Попросив подробный отсчет от тех, кто наблюдал за поведением Ханка месяцами, Тейлор Родригес ловко вытащил сигару, кончик которой выглядывал из нагрудного кармана, и без спроса закурил.

И где-то приблизительно спустя полчаса его просьба была удовлетворена, она буквально оказалась перед носом. Взглянув на бумажку, Тейлор аккуратно вытащил её из синего проспект-пакета, прекратил дрожание рук и начал вчитываться в прыгающие пред глазами строчки:

“Вы думаете, что наизусть знаете Ханка, но, поверьте, за его очередной ложью скрывается новая. Что можно точно утверждать насчет этого человека, вернее, человекоподобного существа – ему нельзя доверять. Однажды, просимулировав припадок, вероятно, чтобы совершить попытку побега, Ханк привлек внимание неопытных сотрудников и накинулся на них, как только те открыли камеру. И кроме непробиваемой неправды, круто размешенной полуистинами-полуиллюзиями, я увидел что-то еще в его глазах. Что-то, что-то не поддается описанию, что-то, что, очень вероятно, до меня видел кто-то еще”

Позже автор текста, психолог, специалист по вопросам изоляции нарушителей с суперспособностями, извинился за кривой размашистый почерк…

“Сколько времени прошло с момента моего заключения? Год? Два… А я все говорю с ней ночами, представляю по-цветному живой и доброжелательной по отношению ко мне” – Ханк принял Тейлора, хоть и возненавидел в душе за то, что тот буквально вытащил его из прекрасных размышлений. Родригес зачитал мутанту вердикт спеца, прежде чем перешел к главной теме, из-за которой, собственно, и наведался в тюрьму, а после зачитки спросил:

- Как считаешь, мне стоит принимать во внимание все, что здесь накалякано, или нет?

- Вы общались с Хендриксом? С тем социопатом, прячущимся за должностью врача? – Ханк начал с обвинений и ярлыков, на что и рассчитывал изворотливый военачальник, идя к нему.

Спустя пять минут ничего не поменялось. Экс-наемник пытался убедить неподкупного солдата, что он “чище” и добрее других.

- Главное, не слушайте Хендрикса и вообще весь местный персонал, погрязший во вранье!

Спустя еще три минуты.

- Они улыбнутся, обнажат душу, но это все игра!

И еще через две.

- Думаете, что могли полностью изучить меня, прочитав этот текстик? Знаете, кто я внутри? Согласен, не идеал идеалов. Но Хендрикс хуже, психолог этот… злостный манипулятор и мой ночной кошмар – по расширившимся зрачкам Ханка, по тряске подбородочной области, из-за которой средняя клочковатая бородёнка стойко напоминала влажные блестящие водоросли, прилипшие к белому небосводу,

Пока Ханк стирал кулаки в кровь, молотя ими по воротам, самые дрянные воспоминания назойливо лезли в голову. Унизительный тет-а-тет с Тейлором Родригесом в стенах спецтюрьмы прошелся по мозгам, как бритва…

“Я все равно попаду внутрь. Даже если придется простоять здесь полгода”

Глава 1 Знакомство с великим и ужасным

…Осенним предночьем за оконцем представительного замка забрызгал тусклый дождик, небо, отрицательно реагирующее на козни, незаметно всплакнуло. Из-за меланхолически-холерического неопределенного настроя жителей замка на нем отразились депрессия, упадок и грусть… все то, что люди с нечистой совестью пытаются скрыть за баронесским пиршеством и разгульной дрянной праздностью.

Витражные потолки с цветочным узором в парадном входном холле первого этажа, не менее уютном, чем прочие помещения многокоридорного гиганта, и композиция из больших потолочных витражей в холле лестничного марша на втором этаже – заслуга последних архитекторов, принявших участие в улучшении качества жизни древнего ордена. Она смонтирована в алюминиевые рамы сложной геометрии и до сих пор цепляет взгляд насельников…

Внизу, стоя у золотого трона, на который никто не имел право садиться, кроме Генриха, приподнято беседничали трое привилегированных. Один из разговорников попадал под шаблон напыщенного индюшонка с тонкими подкрученными усиками, ухоженными бакенбардами и маленькой аккуратной бородкой-эспаньолкой. Этакий сатирический нарцисс французского разлива, способный войти в топ-десятку самых востребованных моделей-мужчин.

