Блондинка улыбнулась, но ничего не ответила.

“Спокойная реакция на подобного рода приколы радует больше, чем порванный шаблон в создании образа народного героя. Например, народный герой - негр, который мстит правительству за похищение его школьных тетрадок, записи в которых якобы могли улучшить школьную характеристику” – купив себе плитку пористого шоколада, Джек вышел на улицу. Мысли-каша на какое-то время устаканились. Наступила ранее отсутствующая “мозговая” гармония…

Эта гармония, настигающая безумного маньяка крайне редко, неожиданно вернулась к нему и снова покорила. Случилось это во время очередной дневной прогулки под предзимнем солнцепеком, когда Хэлван, околачиваясь возле музея, посвященного достопримечательностям Йорка, вдруг перефразировал старую идею:

“Я ничего не умею, ничего путного. Но разве это повод опускать руки? Ведь мог бы и уметь. Так почему б не исправиться? Тем более учиться никогда не поздно. Главное, верить в себя, и всё получится.

Верь, вещий Джек. И как знать, может, из врагов народа ты переквалифицируешься в супергерои? Будешь всем помогать, всех выручать зебесплатно и регулярно получать похвалу за хорошие поступки и правильные действия.

Ай, что за бред. Не бывать такому. Хотя… чего только не бывает в нашем тронутом, уродливом мире?”

Прошло пять дней…

Стоя и глазея на блестящие витрины музея с приодетыми барышнями-манекенами,

Джек вдруг обратил внимание на квадратную заманительную вывеску, на детей-попрошаек, столпившихся у входа в ожидании родительских согласий, и забавно сложил губы трубочкой.

На диво озабоченный и невероятно серьезный, Джек подготовился к волне свежих незапачканных открытий, предпосылки к которым он усердно зарубил на носу еще утром. Он помнил до мелких подробностей всё необыденное, что с ним приключилось за последние два крутых месяца, что он попустил к себе доселе ему впечатление высокой любви, непохожее на всё прежнее. В то же время забаутник ясно сознавал, что ревность, закравшаяся глубоко в душу и ставшая для него откровением, поставляется в комплекте с чересчур утопичной мечтой, до того неосуществимой, что ему было всё сложнее ёй предаваться. И Джек очень складно, без рывков перешел к более доступным обольщениям, оставшимся в наследство после “любовного романа”, завершившегося крайне хуйово для него.

“Видишь, вещий Джек? Не всё так просто. Гонка за успехом порой конкретно выматывает, и цель оправдывает средства лишь иногда. То, чему обязан посвятить себя каждый непокорный авантюрист-приискатель – борьба с неудачами. В противном случае хана приискательству, трындец авантюризму. От чувачка и мокрого места не останется. Жизнь учит нас идти вперёд. Малейшее сомнение, отклонение от нормы и… привет родителям!

Не прогибайся под мир, как говорится. Пусть мир прогнется под тебя! Э-э-эх, если бы кто-нибудь понял значение, разве такой урод, как я, существовал бы? Да ни черта подобного. Я ведь не что иное, как сюрреалистическое отображение свободного гражданина с развитым нюхом. А свобода нынче не ценится. Стало быть, все сюрреалистические отображения неважно кого обречены считаться фриками, ибо фрики – сами по себе. Но что за вопиющая несправедливость? Что за ерунда-то такая? То есть, грубо говоря, если ты способен и интеллектуален, мирись с несовершенством дураков и бестолочей, типа, к убогим бог снисходителен, а к гениям бог строг?

Не хуйа-хуйа. Вот это я понимаю ТЕОРИЯ называется! Чисто философская, сЕрИозная…. как мой антипод”

Безумный Джек не зависал подолгу в одном и том же месте, а находил новые объекты изучения. Общественный парк во Флэтайронском квартале на Манхэттене, Мэдисон-сквер, настолько полюбился психу, что тот провёл в нём около двух с половиной часов - рассматривая голубей, сидящих на невысоком карнизе, перемещая языком воображаемую жвачку и субвокализируя поверхностные мысли. Атмосфера, чудесная за счёт выстроенных вокруг особняков, некогда принадлежавших полит-знаменитостям, уймище олдовых туристов, преимущественно смуглых и тёмноволосых, подлаивающие пёсики нежащиеся в горячих солнечных лучах – всё это в совместности доставляло благодать. И чем больше затмевался образ серого, каменного, пыльного, словом жестокого города, тем сильнее прогрессивничала лень отрывать зад от скамьи, тем кайфовее было Джеку Хэлвану/Безумному Джеку.

