Алёшин отец сел на скамеечку, видимо обдумывая всё, сказанное этой, на вид совсем тихой и юной девчонкой.

---Знаешь, Катя,- наконец, произнес он.- Я горжусь тобой. У тебя правильные мысли. Мысли, достойные похвалы. Ты будешь, действительно, мужественным солдатом. И, я думаю, что если бы все были с такой решимостью, как твоя, мы бы победили врага через добрых три дня. Конечно, иди, девочка моя. Мне тяжело отпускать тебя на фронт, потому что я знаю, как там, на войне. Но значит на то Божья воля. Значит, так тому и быть.

Катя благодарно взглянула на Александра Николаевича. Этот человек, как никто, понимал всё, что творилось в её душе. Он не отговаривал её, нет. Ему всего лишь хотелось объяснить Кате, что война- это не шутки. Война- это борьба за выживание. И что каждое, принятое правильно решение, приближает всех к тому великому, что под названием ПОБЕДА!

Пока они разговаривали, прошел час. К восьми должны были собраться немногочисленные знакомые покойной бабы Матрены, чтобы помянуть усопшую. Катя тоненько нарезала хлеб, так, что на просвет можно было увидеть, чем занимается Александр Николаевич в соседней комнате, и глубоко вздохнула. Порылась и, большому удивлению, обнаружила соль. Посыпала каждый кусочек щепоткой соли и поставила на стол, где стоял неполный кувшин молока и три помидора, вялых, погнивших(всё-таки они пролежали в погребе около четырёх месяцев), но для голодных гостей и хозяев это не имело никакого значения. Они сидели и тихо поминали бабу Матрену, вспоминая случаи из жизни и делясь друг с другом историями, происшедшими до войны. Но Кате вдруг стало скучно. Она встала из-за стола и пошла на кухню. Долго сидела и думала. Вдруг взгляд её скользнул по буфету. В левом углу дверцы были прикреплены три фотографии. Катя подошла поближе. На фотографии был изображён Александр Николаевич и Алёшка. Совсем маленький карапуз. И уже взрослый, шестнадцатилетний юноша, красивый и подтянутый. Катя провела пальцем по Алешиному лицу. Сразу захотелось плакать. И стало очень грустно. Последнее письмо от него приходило в начале ноября. И больше ни словечка, ни весточки. Грустно было. Тут, позвякивая чашками, в кухню вошла баба Вера. Ну, не то, что бы она была «бабой», просто она была подругой покойной Матрены Гавриловны, которую всё называли «бабой». Поэтому в уме Катя окрестила её «бабой Верой». Хотя той было чуть больше, чем Алёшиному отцу.

---Катенька, что это ты приуныла,- заботливо спросила баба Вера.- А, фотографии смотришь. Да-а, хороший паренек Алёшка-то. Эх, была б жива Наталья, порадовалась бы на сынка своего.

---Разве Алёшина мать умерла?- ошеломлённо спросила Катя.

---Да, давно уже, хорошая она была, да болезнь сгубила её. Молодая совсем была,- грустно отозвалась баба Вера.- Пневмония.

---Почему же Алексей сказал, что его отец с матерью в разводе?- спросила у соседки Катя.

---Да-к вед он не знает, кто его мать.

Катя недоуменно уставилась на бабу Веру. Та продолжала:

---Когда Наталья померла, Александр, ну отец Алёшин, побоялся, что мальчик сам расти не сможет, что ему будет нужна материнская опека и любовь. Вот он и женился на Татьяне, девушке одной. Второй раз женился. Алёшке тогда и года не было. Ангелина-то и не по любви выходила, а из-за наследства, богатым он был, Александр Николаевич, герой войны! Но эта дурра, прости Господи, не захотела растить чужого ребенка. Высказала своё недовольство мужу, а потом взяла и сбежала куда-то за границу.

---Почему же никто не рассказал Алёше, кто его мать?- спросила Катя.- Он ведь до сих пор считает, что эта Татьяна его мама!

---Может, не хотели рассказывать,- предположила баба Вера,- чтобы психику ребенка не портить. А может просто Алёшка не интересовался своей матерью. Кто знает?

---Но можно же было рассказать, хотя бы из уважения к сыну. Ведь он же считает, что его мать предательница, а на самом деле у него хорошая и добрая мать. И если бы не случилось такого горя она бы любила его. Почему же они молчали?- Катя вопросительно смотрела на бабу Веру.

