсмертное или мистическое состояние, чувство отделения сознания от тела — те эффекты, которые, по моему мнению, должны были появляться относительно часто в ходе нашего исследования. Я также выяснял у добровольцев, могут ли они рассчитывать на чью-то поддержку, поскольку знал о ее необходимости при подобных экспериментах. Каждый из испытуемых нуждался в психологической, социальной и эмоциональной помощи, которую не могла обеспечить наша исследовательская группа. Одновременно я делал общий обзор моего научного интереса к подобным препаратам, в частности к ДМТ, а также старался дать представление о моей теории и плане каждого конкретного исследования, для которого я отбирал добровольцев. Я предупреждал будущих субъектов исследования о клиническом характере эксперимента, добавляя при этом, что их участие в нем совершенно добровольно и в любой момент они могут отказаться от него без всяких последствий. Мы также имели полномочия выдавать соответствующие направления для последующего врачебного наблюдения.

Следующим шагом в обследовании было стандартное психиатрическое интервью с целью исключить участие в эксперименте индивидуумов с психическим заболеванием. Если выяснялось, что такой диагноз был поставлен в прошлом, требовалось уточнить, насколько серьезно было заболевание, проводилось ли соответствующее лечение и достаточно ли прошло времени после излечения.

Последняя стадия включала медицинский осмотр, лабораторные анализы крови и электрокардиограмму, чтобы удостовериться, что доброволец достаточно здоров и выдержит физические нагрузки ВВ-вливаний ДМТ, в частности воздействующих на частоту сердечных сокращений и кровяное давление.

После прохождения этих трех уровней обследования добровольцы получали низкую (0,5 мг/кг) и высокую (0,4 мг/кг) дозы ДМТ в последующие дни, когда измерялись только кровяное давление, частота сердечных сокращений и психологические реакции. Эти оценочные дозы знакомили добровольцев с механикой ВВ-вливания ДМТ в обстановке клинического исследования и с самым интенсивным опытом, который они могли получить в процессе участия в проекте. Если кто-то из добровольцев обнаруживал, что обстановка клиники или высокая доза были для него слишком неприятны, он мог отказаться от дальнейшего участия в эксперименте. Мы также могли получить представление о том, как люди реагируют на исследовательское окружение и воздействие ДМТ.

Во время всех сеансов добровольцы лежали на больничной кровати в несколько более неформальной, чем больничная палата, и удобно обставленной комнате на пятом этаже Центра общих клинических исследований Университета Нью-Мексико. Игла для ВВ-вливания препарата, закрепленная на трубке, вводилась в вену предплечья субъекта, а манжета монитора, автоматически измеряющего кровяное давление и частоту сердечных сокращений, надевалась на другую руку. Мы вливали раствор ДМТ в течение 30 секунд через пластиковую трубку в вену предплечья, а затем промывали эту трубку стерильной соленой водой еще 15 секунд. После этого измеряли давление крови и частоту сердечных сокращений на протяжении следующих 30 минут, а также обсуждали пережитый опыт через 15 или 20 минут после инъекции. Затем доброволец заполнял оценочную шкалу, и мы всесторонне рассматривали его только что завершенный опыт. После этого доброволец легко завтракал, иногда, по желанию, немного спал и уезжал домой.

В те дни, когда проводилось полномасштабное исследование, вторая ВВ-трубка крепилась на другой руке каждого субъекта — для забора образцов крови в течение сеанса. Тонкий и гибкий ректальный температурный монитор вставлялся таким образом, чтобы автоматически регистрировать температуру тела каждую минуту и посылать эту информацию на устройство, с которого мы скачивали данные после завершения сеанса. В нашем первом проекте мы просили добровольцев открывать глаза в условленные промежутки времени, чтобы я мог измерить диаметр зрачка, используя карточку с нанесенными на нее черными кружками, соответствующими различным диаметрам зрачка. Во всех остальных исследованиях, однако, из-за интенсивности визуальных и дезориентирующих эффектов воздействия препарата, особенно в самом начале, мы больше не измеряли диаметр зрачка и просили добровольцев надевать удобную черную повязку на глаза во время сеанса. В главе 3 мы проанализируем сообщения добровольцев, принимавших участие в исследованиях, о пережитых ими опытах.

3. ПРИЕМ ДМТ: РАЗНООБРАЗИЕ ОПЫТА. Рик Страссман, доктор медицины

НАБЛЮДЕНИЕ ЗА СЕАНСАМИ

Процесс наблюдения за сеансами приема психоделических препаратов часто называют сидением (sitting), по аналогии с ухаживанием за детьми (babysitting ) или сидячей медитацией (sitting in meditation). Что касается первого сравнения, люди, находящиеся под воздействием высокой дозы психоделического препарата, часто относительно регрессивны: беспомощны, внушаемы и зависимы. Они могут утратить контроль над своим телом, эмоциями и мыслительными процессами, а также неспособны эффективно общаться. Они могут проецировать разнообразные позитивные и негативные чувства на сидящего рядом человека, хотя более подходящими для этой цели были бы важные для них и влиятельные люди, с которыми добровольцы контактировали в другие периоды своей жизни и в другом месте — скажем, родители и т. п. В то же время поведение добровольцев могло вызывать у наблюдателя очень сильные и иногда тревожные чувства. Чтобы вести медицинское наблюдение и заботиться о человеке, находящемся под воздействием психоделика, исследователь должен обладать большим тактом, твердостью и последовательностью, быть неравнодушным, образованным и внимательным — причем проявлять все эти качества в надлежащей степени и в нужное время.

Термин сидение (sitting) также указывает на то, как важно для наблюдателя оставаться, насколько это возможно, сфокусированным и сосредоточенным, в то время как психоделический хаос полностью выходит из-под контроля. Энергетическое поле в комнате, где находится человек под воздействием психоделического препарата, может быть буквально осязаемым и потребовать больших усилий от наблюдателя, который должен сохранять спокойствие. В ходе исследования я обнаружил, что полезно входить в легкое медитативное состояние, которое достигается с помощью простой практики наблюдения за ощущениями во время вдоха и выдоха — при этом нужно прикрыть глаза и смотреть через полуоткрытые веки. Это предоставляло добровольцам необходимое сочетание свободы и поддержки со стороны, чтобы они могли уйти в себя без наложения на ощущения излишних и отвлекающих внимание рекомендаций. Это также давало субъектам чувство уверенности в нашей готовности и способности прийти на помощь в случае необходимости.