“Во даёт, а! Побили предыдущий рекорд – целый день без убийств – рекордом – сутки без жажды отрезать члены! Навёрстываешь, вещий! Особыми стараниями возмещаешь упущенное! Хотя… что я упустил-то? Ах, ну, да. Продвижение индивидуальностей в общество, закрепление прав! Ну, что тут можно еще добавить. Никогда хуже, чем поздно, поэтому я взялся за ум. Пускай будет поздно. Зато не никогда.

Только глянь на этих милых людей, вещий Джек. Разве ты хочешь их смерти? Что тебе, к примеру, сделала вот та малая сикильдявка, за что её можно было бы подвесить на столбе? Или тот старый хрен, едва передвигающийся с поддержкой костылей с опорой под локоть… шо он тебе сделал? Молчишь? Вот так вот, вещий Джек. Мотивации их ненавидеть у тебя НИ ХРЕНА. Тогда почему ты получился убийцей? Почему докатился до такого мракобесия? А вот уже философский вопрос. Ты получился убийцей, потому что тебе не хватало любви. Но, как и любой паршивый эгоист, редкостный невротик и чудовищный скряга, ты хотел только принимать любовь и заботу, но не хотел никому их дарить. Не-е-е-т. Так дела не пойдут. Чтобы ощутимо продвинуться в нашем самоисследовании и, наконец, перестать быть полным мудаком, нужно разок себя перебороть, уебать по еблине эгоизму и сам не заметишь, как станешь специалистом собственного внутреннего мира, новатором в сфере самопсихиатрии и просто нормальным человеком. Да-да…”

- Ой, как всё сложно! – на весь парк крикнул Джек и резко встал со скамейки. Его место тут же заняли «в меру упитанный» английский бульдог с куда менее упитанным, щуплым хозяином.

…На пути шутнику, вечному баловню жизни, попался дотошливый парнишка, раздающий газеты и листовки, за ним повстречались два велосипедиста, чуть было не сбивших лохматого с ног. Но, как ни удивительно, Джек не матюгнулся, не проронил ни единого ругательства и даже не пригрозил кулаком. Ощущение легкости в голове и теле не хотелось терять, отвлекаясь на каких-то невежд. Слишком уж хорошо ему было, и требовалось максимально оттянуть эйфорию, чтобы ближе к вечеру с уверенностью сказать – день удался на славу, большой осенний ПРИВЕТ всем фанатам пикап-методов от старины Хэлвана и всем, кто следит за похождениями свободного американца, не щурясь, не мигая и не фыркая с явным отвращением, тем, кто поддерживает свободную Америку, тем, кто признаёт и ценит свободу в голом виде!

“Первое правило начинания новой жизни – не стесняйся своих лучших черт, но и не хвались ими. Помни, скромность почитается достоинством. Никакого пафоса, вещий Джек. Тебе нежелательно ярчить. Так можно запросто спалиться. Сболтнёшь кому-нибудь что-нибудь и… всё. Кердык твоим благородным вдохновениям. А тебе оно надо? Конечно же, нет. Значит, будем осторожными, деликатными, тактичными. И тогда, думаю, не придется кусать локти в отчаянии, что опять намудрили делов, которые за век не расхлебаешь. Эх, судьбинушка, всё подбрасываешь и подбрасываешь козыри, а я их всё собираю, да собираю, и так без конца…”

Джек Хэлван шёл себе спокойно, мягкой поступью и с радостным взором, весь такой расслабленный, осоловелый, размякший, шёл среди полуголых кустарников и деревьев с затейливо переплетенными ветвями, скрывавшими царственный небоскреб Флэтайрон-билдинг, и чё-то упоролся (!!!).

Резко остановившись, вольнодумец спросил у себя:

“Что за на фиг? – и где-то приблизительно с минуту пристально пялился вперёд,

напряженно выискивая взглядом что-то, известное лишь ему одному, - Когда это я предпочитал белены вместо здравого смысла?”

Джек поначалу не догонял, да и потом тоже, в общем-то, не разобрался. Странно, сперва это было похоже на быстротечный неосмыслимый глюк, на оптическую ошибку, на сбой в работе перцептивных зрительных процессов. Но всё оказалось намного сложнее, чем полагал псих. Спустя мгновение проблема приняла угрожающий масштаб: если раньше лишь один гуляка носил лицо Эмилайн, сице, напоминая брату о сестре, то вскоре все посетители парка превратились в доскональные копии Эми. Чертовка соблазнно улыбалась, провоцируя в Джеке бури и грозы, насыщая Джека зарядами, чудилась на каждом шагу, в каждом звуке, в каждом легком дуновении ветра! Ему не удавалось выкинуть из головы её неотвязчивый искусительский образ, который обретал над ним всё большую власть.