- Ой, Мэлори, брось, умоляю! Неужто ты и впрямь надеешься, что кто-то из присутствующих поверит в твой флирт с Гитлером? – от красавчика-метросексуала веяло пассивной педерастией, и у многих его ужимки, жеманные улыбки да нежный немужественный голосочек вызывали брезгливый отврат, - Красномордые бундесы, конечно, любят потрепать барышень за сиси, и изнасиловать тоже могут, если перевозбудятся после пьянки! Но это у них происходит на уровне, эмм, животного инстинкта! Очень маловероятно, что Адольф был донжуаном, каким фрица расписывал твой премного уважаемый папаня…

Вторым был ниндзя. Как и все приученные к битвам и сражениям воины ордена, он чаще молчал и лишь иногда раскрывал рот, чтобы только подшутить над предполагаемой гомосексуальностью усатого и таким неизощренным способом развлечь стоящую с ними красавицу. Кстати, о ней.

Среди них была до бесподобности очаровательная, необычайно прелестная женщина лет двадцати семи-тридцати на вид, в действительности ей было куда больше. Черные полукудрявые волосы по поясницу; красное платье с обнаженной спиной, носить которое могла лишь обладательница идеальной фигуры, так как на любой другой особе оно бы не смотрелось; татуировка с изображением индийской кобры на верхней и часто оголенной части руки, длиннющие острые ногти-стилеты, окрашенные в ярко-красный, придающие писаной красавице сатанинско-ведьминский имидж; губная помада идентичного цвета, драгоценные перстни и арабские кольца с золотыми цепочками, украшавшие каждый пальчик её нежных рук. Глядя на Мэлори Фатум, многие думали, что она – живая композиция обольщения, “винегрет” из противомужских ухищрений. Но в воплощение юной элегантности и утонченной чувственности её окончательно превращал вертикальный губной пирсинг. Этот глубокий прокол, который делают параллельно губе, наводил баланс консерватизма и современности.

- Нет-нет, кто-то из вас двоих очевидно навирает! Видеть я его видела во время папашиного визита в Германию, но не пыталась закадрить! – а еще дщерь Генриха очень часто и подолгу двигала приоткрытым ртом, будто жевала бесконечную жвачку, морщилась, словно разгрызла пакетик лимонов, и без конца трепала свои волосы. Все эти “магические” приемы для усиления сексуальности брюнетка записала в книжку еще полвека назад и до сих пор ими пользовалась, - Вообще мой папа любит меня превозносить до небес, иногда забывая о моих предпочтениях…

- Так ты, получается, даже не подходила к Адольфу? – не прекращал выспрашивать Герцог Вивиан (прозвище, не имя), пользуясь умением выуживать самую интимную и по совместительству интересную инфу, - Даже не спрашивала о его отношении к евреям?

- Скажу только тебе! Другим слушать воспрещается! – Мэлори на носочках подбежала к метросексуалу, прижалась губами к его уху и прошептала несколько слов, - Немчура не был в моем вкусе… - затем быстро вернулась обратно, на свое место.

Вивиан перекрестился три раза:

- Пресвятая Мадонна, прости меня, я, честное слово, скоро чокнусь, находясь в этой компашке. Дева Мария, прости…

- Уа-ха-ха-ха-ха-ха! – оценив интеллигентный юмор сэра Герцога, Мэлори безумно захохотала и показалась беседчикам взбалмошной девчонкой, готовой сплясать самый раскрепощенный танец на свете, чтобы физически расслабиться и выбросить мусор из глубин подсознания, - Ой, я так не ржала со времен взятия Рейхстага! Аха-ха-ха-ха…

“Педераст” подыграл ей кудахтающим притворным смешком:

- Уо-хо-хо-хо-хо!

“Им пора заканчивать общаться. До хорошего это не дойдет” – подумал ниндзя, который в отличие от этих двоих держался спокойно и вполне тянул на адеквата.