---Ну не знаю, да и не нужно нам в эти дела вмешиваться. Не сказали и не сказали. Бог им судья. Пойдем-ка лучше чай пить,- баба Вера решительно встала и направилась в зал. Но Кате почему-то не хотелось чаю. Вдруг ей в голову пришла мысль. Немного нелепая. Но она так и стремительно подбивала и подталкивала Катю, что та стремительно направлялась вдоль по коридору, исчезнув в темноте ранних зимних сумерек.

Глава 17. «За други своя…»

Вот и эта заветная дверь. Потемневшая от времени. Катя стояла в нерешительности. Потом все-таки толкнула дверь и та со скрипом отворилась. В комнате было темно. Катя предусмотрительно взяла свечу и зажгла её. Комната сразу осветилась, и первым, бросившимся в глаза предметом, был мольберт. Она осторожно подошла. Рядом с ним лежала коробка, в которой лежали…рисунки. Катя взяла стопку и присела на кровать. С картин на девушку смотрели то храбрые воины, то дамы в шляпах, то дети. Но один листок был сложен в четверо и как бы отделен от общих рисунков. Катя несмело развернула его и…замерла. С рисунка на неё смотрела миловидная кареглазая девочка с двумя каштановыми косами и такой непропорциональной ямочкой на правой щеке. Это был её портрет… «Портрет, написанный Алексеем Александровичем Нестеровым 18 июня 1941года»- это значилось на обратной стороне листа. А чуть ниже надпись «Свет моих очей». Сомнений не было- это Алёшкина картина. Оказывается он художник! Катя с любовью посмотрела на портрет Алёши, который висел чуть правее стола. Свет от свечи попадал прямо на фотографию и слегка подрагивал от Катькиного дыхания, и поэтому казалось, что юноша мягко улыбается своей Катеньке, будто-бы обещая, что все будет хорошо. Потом девушка встала и подошла к иконостасу. Множество святых смотрели на Катю и икон; их строгие, но добрые лица выражали спокойствие и умиротворенность. От этого становилось легче. Затем она перевела взгляд на самую большую икону. С не на Катю смотрел Иисус Христос. И было что-то в этом взгляде, что заставило девушку на миг зажмурится. Лик Спасителя мягко светился. Или это просто мигала свеча? Больше всего поразили Его глаза. Глаза такие светлые, большие и добрые. Катя сжала руки на груди и прошептала:

---Господи, пожалуйста храни Алёшу. Помоги ему нести свой крест! Пусть он не умрет…

Сама не зная почему, Катя вдруг рассмеялась. Если бы кто-то со стороны увидел эту картину, наверное, посчитал бы Катю ненормальной, но именно в тот момент, когда девушка произнесла слова молитвы, ей почему-то стало так легко-легко, и Катя вдруг подумала :«Жалко, что мы не летаем». Совсем кстати подумала. Но именно поэтому стало весело.

На столе внизу, лежал, слегка поблёскивая, маленький крестик. Катя взяла его в руки и стала рассматривать. Потом, сжав его в кулаке, отвлеклась на шкаф, где стояли книжки. Глаза быстро пробежали по названиям книг, и остановились на одном, совершенно непонятном. «Евангелие»,- прочитала девочка по слогам и открыла книгу на первой попавшейся странице, там, среди строк, Катя прочитала следующие слова:«Нет больше той любви, если кто положит душу за други своя»…. «за други своя», шепотом повторяла Катя. Значит, Алексей там, на воне, отдает жизнь за друзей своих, а она…

---Я тоже буду воевать,- обратилась Катя к фотографии, на которой был изображен Александр Николаевич и Алексей в военной форме.- И тоже отдам жизнь за Родину. Как Вы! Вдруг из коридора послышался шорох и громкий бабы Верин голос позвал: «Катя-а-а-а, Катенька-а!». Катя пулей выскочила из комнаты. Через некоторое время к ней подбежала баба Вера и сказала:

---Где ты была? Мы тебя зовем-зовем, а ты не откликаешься. На улице что-ли была?

---Почти…-негромко ответила Катя и направилась на кухню. Тут часы громко пробили десять раз. Катя дернулась и ойкнула. Десять часов! Опоздала! В госпиталь опоздала! И так целый час задержки, а ведь ещё добираться минут сорок. Катя приуныла. Как всегда выход из положения нашла баба Вера:

---Я отведу тебя и с доктором объяснюсь. Ты главное не переживай, я все улажу. Все-таки поминки. Могла и задержаться.