“Не, это что-то из ряда вон. Какая-то ерунда настоюбилевшая. Со мной никогда ничего подобного не происходило. Боже”

Будучи не в силах и дальше игнорировать морок, Джек подошел к одному человеку.

Тревожно задал вопрос, чем заставил гражданина повернуться к нему:

- Извините, а вы не подскажете, где здесь фаст-фуд продается? В животе заурчало. Не ел ни хрена с позавчерашнего дня!

- и увидел Эми.

Но, не дождавшись ответа, подбежал к другому. К толстозадой тётке с тяжеленным рюкзаком на спине, под завязку набитым какой-то посудой.

- Прошу прощения, кинотеатр отсюда далеко? Я просто спешу на премьеру…

- и ОПЯТЬ увидел Эми.

Женщина только собралась рассказать, в какую сторону следует двигаться, вертикально открыла свой рот, как чудаковатый тип пристал уже к другой.

- Бога ради, простите, мисс. Простите, что отвлекаю. Мм, пожалуйста, озвучьте название ближайшего еврейского праздника. Хоть лопни, но мне важно это знать!

- и СНОВА …увидел… Эми.

Эми, Эми, Эми! Хэлван видел сестренку в каждом прохожем. К кому бы он ни подошёл, её нереалистично бравурный, неунывающий взгляд вбивался в него остриём!

“Прекрасно. Вот это называется докатились. Крепись, вещий Джек. Ты так долго не протянешь, ты просто загнёшься, но мир не станет лучше с твоей смертью… хотя нет. Станет. Но все равно, сдаваться – не выход. Надо драться. До конца. Вот только с кем драться ещё? Не с самим собой же.

А-а-а, мы же планировали хорошие дела вытворять, кажется. Совершать героические подвиги. Бессознательно. Даря любовь, не требуя взаймы?... Ну, так еще надо отыскать нуждающихся. Это целая проблема…

Или самому спрос на помощь создать. Искусственный такой, но продуктивный спросик! О, чем не идея? Сотворить гадость, губительную и смертельную, а потом кого-то от этой гадости спасти в последний миг.

СТОП!!! Не-е-е-е-е-е-т. Ну, нафиг. Так дело не пойдё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-т. Это не то. Лжедобродетельность, что ли, вырисовывается. Где любовь - там лжи нет места. Ни во благо, ни во зло, Ни во имя, ни в отместку. А значит, придётся забыть обо всех мистификациях, обоссаться священной мочой на самого себя и подыскать другую методику самосовершенствования”

Хэлван закрыл оба глаза, постоял так минуточки три, затем медленно раскрыл один глаз, тот, который правый, возрадовался, что, наконец, Эмилайн “свалила с экрана”, а после со спокойной душой открыл и левый. Облегчительный вздох и осадок в горле поспешили вслед за прочими преуспокоениями, интенсифицировавшимися, пошедшими по восходящей линии, удесятерившимися в нём и красивенько склепавшимися, как беспорядочная груда светодиодных рождественских гирлянд на табель высокоторжественных, викториальных зимних дней!

Хэлван закрыл оба глаза (еще разок) и вполслуха, обращаясь непонятно к кому, похвалил общественный парк во Флэтайронском манхэттенском квартале.

- Какое всё-таки замечательное место работы я выбрал, э-э-х… - и пошел себе дальше.

Насчёт еды и долгосрочной голодовки псих, однако же, не присочинил. Ему действительно припёрло замутить перекуску. А что может быть лучше близкого душеньке ароматного фастфуда, способного удовлетворить запросы любого свободного американца? Бесспорно, данный вопрос из разряда риторических. На всём свете нет изобретения чуднее, чем доморощенный американский фастфуд, если это не тряска зелени вроде Макдональдса, а какой-нибудь неприметный вагончик с жопастым сонным нигером в роли продавца.

“Ням-ням…”

…Роберт Сойер еще не отошел толком от недавно пережитой ужасной «катастрофы», которая задела многих хороших людей и пошатнула преданность врачебной профессии. Доктор молчаливо сидел за столом в своём неинтересном кабинете и ждал Эми, пообещавшую явиться на приём. Целая извинительная речь, придуманная часом ранее, занесенная на два крупных листочка, вертелась на языке до морковкина заговенья, до греческих календ и не сходила. Мистеру Сойеру было неложно стыдно за многое, за критическую, как ему тогда казалось, необходимость врать девушке, за неугомонный и несправедливейший цинизм, применявшийся комплексно и без всякой надобности.

Когда в дверь наконец-то постучались, произошло это в четырнадцать дня, хозяин помещения крикнул:

- Да! Открыто! Можете войти!

Тёрнер, никогда не изменявшая своей обязательности, не подвела и на сей раз. Она уложилась точно в установленный срок. Но, прежде чем обхватить ладонью холодную металлическую ручку, немножечко посомневалась, стоит ли общаться с врачом.