Запись мертвого онколога – 12

На написание моей версии истории происхождения Генриха Фатума ушел не один час,

не один день и не одна неделя! Несколько переисправленных-перенаписанных текстов и истраченная гора бумаги. Берясь за изучение чужого прошлого, важно помнить о высокой вероятности самовведения в заблуждения. Признаюсь, страх допущения кучи ошибок и хронологических неточностей преследовал меня даже по завершению письменной работы. Я и по-прежнему-то не больно уверен, что вся моя макулатура хотя бы на четверть сходна с правдой. Хочу заметить, точный возраст предводителя секты не был установлен, но, по моим расчетам, он находится между семью веками и тысячелетием.

1 – Генрих родился в семье аристократов, что объясняет его безраздельную любовь к роскоши, а также финансовую привычку чахнуть над златом. К тому же, можно предположить, несмотря на окружающий престиж, он воспитывался очень строго, и, наверное, строгость исходила от мужчины, как и положено. Прекрасное понимание военного ремесла, полное отсутствие пагубных привычек и достаточное уделение внимания физическим нагрузкам – черты человека, пришедшего из древности, заметны с первого взгляда. Сравнение было бы не в пользу современной действительности.

2 – найденная мною в секретном отделении библиотеки книга, которую, по-видимому,

написал сам Генрих, повествует о некоем королевстве, где на протяжении долгих лет мирно и благостно жили люди, пока на их земле не поселились варвары. Пять тысячмечей вражеской армии разгромили семидесятитысячную армию заступников в кровавом побоище. Из-за своего долголетия Генрих не помнит ни названия родного государства, ни своего родного имени, ни, естественно, имён своих родителей. Однако он держит в памяти общую картину произошедшего. И хоть со временем детали мутнеют, а очертания теряют детальность, наиболее важные формы рисунка, укрепившегося в памяти намертво, вряд ли когда-нибудь сотрутся.

3 – как связать древнего воина, прошедшего десятки эпохальных, вошедших в историю сражений, с тем, что творится в деревне? Да думаю, просто. Есть такой уникальный вид людей, по складу ума, по темпераменту, умеющие совмещать и совмещающие науку с искусством войны. Медицина, физика, химия – все это в способных руках может стать оружием.

- Сэр, простите, что я вас потревожил. Я не хотел! – ниндзя, который прервал половые игрища Генриха с его подстилками, хвостиком бегал за ним до самого входного холла и вымаливал извинение, словно сильно нагрешил и теперь раскаивается, - Вы же сами понимаете, что…

Доктор Фатум, зачастую снисходительный к вечно шкодящим, но забавным послушникам, сказал только, чтобы тот отвязался:

- Прощен! Теперь окажи милость своему богу, уйди с глаз долой!

- Я повинуюсь! – сектант развернулся кругом и понесся восвояси назад, оставляя за собой дорожку из мятых следов на ковре.

Мэлори и Герцог Вивиан все еще смеялись до слез, хватаясь за бока и неприлично фыркая. Но неожиданное появление отца беззастенчивой брюнетки в холле возымело нужный воспитательный эффект.

- Хватит разводить хиханьки! Ваше свинячье пырсканье уничтожает аристократичный моральный облик замка! – Фатум слыл пестуном и почитателем строгих дисциплин. Каждый, кому доводилось с ним общаться, мог подтвердить истинность этих слухов, - Ох уж это ваше поведение, недостойное даже нищих… - и очень любил отчитывать, - Но, может, вы нищие духовно…?

Фатум посмотрел на Герцога, предупредительно кивнул ему в знак приветствия, потом также посмотрел на Мэлори и сказал с напускной сердитостью:

- Молчишь? Вот и хорошо. Молчи. Это единственное, что у тебя получается не хуже, чем плясать стриптиз!

Проверив взгляды собравшихся подданных, он взошел на золотую ступень, откинул в сторону яркий халатик и уселся на трон, который словно ждал его. Первая приказная просьба прозвучала мягче всех последующих.