---Спасибо вам,- сказала благодарно Катя,- а то наш Григорий Иванович, чего доброго, накричит, ведь я обещала прийти без опоздания.

---Ладно, нечего лясы точить, давай, собирайся, Катя ведь не успеем же,- Вера Сергеевна выглядела спокойно.- Пока доберемся- добрых полчаса потеряем. Скорей, давай, скорей!

Катя машинально собралась, попрощалась с гостями и двинулась в путь. Баба Вера вдруг как-то внимательно посмотрела на Катю и утверждено сказала:

---Я знаю где ты была!

---Где,- с вызовом спросила девушка.

---А может ты сама скажешь?-сощурилась баба Вера пристально-Или ты хочешь, чтобы я озвучила вслух?

---Какая разница, Вера Сергеевна, кто скажет: я или вы? А вообще зачем говорить? Вы знаете- я знаю, зачем нам обсуждать, где я была?

---Но ведь ты без разрешения вошла в комнату, это во-первых. Во-вторых, когда я бегала тебя искала, то сразу предположила, что ты у Алеши в комнате. Ума не приложу, что ты там хочешь увидеть. Уже почти год, как он ушёл на войну, неизвестно вернется ли он вообще когда-нибудь.

---Вернется,- сказала Катя твердо.- Он вернется потому ,что я его жду. Его хранит Бог. А вошла я в комнату чтобы посмотреть, как он жил до войны…

---Ну понятно,- иронично скривилась Вера Сергеевна.- Любовь-морковь, чего ожидать ещё. В столь юном возрасте не стоит зацикливаться на ком-то одном, особенно, если идёт война. От твоего Алексея писем нет уже три месяца, кто знает, что с ним случилось? А коли помрет, что- в вечном трауре ходить будешь? Молодая, красивая, умная- как вдова?

---Он не умрет,- твердо ответила Катя,- не умрет.

---Катя, давай смотреть правде в глаза,- баба Вера раздражительно шмыгнула носом,- его убить могут. Легко. Одним выстрелом. И что тогда?

---А вот когда его убьют, не приведи Бог,- сказала девушка.- Вот тогда и поговорим.

---Ну оно и правильно девонька. Лучше верить в то, что он будет жив. Пусть ты лучше будешь мирно спать и спокойно жить,- Вера Сергеевна глубоко вздохнула,- ну все, пришли; давай, проходи в госпиталь, а я пойду к Григорию Ивановичу.

Только две худощавые фигурки пошли в больницу, как перед ними выросла гигантская фигура главврача. Григорий Иванович молча взял Катьку за ухо и поволок в приемное отделение. Следом кряхтя и спотыкаясь о ступеньки, бежала Вера Сергеевна. Усадив Катю на кушетку, Григорий Иванович спокойно, но въедливо спросил:

---Ну и как это понимать, Екатерина Васильевна? В котором часу я говорил вам быть здесь? Я вас спрашиваю, Катя.- Катенька?

---В девять вечера,- ответила Катя.

---А сейчас сколько:- врач негодовал.

---Одиннадцать пятнадцать,- опустила глаза девочка.

---И о какой ответственности ты мне говоришь сейчас? Все тебя в пример ставят, а ты…

---Дак ведь поминки были,- вступилась баба Вера.- Ну такое чувство, что вы не человек. Один раз опоздала- и сразу с таким возмущением набрасываться на ребенка? Да вы посмотрите, какая она бледненькая, маленькая, она ж ночей не досыпает, трудиться. А вы как будто этого не замечаете! Где ваша совесть? А? Баба Вера разошлась не на шутку. Григорий Иванович молчал, слушал, а потом встал, посмотрел на женщину долгим, грустным взглядом и сказал:

---Ели я буду за всеми все замечать и всех жалеть, то, извините, нервы сдадут. А у Кати есть долг: приходить вовремя. Так что простите. На войне, как на войне. Екатерина, одевай халат- и в операционную. Живо!

Катька сорвалась с места и побежала вслед за врачом, а Вера Сергеевна осталась сидеть на кушетке. Взглянув на девчушку, она горестно прошептала:

---Бедное дитя, бедное дитя… Сколько же тебе ещё придется пережить в жизни. Храни тебя Бог…