“Господи, я чуть не сдохла, мать его, от страха. Тип, который назвался доктором и поклялся улучшить мою жизнь с помощью особой терапии, вытворял на поверку преступные вещи. И я должна это забыть, представив, что все его действия имели сугубо законные основания, а я просто восприимчивая ко всему, сверхвпечатлительная, тупая пироманка? Ну, уж нет…”

Потратив прилично времени на тяжёлые колкие розмыслы, Брюнетка едва не раздумала, едва не послала всё к чертям. Зайти Эми уговорило повторно напоминание Роберта, чуявшего чью-либо неуверенность за милю, предложившего ей дружбу и мир.

Вступительное, кстати, прозвучало следующим образом:

- Я хоть и не хирург, а психиатр, но знаю, бывает так, что некоторые раны затягиваются

быстро, а некоторым, наоборот, не удаётся зажить даже спустя годы. Особенно мучительны инфицированные раны. Так вот. Чтобы не допустить заражения, важно вовремя обработать болячку. А чтобы это сделать, нужно всего-то кого-нибудь простить. Ведь умение прощать, дорогая – это способность с любовью и благодарностью понимать и принимать наших обидчиков, мысленно восстанавливать с ним добрые отношения и отпускать с любовью и миром. Это, без сомнения, лучшее обеззараживающее средство для ран! – проявив себя, пожалуй, с редко-положительной, с мудрой стороны, доктор положил локти на стол, подпёр подбородок ладошками и стал смиренно ждать, когда госпожа Тёрнер соизволит показаться.

Оценившая около высокопарную этичную словесу, экс-сотрудница полиции заставилась поверить в собственную безопасность. Она по-прежнему “ломалась”, но уже не так явно…

Через час новоиспеченные друзья покончили с кофе и обговорили всё, что только можно. Роберт признался, что знал о том, кем НЕ ПРИХОДЯТСЯ Эми Истер и Бернайс, а также озвучил причину умалчивания. И тяжесть, образовавшуюся в душе собеседницы, как рукой сняло. И хотя о полном упрощении говорить не приходилось, сложностей оставалось ещё с два вагона, стало однозначно лучше, чем было. Идея резиньяции, чёрная, плохая идея, откололась, как кусочек эмали, и отважные разбиратели семейных хронологий посмеялись над не особо удавшейся враждой.

- Что ж, неплохо поболтали. Благодарю за тёплый прием! Сказать честно, я совсем в вас разочаровалась. Но вы быстро восстановили кредит доверия и я больше вас не боюсь.

С интеллектом в глазах и с натуральной ненаигранной улыбкой доктор добавил:

- Уверен, фабулисты бы посчитали нас психами. Похоже, так быстро еще никто не мирился…

Эмилайн согласилась, дохлёбывая остатки на самом-самом дне:

- Это точно. Но если учесть, что фабулисты сами по себе ненормальные, думаю, это не так уж и страшно. В конце концов, всякое мнение стоит того, чтобы к нему прислушивались, верно?

А затем согласился и док:

- В яблочко!

...“Мы любим будущее, в которое стремимся” – пожалуй, самая запоминающаяся, самая знаковая фраза миссис Тёрнер, произнесенная ею за шестнадцать лет преподавания в школе. Каждое занятие с ней моментально разбиралось на наворотные цитаты. Похвальную активность этой женщины замечали родители многих учащихся, включая господина Сойера, чей сын числился в том же учреждении.

Знакомый со всеми педагогами, доктор однажды, случайно или осознанно, процитировал Бернайс при ребёнке. Так незамысловато зародилась их дружба, а чуть позже – сотрудничество. Роберта посвятили во все “оккультные” тайны за какие-то пару разговоров. Не то чтобы мать Эми была непорядочной. Просто она всегда выкладывалась по-полной, не всегда получая должную отдачу, в связи с чем часто испытывала неиссякаемую потребность выговориться. И когда подобная возможность появлялась, Бернайс не хотела себя сдерживать. Так Роберт принял к сведению, что одна из одноклассниц его сына жила с предками, не догадываясь об отсутствии биологической родственности с ними…

- Знаете, не хочу показаться подлизой. Я вообще не склонен к раболепству. Но ради вашего же блага не могу не сказать, что ваша мама невероятно нахваливала вас. Бернайс и вправду отзывалась о своём ребенке, ни много, ни мало, как о божестве. В ваших интересах знать это…

Несмотря на очевидную открытость мистера Сойера, Эмилайн обнаружила, что все новые известия её не задевают, не вызывают ни капельки эмоций. Мансоны и остальное, связанное с Крэйсет, осталось за бортом, и ничему не нужно меняться. Пусть всё так и остается.

