Как вести себя, когда рядом с вами неизлечимый больной

Я думаю, что Вечный Принц вел себя более грамотно, чем остальные его друзья. Я обратил внимание, что неизлечимый больной является очень желанным объектом, на котором мож­но выразить свою гуманность, преданность, любовь и еще боль­шое количество положительных чувств, которые удовлетво­ряют чувство собственной значительности.

Пришел, проведал человека, сунул ему передачу на энное количество рублей (бананы, апельсины, соки и пр.), подбодрил стандартными словами, что все обойдется (когда сам вели­колепно знаешь, что не обойдется!), и уходишь довольный со­бой с чувством выполненного долга и стараешься какой-то деятельностью заглушить черный осадок этого посещения. Сам больной при этом чувствует себя отвратительно. От вида здоровых людей самочувствие его еще более ухудшается. После ухода посетителей возникает тоска. А если бы не по­сещали, то было бы чувство злости, которое больше мобили­зует силы, чем тоска.

В общем, не умеет у нас народ правильно вести себя с хроническими, тяжелыми больными. Особенно тяжело от этого неумения близким, которые действительно любят больного, а больной их. Здесь идет двойной обман. Больного родственни­ки обманывают, не говорят, что у него неизлечимое заболе­вание. Вскоре больной начинает понимать, что его обманывают. Как-то считается, что в присутствии неизлечимого больного нужно все время сохранять постный вид. Но все время постный вид сохранять невозможно. Бывают моменты радо­сти, улыбки, смех, и вот в это время входит неожиданно сам больной. Внезапно смех замолкает, все надевают на себя скорбную мину. И больной понимает, что от него скрывают ис­тинный диагноз. Но он любит своих близких. Он хочет им добра и делает вид, что верит им, что у него легкое заболе­вание.

Хочу вас спросить, дорогой мой читатель, чем отличает­ся раковый больной от нас, здоровых. Он отличается тем, что он знает примерно дату своей смерти, а мы не знаем. Кста­ти, Оптимист, уезжая на карнавал, знал, что Артист умрет. Но ведь умер он раньше Артиста. Так, как следует общаться с онкологическим больным? Да так же, как со здоровым, но с небольшими поправками. То есть продолжать сотрудничать. Да тело его уже не может кое-что делать, но ведь мозги в порядке.

Вот Вечный Принц и заставлял его работать над моногра­фией. А когда съедал его передачи, он тоже оказывал ему бла­го. Ведь в это время Артист был радушным хозяином. Он все­гда угощал своих близких. И здесь он вел себя, как здоровый человек, и делал здоровое дело. Более того, я знаю, что иног­да Вечный Принц жаловался и рассказывал о своих бедах. А когда Артист помогал хотя бы советами Вечному Принцу, то он в это время чувствовал себя лучше.

В общем, дорогие читатели, не выключайте на 100 % из активной жизни тех, кто тяжело и безнадежно болен. Вы скрасите их последние дни, а может быть, и продлите им жизнь, наполнив ее глубоким смыслом.

У меня есть небольшой, но успешный опыт общения с ра­ковыми больными, хотя он не носит характера статистичес­кой достоверности. Поэтому я не решаюсь его опубликовать. Пусть немногим, но в моей практике такой психологический подход продлил жизнь на несколько лет. А некоторые живут и до сих пор, хотя оперировали их по поводу рака лет 15 на­зад.

Впрочем, об одном все-таки расскажу. Это был врач, ко­торого оперировали по поводу рака щитовидной железы. Он боялся рецидивов. Я его не успокаивал. Я предложил ему на­ладить довольно напряженные отношения с женой и двумя сыновьями. Он в качестве пациента прошел полный курс ле­чения в клинике и одновременно посещал наш 1,5-месячный психотерапевтический цикл, В заключительном слове он ска­зал, что доволен, что заболел раком щитовидной железы, что позволило ему наладить отношения в семье и разобраться в жизни. Сказал, что знает, что осталось ему мало жить, но это и есть настоящая жизнь. Так ведь до сих пор живет.

Дорогие онкологи, я не хочу отбивать у вас ваши лавры. Конечно, если бы вы плохо оперировали, то возник бы рецидив. А вот то, что не возникло раковой опухоли у него в другом месте, есть доля и наша.

Опять напрасные хлопоты

Шло редактирование нашей монографии, Я торопил Ар­тиста с редактированием. Это он мог делать и лежа. Редак­тирование моих книг шло успешно. Но мои книги выпус­кало издательство за свой счет. Нашу общую монографию мы выпускали за свои деньги. У Артиста их не было. Вкладывали их я и еще один соавтор, Когда он закончил редактирование, то был поражен, как быстро был сделан сиг­нальный экземпляр.

Начался отпускной период. Артист в это время лежал дома, чувствовал себя хорошо. Жена говорила, что это был здоровый человек во всем, только ходить не мог. Но в конце августа 1997 года опять объявились метастазы и все прелес­ти, которые бывают у больного с разрушенными поясничны­ми позвонками и нарушенными тазовыми функциями. Опять он был помещен в клинику, где сносное его суще­ствование поддерживалось наркотиками. Вышли четыре мои книги и одна наша общая. Мы понимали, что он мо­жет умереть в любой момент, и хотели, чтобы он увидел свою книгу.