- Принесите-ка десерт! Важность проведения политических дебатов проще понять, хрустя шоколадными фигурками…

Нервно задергавшийся ссыковатый Герцог уже было подумал, что данное воззвание адресовалось ему, и хотел спросить, где искать буфет со сладостями. Мэлори, уставшая смотреть на этот цирк, сжалилась над денди и приуспокоила:

- Да не вам сказали! Расслабьтесь…

- Фух... – французоподобный метросексуал обтер вспотевшую эспаньолку рукавом

пиджачной безрукавки и с небольшим усилием выпрямился во весь свой средний рост, - Я запыхался…

- Понимаю ваши страхи – Фатум язвил весьма профессионально и по-черному. Одной из его самых любимых уловок была отсылка к авторитету, то есть, к самому себе, - Но уверяю, конкретно вам ничего не угрожает. Народам незачем ударяться в продажность, для этого есть мы…

- С-п-а-с-и-б-о – сие словцо Вивиан произнес по слогам, отхлопав в ладоши.

Спустя минуту, к трону подтащили сундучок из бересты, доверху набитый серебряными монетами, зафальгованными молочными шоколадками. Мудрец крайне неохотно подцепил пальчиками вкусняшную монетку, еще неохотнее раскрыл и сунул в рот. Жевал мудрец медленнее медленного, а, дожевав, провозгласил:

- Неплохо, но в девятнадцатом веке на какао не экономили! – и сильно подавился, зашедшись оглушающим страшным кашлем.

- Кошмар…– закатила глаза Мэлори, едва удерживаясь, чтобы не вырвать сундук у дурного старикана.

Жажда сладкого из взгляда отхаркавшегося Генриха никуда не делась. Следующую шоколадку глава культа проглотил уже быстрее. А потом и вовсе принялся уплетать их одну за другой, перемежая жевание псевдоинтеллигентным брюзжанием и ерничаньем:

- Забыл вам сказать, дорогие мои, пока мы тут набиваем животы да смеемся, в ворота стучится один из ублюдков, чьи подкопы стоили мне Найджела. Рабочие исповедают принцип гармонии интересов, когда им не мешают копать грядки и заниматься колхозом. В остальных случаях обществом верховодит хаос, что не к добру…

Мэлори всегда хвалилась своим честно завоеванным титулом правой руки великого Доктора Фатума, ей не хотелось выходить за рамки устоявшегося амплуа необязательной советчицы. Но на эту должность метил и грозился отбить менее пристрастный (по мнению папы) Герцог. Его идею встать к главе поближе поддержали все, кроме ревнивой дочурки.

- Так как я еще не разобрался, кто из вас будет шептать мне на ухо все второе полугодье, тебе рано покидать пост – сказал Генрих, обращаясь к дочери, – Но, как гласит народная мудрость, заранее готовься к переменам!

- Дай-ка уточню! – Мэлори задумчиво провела по щекам острыми ногтями и снова поправила волосы, - Народная мудрость… твоего пера?

- Естественно! – к этому времени главный диссидент Земли счавкал уже седьмую по счету мини-плитку. Звенящие обертки из фольги он бесцеремонно кидал на пол, мол, зачем нужны альтернативы? Слуги все уберут, - Благокровные сами себе и боги, и наставители!

Закончив сахарный перекус, Фатум “рассыпался” в предвкусительных благодарностях подданным-кондитерам и потер руки в нетерпении перейти к обсуждению щепетильной темы - проблемы в лице педантичных иностранцев.

- Знаете, хочу посоветоваться с вами, как быть… - голос старика помягчал, - Тот бедняга, который дьявольски промок, находясь снаружи, не утонет, знайте. Если бог призовет Ноя и тот соорудит ковчег, с ним ничего не будет. Я чувствую, этот парень способен выполнять потрясающие вещи с помощью воли, чего вы, дорогой Герцог, не можете в силу её отсутствия – но заковыристые подкапывания не прекратились, - Знаю, вы боитесь со мной спорить, и все…

Над ним тягостным грузом довлела расползающаяся, смутно проступающая идея, которую небезучастная Мэлори уловила и подвергла критике:

- Хочешь впустить вражину в дом? Не заигрался ли?

Отец обвел её поддельно-недоумевающим взглядом, подняв голову:

- Мы не трусы, это во-первых. А во-вторых, все опасности – нераспознанные козыри. Ближе врагов друзей быть не может…

- Ой, ну тебя… - с огорчением отвернулась красавица, - Поступай, как знаешь…

Фатум повернулся к Вивиану (опять):

- Герцог, вы-то что молчите? Хоть сказали бы что-нибудь для галочки, хоть звук бы издали какой! Иль расхотели быть моим советником?