- В моих интересах быть несведущей касаемо всего, что относится к Крэйсет и моему прошлому. Но, увы, перемотать назад время невозможно… - она незаметно пригрустила, о чем её чуткий собеседник догадался не сразу, а лишь спустя несколько минут, по потухшему голосу.

Где-то к концу беседы, что, впрочем, было очень легко предсказать, доктор снова подключил философию. На этот раз, перещеголяв самого себя.

- Так ведь и не надо мотать. Потому что, даже если бы люди научились управлять формой протекания физических и психических процессов, лучше бы от этого не стало. Нужно учиться понимать настоящее во всех проявлениях. Один раз попробуете убежать – будете скрываться вечно. Так нельзя…

Предполагая, что Роберт, в конечном счете, может оказаться прав, Эми предпочла остаться в рамках обычной приглашенной и не посмела настаивать на собственном ИМХО.

- Я бы, конечно, внесла пять центов, но, боюсь, проиграю… - отчасти из-за того, что у неё появилось адекватное представление об интеллектуальных способностях, личная точка зрения утратила малейшую важность, - И всё-таки, с чем бы я была там не согласна, против умных мужчин не попрёшь. Они большая редкость в наше время, и именно поэтому почти не промахиваются…

Принятие данного комплимента мистером Сойером доказало, насколько ценны слова экс-полицейской. Это – обоюдный шаг навстречу, утвердивший, если не дружбу, то дружелюбие, которого ой как не хватало в Нью-Йорке, на Земле, а вполне вероятно, и в целом мироздании. Не без помощи доктора Эми поняла, в каком направлении ей стоит двигаться, чтобы что-то поменять, чтобы запомниться окружающим, близким, а в первую очередь самой себе человеком, осилившим все возложенные функциональные обязанности, в основном, зависящие от деятельности, от мотивированных ходов, а не от фрейма – малюсеньким винтиком в гигантском механизме, крошечной, но оттого ещё более значимой частью. “Великое состоит из мелочей, крепость строили из глины”.

…Тем временем Безумный Джек, досыта набродившийся по узким аллейкам Мэдисон-сквера, громко хохотал и бегом, вприскочку, распугивал народ своей непредсказуемостью. Роль провокативного дурачка-паяца, нервно позёрствующего субъекта без чувства меры, всегда давалась ему на ура. А улица в дневное время суток, крайне переполненная скучными людьми - идеальное место для самовыражения и демонстрации на показ своих превосходных, кинематографических эмоций!

“Безграничные перспективы взаимодействия моего мозга с миром потрясают, честное слово! Я бы… я бы мог стать гангстером, я бы мог стать солдатом. Я бы… я бы… я бы отметился везде, как вирус, как микроорганизм-возбудитель, будь у меня свойство перемещаться в прокуренном воняющем пространстве.

Э-э-х телепортация в руках вещего Джека была бы страшнее всего, что видывал мир, а всё потому что телепортация в руках вещего Джека несла бы в себе опасность для общества. Владея способностями к телепортации, вещий Джек направо-налево грабил бы банки, ювелирные магазины, чистил банкоматы, втрое чаще убивал детей, взрывал ядерные объекты, воздействовал на принятия решений правительствами стран. Вещий Джек--телепорт сможет управлять миром, создавая при этом себе подобных операторов-телепортов. Планета погрузилась бы в хаос, как страдающий поститом в инструкцию по лечению препуциального мешка…

А это не совсем то, к чему я стремлюсь. Я ведь на стороне добра с недавних пор, значит… не в моих намереваниях повторяться. Надо обновить колхоз-сервис, чтобы не наступить на старые грабли, да побыстрее.

Чую, поблизости пахнет жареным, воняет горелым. Интересно, к беде ли это? Или к первому этапу моего так называемого перевоспитания? Поглядим…” - самый разгар дня, у всех какие-то заботы, все куда-то спешили, не замечая, что происходит вокруг. Один только Хэлван не имел ни работы, ни плана, из-за чего провозглашался беспристрастным наблюдателем. Логические следствия множества действий ни в коей мере не заботили

балаганного гаера, равнодушного к насущным проблемам человеческого общества, а лишь служили фактором мотивации для очередной цинической усмешки.

Говоря банальнее, схема действий выглядит так:

1 – Сделал незначительный хороший поступок (через лень), не добился ни от кого похвалы – стерпел.

2 – Совершил добро среднего масштаба (через лень), не услышал слов благодарности – стерпел.

3 – Преклонил своих спящих добродетелей предпринять спасительные меры в отношении заложников в здании ювелирного салона, что равнозначно геройскому подвигу и не уступает жертве Лесли Ватермена, услышал, наконец, восхищенные возгласы спасённых - разделил радость с толпой, возомнил черт знает что и принял себя за героя.