Я торопил издателей и типографию, объяснил, в чем суть ситуации. Они пошли нам навстречу. Первые 20 экземпля­ров должны были доставить утром 15 ноября. Зевс, подняв скандал, добился, что их привезли 14-го вечером. Потом на меня косо смотрели люди, которые сделали мне одолжение в ускоренном выпуске книг. Но на кафедре все с восхищением отозвались об энергии Зевса. 15-го тоже не было бы поздно. Итак, книга была доставлена. Я запомнил, с каким вдохновением и волнением он рассматривал свою первую книгу, вышедшую в твердом переплете. Он откровенно радовался. Эта радость продолжалась несколько дней. Он раз­даривал книгу своим друзьям. Гонорар, который он полу­чил книгами, быстро превратился в деньги, которые он с гордостью передал жене. Нет, чудес не произошло. Он по­тихоньку уходил от нас. Наконец, с моей стратегией согла­сились, и некоторые конференции, которые были посвяще­ны методическим педагогическим вопросам, мы проводили в его палате. Он давал очень ценные советы. Клиницистом он был великолепным.

Вышли и мои четыре книги. Артисту я об этом не ска­зал, да он и не интересовался. Но сам радовался и разда­рил свои книги всем начальникам и друзьям. Я уже начи­нал догадываться, что в плане продвижения в институте мне это не идет на пользу. Но мне казалось, что книгу не спря­тать, и если об этом начальство узнает со стороны, то будет еще хуже, а друзья могут обидеться.

Пробило меня на подведении итогов по факультету. Получилось так, что я дал 42 % печатной продукции факультета, хотя показал в отчете только две книги. Следую­щий за мной преподаватель дал только 15 %. Как-то я сра­зу понял, что ждать мне что-либо в институте нечего. Ведь фактически я всех уничтожил. Трехкратный разрыв сделал несерьезными его второе место. Думаю, злились и началь­ники, хотя вынуждены были мне объявлять благодарности и давать грамоты, но не продвижение. Вот бы уволиться. Но я еще на что-то надеялся. Кстати, на одном из переизбра­ний кто-то бросил мне черный шар. Все остальные были избраны единогласно.

Нехорошо я надеялся. После смерти Артиста я полагал, что автоматически займу его место. Пока он болел, я это и делал, как само собой разумеющееся.

Когда Зевс стал заведующим кафедрой, вместо него на факультете стал работать его ученик, молодой толковый па­рень (назовем его Борода), в защиту которого я вступился, когда его проводили в ассистенты. Оптимист хотел взять кандидата наук, который проходил аспирантуру в Ленин­граде и на кафедре никогда не работал. Борода ходил в кружок, еще будучи студентом, потом у нас два года учился в ординатуре, а затем работал в больнице, на базе которой мы проводили занятия.

Я, помню, произнес тогда пламенную речь в его защиту. Она звучала так: «Какой пример мы подаем студентам, ко­торые ходят к нам в кружок? Как это можно понять? А по­нять это можно так. Если вы хотите устроиться преподава­телем на кафедру психиатрии, то ни в коем случае не ходите, будучи студентом, в кружок, потом не кончайте здесь ординатуры, и вообще на кафедру не ходите. Устрой­тесь в аспирантуру в каком-нибудь другом вузе, там защи­тите диссертацию, на не имеющую к тематике кафедры, никакого отношения, и тогда вы станете полноправным сотрудником кафедры». В общем, он, не будучи кандидатом наук, был зачислен на кафедру. Но первые годы препода­вал студентам и потом под руководством Зевса приобрел желаемую степень. Я приветствовал его приход на факуль­тет. Он творчески работал. (Молчать нужно на таких совещаниях, а не заниматься избавительством. Не усвоил на прак­тике закон судьбы Вечный Принц. Никак не дошло до него, что избавитель станет жертвой. Нельзя перечить начальству. —М.Л.)

Но то, что случилось потом, было для меня неожидан­ным. Артист скончался в начале января 1998 года. Руково­дителем цикла был объявлен Борода. Со мной никто об этом не говорил. Я не понял, в чем дело. Чувствовал я себя, как оплеванный. Надо сказать за объяснениями к Зевсу я не обратился. Но до сих пор считаю это решение глупым. Как организатор я был более опытным. Под моим руковод­ством и он бы приобрел опыт.

Кроме того, ему явно неудобно было мною руководить. Но надо отдать должное делал он все очень тактично. Пре­тензий к нему у меня не было. Начальника он из себя не корчил. Но определенный дискомфорт какое-то время был не у меня, а у него. Но, наверное, Зевсу было им удобнее руководить. Второе предположение, что я деградирую, я отверг. Я и на кафедре был самым плодовитым.

Формально отношения у нас не изменились. Зевс по-прежнему считал себя моим лучшим другом, по-прежнему обещал способствовать моему продвижению и пр. Я тоже вел себя спокойно внешне, но считал, что дни мои на кафедре сочтены. У меня в конце июня день рождения, и я тихо хотел уйти на пенсию. Когда все в институте этому удивлялись и спрашивали меня,в чем дело, я сказал, что сам отказался. Мне это ничего не дает, а надо давать доро­гу молодым.

Комментарии:

И психотерапевту нужны

Психотерапевты.