Прилизанный самолюбователь давно ждал, когда его мнения спросят, и, получив такой шанс, был неизъяснимо рад повлиять на принятие окончательного решения в отношении вымокнувшего странника.

- Настоятельно рекомендую открыть ему! – усач не стал прибедняться, а использовал возможность зарекомендовать себя на полную катушку, - В случае атаки вы однозначно выйдете победителем, тут даже споров нет, но есть ведь вероятность сдружиться с чужаком. Так почему не попробовать?

- Решено! – еще раз убедившись в абсолютной компетентности и смышлености Вивиана, распорядитель ударил кулаком по ручке трона и медленным движением накрыл голову капюшоном рясы, - Впускаем мокрого! Прошу немедленно отворить ворота!

- Я скажу так, и попрошу со мной не спорить… - потоптавшись на месте для поиска подходящих слов, присонер захлопнул оба глаза. Какое-то время перед ним, в неприглядной завесе, еще кружились изображения фотографий убитой девушки, - Я не должен жить. Мое рождение – ошибка, результат злого умысла… - к соответствующему умозаключению, к этому “ножу” Ханк шел очень долго, опровергая все сомнения в себе, превосходя любую критику в собственный адрес.Он и сейчас идет к нему…

Но должен ли он жить?

Звук открывающихся дверей, как правило, многих раздражающий, противный режущий скрип, продержался полминуты. Мутант, отсчитывая взмахи своих гневных измышлений и быстрые паузы, еле дождался, когда сможет войти. Получив свободный проход, он, наконец-то, зашел. Первые миги Ханк отмеривал шагами длину увешенного заплесневевшими гобеленами коридора, а потом начал думать, что скажет противнику перед тем, как казнить.

Ирод, восседающий на троне, поприветствовал гостя тремя громкими хлопками в ладоши, и, явно насмехаясь, кинул к его ногам шоколадку, уже надгрызенную, развернутую.

- Ты, должно быть, устал с дороги. На, перекуси! – и с поразительной надменностью преподнес еще один жест королевского величия, похвалив себя, - Я сегодня щедрый…

Подыгрывая отцу, брюнетка заливалась смехом, который едва могла унять. Её откровенно фривольное поведение не ускользнуло от бдительного ока вошедшего, обратившего внимание на присутствие в холле вылощенной женщины только после того, как по этажу заметался буйный “ведьминский” хохот, заставивший дрожать хрупкие огоньки свечей, что заполняли неосвещенные места в замке теплым светом и густыми тенями.

Уважаемый Герцог с интересом внимал речам главного и практически не шевелился.

- Так ты и есть Фатум? – Ханк спросил, кажется, заранее зная ответ, - Стоит отдать должное, неплохо обустроился! Из грязи в князи! Только зачем ты предаешь тех, кого, по идее, обязан защищать?

И тут барская кичливость хозяина проявилась в полной мере, став походить на психорасстройство:

- Заблуждаешься. Я уже пять веков как не принадлежу рабочему классу, а потому не могу предать его. Я – элита…

Воин отрицающе помотал башкой в разные стороны:

- Нет! - и осторожно придвинулся вперед, - Ты – говно, жирующее за счет христианской чистоты и наивности. Небось, проворовался на рассвете аристократической деятельности, а потом, наловчившись, взялся воровать регулярно.

Уловив в словах иностранца нотки невежества, дочь заступилась за отца:

- Закрой рот, сучий сын! – и, возможно, переборщила с выбором оскорбления, - Никто из смертных и ныне живущих не смеет ему не то что хамить, но даже говорить, когда говорит он!

Но и наемник не был эталоном джентльменства, мог от души “откомплиментить”:

- Сама закрой, тварь!

Мэлори:

- Смотри, не лопни тут от злости.

Ханк:

- Иди, припудри носик! Судя по твоему внешнему виду, ты все двадцать четыре часа в сутки проводишь перед зеркалом. Скажи, очень ли интересно так жить?