Если всё сложится так, как написано в третьем, в самом длинном пункте, тогда можно будет поверить в воздействие на свободного американского гражданина

неких внешних сил и моральную “метаплазию” гражданина с последующими крутыми реформированиями.

…Пока Джек легкомысленно прогуливался с запрокинутой назад головой, не

предполагая, насколько близки к нему шансы выпустить своего потайного героя, в километре отсюда полиция оцепила район возле дома с кофейней. Неизвестные с оружием, предположительно, захватили в заложники нескольких посетителей с целью выкупа. Злостные грабители угрожали расстрелом в случае неповиновения или противомер. Среди попавших в беду был мальчик невеликого возраста по имени Тимми. Тимми только отпросился со школы, только встретил маму и попросил купить ему мороженое, как вдруг такая напасть: взрослый дяденька с закрытым чулочком лицом хватает парня за волосы и силой утаскивает в проклятую кофейню. Мать в шоке, мать орёт! Другие несчастливцы, чьи родственники или друзья по досадной случайности попали в лапы сквернителей порядка, пребывали не в меньшей тревоге!

Джек заметил скопище людей, собравшихся на одном конце улицы, и надумал выяснить, что происходит. Он не видел для себя препон поучаствовать в какой-нибудь благотворительной акции, не отказался бы от донорства, если предложат. В голове коренились десятки идей, от самых простых до почти что безумных, в его стиле.

“Скажу честно, вот прямо как есть, нынче людская совокупность смотрится не краше помойки. Куда не сунь нос – сплошные злые рожи. Беспрестанное изрыгание голословных взаимообвинений, обычно, не подкрепленных никакими аргументами, да второсортные диковатые смешки, призванные ухудшить жизнь собеседника - всё, на что способны современные глупые дети. К счастью, великие дееписцы давно к сему привыкли и не находят в подобной низости чего-то необычного. Но это не значит, что им, столь небезукоризненным, столь небезупречным, не нужно потакать. Оказываясь перед лицом общей опасности, мы, люди, порой достигали высот, что в иные времена считалось невозможны. Да о чём я говорю. Инстинкт самосохранения заложен в каждом человеке. Но не каждый способен его в себе развить. Не все обладают подобными талантами”

Хэлвану понадобились какие-то жалкие три минуты, чтобы убедится в том, что явился он точно по адресу: рыдающая женщина в середине толпы просила пропустить её к ребенку и лично поговорить с “этими нелюдями”, как-нибудь умилостивить их. Меж тем плаксиху безуспешно успокаивал плотно сложенный высокий латинос с короткой бородой и смешными татушками. Мужчина не давал разгоряченной мамаше зайти за ограждение, громко шепча, пытаясь вложить в интонацию всю мощь убеждения:

- Пожалуйста, не совершайте ужасных ошибок. Всё будет хорошо… - постепенно латиноамериканец начинал уставать, коль нелегка была задача - отговаривать незнакомую особу. И полноценного вмешательство такого даровитого дискурсанта, как Джек, было бы очень актуально, очень кстати…

А вот, собственно, и сам мистер Хэлван с горсткой хрустящих (краденых) орешков на

развернутой ладони и с небезынтересным хитрым выражением:

- Любезная, не паникуйте зазря. Если преступники и осмелятся кого-то грохнуть, то о мелюзге подумают в последнюю очередь. Как правило, в расход идут пожилые, потому что их не жалко… - пара-тройка предложений, прозвучавших с привлекательным холодом, и пронзающий взгляд “шахматиста”, сделали то, что не удалось бы сделать лекарству: мамаша, чьё чадо торчало в заложниках, агрессивная и заводная, моментально прекратила пылить.

Все вдруг оглянулись на неё и на типа, что подобрал самый неоспоримый аргумент всех времен, толком не напрягая извилины в сером веществе. Но, несмотря на вескость довода, женщине было недостаточного одного “за” при целой куче единовластных “против”, и она потребовала от дискурсанта большей решимости.

- При всём уважении к вашей логике, этого мало! Я думаю, вы не хуже меня знаете, что сейчас творится в мире, и какие нынче времена! Не стоит кого-либо напрасно утешать… - адски волнуясь за сынишку, госпожа снова заревела. Теперь уже тише, чем раньше, отчего её слезам верилось еще сильнее, - В таком случае, а почему бы вам самому не пойти туда? Раз вы такой деловой…

“Почему бы мне не пойти туда? Хм. Даже не знаю…” - внезапно уловив эманацию развеянных в пространстве миллионов микросантиментов, вдохнув в себя “дым” умилённости, разнеженности, Джек обмозжил предложение дамы, чем круто удивил весь народ:

- А почему бы и нет?! Хэх! Да мне не сложно! Главное, чтоб вам потом не пришлось плясать передо мной, когда отблагодарить захотите… - он высыпал накопленную ореховую скорлупу на лысую башку латиноса, чему никто не придал и малого значения, затем демонстрационно переступил ограждение, показывая мамаше свою напыщенную смелость, и обратился к первому попавшемуся на глаза полисмену. Люди, будто сговорившись, позакрывали ладонями рты от охватившей их суровой озадаченности и стали наблюдать за действами самоназначенного спасителя детей. Это было поистине интересное зрелище. “Не каждый день повстречаешь в церкви собаку, не каждый человек бросится в огонь ради другого”.

- Мистер, сюда нельзя. Вернитесь туда, откуда пришли… - спокойно произнёс капитан полиции, - Или примем меры и сами вас вёрнем…

Но Джек нарочно ослушался приказа и… выдвинул совершенно безумную инициативу. Опять же в своём стиле.

- Скажите, если я хочу умереть, то я всё правильно делаю, а? Я ведь иду по верному пути?

“Обязательно нужно разговаривать о своих чувствах с другими людьми, к которым испытываешь доверие (особенно если Вас мучает вопрос, зачем Вы существуете), а если таких нет, говорите со всеми подряд, даже с противными копами. Если в Вашем окружении нет людей, с кем хотелось бы об этом поговорить, можно обратиться на телефон доверия или найти в интернете психолога или просто пообщаться на форуме с разными людьми. У меня создалось впечатление, что Вы просто боитесь своих чувств, даже боитесь разговаривать на эту тему. Вам нужно работать в этом направлении, например, подберите музыку, которая Вам интересна или попробуйте себя в каком-нибудь творчестве… Это поможет Вам раскрепоститься и не бояться выражать себя. Верьте, что у Вас все получится!”

- Мистер, мне повторить?! – вдруг господин полицейский стал немного злее, - Чего вы добиваетесь?

- Ну, как чего… - а Джек вдруг поделился с полицейским орешками, - Я эксперт в разруливании международных конфликтов, а немеждународные разруливаю за несколько секунд. Вы даже пукнуть не успеете, как я освобожу всех заложников. Доверьте мне эту операцию, мм? Обещаю, вы не пожалеете!

Лохматый копался руками в карманах, таким образом, грея пальцы, и чуть-чуть кривлялся, но в принципе старался сдерживаться, чтобы сойти за хоть сколько-то адекватного. А капитан… капитан вообще не понимал, что творится, хоть и по-прежнему стоял на своём. В целом вся ситуация походила на живой анекдот, вот только никому не хотелось смеяться (разве что Безумному).

Полицейский:

- Вы ведь сейчас пошутили, не так ли?

Джек Хэлван:

- Нет-нет-нет! Боже упаси! Какие еще шутки? Я на полном серьезе предлагаю заручиться моей помощью. На идею меня подтолкнула реклама героизма.

Полицейский:

- О, надо же! Что ж, и какие у вас варианты? Полагаю, никаких…???

Джек Хэлван:

- Почему? Есть кое-что на примете.

Полицейский:

- Просветите!

Джек Хэлван схватил очередную горсть аппетитных орешков:

- Ну… (компьютер в Безумном долго загружался и сильно тормозил) я могу пойти туда и соврать преступникам, что очень богат. Попрошу освободить хотя бы ребенка. Уверен, отморозки согласятся выпустить мальчика…

Полицейский оглянул чудака с головы до ног, курьезно поморщившись:

- Ты? Богат? Ну-у-у-у, я даже не знаю… - его немало смутило, что человек, не удосужившийся элементарно сменить шмотки, носящий грязно-рваное “говно” и не дотягивающий даже до представителей среднего класса, желает сойти за мажорчика, - Это же какими тупыми должны быть преступники, чтобы поверить в подобную чушь…

Тогда Джек Хэлван постарался придать голосу наибольшую убедительность, зная, что от этого зависит дальнейшее развитие событий: либо ему позволят реализовать замысел и пропустят, либо плакал его шанс стать героем.

- Но выбор-то твой, как не глянь, невелик! Своего плана у вас нет, а ребята с пушками не собираются так просто всех отпускать… - для повышения вероятности успеха Безумному пришлось активировать инструмент потарапливания., - Слушай, командир, если хочешь обойтись без жертв, то ты должен мне довериться! Но помни, моё предложение не вечно. Доведешь, и я просто расхочу, а вы продолжите топтаться тут, пока всех не порешают, как лаборантов в Чернобыле.