Пулеметная очередь ругани, вспыхнувшей между мутантом и красоткой, прекратилась сразу после недовольного выкрика Генриха:

- Замолкните оба! – и его грозной просьбы, адресованной воинственной дочери, - А ты, милая, выйди, действительно, попудри нос. Оставаясь хранительницей очага и пользуясь известным уважением, женщине, тем не менее, не пристало встревать в мужской разговор!

Брюнетке пришлось послушаться, но она не могла покинуть холл, не позлорадствовав напоследок:

- Желаю тебе сдохнуть поскорее! Уверена, схлестнувшись в поединке с моим отцом, ты не продержишься и трех минут!

- Иди уже! – поторопил её Фатум и высоко подпрыгнул на троне…

Избавившись от женской компании, глава культа встал с золотого кресла и спустился с постамента, обеими руками смахнул капюшон и прогладил еще не высохшие после мытья волосы. Непосредственно присутствуя на месте грядущего мечного боя, Герцог Вивиан, из корысти умолчавший о не зондированных преимуществах противника, предвидел резонанс. Хотя крутой поворот мог оказать неисправимое отрицательное воздействие на их общину, в первую очередь, на деятельность Генриха, метросексуал считал, что все хорошее и плохое рано или поздно обязано меняться.

Готовясь надрать чужаку задницу, опозорить его перед французом, хозяин снял халат-рясу, под которым скрывалось мужское волосатое тело, не полное, не худое, и разминочно повертел руками:

- Ты ответишь за оскорбление моей дочери! Я убивал за то, что на неё просто сально пялились, не говоря уже о хамском поведении!

Нижнюю часть торса закрывал оружейный пояс с пустыми раздельчиками, а на ногах красовались черные штаны, сшитые из редчайшего дорогого материала. Некий эпатаж, с лихвой присутствующий в нем, был стилизован под исторические времена, как и все остальное в замке. От Фатума исходила инородная суровость, чуждая тем, кто родился в этом или в прошлом веке…

- Прости, не дерусь с безоружными! – Ханк жестко недооценил боевой опыт противника, - Возьми меч, если хочешь потанцевать со мной!

Но это ни в коей мере не задело управляющего культом, а лишь вызвало безобидное чувство умиление и дало повод ощериться.

- А ты, стало быть, думаешь, я в нем нуждаюсь? – последний недвусмысленный намек от Генриха ввел наемника в затруднение. Тот подошел поближе и начал делиться личным видением применения и необходимости средств, конструктивно предназначенных для

убийства и самообороны, - Тело – и есть настоящее оружие, руки, голова, ноги, туловище… Оно должно подчиняться нам безоговорочно, а мы должны уметь им владеть. Если ты не подчинил себе тело, то какой с тебя мужчина? Какой с тебя рыцарь, защитник и жнец? Ты – большое ничто, если заходишь в чужой лес без приглашения, но не можешь обойтись без клинка…

Из-за воинской смелости Фатума, превышающей любую земную меру, Ханк попал в положение, когда не знаешь, как поступить. Он не решился напасть первым, а вот Фатум… приблизился рывком, совершил движение головой и заахал лобешником в лицо озадаченного дуэлянта. Получив удар, от которого разболтались мозги, герой романа присел на одно колено и проверочно коснулся переносицы.

“Вроде, не сломана. Вот шустрый сучок”

- Я дождусь чего-нибудь в ответ? - провоцируя молодого противничка на решительные действия, лидер ордена не терял жестокого оптимизма, и, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, держался достойнее: не в почтительном молчании, когда враг приготовится к атаке, а с активным озорным подстрекательством, - Хотя бы мечом помаши, или что ты там можешь…

Пообещав себе в дальнейшем отказаться от поддавонов и поисков причины не убивать старика:

“Все…” – мутант последовал его совету, заведя руку за спину, где, покачиваясь, висели ножны.

Когда яро оскалившийся Ханк налетел с клинком, Генрих отступил чуть-чуть вправо, улучил момент и сделал подножку. Подбежавший растянулся на полу, больно ударившись подбородком о край золотого постамента. Их битва, обещавшая быть кровопролитной, начала походить на цирковое выступление.