(Чернобыль – название научно-исследовательского подземного центра, расположенного на территории Украины, предположительно, где-то на Крымском полуострове. В книге «O.P.B. 2: Project Deathrock» говорится, что хозяева комплекса проводили запрещенные опыты по скрещиванию ДНК животных и человека)

К великому невезению лохматого, легавый остался бескомпромиссен и упрям. Он с первого предложения крайне лениво вёл диспут, ни в какую не хотел договариваться и шансы найти с ним общий язык были малы изначально. Тогда разочарованный, но не сдавшийся, воистину вещий и истинно безумный Джек размышляюще провёл всеми пальцами по подбородку, огладил жёсткий волосяной покров на щеках и взглянул на небо, на котором вот-вот образовалась белая облачная масса.

“Когда мне тяжело или у меня что-то не получается сразу, я всегда напоминаю себе, что если отступлю - лучше не станет. Антнидас научил меня терпению и упорству. Благодаря своей привычке, я часто попадал в ситуации, когда только эти качества помогали мне выжить. Что же сейчас изменилось? Вроде, ничего. Тогда чё я торможу? Пора бы подтянуться. А то до пенсии еще далековато.

Тем более я не прошу разнести по рубрикам, что есть гендерное равенство. Мне всего-то нужно оказать помощь обществу…”

- Я что-то не вкуриваю! Так, объясните по порядку, а именно, почему мне нельзя попытаться обменять ребенка на себя? Сделать этакую рокировочку? Сумма, которую потребовали преступники, видать, запредельная, иначе бы мани им уже доставили, так ведь?

Полицейский нервически заёжился, выпучил глаза и начал спешно озираться по сторонам: то на стоящих вдалеке коллег, то на обеспокоенную массу, становившуюся всё громче и громче, то на отважного пришельца.

- Они… эти звери огласили условия передачи средств! - его внимание буквально разрывалось. Еще чуть-чуть и наступит обморок, - Никто не должен приближаться к двери ближе, чем на двадцать метров, иначе всех, кто находится в кофейне, настигнет одинаковая участь. Локомотив объективной реальности никого не пощадит…

Джека вдруг сильно заинтриговала непростая логика бандитов, и новый вопрос прорезал воздух менее чем через двадцать с чем-то секунд:

- А как же тогда эти скудоумы деньги получат? Для этого же нужно будет кого-то подпустить…

- Понятия не имею! – недоуменно покачал головой капитан, - Но, скорее всего, потребуют пожертвовать кем-то из гражданских, чтобы обезопаситься – вынул платок и вытер горящие виски, - Данная стратегия не только проста, но и очень эффективна. Почти не подкопаешься…

Джек согласился про себя:

“Если мыслить как грабитель с длинным послужным списком, то естественно…” – и положил руку на плечо полицейского, вглядываясь глубоко в его глаза и уверяя:

- Брат, ты только не нервничай. И прежде чем в очередной раз меня отвергнуть, подумай только, что ты теряешь! Во-первых, тебе ничего не стоит положиться на народ. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Слышал о таком, да? Ну, а во-вторых, если что-то пойдет наперекосяк, если ни черта не выйдет и мир сегодня потеряет нескольких хороших человек, у тебя появится, на кого свалить, потому что, действуя в одиночку, мы в одиночку и расплачиваемся…

Происходящее можно было обозначить тремя словами - вот это сюрприз! Получив неожиданную поддержку в лице, возможно, самого гораздого жителя Нью-Йорка, законник полез за пачкой сигарет, которая затерялась в царстве карманов, и сплюнул клейкую слюну. Чувство собственной неважности, долго доставлявшее серьезный моральный дискомфорт, распустилось внутри, как цветок, и теперь уже сам чёрт не разберет, кто в большей мере владеет ситуацией – смешливый фрик, с шуточками, с прибауточками, с торчащими прядями или господин полицейский, строгий, хмурый, но шаткий и до позора нерешительный.

- Всё это звучит как бред сумасшедшего. По-другому назвать не могу … - капитан, согласно требованию своего организма, засунул в рот пригоршню освежающих конфеток. Впоследствии несколько из них прилипли к языку, - Кем мы бы ты ни был, мужик, отвечаю, ты, сука, уникальный придурок! Но грош тебе цена, если не подохнешь героем! Ты меня почти уговорил…

- Почти??? - встревожился Хэлван, рассчитывавший на несколько иную реакцию, - Да вы… да вы офонарели! – Я значительно облегчаю работу для вас ценой своей жопы, а вы… ну вас!

- Да я пошутил же! - вовсю ширь оскалился коп, - Хочешь побыстрее свести счеты с жизнью – валяй.. Но меня стопудово попрут с должности, если на тебе окажется хотя бы одна дырка…

Тогда, когда, казалось, они уже всё между собо