- Нет-нет-нет, даже не близко, нет, старайся лучше! Все продемонстрированное тобой очень далеко от настоящего мастерства… - Фатум производил легкие “детские” приемчики, быстро меняя позицию, оставаясь уберспокойным и сосредоточенным, - Скажи, кто тебя учил и, может, я снизойду и расщедрюсь на парочку советов до того, как сделаю из тебя ничтожество, превращу тебя в половую тряпку, опущу до уровня дворового пса и выброшу в окно! - а наемник, никогда не чувствовавший себя таким беспомощным, жалким и неподготовленным, распаленным от злинки ртом втягивал половую пыль и поминал черта.

- Я тебя… - Ханк поднял выпавший меч и, встал, спотыкаясь, словно слепой.

Терпеливо невозмутимый хозяин продолжил обсмеивать гостя:

- Эмм… ты меня? Запугаешь? Порежешь? Убьешь??? – и у него это выходило с праздностью, с древнеримским пафосом, - Прошу! У меня даже оружия нету, как видишь. Что ж ты не бьешь-то?

“Все еще только начинается” - не желая мириться с бестактом временно лидирующего хвастуна, как и не собираясь спускать все произнесенные им желчные остроты и шпильки, воин без страха покрепче сжал рукоять, стиснул челюсти и хрустнул шеей. Фатум уперся руками в колени и пристальным выжидающим взглядом окинул презренного гостя:

- Иди сюда!

Ханк собрал в себе всю злость, какую имел, чтобы выплеснуть её на деле, но очередная необдуманная атака стоила ему позорного проигрыша: удачно ускользнув от удара и сместившись, Фатум высоко махнул ногой, выбил из его рук изменчивый клиночек, а затем воткнул безукоризненно острое лезвие в бок.

Прошла минута болезненных охов…

Обретя полную власть над истекающей жертвой, садист погрузил меч еще глубже. Эта мера по укреплению контроля была известна Генриху со времен битвы при Самугаре (решающее сражение в междоусобной войне в Индии, произошедшее двадцать девятого мая тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года между войсками индийских претендентов на трон Великих Моголов Аурангзеба и Дара Шикоха. Закончилось поражением последнего).

- Покоряя Индию, я приговорил к публичному позору и плахе одного

скотского коррумпированного полководца четыреста лет назад! Убил только за то, что тот чихнул на меня во время победного пиршества. Раджи, сидевшие рядом, просили меня, хотя нет, считай, умоляли оставить полководцу жизнь, а я был непреклонен… - Повелитель Смерти очень хорошо помнил пьяные морды индийских чиновников, “оплевавших” друг друга еще до начала застолья, - А ведь жиртрест на меня только чихнул! Представь, что я вытворял с теми, кто опускался до грубости!

Выслушивая эту “нравоучительную” быль, Ханк, не до конца растерявший жизненную силу, наполовину вытащил лезвие из плоти, сжал правую руку в кулак и произвел последнее мысленное действие.

“Ты больше никого не убьешь” – но еще перед взмахом воин лишился трех пальцев – указательного, среднего и безымянного. Видя, как собственные конечности отделяются, падают и становятся чужими, он уже не надеялся ни на какую победу.

Хозяин замка изувечил противника быстрее, чем тот успел бы до него дотронуться:

- История – моя стезя! Так называемая елизаветинская драма – это эпоха подъёма английского драматического театра и неспроста считается одним из самых интересных периодов в истории Великобритании! – Фатум прекрасно помнил свое самое несправедливое убийство, совершенное в Англии, - Симпатичный менестрель, певший песни на преимущественно любовную тематику, не совсем дружил с рассудком и о воспитании не знал. Каждое утро трубадур, изображая из себя Ромео, напевал дифирамбы под окном. Это жутко мешало мне спать… - с тех пор, хоть и прошла уже чертова уйма лет, Повелитель все еще помнит, как бесчеловечно приструнил песельника, и рассказывает об этом всем, чью участь собирается подвести под участь юноши, - В конце концов, я взвесил, что важнее. Жизнь полунищего безземельного шельмеца, не имеющего никаких перспектив, и мой сон, сон генерала, командира, рыцаря, ученого-алхимика.

Выйдя на улицу, я притолпно обескровил певца…

“Должен ли я жить? – пока Генрих фанфаронил своим объективным предрасположением к управлению чужими судьбами и умению измерять важность жизней, Ханк вязнул в скученных меканьях, прежде пугавших своей непонятностью и мучивших разум больше года, - Должен ли?”

Вдруг женский крик ударил по ушам, заставив вздрогнуть всем телом:

- Нет! Не должен! – отчаянный многосторонний глас Альбины разрезал мозг виновника, как скальпель, - С чего тебе жить? Лучше бы ты не рождался!

Мутант потерял так много крови, из него столько вытекло, что удивляться приходу галюнов было бы, по меньшей мере, глупо. Хотя русская и прежде являлася ему, обычно во снах, но, бывало, наяву, сейчас она вела себе еще демоничнее.

- Умри, как я когда-то умерла! – её лицо стало бледнее, чем ранее, и вытянулось, отражая внутреннюю боль её убийцы, - И не медли, пока еще кто-нибудь не умер по твоей вине!

- Прости… - Ханк даже дважды ущипнул, чтобы поверить, что это правда, - Я не хотел твоей смерти…

- Что? – Фатум обескуражился, поняв, что жертва не ему адресует извинения, а кому-то, кого определенно нет в холле, - Ты, сучёнок, прослушал мой рассказ о британском трубадуре?

“Прости меня, Альби, я не хотел…”

Его это взбесило. Его всегда бесило, когда кто-то не обращал на него внимания, или отвлекался:

- Знай же, сучёнок, смерть придет за всеми нами. Мы можем избегать её лишь до поры, до времени. Считай это достойным уходом!

Хотя бой, по мнению наблюдающего в сторонке француза, и имел провиденциальный характер, то есть, было ясно, кто одержит верх, все же француз держал отчет Найджела крепко в памяти и буквально молился про себя, чтобы все оказалось так, как излагалось в подробном рапорте старосты. Предвкушение чего-то грандиозного и подлинно интригующего не покидало Герцога Вивиана. Иностранец обязан себя показать…

Перед нанесением фатального ущерба хозяин засунул присвоенный меч в позвоночник наемника.

- Это тебе за все те беспорядки, наведенные в деревне! – к вопросу добивания Фатум подошел весьма оригинально: сорвал металлическую декоративную застежку со своего кожаного коричневого ботинка (такую обувь носили в средневековье), - Запомни, настоящий ассасин не ищет оружие специально! - и, грубо схватив презренного за короткие волосы, полосонул пряжкой по шее, - А использует то, что есть под рукой!

Струя алой жидкости брызнула фонтаном из разрезанного горла! Ханк рефлекторно зажал рану рукой, что нисколько не помогло остановить кровоток, а лишь приблизило

“дренаж”. Потеряв больше крови, чем нужно для шевеления самыми малыми частями, воин без страха прижался лицом к полу. В его глазах потух огонь, рот широко раскрылся, не по велению умирающего, а сам по себе, будто кто-то произвел впечатление. Под лежачим образовалась багровая лужа, которая быстро впиталась в поверхность ковра и засохла.

- Ты мне не друг, но уже и не враг, поскольку я не враждую с трупами. Теперь ты никто! Могильные мучения станут воздаянием за все совершённые грехи!

После завершения не самого захватывающего, но, совершенно точно, самого веселого поединка за всю прожитую тысячу лет Генрих Фатум бросил меч рядом с телом противника.

- Зовите поваров! Такую победу, такой святой день преступно не отметить! – крикнул он на весь первый этаж, - И шлюшек готовьте к новому заходу! Я сегодня всю ночь буду лапать их…

- А, и да! Немедленно уберите это говно с моего пола! Жуть, как разит…

Умерев в сотый раз, Ханк провалился в бездонную пропасть. Пробуждение, если таковое и случится, будет безрадостным, мрачным…

“Где я? Я сплю? Это сон? Или что…?”

Подойдя к внимательно слушающей и внимающей Альбине, наемник открыл бутыль Богородской водки и вылил ей на голову. Тщательно выпрямленные волосы завились в смешные кучеряшки. Униженная, вся оплеванная, словно студентка в преддверии экзаменационной сессии,